Стася Андриевская
«Откровения о…» Книга 2. Милаха
Данное произведение охраняется законом РФ об авторском праве. Никакая часть данной книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и объёме без письменного разрешения правообладателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.
Глава 1
– Если что, универсам через дорогу за углом. Но только туда и обратно, ясно? – Денис буднично подсунул под телефон деньги. – Никому не звони. Если будут звонить тебе – берёшь трубку и молчишь. Свои люди начнут разговор со слов «Извините за беспокойство», это понятно? В любом другом случае обрывай звонок и всё. Твои ключи, – звякнул двумя ключиками на колечке и положил их на телефонную полку. – Мои ключи, – тряхнул другой парой и сунул её в карман. – Больше ни у кого. Когда уходишь, закрываешь на оба замка, когда приходишь – оба замка плюс засов, понятно? И так, на будущее, никаких гостей и никому ни адреса, ни номера телефона. Ну, чего ты напряглась? Я сейчас дела кое-какие разгребу и подъеду. – В который раз за последние десять минут, с того момента, как мы вошли в квартиру, зажал меня в углу, сжирая, выпивая до дна жадным поцелуем. – Мила-а-аха… Ну вот что ты со мной творишь, а?
И вот теперь я ходила по квартире, как по музею…
Двушка на четвёртом этаже девятиэтажной новостройки в самом центре города. Шикарный, до безумия необычный ремонт. Начать хотя бы с того, что стены однотонные! Например, в спальной – молочно-сиреневые. А ещё многоярусные шторы с кистями из стеклянных бусин. Потолок – вообще что-то невообразимое! Нарушая все мои представления о потолках, он вдруг расслаивался на два уровня, нижний из которых изгибался волной, похожей на крышку рояля, и плавно переходил на стену в изголовье огромной двуспальной кровати, образуя что-то вроде ниши или полочек, на которых стояли всякие безделушки: статуэтки, вазочки, свечи. Напротив, в изножье, огромная картина с морским пейзажем, сбоку от кровати зеркало во всю стену. Каково же было моё удивление, когда оказалось, что это зеркало – огромный шкаф встроенный прямо в стену! Вместо люстры странные, похожие на мутные рыбьи глаза светильники, рассыпанные по потолку, словно звёзды по небу.
В ванной комнате – просто шок! – не оказалось ванны… Вместо неё в углу стояла непонятная будка из матового стекла. Заглянула внутрь – оказалось, это душ такой! Типа как у Барбашиных в общаге, только в сотни раз круче. Стиральная машина, как их там, автомат – кнопка на кнопке, лучше её вообще не трогать, а то мало ли… Зеркало над раковиной с лампочками по краям!
Кухня – как в выставочном павильоне, страшно прикасаться: белая, с золочёными вензелями на уголках дверок и золотыми же ручками на шкафчиках. Плита на четыре конфорки, над ней какая-то бандура с толстой трубой уходящей в стену. Холодильник – не хуже, чем в берлоге Медведя, такой же огромный, только ещё и перламутровый. Но почему-то пустой. А самое интересное, что кухня была как бы объединена с залом!
В зале – угловой кожаный диван бронзового цвета, перед ним низенький столик со стеклянной столешницей, точно такой, как в холле на базе Дениса. На полу ковровое покрытие с витиеватым орнаментом деликатного коричнево-серого оттенка. Напротив дивана большущая тумбочка, а на ней большущий же телевизор. Потолок такой же двухуровневый, как в спальной, только волна другой формы. Охренеть. Вот это я понимаю, интерьерчик!
Зазвонил телефон. Я, согласно директиве, подняла трубку, молча прижала её к уху.
– Это я. Ты как, освоилась? – спросил Денис.
Я замешкалась на мгновенье… и положила трубку. В моей инструкции не было пункта исключений! Он тут же перезвонил.
– Я дико извиняюсь за беспокойство, конечно, но я вообще-то из автомата! – смеялся, понимая нелепость ситуации. – У меня мелочи столько нет, чтобы…
Я положила трубку. Это вам, Денис Игоревич, зеркальные меры. Или вспоминайте правильный пароль или возвращайтесь, говорите лично!
А потом целых десять минут стояла возле телефона и даже успела испугаться, что перегнула… Но он всё-таки позвонил снова.
– Извините за беспокойство, – в голосе сквозил сарказм, – а Людмилу Николаевну я могу услышать?
– Да, я слушаю.
– Я тебя сегодня выпорю, поняла? Все ларьки оббежал в поисках размена!
– А просто монетку у кого-нибудь стрельнуть не пробовал?
– А что, можно было? – Усмехнулся. – Так, ладно, хорош трепаться! Тебя возле комиссионки Боярская ждёт. Собирайся быстренько и дуй к ней.
– В смысле… зачем?
– По магазинам прошвырнётесь. У тебя же, если заметила, ни мыльно-рыльного, ни продуктов. Разрешаю шмоток прикупить, тапочки, там, домашние, что ещё… Не знаю. Тебе виднее, что надо.
– А почему Боярская?
– А почему нет?
Я промолчала, и Денис продолжил:
– Мне надо чтобы вы с ней подружились. Или хотя бы сблизились до уровня, там, шампусика попить, посплетничать… Ну девчачьи ваши дела, понимаешь?
– А если по-русски, то я должна буду стучать на неё, правильно?
– Милах, давай, я тебе потом всё объясню? А сейчас просто делай, что говорю – прошвырнись с ней по магазинам. Ну? Это же не сложно?
– А деньги? Снова она будет водить меня за ручку, как бедную родственницу? Не очень-то, знаешь ли…
– Так, я что-то не понял, тебе что, для того, чтобы купить шампунь, мыло и какую-нибудь шмотку, мало того, что я оставил?
– Не знаю… – я ведь действительно не смотрела сколько там. Вытащила плотненькую хрусткую стопочку пятидесятитысячных и охренела… Нервно вздохнула. – Ну… пожалуй, хватит…
– Тогда давай, время поджимает.
– Стой! А где эта комиссионка?
– Ну, Милах, ну-у-у… – в голосе его сквознуло раздражение. – Включи мозги, а? Язык до Киева доведёт! Всё, давай, я просто горю уже, времени – в обрез!
– Подожди! А когда ты приедешь?
– Позже. Всё, давай! Привет тебе от Медведя. – И отключился.
Но буквально через пару минут телефон затрезвонил снова.
– И это, про больничку и тем более, про то, что участвовала в заварушке помалкивай, угу? И, само собой, до дома она тебя не подвозит. Ну давай, Милаха, скучаю – просто атас! Как освобожусь, сразу к тебе.
Я положила трубку, растерянно глянула на деньги в руке: навскидку – миллиона полтора, точно. Даже страшно как-то. А ещё – кто бы мог подумать, что предложение прошвырнуться по магазинам, да ещё и с полным карманом бабла, может вызвать у меня такое отторжение?
Боярская тоже не была в восторге. Отмалчивалась, задумчиво стреляя взглядом по зеркалам, а на остановках перед светофором разглядывала свой перстень. Сколько, она говорила, ей? Тридцать три? Зашибись подружка, блин.
Ехали в ЦУМ. В принципе, здесь, в центре, всё на одном пятачке и можно было бы и пешком пройтись, а так – дольше кружились, пытаясь припарковаться поближе ко входу. Да ещё и в тягостном молчании.
Но когда пошли по отделам, то слово за слово – и завязалась болтовня о всякой ерунде. Боярской нравилось блистать осведомлённостью, поучать меня и вообще, демонстрировать своё превосходство. Я бесилась до нервного тика, но подыгрывала. А потом оказалось, вдруг, что если бы не она, то вместо шёлкового халата и домашних шлёпанцев на небольшом каблучке и с забавными меховыми помпонами на носиках, я накупила бы всякой херни, типа вьетнамских одноразовых тапок и пёстрого халата из сопливого бархата с застёжкой на измятую волнами молнию. Ольга, конечно, упивалась своей крутостью: закатывала глаза, презрительно морщила нос и почти любой мой выбор коротко оценивала как «отстой» но, положа руку на сердце – у неё было чему поучиться. Я смотрела на неё украдкой и невольно перенимала манеру держаться с продавцами, так это, слегка свысока, но в то же время вежливо. Почему-то в этом виделась какая-то гармония, становилось очевидно, что это продавцы для покупателя, а не наоборот.
Когда я в очередной раз отсчитывала деньги – на этот раз за целый пакет всяких крутых шампуней, гелей и кремчиков, Боярская двумя пальцами, словно что-то заразное, оттянула в сторону мою сумочку, рассмотрела её, скептически поджав губы.
– Мм-да… – отпустила, стряхнула с пальцев невидимый мусор. – А по какому поводу кипишь-то? Куда-нибудь собираетесь?
– Да нет, просто прибарохлиться.
– То есть, у вас, я так понимаю, наладилось?
– Я так понимаю, что да.
– И что, какие прогнозы? – Но, так и не дождавшись ответа, потащила меня в сторону отдела с сумками. – Ты его давно видела-то вообще?
– Сегодня утром.
Ольга подняла на меня удивлённый взгляд:
– Серьёзно? И где?
– Да так, на нейтральной территории.
Она загадочно ухмыльнулась.
– В Интуристе что ли?.. Ну и как там наш Денис Игоревич? Говорят, в аварию попал?
– Ну да. Поцарапанный весь.
– И всё?
– В смысле? А что-то ещё должно быть?
– Ну… – она придирчиво разглядывала шикарную сумочку из натуральной кожи с лаковыми серебристыми вставками, и выглядела, в общем-то, довольно скучающей, словно этот разговор был не больно-то ей интересен. – Поговаривают, что его чуть не пристрелили. А вот эту, которая рядом, покажите… Угу, спасибо. И, вроде, даже в больнице лежал. Ничего не говорил об этом?
– Да нет… И сам вроде целёхонький. – И тут я не удержалась и вставила шпильку: – Уж я проверила, не сомневайся!
Ольга бросила на меня быстрый, полный непонятного сарказма взгляд, усмехнулась:
– Ещё бы, в Интуристе-то, и не проверить… – Повесила мне на плечо ту сумку со вставками: – Эту возьми, подойдёт к тем сапожкам, что перед новым годом брали. Они живы, надеюсь? Ну вот… И посмотри кошелёк нормальный, а свой выкинь ради бога. В таком все деньги сдохнут.
На третий, последний этаж ЦУМА я бы сама никогда в жизни не пошла. У меня от одного только слова «Бутик» сердце в пятки уходило, а чтобы приблизиться к нему – это вообще немыслимо… Видимо Боярская это чувствовала. Было ли то обычной бабской подлянкой или от чистого сердца, но она, подловив «на слабо», затащила меня в салон меха.
Мама родная, здесь даже воздух был другой – тонкий, пудровый, шикарный! И я в своём задрипанном пуховичке, м-да.
– Смотри, какая прелесть, нравится? – мурлыкала Ольга, без стеснения снимая очередные плечики с полушубком со стойки. Трясла его, показывая, как играет на свету мех, гладила наманикюренными пальчиками, предлагая потрогать и мне.
Я кивала и забывала то вдыхать, то наоборот – выдыхать. Просто уму не постижимая красота и роскошь! И, что интересно – ни одного ценника на видном месте, чтоб хоть приблизительно понимать… За нами тревожной тенью следовала продавщица, всё пыталась узнать, чем может помочь и на какую сумму мы рассчитываем. Ольга её словно не замечала, но когда та с воплем: «Это элитная коллекция! Руками не трогать!» словно на амбразуру кинулась перед Боярской, не пуская к самой дальней стойке, Ольга не выдержала:
– Покажите самую дорогую!
– Боюсь, вашего размера нет.
– Не мне, ей! – Ольга кивнула на меня, и мы с продавщицей чуть на па́ру не грохнулись в обморок.
– А вы будете брать? – она пришла в себя раньше.
– Если понравится.
– Самая дорогая – голубая норка, та модель, что на манекене в витрине. Но мы даём примерять такое, только если точно будут брать.
– Хорошо, – легко согласилась Боярская, – я поговорю с Марианной, возможно, она пересмотрит правила… вместе с персоналом. Пойдём, Люд, нам тут не рады.
В итоге я стояла перед зеркалом, умирая от стыда за свои сапоги, джинсики, обветренные руки и дежурную причёску-косичку… И из-за этого не могла от души насладиться кайфом, что окутал мои плечи невесомой, сверкающей как вечерний снег роскошью. Как там, голубая норка? А по мне – так серебристая…
Конечно мы её не купили и даже не собирались, но когда я на негнущихся ногах спускалась по ступенькам на первый этаж, со мной происходило что-то необычное. Я словно выросла на целую голову, словно перемахнула через какую-то высокую планку и взирала теперь на всё с другого уровня. Вокруг ходили люди, сотни женщин, которые, как и я полчаса назад, даже думать боятся о том, чтобы подняться на этот райский третий этаж, и даже просто заговорить с продавщицей, которая вообще-то круче только тем, что перевешивает меха с место на место, сама же при этом тоже ходит в пуховике. Как там говорят «Золотом не быть, так хоть рядом полежать»? Вот, вот. Это про меня. Интересно, когда меня «отпустит», ломка будет?
– Ну что, к Ирине Степановне? – вырвала меня из ватного анабиоза Боярская. – Или ты ещё в шоке?
– Я… Блин, Оль, я столько денег уже потратила. А мне ещё за продуктами.
Она усмехнулась:
– Короткая у тебя память. Ирина Степановна охотно обслуживает по рекомендации. Да пойдё-ё-ём, у неё недавно завоз был, мне и самой интересно.
Там, примеряя сначала узкие чёрные брючки с парчовым жакетом, а потом облегающее красное мини-платье с фигурным декольте, мне пришлось признаться, что нет уже ни тех туфлей, ни тех полусапожек. И даже пояснить, что я их продала, когда нужны были деньги. Боярская только закатила глаза и вздохнула… И в этот были чёрные замшевые ботфорты на плоской подошве и лаковые туфли на шпильке с игривыми бантиками на пяточках.
Глава 2
Расстались с Боярской у той же комиссионки, где встретились – в двух остановках от дома. Потом я со всеми своими покупками примерно с полчаса шарилась по встречным магазинам, на случай, если Боярская станет следить за мной. А когда всё-таки решила, что теперь можно идти – на улице уже смеркалось. Накрутив нервы мыслями о возможной слежке, я вдруг почувствовала себя деревом в чистом поле: вот она я, готовенькая, бери – не хочу! Мне чудился взгляд в спину, машины, кажется, все как одна притормаживали, ровняясь со мной, и из них неизменно выглядывали подозрительные типы́. Отойти от края тротуара, идти под самыми домами, чтобы труднее было затащить в салон, если что? Может, сделать вид, что иду мимо нужного дома и какими-нибудь окольными путями подрулить к нему с другой стороны? А если меня уже давно выследили и ждут в подъезде? Тогда лучше на лифте, или пешком?..
Ввалилась в квартиру в состоянии давно забытого детского ужаса. Только тогда я боялась бабайку живущего в темноте, а теперь – сама не знала кого или чего. Неведомую мафию, с которой так и не справился комиссар Коррадо Каттани?* Первым делом задёрнула все шторы, потом повключала свет. Приятная неожиданность: оказалось что и в спальной, и в зале, между нижним и верхним уровнями потолка были запрятаны лампочки и можно было включать только их, создавая в комнате мягкий приятный полумрак.
Растянулась на кровати, закрыла глаза. Если бы умела – мурлыкала бы как кошка от удовольствия. Шикарная квартира, новые шмотки, новая сумочка и кошелёк, какие-то офигенские импортные кремчики-шампуньчики… И на сладенькое длинного дня – Денис, который скоро приедет, а уж тогда… У меня ведь тоже был припасён сюрприз для него. Как вишенка на торте для человека, который не любит с секс резиной…
Закинула продукты в холодильник, снова удивившись его первозданной пустоте и чистоте, забралась в душ. И всё-таки он несказанно круче чем у Барбашиных! Даже не сравнить! Пол, обложенный приятной шершавенькой плиткой – как невысокий подиум с бортиками, боковые и задняя стенки – капитальные, с россыпью непонятных серебристых пимпочек, а передняя раздвижная – из матового белого стекла. Довольно просторно. В принципе, при желании здесь можно было бы и ванную разместить. Включила воду в кране, попыталась перевести в режим душа и завизжала: в меня с трёх сторон впились тонкие тугие струйки. Лихорадочно выключила. Осмотрелась, оказалось, это из этих пимпочек. Попробовала снова. Струйки били довольно сильно, местами даже больновато, но чем дольше стоять, подставляя спину, бока и живот – тем кайфовее. Главное соски́ прикрывать, а то ощущение, будто дрелью сверлят. Потом нашла и как нормальный душ включить, но, если честно, особого удовольствия от ароматных гелей-шампуней не получила – спешила, суетилась, боясь не успеть к возвращению Дениса.
А в итоге – успела и искупаться, и высохнуть, и накраситься, и поесть. И по новому кругу обшарить квартиру. Теперь сомнений не осталось окончательно – она нежилая. И дело не только в девственном холодильнике. Взять, например, зеркальный шкаф: почему в нём только четыре полотенца, и сменный комплект постельного белья? Где вещи Дениса? Или вот, например, посуда: новый сервиз – тарелочка к тарелочке, чашечка к чашечке, ложечка к ложечке… так разве бывает в нормальных домах? А идеальные, нетронутые пламенем сковороды и кастрюли? А не знававший воды электрический чайник?
…Так и не поняла, как включить телевизор. Зато – о чудо! – нашла гладильную доску и утюг похожий на спасательную капсулу инопланетного корабля: кнопочки, отверстия, непонятные функции… Ну ладно. От скуки перегладила все шмотки, которые у меня были с собой и, заодно, те, что купила. Развесила их в шкафу в спальной. Приглушив свет, покрутилась перед огромным зеркалом: новый халат прохладно струился по спине, животу, по голым ягодицам, по гладко выбритым ногам и томящимся в напряжённом ожидании соска́м… Ну когда уже он придёт?
Дурачась, скинула халат на пол, жеманно откинулась на кровать, перекинула волосы через плечо… Как, в какой момент сказать ему, что можно без презерватива? При мысли о том, что рано или поздно, но уже сегодня близость, наконец, случится, учащался пульс, и на губах блуждала счастливая улыбка. Обнажённое тело в отражении манило, дразнило, обещало… Вот только было бы кому! Хоть волком вой! Да, Денис Игоревич, вы многое упускаете… Томно скинула шлёпанцы на каблучке – сначала с одной ноги, потом с другой… А когда в дверном проёме мелькнул силуэт, у меня аж в глазах потемнело от мгновенного ужаса. Подскочила, намертво вцепившись в покрывало, таща его на себя и не понимая, что сама же сижу на нём… И уже в следующую секунду поняла, что это Денис.
– Твою мать, Денис! Какого… хрена? – согнулась пополам, унимая полыхнувшее сердце… Отходняк был такой мощный, что аж реветь захотелось, но я держалась и только бубнила под нос: – Бля-я-я… Денис, твою ма-а-ать…
– А действительно – какого? – строго спросил он. – Почему на засов не закрылась, как велел?
Я ойкнула и прикрыла ладонью рот:
– Разве? Блин, забыла, наверное.
– Я ж говорю, выпороть надо! – подытожил он и, подойдя, легонько пихнул меня назад.
Я смутилась, но лишь на мгновенье. Тут же взыграло счастливое дурачество, и я покорно легла, подчёркнуто стеснительно прикрыла ладонями груди… и, не разрывая контакта с его глазами, медленно развела согнутые в коленях ноги. И я не я, если Денис в этот момент не стал вдруг похож на наглого котяру. Закусил губы, чтоб совсем уж не расползлись в довольной улыбке, бесстыдно рассматривал меня, поглаживал, проникал взглядом… Звякнул пряжкой ремня, вытащил из брюк рубашку. Ме-е-едленно, чёрт, как медленно, расстегнул манжеты… Я готова была кинуться на него, мне, кажется, уже хватило бы одного прикосновения, чтобы кончить, а он всё расстёгивал и расстёгивал дурацкие пуговицы, не прекращая трахать меня взглядом. Начал снимать рубашку – я кинулась было помочь, но он опередил:
– Лежать! И ножки поставь, как были…
О, бли-и-ин, сумасшествие какое-то! Я чувствовала, как влага, переполнив губки, щекотно сползает между ягодицами, шевелила пальцами ног, елозила бёдрами… А он всё-таки справился, стащил рубашку с раненого плеча, небрежно отбросил на пол. Бо-о-ожжже-е-е! Шрамы украшают мужчин – кто этого не слыхал? Но просто слышать и ощутить вдруг, что это значит – две огромные разницы! Вскочить бы, прижаться кожей к коже, обрисовать языком каждый изгиб его мыщц, зацеловать каждую ссадину, поймать губами волосы на груди, потянуть, так чтобы вздрогнул и хоть чуточку ускорился… Но взгляд его по-прежнему командовал «Лежать!» и всё, что мне оставалось – изнывать от нетерпения и, очерчивая подушечками пальцев свои сжавшиеся в сладком томлении соски́, отвечать ему таким же откровенным взглядом: «Ну дава-а-ай, уже…»
Он снял брюки. А-а-а, держите меня семеро, и как его трусы до сих пор не порвались от такого напора? Хочу, хочу, хочу его! Закрыла глаза, упершись макушкой в кровать, прогнулась, приподнимая грудь:
– Ну Дени-и-ис…
И рвано охнула, когда на самый низ живота легли его ладони и большие пальцы с нажимом обвели промежность. Скользнула пятками по покрывалу, случайно задела ногой его руку.
– Чшш… Аккуратнее с ножками… – шепнул он, и в следующий миг прильнул губами к лобку.
Я не удержалась, подалась ему навстречу, а он наоборот, отпрянул и тихо рассмеялся. Подул на горячую плоть, словно желая охладить, но только ещё сильнее распалил.
– Денис , ну давай уже! Или я сейчас сама всё сделаю, дождёшься!
– Хорошая идея, кстати.
– Издеваешься?
– Нет, правда, интересно.
Этого я не ожидала и совершенно не была к такому готова. Напряглась, не зная как реагировать.
– Ну давай, – он взял мою руку, потянул вниз, – покажи, как ты это делаешь. Смелее. Это же всё равно, что о себе рассказать – родилась, училась, работаю… Хобби, любимый цвет, любимая книга… Любимая поза, эрогенные зоны…
Говорил и при этом ласкал меня моими же пальцами. Конечно, я знала себя и даже если бы очень хотела скрыть что-то – не смогла бы. Каждое прикосновение было как пёрышко по оголённому нерву: мучительно прекрасно и поэтому – невозможно отказать. Лёгкие нюансы: здесь чуть сильнее, здесь чуть правее… бестрее… в другом направлении… А когда, вымазывая влагу, в сердцевинку скользнул, наконец, его большой палец, я застонала от изнуряющего удовольствия. Не оргазм, но близко, на самом краешке. Ухватила его за запястье, потянула на себя, без слов прося войти сильнее, глубже… Но он замер вдруг.
– А может, сначала поеди́м? Ты приготовила что-нибудь на ужин?
– Чего?! – я аж голову подняла.
Он рассмеялся, шутник, блин! Над моим лобком, как из окопа, виднелись только его глаза полные такого любования, что я задрожала.
– Денис… я люблю тебя.
Шепнула и чуть не заплакала, снова откинувшись затылком на кровать. Ну что я за дура? Зачем я это… Смешная, маленькая девочка. Нашла время, нашла повод. Не удержалась, а теперь стыдно. Но если бы не сказала – сгорела бы, кажется, изнутри… Мягко спружинила кровать – это Денис прилёг рядом. Ладонь раненой руки опустилась мне на живот – тяжело, словно вбирая в этом прикосновении всю меня, сминала кожу, безмолвно рассказывая о чём-то очень важном, о чём не сказать словами… И ей так же безмолвно вто́рил его взгляд: такой… такой… как же это объяснить-то…
– Ты это… – я кашлянула, сгоняя хрипотцу неловкости, спасаясь от нахлынувшего вдруг непонятного страха, – смотри, чтобы шов снова не пополз…
Он уткнулся носом мне в висок, закопался лицом в размётанные волосы:
– Мила-а-аха… Если б ты только могла понять…
– Не хочу ничего понимать! – перебила я его, словно боясь услышать что-то, к чему не готова, на что не знаю, как отвечать. – Тебя хочу, немедленно! Сверху хочу быть, ты же любишь так? – Мягко надавила, предлагая ему откинуться на спину. – Только ты командуй, я же, как бы, ни разу ещё…
Но Денис не дался. Снова скользнул ладонью по животу и ниже, погружая в меня сразу несколько пальцев.
– Глупышка ты. Я же сейчас как пацан прыщавый – только залезешь на меня, и сразу кончу. Не пойдё-ё-ёт… Я хочу, чтобы сначала ты, – склонился к моей груди, обвёл языком ореолу, пощекотал верхушечку и спустился чуть ниже, на рёбра. – Чтоб у тебя ноги дрожали, и голова кружилась, – покрыл игривой щекоткой губ мой вздрагивающий от предвкушения пупок и снова пополз ниже. – Чтоб стонала до хрипоты…
И вот тут, в самом нежном, налитом желанием месте прикусил. Не сильно, но неожиданно и так страстно, что я заскулила от удовольствия, подалась бёдрами ему навстречу, прося ещё…
И всё было, как он сказал: и ноги дрожали от изнеможения и голова кружилась от счастья… И когда он напоил меня досыта откровенными поцелуями и ласками умелых пальцев, поднялся, потянул за собой:
– Пойдём, поможешь мне обмыться хоть немного, я ж весь день в бега́х.
В ду́ше, стараясь не мочить повязку, я поливала его тёплым дождиком, скользила по телу мыльными ладонями, наконец-то наслаждалась волнами крепких мышц и курчавой жёсткостью лобка… Стоя у него за спиной, обхватила яички, покатала их в пальцах… и переключилась на «батю»… О, он был очень го́лоден! Очень требователен и готов на любые подвиги… Денис, зафырчал от удовольствия, но перехватил мою руку:
– Притормози-ка пока, и давай полоскаться, иначе я тебя сейчас прям в мыле…
…Выбрались из душа, прильнули, целуясь к стене – мокрые, дрожащие от нетерпения и предвкушения… Денис оттеснил меня к стиральной машине, и я поняла, чего он хочет. Легонько запрыгнула на неё, откинулась назад, раскрываясь ему навстречу. И заорала от удовольствия, когда он вошёл – с глухим рваным стоном, сразу до упора…
«За стройную фигуру – спасибо физкультуре», как говорится. Развела прямые ноги практически в шпагат, чем тут же вызвала жадный рык и неудержимый, мощный шквал толчков… и в то же время, прочла на лице Дениса знакомую сосредоточенность и самоконтроль… Счастливо рассмеялась:
– Можешь так… в меня… Я… – как тут говорить, когда, остались лишь стоны? – Я таблетки пью… Можно не предохраняться больше!
По глазам увидела – услышал. В блаженстве задрала голову и, не имея больше сил дожидаться его, бурно, громко, бесстыдно кончила. Дениса это подхлестнуло. Долго, глухо застонал и…
Я сначала не поняла, не поверила ощущениям – горячие брызги на животе. Открыла глаза и чуть не заревела. Ну почему? Ну я же сказала, что можно… Ну он же услышал, знаю, что услышал! Почему? Ну почему?
Не справившись с эмоциями, закрыла лицо ладонью, закусила губу, держа слёзы. Ну почему?! Я так долго к этому готовилась, ждала, представляла себе, а он… Всхлипнула. Денис уперся лбом мне в грудь, прижал к себе, часто дыша, упиваясь мощными волнами отходняка.
– Господи, какая же ты сладкая…
Я снова всхлипнула, он поднял голову и требовательно отвёл мою руку от лица. Увидел слёзы.
– Ну чего ты, Милаш,– прильнул поцелуем, ласковым языком щёкоча моё нёбо, исцеляя глупую обиду, возвращая на небеса…
И это возвращение было таким мощным, что я, теперь уже сама не понимая почему, просто разревелась. В его глазах появилась тревога.
– Ээй… Ты чего, малыш? Что случилось? Тебе было больно?
Я мотнула головой.
– А что? Ээй…
Пожала плечами.
– Стоп, ну так не пойдёт, – потянул меня на себя, ссаживая с машинки. Обнял, зажал лицо в ладонях: – Что случилось, Люд?
– Всё нормально…
– Ну как нормально, если ты плачешь?
– Это… От счастья, наверное.
Он замер на мгновенье и, тепло рассмеявшись, зарылся лицом в мои волосы:
– Девочка моя, малышка… Где же ты раньше-то была, а? – Прижал сильнее, аж дыхание спёрло, и шепнул словно самому себе – так тихо, что я едва расслышала: – Ну почему только теперь? И почему именно ты?
Я обвила его руками, прорастая в него, любимого, каждой клеточкой, каждым движением души, каждым ударом сердца. Проникая, растворяясь, становясь отныне им самим… Но где-то в этом счастье – радужном, кристальном монолите, в драгоценном сплаве ЕГО и МЕНЯ, застыло маленькое мутное пятнышко: «И всё-таки, почему? Он же слышал меня, я знаю…»
***
Он предлагал пойти куда-нибудь, поужинать, но я отказалась. Послушно выслушала инструкцию пользования плитой и вытяжкой, пожарила яичницу с сосисками. Оказалось, что я не смогла включить телек потому, что это делается с пульта, а он для меня – китайская грамота, не меньше. Ели и смотрели какое-то кино, наверное, смешное, во всяком случае, Денис смеялся. Часто поглядывал на меня, но тут же отводил взгляд и, казалось, снова погружался в фильм. Я была истощена. Не физически – морально. Проклятая, ядовитая… обида? Да нет, не сказала бы. Скорее червоточина. Ощущение, что недостаточно хороша, что ли…
Не захотел, не принял мой подарок. Но почему?
И глупо было зацикливаться на этом, и иначе не получалось – прям хоть бери, и спрашивай у него самого. Но это было бы ещё глупее. Подумал бы: вот малолетка-то, с малолетскими проблемами! Ну и к тому же, тоже мне, подарок. Пфф! Малолетский, как и я сама. Подумаешь невидаль – кончить в бабу! С его-то опытом!
Но всё-таки… почему?
Во время очередной рекламы Денис выключил звук, повернулся ко мне.
– Ну, рассказывай, давай, что случилось?
– В смысле?
– Люд, не прикидывайся, я же вижу, что ты дуешься. На что?
Я пожала плечами, улыбнулась:
– Да прям… Ну… Устала, может, но не дуюсь, точно!
– Угу… скажи, ещё, голова болит! Иди сюда. – Дождавшись, пока я подсяду ближе, под самый бок, обнял меня одной рукой, потёрся носом об щёку: – Говори.
Мелькнула мысль «А правда, спросить, что ли?», но тут же чего-то испугалась и только прильнула к нему ещё теснее.
– Нормально всё, серьёзно.
Он посмотрел на меня внимательно и снова включил звук. Поглаживал моё плечо, перебирал, накручивал на палец прядь волос. Но уже почти не смеялся над фильмом, да и задумчивый взгляд его всё чаще зависал в пространстве перед телеком. А когда фильм закончился, и я, забрав тарелки, пошла их мыть – направился следом. Подошёл сзади, обнял.
– Люд, я мужик, я не понимаю намёков, а от непонятных обидок у меня вообще паника начинается. Давай без этого, а?
А я бы и рада уже разрядить обстановку, но отчего-то вдруг так жалко себя стало… Аж в носу защипало.
– Ну что-о-о? – он помолчал, нервно барабаня по моему животу пальцами. – Ты не успела кончить, что ли, в последний раз? На это обиделась?
От неожиданности я прыснула со смеху, а Денис наоборот – разозлился и, разжав объятия, отошёл к окну.
– Смешно? А мне нет! Я этого молчаливого загадочного дерьма во как нажрался за всю жизнь! – провёл большим пальцем над головой. – И ты туда же! – Помолчал. – Милах, пойми, если ты не скажешь, я сам в жизни не догадаюсь! Но, блядь, это не мешает мне видеть, что ты дуешься, вот такая херня, представляешь! Вынос мозга называется! И как бы это сказать… Не слишком ли быстро мы переходим к этой стадии, м?
Ну вот. Теперь даже сама мысль сказать ему о причине, казалась настолько тупой, что не было и речи о том, чтобы начинать. Постояли, помолчали, я – глаза в пол, он – на меня.
– Ладно, – он решительно оторвался от подоконника, – сделаем по-другому. Стой, где стоишь. – И вышел из зала. Возвращаясь, крикнул ещё из-за стены: – Глаза закрой и не подглядывай!
Я послушно зажмурилась, почувствовала, как он встал сзади.
– Надеюсь, это перекроет мой залёт, каким бы он там ни был…
И на мои плечи опустилось что-то уютное, бесконечно мягкое и по одним только слепым ощущениям – роскошное. Дыхание перехватило от восторга.
– Отомри, – рассмеялся Денис. – И уже можно смотреть.
А ведь я сразу поняла, почувствовала, узнала её – голубую норку из салона! Дрожащими руками запахнула шелковистые по́лы, потерлась щекой о нежный мех воротника.
