Стас Колокольников
Сила и волшебство
Крысоловы
Cetra amittimus dum incerta petimus
(гоняясь за сомнительным, мы упускаем верное)
Это было срочное дело – не иначе. Небо, укрытое ворохом грязных тряпок, неделю хныкало и дулось, как капризный ребенок. А в то утро, когда разбудил телефон, над городом раскинулась ослепительная синь. Вряд ли кто-то догадывался, что такая отличная погода связана со мной. Даже сосед, узнавший больше всех, и тот ничего не предположил.
Вчера, как обычно в субботу вечером, он заявился сразу после захода солнца. Застать меня просто – я безвылазно сидел дом. Сосед уверяя, что уважает моё затворничество, наведывался раз в неделю. Он назвался Володей, говорил, что ему чуть за сорок, но судя по его воспоминаниям, ему было намного больше. Странным в Володе было всё: от взгляда и жестов до манеры одеваться и присутствовать.
На вопрос о роде его занятий я получил в ответ игривый список профессий в порядке их смены: историк, гувернер, повар, сельский акушер, регент, настройщик, тренер по легкой атлетике, специалист по каучуковым изделиям, переводчик с польского. Чем сосед предпочел заняться сейчас, он не говорил. Я полагал, он шпионит за мной.
– Здравствуй, Саня. Суббота! – Володя с порога одарил хитроватой улыбкой и звякнул сумкой.
И хотя у моих родителей никогда не было ни сыны, ни дочки с милым именем Саша, сосед звал именно так. Впрочем, мне не было все равно. Я и сам обращался к гостю с легкой сумасшедшинкой, нарекая дурацкими именами и кличками. Это приводило его в странную эйфорию.
− Привет, Золтон, проходи, − пригласил я. − Будь как дома, пахнидло.
Володя по-хозяйски скинул плащ, прошел на кухню и с интересом заглянул в холодильник.
− Тю, Шурик, – присвистнул он. – Нехорошо, голодаешь опять?
− Просто есть не хочется. − Я так объяснял свои причуды: − У каждого времени своя магическая пища, еще недавно это были вино, сыр, хлеб и чеснок. Сейчас вода и мёд, ну и по субботам, как видишь, вино с тобой.
− Странный ты человек, Александр. Говоришь такие вещи. Мне это непонятно, – качал головой сосед. − Давай-ка по стаканчику, и я принесу картошечки, пожарим.
За полночь наши посиделки были на пике. Володя неплохой лицедей, он читал по памяти стихи, даже кое-что из моего любимого Уолта Уитмена, пел песни собственного сочинения. Имелись серьезные причины полагать о его связи с театром. Однажды я завел об этом разговор, Володя смутился, закашлялся и ловко сменил тему, словно из-за женщины.
− Ну что, старичок, − перебирал он струны гитары, − послушай мою сокровенную, о любви.
Пел он по-своему хорошо, но иногда в пронзительных местах Володя срывался и подвывал как-то по-волчьи дико. Аж пробегала дрожь.
Человек я компанейский. Первая зевота давала о себе знать лишь глубокой ночью, когда я покидал соседа, оставляя его наедине с гитарой и бутылкой вина. Чаще я отключался, только коснувшись щекой подушки. А бывало лежал какое-то время под треньканье гитары и невнятные бормотания Володи. Вчера я уснул сразу и пробудился от телефонного звонка. Три месяца никто не звонил, и вот дождался.
− Доброе утро, Тимка, – щебетала трубка.
По возбужденному радостному смеху сестры я понял, она сообщит что-то важное.
− Ты хорошо меня слышишь, Тим?
Моё полное имя Тимофей, но никто не зовет меня так. Тимофей для меня слишком великоват и мешковат, я смотрелся в нем нелепо и нецензурно. Да и на Тима я с каждым годом тянул все меньше, скорее на какого-нибудь Лагшмивару.
− Хорошо.
− Слушай.
Вникая в смысл быстро сыпавшихся слов, я понял − дело срочное, я нужен. Сестра звонила с вокзала. Через час она будет ждать на перроне с билетами. Куда и зачем не сказала.
В назначенное время я неспешно шел по перрону, издалека заметив знакомую красивую фигуру. Сестра стояла у столба и уплетала мороженное, наверняка, свое любимое фисташковое. По взгляду я понял, что не следует выражать радость, и встал неподалеку, будто мы незнакомы.
Подошел пригородный поезд. Сестра направилась в вагон, я за ней. Оказавшись в одном купе, я сел напротив и вопросительно поглядел. Сестра передала билет и приложила палец к губам. Когда в купе появились другие пассажиры, на моем лице блуждала самая простецкая полуулыбка. Словно я неделю, как удачно женился и думал теперь лишь о своих амурных делах.
Ехать оказалось недалеко, поезд миновал несколько дачных поселков, простучал колесами по мосту через уснувшую речушку, мимо тенистого соснового бора, как сестра поднялась к выходу. На платформе мы оказались в компании грибников и дачников.
− Не подскажите, который час. Мои остановились, – спросил я у сестры, делавшей вид, будто что-то ищет в сумочке.
− Подождите, пожалуйста. В моей сумочке завелась черная дыра.
− О, конечно, не спешите, главное не попадите туда рукой.
Сестра, улыбаясь, продолжала поиски. Пронесся последний вагон, дачники и грибники уходили все дальше, и тут сестра на мгновения обняла, нежно шепнув:
− Братишка, как же я соскучилась.
− Как хорошо, что мы снова вместе, сестрёнка, − растроганно просипел я. − Как хорошо…
Последние лет пять мы собирались с сестрой вместе только по делу. А закончив, расставались. Кто мы? Мы − крысоловы, мы ловим крыс. Не тех, которые ночами пробираются в амбар и проедают ваши мешки с зерном. А тех, которые в любое время дня и ночи лезут в ваши души, прогрызая перегородки, отделяющие от кошмара, который всегда рядом.
Мы шли по дороге следом за грибниками.
− Для нас опять есть работа, непростая, − говорила сестра. − Если нам удастся её закончить и с нами ничего не случиться, это будет чудом.
Конечно, то, что мы делали, трудно было назвать работой. Больше походило на фокусы охотников за привидениями. Никто, кроме нас, не знал истинную цену нашего дела. Это не просто занятие не из легких, это адское напряжение. Рискуя собственной жизнью, каждый раз мы спасали от исчезновения чьи-то души и миры. Только такие же крысоловы могли нас понять.
По словам сестры в прошлый раз, когда наша охота на крыс казалось, была особенно удачной, мы оставили некрепкий заслон, и крысы проделали новую лазейку.
Страшнее, чем крысы, за которыми мы охотились, я не видел существ. Жуткие твари подбираются ближе шейной артерии, разрушая хрупкие души, разделывая сознание на объедки. Невозможно их остановить. Ибо наше деление жизни на «да» и «нет», на дозволения и запрещения, на «халал» и «харам», и есть та трещина, расколовшая мир, по которой перебегают крысы.
От сестры я узнал, что мой сосед никакой не Володя, а Станислав, завербованный польской католической церковью шпион. Он должен был наблюдать за мной, вызывая на откровения, и слово в слово передавать наши разговоры. Его завербовали чуть ли из суфлерской будки. Однако это уже не могло испортить чудесного настроения солнечного дня. Особенно здесь за городом, где было невероятно хорошо. Щурясь от яркого солнца, мы шагали, словно два гамельских крысолова, за которыми скоро побегут здешние детишки.
На самом деле, нам никогда не требовалась плата, и за собой мы водили только помощников. В сосновом бору к нам присоединились еще двое таких же крысоловов. Они были немногим страннее нас. Один утверждал, что его предком был сам Улугбек, знаменитый астроном, внук великого Тамерлана. Праправнук Улугбека говорил, что именно это родство помогает ему вычислять с точностью до секунды, где и когда появятся крысы. Другой утверждал, что, вообще, никакого отношения к людям не имеет, а заслан догонами с Сириуса. Нам все это было неважно, главное, они, действительно, были отличные крысоловы.
У дачного поселка наша компания остановилась, сестра сказала, что нужный дом находится где-то здесь. Рядом в куче песка играли две девочки. Сестра подошла и ласково спросила у выглядевшей постарше:
− Чья ты будешь, девочка?
− Я не буду, я уже есть, – деловито ответила шустрая девчушка и высыпала ведерко песка на колени малолетней подруги.
− Вот как, – удивилась сестра.
− Так вот, – последовал ответ.
− Тогда скажи мне, разумное дитя, где здесь старый двухэтажный дом с балконами и металлическим забором?
− На той стороне поселка, но там сейчас никто не живет. И вы туда не ходите.
−Почему, милая?
− А бабушка сказала, что там завелась нечистая сила.
− Что еще говорила твоя бабушка?
− Как только проголодаюсь, чтобы сразу шла домой.
− А ты ведь проголодалась?
− Да, но домой не пойду.
Познавательная беседа закончилась, и мы двинулись к дому. Стоявший чуть поодаль он, словно насторожившись, наблюдал черными дырами окон за проходившими мимо.
Внутри я сразу понял, насколько здесь плохи дела: аура подпорчена основательно, чернуха валилась на голову чуть ли не хлопьями. Можно было разложить по углам куриные яйца, чтобы поубавить отрицательной энергии. Но времени оставалось мало, и под рукой не было курицы-несушки, да и крыс это изменение могло вспугнуть. Сестра сожгла на углях немного корицы, и чуть сняла атмосферу агрессивности. Я предложил еще подбросить порцию с гвоздикой, чтобы добавилось остроумия и спокойствия, но сестра сказала, что с нашей компанией это лишнее.
Решив поискать что-нибудь интересное, я набрел на искусно спрятанную в подвале библиотеку. Книги были весьма любопытны и подобраны в одном направлении. От древних описаний языческих ритуалов, справочников демонологии и книг по алхимии до более современных книг Бернадет Брэди, практической магии Папюса и собрания сочинений Алистера Кроули. Хозяин дома плотно сидел на потусторонней волне и радостям жизни предпочел поиски ада. Ладно манихеи начинали с себя, не оставляя потомства, избавляясь от собственных тел, а ведь другие находят причину, начать с тех, кто рядом.
Я перебирал книги. И вдруг из одной выпала закладка с какой-то записью от руки торопливым почерком. Подняв, я с интересом прочитал: «…больше нечего ждать от жизни, вчера мне было откровение, я видел, как наяву то, что будет – скоро солнце взойдет с запада, вспыхнет большой огонь, из огня появятся животные и будут разговаривать с людьми».
− Эвон куда тебя занесло, − прошептал я.
− Что ты тут нашел? – спросил появившийся праправнук Улугбека. − Библиотека Эратосфена в Александрии?
Отличительной способностью моего компаньона было умение передвигаться быстро, бесшумно и с поразительной точностью определять, кто и где находится. Я показал записку.
− Не знаю, кто послал ему это откровение, но здесь я вижу всего лишь слова из Корана, − заметил правнук Улугбека. − Однозначно дело крыс.
Да уж, подумал я, крысиный яд может прийти как откровение, которое потом обернется кошмаром.
− Если кто-то намерен посмеяться над жизнью, то она в любом случае его опередит, – произнес правнук Улугбека, словно прочитав мои мысли.
− Да уж, – согласился я.
− Пойдем, перекусим, твоя сестра что-то сготовила, – сказал правнук Улугбека.
Сестра, как всегда, запаслась нужной снедью и стала кормить петрушкой и кукурузными лепешками с финиками и медом. Мы с аппетитом поели, словно именно за этим сюда и заявились. Не ел только посланец догонов. Он, вообще, не принимал ни воды, ни пищи, получая энергию сразу из космоса. При желании его можно было назвать милым парнем, но он больше напоминал чудом ожившего гипсового мальчика.
Мы дожидались темноты. Неожиданно для себя я задремал. Мне приснились птицы, плавающие по зеркальной глади большого озера. Проснулся я от шепота сестры, тихо подувшей мне в ухо:
− Проснись, Тим.
Я открыл глаза и понял, крысы рядом, их приближение угадывалось сердцем. По нему словно пробегали тени, вызывая беспокойство. Я точно покрывался старческими морщинами.
Как верно заметил наш старый друг Дарси Томпсон: «Существа разного размера являются обитателями разных физических миров». Сто обыкновенных крыс, равных по массе одному слону, сжирают в десятки раз больше, чем скромное травоядное с длинным хоботом. А твари, за которыми мы охотились, как черные дыры, пожирали целые вселенные. Иногда предостерегающие знаки их опасного присутствия и деятельности проявлялись самым странным образом. Так в 1680 году в Норвегии прошел целый дождь из крупных грызунов. Видевшие это решили, что наступил конец света.
Сохраняя тишину, праправнук Улугбека сделал знак, что надо подняться на чердак. Соблюдая осторожность, мы поднялись наверх. Ночь была безлунной и безветренной, лишь издалека доносился отзвук, словно кто-то пересыпал песок.
Я подумал, как же странно устроена жизнь. Ведь никто никогда не узнает, на что я ее потратил. Ловил крыс? Что за занятие для живого человека, мечтающего о тихом семейном счастье? Вряд ли оно может привести к чему-то хорошему.
Пространство вокруг вздрогнуло, и большая крыса выскочила из темноты, пытаясь проскользнуть. Свое дело я знал хорошо. Крысу надо впустить в себя и удержать. Когда крыса поймет, что попала не туда, где желала порезвиться, она ринется грызть дыру для побега. И вот тогда наступает благоприятный момент, чтобы волнами нежности и любви накрыть крысу, потерявшую бдительность в поисках выхода, и разнести её вдребезги. Прием отработан еще первыми фиваидскими отшельниками.
По-другому с крысами расправлялся посланец догонов. Лишь коснувшись его, крысы просто исчезали сами собой, а он с интересом смотрел на остающиеся после них тени. И еще − только он один умел латать дырки, через которые бегали крысы. Мы с сестрой были потомками средневековых крысоловов и быстро научались новому делу, а праправнук Улугбека просто с легкостью вычислял, где крыс нужно искать.
Всё шло своим чередом, крыс было немного, и расправились мы с ними быстро. Только я порадовался, что охота была такой удачной, как понял − дыра не исчезает, а наоборот увеличивается.
Праправнук Улугбека и посланник догонов, посовещавшись, сообщили, что поблизости сильная крысиная аура, позволявшая дыре существовать, сколько заблагорассудится. Просто так её не закрыть. Единственный способ – поставить заслон изнутри. Как ни печально, но такое дело прокатывало у нашей команды один раз. После того случая я решил, что больше никогда не открою охоту на крыс. Но видя повсюду, какие дела творят крысы и как мало настоящих крысоловов, я вернулся к прежнему занятию. И сейчас, глядя на крысиную лазейку, гадал, выберусь или нет.
− Делать нечего, надо туда прыгать, – сказал праправнук Улугбека.
Посланец догонов, вообще, никогда не разговаривал, а лишь посылал сигналы. Сейчас он посылал сигнал о готовности.
− Ты как? – спросил я сестру.
− Я с тобой, – не колеблясь, откликнулась она.
Такая красавица. Ей бы где-нибудь в кино подрабатывать, а не за крысами гоняться по чердакам. Грустно. Но что поделать, судьба выдает те роли, на которые сгодимся. Они выдаются на руки, как проездные билеты, сразу до конечной станции без пересадок.
− Может, тебе остаться? – предложил я.
− Нет, – отрезала сестра и сделала шаг к дыре.
− Ну хоть не первой, – придержал я.
Сначала прыгнул посланник догонов, потом внук Улугбека, за ним я и сестра. Если вы не знаете, что происходит там, где блуждают крысы, жрущие ваши души. То лучше вам и не знать. Потому как, понятное дело, цветами там и не пахнет. Там, вообще, ничем не пахнет, и ничего нет. Пустота. Бессмысленная и ненавидящая всё живое. Изначальная, как ужас смерти, безнадежная, как точка.
Единственная возможность выбраться для крысолова, если он попал туда по своей воле, это на время стать крысой. Да, только так. Стать тем, кого ты ловишь. Для настоящего крысолова, знающего повадки крыс, совсем несложно. Ведь крысы такие же охотники, как и крысоловы. Опасность заключается в одном. Задержавшись, можно навсегда остаться крысой. Если вы туда попали, постарайтесь выбраться, как можно скорее. Иначе не найдется никого, кто бы вам позавидовал.
Вчетвером мы неслись во мраке. Страха не было, ибо сгинуть здесь так же естественно, как спать ночью. Нашей надеждой был праправнук Улугбека, безошибочно чувствовавший любые лазейки. Но кажется, в этот раз ему тоже пришлось трудно. Я чувствовал, как теряю себя и становлюсь настоящей крысой. И уже не понимал куда несусь. Нутро моё заполнялось пустотой, готовой сожрать, уничтожить любую форму жизни, попадись на пути.
Последний проблеск сознания был, когда я вспомнил о любви. О том, сколько счастья сулил мир, сколько радости я в нем испытал, и какая эта малая часть по сравнению с тем, что ожидало впереди. Не помню, кто сказал, что цена этой жизни – ячменное зерно. Как бы не так. Цена это жизни – другая жизнь, и я безумно хотел жить.
Что-то сотряслось, меня перевернуло, и я полетел куда-то вниз. И последнее, что почувствовал, был сильный удар…
− Эй, ты живой? Тим! – донесся откуда-то издалека голос сестры.
Я открыл глаза. Было темно, но это была земная темнота, и в ней проступали очертания сестры.
− Где мы? – слабым голосом спросил я.
− В подвале какого-то дома.
− А где остальные?
− Не знаю.
Мы осторожно двинулись через темноту. Скоро выяснилось, что это подвал того же дома, куда прибыли накануне вечером. Мы поднялись на чердак. Крысиной лазейки не было. И следов наших товарищей тоже.
− Может, еще объявятся, − предположил я.
− Ой! Ой! Смотри! – вдруг испуганно закричала сестра так, что я на метр подскочил на месте.
Сестра указывала мне за спину. Я быстро обернулся и обнаружил причину крика. Крысиной хвост немалого размера торчал из моей задницы.
− О боже! Как же так! – запричитала сестра. – С остальным у тебя всё в порядке?
− А у тебя?
Мы осмотрелись. Больше у себя ничего такого я не обнаружил. Только сестра нашла у себя на предплечье странный серый пушок, правда, больше похожий на родимое пятно, которого не было. Впрочем, это ерунда, с таким дефектом можно выйти замуж. А вот мне как быть? Тут не то что жениться, даже просто на улицу не покажешься. Разве что в цирке выступать. Внимание! Внимание! Впервые! И только у нас! Гвоздь сезона! Звезда Черных Дыр! Человек-Крыса! И Его Карающий Хвост! Встречайте!
Не успел я представить сценарий своего бенефиса, насладиться аплодисментами и цветами, как откуда-то из темноты кубарем выкатился праправнук Улугбека. И без всяких приветствий и вопросов сходу напал на хвост и отрубил под корень, чем сразу перечеркнул мою будущую карьеру циркового артиста.
Пока мы с сестрой боролись с потоками крови, праправнук Улугбека обрисовал сложившуюся картину. Оказалось, нас каким-то чудом спас посланец догонов, но сам исчез. Из нашей жизни может быть навсегда. Также выяснилось, что нам нужно немедленно бежать отсюда. Огромный выброс энергии, произошедший здесь, заинтересовал уже всех, кого только мог заинтересовать.
− А как же ты? – корчась от боли, спросил я.
− У меня дела, – пространно ответил правнук Улугбека. – Я теперь не ловлю, я теперь возвращаю сожранное крысами…
− Это как?
Но он исчез также внезапно, как и появился. Мы тоже не стали медлить и к рассвету благополучно убрались подальше от злополучного места.
В общем, на этом пока всё и закончилось. Если не считать воспоминаний и снов. Да, и еще… Хм. Шрам чуть ниже поясницы остался большой. Но женщинам я говорю, что он боевой. В принципе, так оно и есть.
Сестра живет далеко, чем занимается, не знаю. Частенько звонит и спрашивает, как здоровье, видимо, подразумевая, не выросло ли у меня чего-нибудь ещё. А в моей жизни затишье. Так, ничего необычного, суета, чаще приятная, как у всех. Но я наблюдаю за миром и о том, что нас ждет, догадываюсь. Чувствую, как крысы шастают между мирами. Их стало больше, они всегда поблизости.
Не буду скрывать, во мне и самом что-то осталось от крысы. Слишком долго я был крысоловом, и в последний раз чуть сам не канул в пустоте в шкуре крысы. Сейчас я на паузе, так надо. Но кто-то должен ловить этих тварей, спасая слабые души. И кто же, интересно, этим занимается теперь?
