bannerbannerbanner
Криминальный талант

Станислав Родионов
Криминальный талант

Полная версия

– Если придет, сегодня и спрошу, – отпарировал Петельников.

– А-а, – понял Рябинин, – вот почему ты выглядишь киноартистом.

Петельников протянул руку. Рябинин вышел из-за стола и легонько хлопнул его на прощание по плечу.

– Хотя и ресторан, а все-таки операция, Вадим, – серьезно добавил он, – насчет снотворного пока предположение, версия. Впрочем, вряд ли она придет туда после вчерашнего. Завтра утром позвони.

Петельников мог подключить к походу в ресторан – у него не поворачивался язык назвать это «операцией» – других инспекторов и даже негласных сотрудников. Он мог прийти и опросить о белой Ире-Клаве всех официантов, но что-то мешало ему двинуться по проторенному пути, может быть, необычность дела. Да и не было гарантии, что у нее нет соучастника среди работников ресторана.

Инспектор из-за плеча стоявшего в дверях парня пошарил взглядом по залу – знакомые официанты не работали, значит, мешать никто не будет. И мест свободных пока нет, тоже к лучшему, можно в ожидании столика хорошенько осмотреться.

Петельников прошелся между рядами, легонько посвистывая и ловя на ходу обрывки фраз и осколки слов. Пожалуй, его лицо сделалось сейчас самым заурядным и пошлым во всем ресторане, и только черные глаза, как чужие, светились любопытством на его игривой физиономии.

Глаза инспектора уголовного розыска видят по-особому, по-ястребиному. В огромном зале, где больше сотни людей ели, пили и колыхались в пепельно-сером дыму, Петельников сразу охватил взглядом трех девиц и стал держать их в поле зрения, хотя сидели они в разных концах ресторана.

Одна худенькая акселерированная девица с бледно-рыжими распущенными волосами… Вторая симпатичная, наверное небольшая, с черными косами, уложенными на голове, как удавы. А третья – беленькая, с короткой мальчишеской стрижкой и заметной грудью. Других одиноких женшин в ресторане не было. Они ждали не кого-то – они ждали вообще. Петельников не знал, как он это определил, но, кажется, только не умом. Он развернулся и прошел у самого столика, где сидела беленькая. Мелькнуло светлое лицо, редкая челка и большие блестящие глаза, чуть выпуклые, красиво выпуклые, отчего казались еще больше. Инспектор сразу почувствовал сжатость в мускулах, во всем теле, словно его кто стягивал. И сразу понял, что это все-таки операция, которая уже началась.

Ему захотелось немедленно сеть к ней за столик, но он вовремя удержался – надо все увидеть со стороны. Инспектор направился к черной с косами, которая сидела ближе к беленькой.

– У вас свободно? – спросил он и ослепительно улыбнулся от зубов до костюма.

– Пожалуйста, – просто ответила девушка.

– Одна скучаете? – поинтересовался инспектор.

– Должен был прийти знакомый офицер. Наверное, задержался на учениях.

Петельников и не сомневался, что тот на учениях.

– Не огорчайтесь, – утешил он. – Я тоже офицер, только переодетый.

– Да?! – задумчиво удивилась девушка.

– Ага, – подтвердил инспектор, но, встретившись с ее серьезным и чуть грустным взглядом, подумал, что зря он так откровенно «лепит горбатого», – девчонка вроде не дура.

– Не возражаете посидеть со мной? – спросил Петельников. – Если, конечно, не явится ваш офицер.

– Да уж сижу, – усмехнулась она.

– Чудесно! – бурно обрадовался инспектор. – Чур, выбираю я. На мой вкус, а?

Она согласилась. Тут инспектор слегка хитрил: у него было маловато денег, и он хотел упредить ее желания, хотя знал, что эти девушки почти никогда сами не выбирают, не то у них положение. Заказал так, чтобы денег на всякий случай осталось. Даже коньяка не взял, а попросил полграфинчика водки, которую не любил.

Беленькая пока сидела одна. Она ничего не заказывала. Но вот поманила официанта, что-то сказала, и тот через минуту принес сигареты. Она закурила.

– Как вас зовут? – спросил Петельников.

– Вера. А вас?

– Гена, – признался инспектор.

Вера ему нравилась. Тихая, нежеманная, с умным глубоким взглядом и косами-удавами, она сидела спокойно, закурила предложенную сигарету, выпила предложенного вина, но водку пить отказалась.

К беленькой подошел немолодой мужчина, склонился и загородил ее лицо – видимо, спрашивал разрешения сесть. Когда он сел, беленькая сразу пропала за его спиной, как за стенкой.

– Не возражаете, если я подвинусь к вам? – спросил Петельников.

– Пожалуйста, – улыбнулась Вера.

Инспектор пересел, и беленькая открылась. Ее сосед уже длинно заказывал официанту, а она красиво курила. Но вдруг беленькая встала и пошла к выходу.

– Извините, Вера, знакомый парень мелькнул в вестибюле.

Петельников шел, идиотски насвистывая. Беленькая спустилась вниз. Он тоже пошел по лестнице. Беленькая дала номерок и получила в гардеробе плащ. Инспектор подошел к швейцару и стал монотонно выяснять, не приходил ли тут его приятель с бородкой, фиксой и в коричневом берете. Она что-то взяла из плаща и пошла обратно. Петельников поблагодарил швейцара и тоже побежал вверх по ступенькам.

– Выпьем, Вера, за начало, – предложил инспектор.

– Начало… чего? – осторожно спросила Вера.

Видимо, она случайно попала на этот пустой ресторанный конвейер, а может, зашла от одиночества. Сейчас ему выяснять некогда.

– За начало всего, Вера. Какое прекрасное слово – начало. Все в жизни начинается с начала. Знакомство, любовь, человеческая жизнь…

Беленькая со своим сотрапезником подняли по третьей рюмке…

Петельников тоже налил, заставив Веру допить ее бокал. Инспектор не боялся охмелеть. Он мог опростать графинчик, а мог второй, не моргнув глазом, – только побледнел бы. Сам иногда удивлялся: стоило приказать организму не пьянеть, и тот слушался, как дрессированная собака. Дома же, в гостях, в праздники, в те редкие дни, когда его дрессированный организм расслаблялся, он пьянел обыкновенно, как и все.

Беленькая пила вино или курила, пуская конусы дыма поверх головы своего партнера. На эстраде заиграл жидкий, но шумный оркестр. Беленькая сразу встала и грациозно положила руку на плечо своего нового друга.

В третьей, акселерированной рыжей девице Петельников ошибся: оказалось, что она держала столик для шумной студенческой компании.

– В какой области подвизаетесь, Вера? Или учитесь? – спросил инспектор и поднял третью рюмку.

– В пищевой промышленности, – усмехнулась она и отпила полбокала терпкого рислинга.

Петельников считал, что усмехаются только умные люди, вроде Рябинина, а глупые хохочут. Ему не нравилось, что она усмехалась. Можно провести удачно любую операцию, кроме одной – внушить женщине, что она тебе нравится. Но, по его расчетам, внушать осталось не больше часа.

– Надеваете эскимо на палочку? – как можно интимнее спросил инспектор.

– Нет, потрошу курей на птицефабрике.

Разговор не клеился, но ему было не до разговора. Он налил себе четвертую рюмку, чтобы заняться ею и помолчать, скосив глаза к беленькой.

Ее мужчина куда-то ушел. Она копошилась в сумочке, быстро вертя в ней руками, будто лепила там пирожки. Инспектор пил противную водку, не чувствуя вкуса.

– Гена, вы кого-то ждете?

– А?

Беленькая что-то нашла в сумке. Но в это время вернулся мужчина и, садясь, загородил ее спиной. Петельников даже дернулся, расплескав остатки водки на подбородок.

– Спрашиваю, вы кого-нибудь ждете?

– Я?

Когда мужчина сел, сумочка уже стояла на столе. Беленькая невозмутимо курила. Всыпала она свое зелье или ухажер помешал?..

– Что вы, Вера, кого мне еще ждать!

– Какой-то вы странный.

– Да что вы, Веруша, заурядный я, как килька.

Он внимательно посмотрел на нее – не ушла бы разобиженная. Вера сидела, скучно уставившись в скатерть.

– Давай еще пропустим, – предложил Петельников и вкусно зевнул, чем-то хрустнув во рту.

Он налил ей сухого, взболтнул свой графин и выплеснул остатки водки в рюмку. И тут же опять зевнул с легким неприличным еком.

– Пардон, – извинился инспектор, махом выпив безвкусную для него жидкость.

Беленькая сидела спокойно, как курящая кукла. Но Петельников смотрел не на нее – теперь он смотрел на него, на мужчину. Тот вдруг как-то волнообразно зашевелил телом, завертелся хорошим штопором в сильных руках. Петельников напрягся, всматриваясь, что с этим мужиком будет дальше. Но тут и беленькая девица волнообразно вздрогнула, будто перед глазами инспектора неожиданно заклубился пар. Он решил, что они сейчас оба свалятся, но не дождался – сильная зевота схватила уже все лицо. Он зевнул несколько раз подряд, отключаясь, как при сладком чихе. Перестав, Петельников огляделся, но зевота опять подступала к челюсти. Зал гудел где-то вдалеке, словно за окном. Дым сгустился, или туман вдруг окутал людей… Сдвинуть бы два стола и лечь на них… Ему стало все равно, ни до чего теперь не было дела – только сдвинуть бы два стола, лечь на них и зевать, зевать…

Он резко вскинул голову, которая ползла вниз, и посмотрел на Веру. И сразу уперся в тягуче-холодный медленный взгляд недрогнувших глаз.

– Вера… работаешь на фабрике…

– Да. Полупотрошу кур.

Петельников собрал все силы, чтобы оторваться от этого взгляда:

– Выйду… Сейчас вернусь…

Он встал, звякнул посудой и пошел, шатаясь и взмахивая руками. Только бы добраться до телефона-автомата в вестибюле. Он даже попросил у швейцара две копейки и уже вроде бы набрал номер, но тут увидел перила. Петельникову пришла мысль положить голову на синтетическую ленту перил и так говорить по телефону – не помешает же. Он прильнул лбом к прохладной поверхности, сразу обмякнув телом. И тут же встретился с томно-напряженным взглядом Вериных глаз – она спускалась по лестнице.

Петельников улегся грудью на перила, и ему стало на все наплевать.

Перед Рябининым белел лист бумаги, чистый, как лесной снег. Юркову исполнялось сорок лет. По каким причинам, Рябинин и сам не понял, но местком поручил ему придумать поздравительный текст для открытки, желательно стихами. Вот поэтому лист бумаги и белел уже полчаса.

 

Рябинин в очередной раз отвинтил ручку, потер виски, стараясь взбудоражить мысль, и аккуратно вывел:

Наш Володя молодчина.

Сорок стукнуло ему.

Дальше нужна была рифма. Рябинин вздохнул, ухмыльнулся и добавил:

Все такой же он детина,

Дел кончает больше всех.

Время тратилось явно зря. Рябинин стихи любил читать, но никогда их не писал, кроме зеленой молодости. Но те стихи были про любовь. А тут надо состряпать рифмованный панегирик, к которому не лежала душа. Он перевернул лист на обратную сторону и начал прозой: «Дорогой друг!» Дальше мысль замолкла, словно ее залили цементом: писать банальщину не хотелось, а для оригинальных слов нужны чувства. Дружеский шарж он сочинил бы скорее.

В дверь вскочила секретарь Маша Гвоздикина с бумажками. Она бегала по коридору всегда с охапкой наблюдательных, надзорных, всяких исходящих и входящих.

– Сергей Георгиевич, на вас жалоба гражданки.

Рябинин с удовольствием отложил листок с «Дорогим другом!».

– Маша, а ты получала от граждан письма с благодарностью следователям?

– Но таких жалоб я не видела.

– А что там? – заинтересовался он.

– Пишут, что вы присвоили гроб.

Рябинин поднял голову – Маша не улыбалась, только еще больше заузила и без того узкие, словно замазанные синей краской, глаза.

– Какой гроб?

– Обыкновенный, человеческий.

– Между нами говоря, – понизил голос Рябинин, – я присвоил и покойника.

Маша фыркнула, бросила на стол жалобу и выскочила из кабинета. Рябинин сначала прочел резолюцию прокурора: «Тов. Рябинин С.Г. Напишите объяснение», а потом пробежал жалобу, написанную добротно и зло. И сразу понял, что выговор ему обеспечен.

Три дня назад он делал эксгумацию трупа. С разрешения вдовы покойника извлекли из могилы и осмотрели. Вдова прислала новый гроб, чтобы при захоронении заменили. Теперь она писала, что покойника оставили в старом гробу, а новый исчез. В этом и была ошибка Рябинина: пошел дождь, он отправился писать протокол в кладбищенскую контору и при захоронении не присутствовал. Он догадался, что случилось дальше, – рабочие похоронили в старом, а новый продали и пропили.

Рябинин вздохнул – ошибки следователя не зависят от опыта. Эксгумация – такое следственное действие, что труднее не придумаешь. Одна его организация во что обходится, один вид старого трупа чего стоит… Рябинин тогда все внимание бросил на ту рану, которую они искали с судебно-медицинским экспертом, а кто же мог подумать?..

– Говорят, ты гроб утратил? – спросил Юрков, вальяжно вплывая в кабинет.

– Утратил.

– Как же это случилось?

В глазах Юркова была легкая строгость – он не верил, что Рябинин продал гроб, но при случае мог поверить. Рябинин взорвался, потому что Юрков работал с ним не один год. В человека, с которым вместе работаешь, нужно верить всегда. Иначе не стоит вместе работать.

– Откровенно, между нами, по секрету говоря… Только не проговорись! Он у меня дома стоит.

– Не трепись.

– Так прокурору и сообщи: мол, Рябинин признался.

Это было грубо, но не верить товарищу по работе, особенно по такой работе, где при желании можно подозревать на каждом шагу, – подло.

Юрков набычился, склонив крупное загорелое лицо, словно он кивнул при встрече, да забыл поднять голову…

Затрещал телефон. Рябинин взял трубку, решив, что не будет писать поздравление Юркову, пусть кто-нибудь другой.

– Сергей Георгиевич, – послышался звонкий голос, – вытрезвитель тебя беспокоит.

– А-а, Иван Савелович, привет, – узнал он моложавого майора. – Вроде бы моих подопечных в твоем богоугодном заведении нет.

– У меня тут скользкий вопросик, – замялся майор. – Не можешь сейчас подъехать?

– Ну, смотря зачем, – замялся и Рябинин.

– В вытрезвитель попал в невменяемом состоянии инспектор Петельников.

Рябинин почувствовал, как повлажнела телефонная трубка и сел его голос, хотя он еще ничего не сказал, – голос сел без звука, тихо, внутри.

– Иван Савелович, – сипло произнес Рябинин, – выезжаю.

Петельников спал в кабинете начальника медвытрезвителя на широком черном диване, лицом к спинке. Было десять часов утра.

– Надо бы сообщить начальнику райотдела, – сказал майор.

– Иван Савелович, даже если бы он не ходил на задание, я бы все равно не поверил, что Вадим может напиться, – возразил Рябинин.

– Так-то оно так, – неуверенно согласился майор, – да ведь порядок такой.

– В конце концов, я вас лично прошу.

– Ладно, шут с вами, – согласился Иван Савелович и махнул рукой, – скрою этот факт.

Они говорили вполголоса, словно боясь разбудить Петельникова, хотя как раз этого и ждали.

– Вы… дружите? – спросил майор.

– Скорее всего, так. Да и работаем по делам сообща.

Петельников вдруг поднял голову, рассматривая черную спинку дивана. Потом повернулся к ним и сел так резко, что Рябинин, приткнувшийся в его ногах, отпрянул. Инспектор, как глухослепонемой, несколько секунд сидел недвижно, ничего не понимая. Мысль вместе с памятью возвращалась к нему медленно. Он вскочил и зашагал по кабинету. Майор и Рябинин молчали. Петельников ходил по комнате, как волк по клетке, поскрипывая зубами.

– Вадим, успокойся, – сказал Рябинин.

Инспектор вдруг сильно выругался и начал ощупывать карманы в своем серебристом костюме, который даже после бурной ночи не пострадал.

– Удостоверение? – быстро спросил Рябинин.

– Цело, – буркнул Петельников. – Где меня взяли?

– Спал в парадной на полу, – сердито ответил майор.

– А деньги? – еще раз спросил Рябинин.

– Пустяки, сорок рублей было.

Инспектор еще пошарил по карманам и опустился опять на диван. Он о чем-то сосредоточенно думал, хотя все знали – о чем. Иногда потирал лоб, или почесывал тело, или шевелил ногами, словно все у него зудело.

– Вот так, Иван Савелович, – зло сказал Петельников, – теперь могу рассказать подробно, как обирают пьяных.

И он опять скрипнул зубами.

– Вадим, нам нужно срочно работать, – предупредил Рябинин.

– Дайте мне электробритву, – попросил инспектор майора. – Пойду умоюсь.

– Вы тут, ребята, обсуждайте, а у меня свои дела.

Иван Савелович дал бритву и ушел. Минут пятнадцать Петельникова не было, только где-то жужжал моторчик да долго лилась вода. Когда он вернулся, то был уже спокоен и свеж, лишь небольшая бледность да необъяснимый, но все-таки существующий беспорядок в костюме говорили о ночи.

– Стыдно и обидно, Сергей Георгиевич, – признался Петельников и начал подробно, как это может работник уголовного розыска, рассказывать о вечере в ресторане.

Рябинин слушал, ни разу не перебив. Да и случай был интересный, детективный. Он был вдвойне интересен тем, что произошел не с гражданином Капличниковым или гражданином Торбой, а с инспектором уголовного розыска. И втройне интересен, что этот самый инспектор пошел ловить ту самую преступницу.

Петельников кончил говорить и буркнул:

– Спрашивай.

– Твое мнение?

– Самый натуральный гипноз.

Рябинин улыбнулся и даже поежился от удовольствия:

– Жуткий случай, а?

– Меня не тянет на юмор.

– Вот его-то тебе сейчас и не хватает, – серьезно заметил Рябинин. – Пока тебя не потянет на юмор, мы ничего толком не сможем обсудить.

Рябинин вскочил и пошел кругами вокруг стола, ероша и без того взбитые природой волосы. Петельников удивленно смотрел на него – следователь ходил и чему-то улыбался.

– Тебе же повезло! И мне повезло. Да неужели не надоели эти однообразные дела, стандартные, как кирпичи?! «Будучи в нетрезвом состоянии… из хулиганских побуждений… Муж бьет жену… Ты меня уважаешь… Вынес с фабрики пару ботинок…» А тут? Какая женщина, а? Она же умница. Наконец перед нами достойный противник. Есть над чем поработать, есть с кем сразиться!

– У меня болит правый бок, – мрачно вставил Петельников.

– Сходи в баню, попарься березовым веничком. Иди сегодня, а завтра надо приступать.

– К чему приступать?

Рябинин сел на диван рядом с инспектором и уставился в его галстук, на котором серебро и киноварь бегали десятками оттенков. Теперь он видел его вблизи и думал, где это люди берут симпатичные вещи – в магазинах вроде не найдешь, а одеты все красиво. У Рябинина было три галстука: один черный и шершавый, под наждачную бумагу; второй ровно-полосатый вроде старых матрасов; а третий неопределенно-мутного цвета с зеленью, как огуречный рассол в плесени. На последнем был изображен знак, который он считал гербом какого-нибудь нового государства, пока однажды не увидел в нем обыкновенную обезьяну. Рябинин стал подозревать, что все время покупал уцененные галстуки.

– Красиво, – заметил он. – Ну так что, Вадим, вся эта история значит?

– Серьезно, Сергей Георгиевич, грешу на гипноз. В общем, какая-нибудь телепатия.

– В принципе телепатию я не отвергаю. Но ты опять пошел по сложному пути, а я тебе, помнишь, говорил – природа и преступники выбирают самые краткие и экономичные дороги.

– Девка-то совсем другая! Ничего общего с той, которую описали ребята…

– Что ж, она изменила свой облик?

– Я не знаю возможностей телепатии, – пожал плечами Петельников.

Рябинин медленно поднял руку и как бы между прочим поднес ее ко рту. Инспектор покосился на следователя, который задумчиво обгрызал ноготь на большом пальце. Петельников не мешал, и в кабинете майора стало тихо, и в вытрезвителе было тихо, потому что утром пьяные не поступают. Инспектор смотрел выпуклыми черными глазами на руку следователя, а тот сосредоточенно разделывался уже с мизинцем.

– Их работает двое, – вдруг сказал Петельников.

Рябинин отрицательно помотал головой и медленно спросил:

– Вадим, на первом курсе всегда рассказывают случай, как во время лекций на юрфаке вошел пьяный и начал приставать к профессору?

– Помню, инсценировка. А потом студенты описывают, и каждый по-разному. А-а, вот ты к чему. Но показания наших ребят в общем-то совпали.

– Совпали, – тягуче подтвердил Рябинин.

Он говорил, будто ему страшно не хотелось выталкивать слова изо рта, будто они кончились. Для ясных слов нужна ясная мысль, а его мысль, почти ясную, нужно еще проверять.

– Есть величины постоянные, а есть величины переменные. Если, конечно, такие понятия применимы к человеческому облику. Что мы отнесем к постоянным признакам?

– Ну, рост, плюс-минус каблуки… Комплекцию, цвет глаз… – перечислил Петельников.

– Вот и давай. Твоя Вера какого роста?

– Чуть ниже среднего. Не полная, но плотная, с хорошими формами, такими, знаешь… – Инспектор изобразил руками волнистое движение.

– Чудесно! Ира-Клава ведь тоже такая. Глаза, взгляд?

– Ну, большие… Цвета не рассмотрел, но взгляд вроде задумчивого, смотрит и не спешит.

– Прекрасно! Про такой взгляд говорил и Капличников, – обрадовался Рябинин.

– Сергей Георгиевич, да не может быть! Черные косы вокруг головы, темные широкие брови, знаешь такие, как их называют… кустистые.

– А это, Вадим, величины переменные. В наш век косметики, синтетики, париков, шиньонов и синхрофазотронов из белой стать черной не проблема.

Теперь Петельников молчаливо вперился взглядом в следователя, оценивая сказанное. Рябинин, словно перевалив груз на чужие плечи, расслабился, встал с дивана и сел на край стола. Он молчал, давая инспектору время переварить эту мысль.

– Ну, Вадим, как?

– Не укладывается.

– Подумай, поприменяй к ней. Оно и не должно укладываться. Ты был настроен на беленькую девушку, у тебя сложился определенный образ. Ты от нее уходил?

– Да, за беленькой.

– Ну вот… Капличников и Торба тоже уходили.

– Черт его знает, возможно, – задумчиво произнес Петельников, но было видно – он сейчас не здесь, а там, в шумном ресторане с черной Верой, вспоминает все, что только можно вспомнить. Его грызло битое самолюбие, грызло вместе с ноющим простуженным боком: девчонка разделалась со старшим инспектором уголовного розыска, капитаном милиции, как хоккеист с шайбой. Он пошел ее ловить, а она его ограбила.

– Сергей Георгиевич… – начал Петельников, замолчал, согнулся и что-то поднял с пола. – Вот… кнопку нашел.

– Вадим, об этом случае никто не узнает, – твердо заверил Рябинин.

Петельников ничего не ответил, только глянул на следователя.

Они частенько не нуждались в словах. Рябинин знал: человеку словами не выразить и половины того, что в нем есть. Дружба молчалива. Все истинное немногословно. Все сильное и настоящее лаконично. Все умное кратко.

– Если ее не поймаю, то уйду из уголовного розыска, – мрачно заявил Петельников.

– А я из прокуратуры, – улыбнулся Рябинин и подумал, что теперь уголовное дело в его производстве и провал инспектора – провал следователя.

 

Следствие не началось, а провалы уже есть. Впрочем, он не знал ни одного серьезного дела, в котором не делались бы ошибки. Не было еще в природе штамповочной машины, выбрасывающей на стол прокурора новенькие блестящие дела.

– А что с удостоверением? – переспросил Рябинин.

– Его век никому не найти.

– Очень хорошо, – довольно поежился следователь.

– Думаешь, украла бы?

– Спугнулась бы наверняка. Теперь мы знаем, где ее искать. Ну, Вадим, спать пойдешь?

– Чего мне спать… Выспался, – усмехнулся инспектор.

– Тогда поехали ко мне составлять план следственных и оперативных действий. А в баню вечером сходишь…

Леопольд Поликарпович Курикин зашел в мебельный магазин, побродил среди диванов и что-то шепнул продавцу. Тот пропал за маленькой дверью и привел лысого, но все-таки удивительно черного человека – даже лысина была темная, словно закоптилась. Курикин отошел с ним в сторону и долго говорил вполголоса. Черный человек округлял большие глаза и раза два ударил себя в грудь. После третьего удара Курикин пожал ему руку и довольный вышел из магазина, – об импортном гарнитуре он договорился.

Стоял тихий теплый вечер, который выдается после дневного сильного дождя. Асфальт прохладно сырел под ногами. Из скверов, из дворов, с подоконников пахло зеленью и задышавшей землей. Как-то мягче, по-вечернему, зашуршал городской транспорт, назойливый и неумолчный днем.

В такой вечер идти домой не хотелось. Тем более грешно идти домой, если жена с ребенком уехала в отпуск. Курикин бесцельно шел по улице. К центру города все оживлялось: больше бежало троллейбусов, ярче светились рекламы, шире стали проспекты и чаше встречались девушки в брючках.

Оказалось, что цель была давно, может быть, уже в час отъезда жены, а может, еще и до отъезда.

Курикин вытер для приличия ноги о металлическую решетку и вошел в вестибюль ресторана «Молодежный», отвернувшись от швейцара, чтобы не видеть его приветствия и потом не давать чаевых.

В ресторане Курикин решил сначала осмотреться. Не щей поесть пришел, а уж если тут, то программа должна вертеться на полную катушку. В вестибюле свободных «кадров» не было. Он поднялся по лестнице к залу и сразу смекнул, что здесь «клюнет». Одна девица в макси тосковала у зеркала, обиженно посматривая на часы, – эта ждала своего. Вторая, в мини, сидела развалясь и держала в пальцах незажженную сигарету. Курикин повертел головой и прошелся по холлу, как спортсмен перед стартом. Он рассматривал ее фигуру. Дело решили полные крутые бедра, чуть расплющенные сиденьем кресла.

Он встал ближе, но девушка сразу спросила:

– Спичек не найдется?

Курикин элегантно щелкнул зажигалкой. Они перебросились словами, стертыми до бессмысленности. Потом он бросил ей пару слов уже со смыслом. Она откинула с лица метлу каштановых волос и посмотрела на него проникновенно, проникающе. Курикин на этот счет не беспокоился: он знал, что его крупные черты лица женщинам нравятся.

– Как сказать, – задумчиво ответила девушка.

– Такие мужчины на улице не валяются, – заявил Курикин, имея в виду себя.

– Почему ж, – усмехнулась она. – Я у ларьков видела.

– Вы меня оскорбили до глубины мозга костей, – шутливо надулся он, и она даже засмеялась: смешно, когда по-детски надувается человек, у которого могучие челюсти.

– Чем могу искупить вину? – поинтересовалась она.

– Выпить со мной рюмочку коньяка.

– Только одну, – предупредила девушка, рассматривая его томно отрешенным взглядом. – И лучше водки, терпеть не могу коньяк.

– С вами готов хоть рыбий жир, – подхватил ее под руку Курикин и подумал, что с женой так складно не говорилось.

Они вошли в зал. Перед ними тут же вырос, как джинн из дыма, корректный метрдотель в очках, с белой пенистой бородкой.

– Прошу вот сюда, прекрасное место, – повлек их метр к столику на четверых.

– Лучше туда, – не согласилась она и показала в углу столик на троих.

Метр пожал плечами, удивленный, что пренебрегли его советом.

Они сели. Их стол оказался на отшибе. Третий стул Курикин потихоньку задвинул в угол. Пожилой официант сменил скатерть и начал ставить приборы. Курикин ждал молча. Но тут официант как-то перекинул неудачно руку и трехпредметный прибор с солью, перцем и горчицей, словно его долбанули снизу, подскочил и грохнулся на стол, обдав Курикина легкой темно-вишневой пыльцой. Курикин три раза оглушительно чихнул, опять взбив воздухом облако перца. Он чуть было не чихнул и в четвертый, но утерпел, вытер слезу и сказал официанту:

– Это хамство, а не обслуживание!

Метрдотель с бородкой уже стоял рядом:

– Ради бога, извините его. Сейчас все будет сделано.

Он повернулся к официанту и отчеканил:

– Немедленно уйдите из зала, я вас отстраняю от работы.

– Но у меня еще столики, – виновато возразил официант.

– Закончите их обслуживать и уходите. Новых заказов не брать.

Метр помахал рукой. Откуда-то из двери выскочил молодой рыжий официант, гибкий и энергичный, как гончая.

– Саша, обслужи этот столик.

Пожилой официант ушел к другим столикам. Метр тоже уплыл в зал, зорко поглядывая по сторонам. Рыжий парень сгреб скатерть, быстро все убрал, поставил новые приборы. Потом выдернул из кармана книжечку и склонился, как трактирный половой.

Курикин сделал небольшой заказ, глянул на девушку и добавил, чтобы не посчитала скупым:

– Пока. Для разгона.

Она сидела молча, но когда рыжий парень хотел уходить, подняла руку.

– Слушаю, – сказал он с придыханием на манер «слушаю-с!»

– А ведь ты не официант, – вдруг сказала она.

– Почему… не официант? – взвился рыжий, уставившись на нее нахальными желтыми глазами.

– Скатерть не так постелил… Прибор не туда поставил… Пишут заказ не так… Да и манеры не те, киношные.

– Извините, – смутился парень, – ученик я, на практике.

– Учись-учись, только не обсчитывай, – засмеялся Курикин.

Девушка тоже улыбнулась, кивнула головой, как бы разрешая официанту выполнять заказ. Парень сорвался с места и ринулся между столами – только рыжие длинные волосы заструились.

Курикин шевельнул телом, ощутил боком мебельную пятисотрублевую пачку денег, лежавшую в таком кармане, каких ни у кого не было, и спросил:

– Ну, как тебя зовут?

Рябинин считал, что у следователя в производстве должно быть одно уголовное дело; мысль с волей должны сфокусироваться в одном преступлении.

Во всем остальном он любил многоделие, чтобы его ждали разные начатые работы, как голодные дети по углам. Ему нравилось что-нибудь поделать и перейти к другой работе и в другое место. Он и книг читал сразу несколько.

В восемь часов Рябинин пришел домой. Лиды не было – уехала в командировку. Наскоро выпив чаю и минут десять попыхтев с гантелями, он сел за письменный стол. По просьбе журнала «Следственная практика» Рябинин третий день писал статью о своем старом деле: расследование убийства при отсутствии трупа. Интересно устроена память следователя. У него она была в общем-то плохая: забывал адреса, фамилии людей, мог заблудиться где-нибудь в микрорайоне… Но когда он вел следствие – месяц, полгода ли, – то абсолютно все держал в голове; помнил всех свидетелей, будь их хоть сотня; все показания, даже путаные, каждую деталь – пятно крови на асфальте или слезу на допросе; и уж никогда не забывал места происшествий. Вот и сейчас писал статью по памяти, даже не заглядывая в старые записи.

Зазвонил телефон. Рябинин сегодня не дежурил, да мало ли кто мог позвонить вечером?

– Начинаем, – услышал он глуховато севший голос Петельникова. – Она здесь и взяла клиента.

– Точно она? Не ошибся?

– Теперь ее лицо до смерти буду помнить, – усмехнулся в трубку инспектор.

– Осторожно, Вадим. Смотри, не покажись ей.

– Все идет в норме. Я буду позванивать.

– Обязательно. Задержание с понятыми проведу сам, как и договорились. Может, мне уже выехать?

– Я тогда позвоню.

Петельников положил трубку. Наверное, звонил из кабинета директора ресторана.

Рябинин отодвинул статью. Он не волновался, но пропало то спокойствие, которое необходимо для творчества. Сразу по-другому обернулся тихий домашний вечер – пропала уютность, иначе засветила большая бронзовая лампа, иначе затускнели книжные корешки на стенах и совсем лишним глянулся мягко-расслабленный диван. Мир изменился в секунду. Даже по Лиде заскучал меньше – обычно без нее места не находил. Рябинин посмотрел на свои вкрадчивые тапочки и понял, что он уже на дежурстве.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27 
Рейтинг@Mail.ru