Стас Колокольников
Как тебя зовут? Азбука любви
– Почему не выпить бокал хорошего вина, если на сердце праздник, – согласился Страж Колесиков и улыбнулся девушкам. – Но многие пьют по другой причине. Как говорил Хемфри Богарт, вся беда этого мира в том, что он отстает от нас на три рюмки.
Девушки пить отказались. Я выпил один. Возникла маленькая пауза, бывающая, когда кто-то напивается в гордом одиночестве и не одобрительно посматривает на трезвую компанию.
– Отстает, бывает, что и больше, чем на три, – вдруг отозвался я, захмелев. – Только если нет любви. Но зачем нам отрицательные эмоции, истинна только радость, так сказал наш друг. Так что пусть лучше… Лучше пусть он споет что-нибудь!
– У меня низкий голос, – предупредил Страж Колесиков и неожиданно, махнув салфеткой, во весь голос запел: – Лю-ю-юбо-о-овь! Зачем ты мучаешь меня? Лети в мой сад, голубка!
– У нас петь нельзя, – сообщил подбежавший человек в тельняшке.
– А кто вам сказал, что мы поем? – удивился Страж Колесиков, уставившись в потолок, словно спетые слова должны посыпаться обратно в виде цветов.
– Нельзя. Нельзя, – вежливо твердил управляющий. – Здесь поют только специально приглашенные исполнители.
– А кто вам сказал, что мы не специально приглашенные исполнители? – тоже стоял на своем Страж Колесиков. – Быть может, мы и есть те самые специально приглашенные исполнители, которые пока репетируют. А? Разве вы не знаете, что в вашем городе проходит ассамблея трубадуров? В городе полным полно трубадуров, а вы ничего об этом не знаете. И, кажется, нигде к ним не относятся так неуважительно, как в этом заведении. Что вы на это скажете?
– Разве вы не видите, кто перед вами? – ввязался в спор я. – Разве не видите? Это же сам Пейре Видаль! Понимаете, Пейре Видаль! Как вы можете не знать этого? Как?!
– Извините. Извините, – отступая, говорил человек. – Но все равно уважительная просьба, не петь. Прошу вас. А то я буду вынужден пожаловаться директору.
– Жалуйтесь! Жалуйтесь! – негодовал я. – Но это не убавит вашего невежества!
Человек ретировался.
– А кто такой Пейре Видаль? – спросила разговорчивая девушка. – Это вы?
– Нет, это не я, – покачал головой Страж Колесиков. – К сожалению, Пейре Видаль давно умер.
– А какое он имеет отношение к вам?
– Самое прямое, он трубадур, и мы трубадуры.
– Вы поете в ансамбле?
– Мы поем во всех ансамблях.
– А как же ваше мистическое учение? – ошарашено спрашивала девушка.
Было видно, что голова у неё уже шла кругом от общения с нами.
– Оно в этом и заключается, все знать, во всем участвовать и обо всем иметь верное суждение. Мы придуманы жизнью для всеобщего счастья, – сказал Страж Колесиков так, что не поверить его словам было нельзя.
– А что вы знаете о снах? Вы верите в сны? – вдруг спросила другая больше молчавшая девушка. – В них можно узнать будущее? Недавно я видела во сне ворону, молодые женщины-весталки резали её и вынимали увеличенную печень желтой окраски. Что это значит?
– Вы знаете, дорогая, – с видом опытного толкователя снов начал Страж Колесиков, – когда-то графиня де Пулиньяк открывая Гильему де Сент-Диде тайны сновидений, сказала так: «Наши сны будут истинными, если мы будем ложиться в трезвости и таким образом опочивать. Ибо когда мы спим, а желудок обременен вином и мясом, то мы видим только нечто сумбурное, смутное и темное». А вот Драйден и Фьюзелли наоборот в употреблении сырого мяса видели залог чудесных сновидений. Кому бы из них вы поверили?
– Ну, – лишь сказала девушка.
У её подруги зазвонил в кармане телефон.
– Алле, привет. Мы в центре. А вы где? Так это совсем рядом. Да, через дорогу. Видишь вывеска такая морская. Заходите.
– Так вот, – заметил Страж, лишь девушка окончила разговор. – Оба совета правдивы, не смотря на явное противоречие. Все дело в том, каким характером обладает сновидец. Либо это воин, либо это странник, либо это жрец…
Но не договорить он не успел, у нашего столика появились два крепких молодых кавалера, скорее воины, чем странники или жрецы. Девушки с сожалением попрощались и ушли с ними, пару раз оглянувшись, словно желая запомнить нас получше.
– Теперь последняя часть нашей беседы. Она касается тебя, – обратился Страж Колесиков, словно всё шло по давно отрепетированному сценарию. – Ты скоро попадешь в спицы времени, тебе будет казаться, что ты потерял любовь, надежду на неё, о тебе забыли друзья, ты нищ и одинок. Нырни в это состояние поглубже, не барахтайся на поверхности. Чем глубже ты нырнешь, тем быстрее выберешься.
– Будет еще хуже? – с опаской спросил я.
– Не бойся наваждения, думай о чем хочешь, о смерти, о боли, о своих мучениях. Только ничего не делай. Любовь сама придет за тобой. Призови её, когда почувствуешь, что наступил последний момент.
Я молча слушал. Что же это? Неужели все повторится, я снова увижу черное солнце.
– И еще один совет…
Страж Колесиков осмотрелся по сторонам, словно убеждаясь, не подслушивают, и продолжил:
– Плотность времени, и его агрессивность растет, все эти войны, возрастающие материальные ценности. Тебе не избежать общей участи в колесе бессмысленного движения. Так что…
Он порылся в карманах и достал несколько банкнот, перевязанных в трубочку.
– Вот тебе на книги и вино. Здесь немного, возьми, они твои.
– Спасибо,– не возражал я. – Не знаю, скоро ли смогу вернуть.
– Живи проще, – сказал он. – Панта хойна филон. У друзей все общее.
– Разве мы друзья? Мы знакомы несколько часов.
– Неважно сколько знакомы. И неважно, когда увидимся опять. На самом деле все в мире обстоит не так, как ты себе представляешь.
– А как? – по инерции спросил я.
– Люди встречаются, чтобы обменяться информацией и потоками энергии.
– Хочешь сказать, что ты обыкновенный человек, с которым я обменялся потоками энергии и информацией?
– Таких, как я, ты еще много встретишь. Не здесь, а за пределами лабиринта. И не думай, что границы лабиринты где-то снаружи. Он внутри тебя.
– Я с трудом управляю своей жизнью. Как у меня получится?
– Встретишь тех, кто поможет тебе.
– Когда?
– Когда это будет нужно. Твоя судьба сплетена с другими судьбами. Вслушивайся в мир, грядут великие перемены. Ты сможешь не только угадать свое направление, но и преодолеть то, что казалось непосильным.
– Пока всё, что я смог, едва разглядеть за паутиной времени иную жизнь.
– Не так уж мало, – сказал Страж Колесиков, вставая.
Сначала я подумал, что Страж вышел по нужде. Но он не вернулся.
После этой встречи я никак не мог понять, что мне делать. Все вокруг было прежним. Достаточно долго я жил припеваючи, денег хватало на походы в кино, книги и вино. Когда средства иссякли, я отправился за продолжением истории. Я бродил по улицам и, подобно хуруфитам, пытался по лицам людей прочитать какие-нибудь знаки. Ничего. Пиная пустую банку из-под кока-колы, я рассуждал:
– Чем же заняться? Может, по совету Кальдерона заняться грабежом на большой дороге, и тем добывать себе на жизнь. Ведь если у таланта нет золотых крыльев, он пресмыкается и умирает. Золотых крыльев у меня пока нет, а пресмыкаться и умирать я не хочу. А может, позвонить ей… Это идея! Вдруг все пойдет по другому.
Трубку она взяла не сразу. В голосе у нее звучали печальные нотки.
– У тебя что-то случилось? – спросил я.
– Ничего страшного.
«С любовником поссорилась», – подумал я и спросил:
– Расскажешь?
– Нет.
Мы помолчали.
– Пойдем в кино, – вдруг предложила она.
– Кино? – я не верил своим ушам. – Какое?
– Поймай меня, если сможешь.
– Поймаю, если хочешь.
– Это фильм так называется.
– Да я понял.
– Пойдем?
Через день мы сидели в темном зале и смотрели на огромный экран, касаясь друг друга плечами. У меня даже голова закружилась от счастья. О, если бы фильм длился вечно.
– Всё будет отлично, сынок! – подмигнул с экрана Кристофер Уокен.
Счастливые мгновения проходят стремительно. Даже если в них сосредоточена вся твоя жизнь, они все равно таят, словно снежинки.
– Что самое главное в жизни? – спросил я её, когда вышли из кинотеатра.
– Справедливость.
– Так почему бы тебе не дать мне шанс? Это было бы справедливо.
– Нет. Это было бы несправедливо. Ты ничего не знаешь обо мне. Спасибо за чудесный вечер.
Она помахала рукой и пошла, как стюардесса к отлетающему через пару минут самолету. Я смотрел ей вслед и понимал, что уже не верю в чудесное будущее наших отношений. Кому-то сегодня еще повезет, но не мне.
– Ты чего здесь делаешь? – услышал я знакомый.
Эта была она. Та, которая вела себя как шлюха. Она была трезва, нарядна и смотрела на меня, как Деда Мороза.
– Наверное, тебя жду.
– А я решила пройти мимо кинотеатра, на красиво одетых людей посмотреть.
– Правильно сделала. Я уже посмотрел.
– Куда ты теперь?
– Домой.
– Можно с тобой?
– Зачем?
– Я сейчас у перехода загадала, что если успею перейти на зеленый, то встречу тебя. Успела. И встретила. Представляешь?
– Представляю.
– Я люблю тебя.
– Поехали.
Бог наделил нас памятью, но забрал разум. Когда-то я подыхал от её ядовитых слов и поступков, падал и пропадал в бездне. И вдруг это стало неважно. Пока мы ехали, она говорила, что все это время скучала.
В конце концов, подумал я, любовь всегда можно вырастить вдвоем из маленького зернышка привязанности. Главное быть нежным и осторожным к нему, пока оно набирает силы, и не подвергать его испытаниям, выставляя под град и сильный ветер.
Мы проводили вместе вечера, читали одни и те же книги, иногда о чем-то спорили. Сердца наши были одинаково истыканы спицами любви, и мы оба находили немалое утешение в объятиях друг друга. Впрочем, меня не покидало ощущение, что ей до сих пор владеют бесы.
– Очень люблю тебя, – говорила она, словно читая мои мысли.
– Мне кажется, ты так говоришь, чтобы не нарушить наш сегодняшний покой, – честно признавался я, дуя ей в ухо. – Твой взор слишком сух и полон усталости, чтобы быть влюбленным. И ты лишь наслаждаешься сегодняшней безмятежностью. Ты любишь наш сегодняшний вечер, а не меня.
– Да. Я люблю тебя сегодня, – кивнула она. – Ни вчера, ни завтра, а сегодня.
– Странно…
– Ничего странного, я столько знаю о любви, малыш, что тебя бы это знание убило бы. А я ничего живу. Просто, когда людям хорошо вместе, они держаться за это, как за истинную любовь. Значит, им больше не за что держаться сейчас. Мы держимся друг за друга. Разве не так?
– Может, и так, но мне хотелось бы быть уверенным, что ты не причинишь боли…
– Нельзя ни в чем быть уверенным, малыш, – задумчиво проговорила она и тут же добавила. – Я никогда не причину тебе зла. Я близкий тебе человек, я ближе тебе, чем твои внутренности.
Я поверил и решил, что жизнь налаживается, и мир наполняется гармонией. Моя женщина была весела и выглядела приятно, я даже уверился, что она излечилась от безумия. Настолько её речи были наполнены доброжелательной мудростью и покоем. Однако это было зачарованное мгновение, посланное, чтобы следующий удар встретить беззащитным.
– Я хочу вина, – вдруг сказала она. – Угостишь?
– Могу взять бутылочку сухого.
В полночь мы допивали уже третью. Нам было весело. Мы слушали Мано Чао, курили травку, жгли благовония и уже один раз сходили в постель. И вдруг я с ужасом заметил, что её глаза затягивает пелена дьявольского огня, а в чертах лица проступает леденящее проклятье. Будь она менее безумна, потянула бы на роковую женщину, а так это был демон.
– Ты не умеешь любить. А только мечтаешь присунуть кому-нибудь на дармовщинку! – заявила она.
– Дура! Что ты несешь!
– Да и я тебя не любила! Я тебя просто использовала! Ха! Ты был для меня – один из пачки дешевых презервативов! Все! Ты мне надоел! Сесуфи, мальчик!
– Что?!
Я бросился душить демона, ввязавшись в дикую грязную игру. Мы визжали, награждая друг друга пинками и плевками. Бешено стучали наши сердце, заглушая мир. Жизнь утекала из нас, как из лопнувших сосудов.
– Мамочки! – взвизгнула она, когда я попал в неё стулом.
– Грязная тварь! Ненавижу! Сейчас я разделаюсь с тобой! – выл я, готовый разорвать её в клочья.
– Помогите!
Она босиком выбежала из дома. Я бросился за ней, но споткнулся о порог и с силой врезался головой в стену. Обливаясь кровь из рассеченного лба, я вернулся.
На следующий день я чувствовал себя ужасно, хотя мир не стерли с лица Земли, и у человечества остались хлеб и вода. Я был сам не свой, и как-то на автопилоте позвонил той, с которой ходил в кино, и спросил:
– Что делаешь?
– Варю кашу.
– Какую?
– Из пшена.
– А кот?
– Ест рыбу.
– Как настроение?
– Хорошее.
– А бывает так, что тебе не хочется жить? – спросил я.
– Нет, не бывает. Мне всегда хочется жить, потому что жизнь – это самое лучшее, что у меня есть, – как по писанному ответила она.
– И что теперь никому нельзя допускать мысли о смерти?
– Нельзя, у каждого человека есть обязательства перед другими людьми, – строго сказала она.
– А у тебя какие?
– Я никогда не разочарую своих родителей.
– Спасибо, – разговора стал бесить меня, я положил трубку и повторил, передразнивая. – Никогда не разочарую своих родителей! А если у меня нет никаких родителей! Если я могу разочаровать только себя. Надо же, выходит, я полное дерьмо.
Странно, но я поуспокоился. Правда, захотел выпить. Денег не осталось, и я пошел на их поиски. Реальность соседствовала с наваждением, как светлый экран с темнотой кинозала. Передвигаясь, словно контуженный, я шатался по городу и мысленно набирал знакомый номер. Моя голова была чуть наклонена в сторону, словно прижимала телефонную трубку. Мысленно я говорил так, как никогда не говорил в жизни:
– Если сегодня меня вздернут на реях твоего корабля, завтра я буду его капитаном. Если утром мой труп выкинут за борт акулам, вечером я уже буду веселиться на карнавале под теплым небом южной ночи. Мы сидим в одной лодке, ты и я! В твоих руках то же весло, что и у меня! Посмотри в мои глаза, и ты поймешь, я живу тем же. Твоя усталость – моя усталость, твоя радость – моя. Как я могу быть свободным, если тебя держат за крылья? Печаль не покинет моё сердце, если я чувствую, как крепко оно вцепилось в твоё. Я не смогу отчалить от берега, зная, что тебя на нем сожрут крысы.
Довольный своими рассуждениями, я вдруг залился истерическим смехом где-то посреди улицы, не видя и не слыша, как вздрагивали прохожие, лаяли собаки и плакали дети. Визг тормозов…
Женщина выдернула меня почти из-под машины.
– Ой, это ты!
Я встретил подругу медсестры. Она вцепилась в меня и, не обращая внимания на сопротивление, потащила меня к медсестре, убеждая, что она не помнит зла и очень страдает.
– Я тоже очень страдаю, – сказал я. – Что мне делать?
– Ну что-что.. Подолгу бодрствовать на свежем воздухе. Питаться салатом из крапивы, грецким орехом и медом.
– А еще?
– Немедленно приступай к очищению кишечника от шлаков. Все проблемы от шлаков, – сказала она и шепотом похвалила уринотерапию.
– Ну я не могу пойти к ней такой зашлакованный, – упершись, встал я. – Займи денег. Я приду завтра.
– Обещаешь?
– Обещаю, – сказал я, скрестив пальцы за спиной.
Я купил ящик фунфыриков со спиртом в аптеке и закрылся дома. К вечеру я ощутил себя на корабле в море Бахуса. Я сидел на палубе и стеклянными зрачками сверлил пустоту.
– Что с тобой? – спросила пустота.
– Я конченый неудачник.
Через сутки я вышел ночью погулять – вынести мусор. У мусорных баков я нашел старую пишущую машинку, в неё какой-то умник воткнул записку: «если набрать верную комбинацию из букв и многоточий, то можно отправиться путешествие во времени». Я притащил её домой и стал сходить с ума красиво – настукивая бредовые тексты.
Проснувшись, я осторожно разбирал палубу, мне казалось, симпатичная соседка с нижнего этажа, откликнувшись на стук клавиш, зовет. Меня не покидало ощущение, что рядом кто-то сидит и наблюдает.
Выйдя покурить на балкон, я понял, что, когда затягиваюсь сигаретой, в голове начинала играть «Muddy water» в исполнении Ника Кэйва, я вынимаю сигарету изо рта, и песня прекращается. Я затушил сигарету, и услышал шум. Внизу в призрачном яблочном сиянии, ухая, резвились привидения. Они явно насмехались надо мной. Как был в трусах и тапках я выскочил на улицу и погнался за ними. Это была компания пьяных подростков, они разбежались при моем появлении.
Тяжело дыша, я вернулся, не понимая, что спятил окончательно. Весь пол был усеян листками. Я словно видел их в первый раз. Наклонившись, я поднял и прочитал: «… глубоко внутри сидит что-то такое, что боится солнца и радости, оно задыхается и боится простора. Это твердое, как камень, твердое, как первый камень на Земле. Это мрачное «нет» жизни, это эликсир смерти, это корень тьмы, это первый крик Земли под лучом солнца истины…». Буквы холодно смотрели на меня, я не понял ни слова. Я спустил листок в унитаз. Глядя, как его уносит водоворот, я увидел, как в потоках воды проявляется чье-то строгое лицо, старый город, смотровая башня и уснувший на ней часовой. Часовой вздрогнул, открыл глаза и устало прошептал:
– Сейчас во сне я видел прекрасную деву. Она выпустила из длинных рукавов своего одеяния двух белых голубей и нежно сказала, что если я умру, то она не оставит меня. Когда я войду в дверь, которую она укажет, то попаду в один из её рукавов, и тогда она выпустит меня, как голубя, на волю.
Раньше подобные видения мне не являлись. Но я не испугался за свой рассудок. Сейчас увидеть в потоках воды из толчка часового, изъяснившегося витиевато и странно, было даже приятно.
Ночью я вышел выкинуть печатную машинку. Я отнес её не к мусорке, а на автобусную остановку, вставив вместо прежнего листка весточку от себя: «Мир любви зовет каждое мгновение, желая вступить в свои права. Выше ноги от земли, товарищ, мы уйдем вместе. Наши корабли уже в небе. А те, кто останется здесь, пусть дожевывают свои сахарозы, порошки, жиры и разрыхлители, двуокиси и ароматизаторы. Выпьем чистой воды, отпустим грехи и, как птицы из клетки, исчезнем отсюда. Наша мечта сбудется. Мы получим знание в любви».
Нащупав в кармане телефон, я решил последний раз попытать счастье.
– Это я, – чуть слышно сказал я.
– О, а я как раз подумала о тебе, – удивилась она. – Вспомнила о твоем последнем звонке.
– Как там дела у Чендлера?
– Подавился костью. Друзья и Моника всю серию спасали его. Как твои дела?
– Такое ощущение, что я тоже подавился.
– Как это?
– Любовь застряла в горле. Ни туда, ни обратно.
– Понятно. Есть способ всё изменить.
– Как?
– Клин клином вышибают.
– Не вышибается.
– Пробовал?
– Пробовал.
– Мне больше нечего предложить.
– А если напиться?
– Не советую.
– А я все же попробую. И позже расскажу о результатах.
Отключив телефон, я вернулся и слил последние пузырьки. Напивался я уверенно, старательно, до краев, превращая мозг в кашицу.
Я набирал номер. Телефон лежала на полу, держать его не было сил. Взяв трубку, она молчал.
– Ну и что? – спросил я.
– Что?
– Что мне делать сегодня со своею любовью?! – запел я противным козлиным голоском.
Она молчала.
– Эй, на берегу! Без твоей любви я подыхаю!
– Мне все равно, – сказал незнакомый уставший голос.
– И ты никогда не полюбишь меня?
– Нет.
– И нет никакой надежды?
– Никакой.
Над головой пролетело ядро и свалило мачту. Второе ядро ударило в борт, и я отлетел. Щепки впились в лицо. Сверху свалился парус. На корабле никого не было. Я был один среди пустоты, явившейся за мной, как за вещью. Когда-то я надеялся постучать в окно любимой и позвать её к дальнему берегу. Но что-то пошло не так.
Задыхаясь, я все равно твердил:
– Мы все равно когда-нибудь и где-нибудь встретимся.
На мгновение меня охватило непонятное наслаждения, как будто наркотическое. Я физически ощутил брызги моря на лице. Потом само моря. Я тонул, я шел ко дну. Я услышал плач. И тут я понял, что это не любовь подталкивает меня к смерти. Это лабиринт размазывал меня по тупику. У лабиринта нет Бога. Он ему не нужен. И тут я вспомнил, как Страж Колесиков советовал нырнуть глубже в состояние этого мира. Суть его в отсутствии Бога. Глубже было некуда.
