Stan Wesley
Коан Янг 2
Дядю звали Накано. Господин Накано.
После новогодних праздников я получила письмо в виде длинного свитка из Академии Ши-Ян. От профессора Монтгомери, с фирменной восковой печатью бордового оттенка.
Академия Ши-Ян
От: Профессора Авроры Монтгомери
Кому: Коан Янг
Уважаемая Коан Янг, от лица Академии Ши-Ян я поздравляю Вас с наступившим Новым Годом и желаю сил в освоении тех областей, где Вам бы хотелось преуспеть. В частности, Академия в полной мере готова предоставить Вам возможность обучения после восстановления, которое будет завершено в конце июля этого года.
Поступление проходит в виде экзаменации и делится на две обязательные части: практическую и теоретическую.
Практическая часть представляет собой физическую подготовку к выполнению четырех основных искусств:
I: Айки
II: Гэй
III: Усин
IV: Ши-Ян
Теоретическая часть сдается в виде теста, где большинство вопросов требует развернутого ответа. Список литературы представлен ниже:
I: Освоение основ Энергетических Потоков
Автор Монтгомери Аврора
II: Как избежать слияния Энергий Ярости, Страха, Печали и Радости
Автор ДиГрегорио Брайан
III: Искусство Айки: гармоничный дух и его нахождение
Автор Такахаши Сузуму
IV: Искусство Гэй: достижение мастерства
Автор Комацу Рэн
V: Искусство Усин: пять элементов Ши-Ян
Автор Хаото Тамура
VI: Создание Фракций и их исторический крах
Автор Танака Кииоши
VII: Наука Ши-Ян и постижение энергетических аспектов
Автор Янг Наохико
VIII: Трансляция Живого Вещания
Автор Новак Готарт
Данная литература будет предоставлена по прошествии трех часов с момента вскрытия конверта по адресу проживания.
Спешу добавить, что с третьего июня по двадцать пятое июля наступившего года в ваш город из Академии будет направлен преподаватель для практических и теоретических консультаций и проводимых занятий.
Напоминаю, что поступление в Академию Ши-Ян возможно в период трех возрастов: 11 лет, 22 и 30. Данный список требований составлен для 22-летних абитуриентов.
В Вашем распоряжении семнадцать месяцев.
С уважением, Профессор Монтгомери
Письмо до невообразимости носило официальный характер. Очевидно, Академия уверенно восстанавливалась, раз началась рассылка писем. Уверена, далеко не мне одной оно пришло. Посему мой ежедневный график дополнился прочтением литературы. Кстати, профессор не солгал: в тот день книги и впрямь появились спустя три часа с момента вскрытия конверта. Удобно и без лишних движений.
Первой книгой, которую я открыла, стала «Наука Ши-Ян и постижение энергетических аспектов. Ведь ее написал мой дедушка. Разве могут быть вопросы, почему я начала с нее? Книгу я осилила за неделю, нарочито демонстрируя ее перед дедулей. Кажется, один раз он улыбнулся.
Ближе к весне, когда расцвела сакура и холодный воздух пропитался солнечным теплом, затея слежки превратилась в вялый технический процесс. Ни Акико, ни Изэнэми-сан, ни дедушку никто не преследовал, и понятие опасности стало чем-то теоретическим. За Мизуки я перестала волноваться и вовсе: она спокойно работала продавцом и продолжала заигрывать со своим менеджером. Словом, Мизуки была в своем репертуаре и ни капельки не менялась.
Но менялись мои тренировки. Элементы движений усложнялись, а после прочтения учебника об искусстве Айки к двум часа прибавился еще один. В день я тренировалась по шесть часов. Найти гармонию со своим духом оказалось далеко не простым делом. Тело научилось прислушиваться к внутренней силе и той, что я мысленно представляла у потенциального врага. Мизуки, научившаяся некоторым элементам самообороны, становилась со мной в пару и частенько зарабатывала синяки. Я не хотела превращать ее в боксерскую грушу, ведь было важным понять, что принцип Айки заключался в демонстрации техники совершенно не в том месте, где противник сопротивляется. Многих способностей, которых требовало это искусство, не имелось в теле, и долгие месяцы я привносила их в свое тело. Оттачивала и улучшала.
Чем дальше я училась, тем больше давала себе отчет: блестящего результата добиться без тренера невозможно, но в то же время я не могла нанять обычного человека. Магия Ши-Ян имелась в каждом боевом искусстве, и моей целью было найти ее. Вызывать силой мысли. Чувствовать каждой клеточкой тела.
Менять свое сознание.
К началу июня, когда Акико уже перешла в шестой класс, я прочла всю литературу, предоставленную Академией. И довольно быстро получила новое письмо. В нем профессор Монтгомери уведомила, что преподавателем, который будет направлен в мой город, станет она сама. Уж не знаю, сам ли профессор так решил, или же это случай воли, но не обрадоваться я не могла.
Мои тренировки продлились целых девять месяцев. Я сумела переформироваться в другого человека. Более сильного. Строгого. Закаленного. Затяжная стадия «потерянной» переродилась в совершенно новую главу.
Главу «найденной».
Глава восьмая. БУКЕР. ОБРИ
Кабинет Профессора служил просторным помещением, выполненным в древесном стиле. Широкие рамы с портретами на стенах, длинные полки с множеством книг – от самых тонких до самых толстых. Посередине стоял рабочий стол, на котором светила красная лампа и стоял древний компьютер. В углу между книжными шкафами теснился белоснежный диван с тремя пушистыми подушками и клетчатым пледом. На голом лакированном полу отражался свет из окон, за которыми мел снег. Вместо штор использовались бежевые жалюзи, вставленные точно под диаметр рам. Обри кабинет напомнил рай для перфекциониста: нелепость декора перекрывалась идеально расставленными предметами. Портреты висели друг от друга с одинаковым расстоянием, книги на полках и шкафах рассортированы по толщине, даже листок на рабочем столе и подушки на белоснежном диване лежали ровно вдоль контура.
– Безвкусный педант, – сказала Обри.
За ее спиной появился Профессор и с улыбкой ответил:
– В какой-то степени ты права.
От его внезапности девушка вздрогнула и оглянулась: внушительных размеров старик стоял в дверях, стряхивая с плеч пальто тающий снег.
– У вас всегда дверь открыта? – спросила она.
– А от кого мне запираться? – прошел Профессор к столу и поставил на него чемодан. – Мой кабинет, можно сказать, носит неофициальный статус роялти фри.
Обри задумчиво хмыкнула и продолжила осматриваться, расхаживая по периметру.
– Кто эти люди на портретах? У них нет лиц. Будто стерты.
Мужчина уселся за рабочее место и аккуратным движением руки поправил свой галстук.
– Так и есть, – подтвердил он. – Лица стерты их собственной памятью. Вернее, отсутствием таковой. Видишь ли, Обри, в этом городе даже картины способны забывать. Люди, которых увековечили в портретах, однажды были выдающимися личностями. Учеными, врачами, писателями, художниками. В разное время в этом кабинете проработал каждый из них. К сожалению, город погубил их души, из Найденных сотворив Потерянными. Вчера у них было имя, а сегодня они безликие Шептуны. Это неизбежная участь любого, кто сюда попал.
– Но не ваша, – заметила Обри.
Профессор поднял на нее многозначительный взгляд.
– Ты права. Надеюсь, вашей тоже не станет.
Обри вновь посмотрела на безликие портреты.
– Кто их нарисовал?
Последовал ответ, с которым старик потянул.
– Я.
– Так как вы сюда попали, Профессор? – сощурила девушка взор. В тоне чувствовалась настороженность с ноткой недоверия, хотя последнее Обри еще вчера не желала признавать.
– Кому-то, видимо, я насолил, – вдруг рассмеялся он, схватившись за живот. – Работа у меня такая: рассказывать да в прошлом рыться. Честно, трудолюбиво и с огромным желанием добиваться истины. Без этого я мог бы давно закрыть лавочку и торговать кукурузой.
– И что, докопались? – изогнула бровь та.
Профессор кивнул.
– Я ни раз ступал на минное поле, раскрывая такие детали прошлого, которые могли и карьеру замарать, и подорвать авторитет целым знатным семьям, веками срущими золотыми монетами.
– Думаете, вы кому-то не тому дорогу переступили и поэтому очутились здесь?
– Уверен.
– Знаете, кому?
Профессор тяжело вздохнул и развел руками.
– Ты явно недооцениваешь размеры этого минного поля, – кратко изрек он.
Обри сыграла бровями, разочаровавшись скупостью рассказа.
– Хм. Очевидно, больше вы не скажете.
Мужчина открыл верхний ящик стола и вытащил внушительную стопку листов, перевязанных веревкой.
– Мои работы скажут больше, – улыбнулся он. – Их общий приблизительно равен четырем томам «Войны и Мира» Льва Толстого. Собственно, я вот к чему: этот мир крайне поверхностно допускает наличие индивидуальности, которую он на дух не выносит и всеми силами норовит отнять. Посему Найденные – как я, например, – не в приоритете. Думаешь, почему я никак отсюда не выберусь? Эта система полна угнетения. Она надеется, что сможет однажды вернуть меня в касту Потерянных. Которые, кстати, системе по душе. Но ваша встреча с Букером определенно дала… эм-м, сбой. Вы «очнулись», но ваше сознание заморозилось на той стадии, где вы все еще себя не обрели. Отныне держитесь подальше от дверей, за которыми таится Тьма. Иными словами – не дайте городу понять, что вы «очнулись». Возможно, раз Тьма вас увидела, она попробует за вами последить, как было со мной… Но не берусь утверждать.
– То есть ваши работы послужат ключом к освобождению из этого мира, или системы, или города?
– Называй как хочешь, – пожал Профессор плечами. – По содержанию ты права.
– В чем смысл переноса работ на электронный ресурс?
– По большому счету, ни в чем, – помотал он головой. – Как я уже объяснил, город не любит индивидуальности в тех, кто в нем оказался. А тебе необходимо слиться в единый механизм. Притвориться, будто ты стала частью общего дела. Для города неважно, какого. Проверить конкретно тебя он не сможет. Вот Букеру город прописал роль – он отчитывает лекции в институте. Чем занималась ты? Ничем. Я прав?
– Пожалуй, что так. А почему меня не проверить?
– Подозреваю, тебе не успели дать роль из-за сбоя. Так вот, Обри, – поднялся Профессор из-за стола и подошел к девушке. – Воспользуемся этим сбоем. Я верю, случился он неспроста. Мне не удается понять, где в моих работах заложена та самая… информация, послужившая моему появлению здесь. Я верю, что именно тебе удастся это сделать. В конце концов, если у города есть свой механизм, в котором люди занимают определенные роли, неужто наличие сбоя не прямое доказательство, что мы тоже можем состроить свой собственный механизм? Ведь он уже запущен!
– А как же Букер?
– У него своя роль, – повторил Профессор. – И пока механизм города сильнее нашего, а Тьма в считанные секунды способна нас иссушить, я не советую привлекать лишнее внимание. Пока что Букер должен заниматься своим делом. Как раз-таки за ним проследить могут.
Он вновь указал на стопку.
– Мои работы написаны обыкновенной ручкой. Ты должна ознакомиться с ними. На мой взгляд, лучший способ ознакомления не в прочтении, а в переписывании. В твоем случае – в перепечатывании, поскольку можно создать сотни копий.
Обри подошла к столу и задумчиво посмотрела на работы Профессора.
– И вы решили, что именно ваши исследования послужат ключом к освобождению всех нас, – заключила она. – Откуда такая уверенность?
Старик почесал седую бороду и как-то грустно вздохнул.
– Уж не знаю, сколько времени я провел здесь, по ощущениям – вечность. Поверь, Обри, «вечности» мне хватило на понимание того, как здесь все устроено. А дружба с Часовщиком подтвердила мои самые худшие опасения. Его пропажа неудивительна.
Только Обри собралась узнать о Часовщике и их загадочной дружбе побольше, как Профессор призвал приступать к работе. Включил электрический чайник, подготовил кружки с листьями зеленого чая и расположился на диване, развернув газету. Обри изумленно уставилась на него.
– Вы будете просто сидеть и читать?
– Да. Представь, что я – немые уши.
Когда чайник закипел, Профессор залил в кружки кипяток, и вода окрасилась светло-зеленым соком. Сел обратно на диван и замолчал. Что он читал, Обри особо не интересовало. Она осмотрела компьютер. Apple Macintosh восемьдесят четвертого года выпуска. Удобный, компактный. Графический интерфейс – это что-то новенькое. На самом деле, Обри мало соображала в компьютерах, но почему-то точно знала, как с ними работать. Словно по инерции, она нащупала включатель на задней стороне коробки, и раздался короткий звук. Устройство загудело, медленно загорелся экран. Обри нашла в ящике дискету с операционной системой и аккуратно вставила ее в разъем. Появился рабочий стол. Без труда и долгих поисков она запустила программу для набора текста и ошарашенно повернула голову на Профессора, который с доброй улыбкой выглянул из-за газеты.
– Твое ремесло тебя, кажется, нашло, – сказал он. – Приятной работы.
Почерк, конечно, как курица лапой. Обри принялась перепечатывать первую работу старика, щуря глаза и разбирая слово через раз. Написано черной пастой, въевшейся в бумагу до размазанного состояния, будто на листы пролили воду и высушили под горячим феном. Придется попотеть, подумала она про себя и запорхала тонкими пальцами над клавиатурой. Надо же, сколь мастерски девушка ориентировалась в расположении кнопок. Хоть кривой почерк частенько сбивал ее с ритма, Обри не расстраивалась. Внутренний голос вовсе ее не торопил: в ее распоряжении было достаточно времени.
Первую работу она с допечатала к позднему вечеру. За окнами горели фонари, снег заметал наружные подоконники, перекрывая полвида. Глаза закрывались, страшно хотелось спать. Сохранив файл, Обри устало зевнула, потянулась, размяла руки и плечи. Профессор открыл форточку, из которой в теплый кабинет хлынул морозный воздух, а кучка снега, обнимавшая окно, ссыпалась внутрь.
– Боженьки! – воскликнул он. – Схожу за метлой, пока не растаяло.
Обри обратила внимание на газету, оставленную в полуоткрытом виде. Когда компьютер выключился, она с любопытством подошла к дивану и недоуменно замерла. Огромный заголовок на первой странице без труда читался, но не анализировался ее головой. Обри взяла газету в руки и попробовала прочесть саму статью – глаза видели буквы, распознавали слова и предложения, но их смысл терялся. Будто перед ней поставили стакан воды, с которым она совершенно не знала, как поступить. Вариант с «выпить» не приходил в голову.
– Как ни старайся, не получится, – вернулся в кабинет Профессор. В одной руке он держал метлу, в другой – ведерко и сухой тряпкой.
Он непринужденно миновал Обри и принялся загребать тающий снег в ведро. Девушка обернулась.
– Что это все значит?
– То и значит, – занятый делом, ответил старик. – Тексты ты понять не сможешь. Читать – да, проанализировать – нет.
Она бросила газету на диван и подбежала к столу, где лежали работы. Взяла самую первую – ту, что она только что перепечатала, и окончательно сбилась с толку.
– Словно в твоей голове отняли какую-то очень важную функцию, да? – спросил Профессор, разобравшись со снегом. Он положил тряпку на мокрое место и тщательно протер. – Пусть это не будет для тебя шоком. В этом мире никто не умеет понимать написанного.
– Но надпись на Храме Знаний, я ее прочла и легко разобрала, – потрясла Обри головой.
– Это всего лишь надпись, – пожал тот плечом и выпрямился, отложив метлу. – Сакральная информация не поддается пониманию. Как бы ты ни старалась, как бы ни искала обходной путь, шансы четны, будь ты Потерянной или Найденной.
– То есть и вы не можете?..
– К сожалению, нет.
– Тогда на кой черт вы весь день читали эту газету?
– Весь день, – повторил Профессор вдумчивее, – одну газету. Неужели не странно?
– Странно. Если бы я не погрузилась в работу с головой, я бы уделила этому больше внимания и сочла вас психом. А вы точно не псих?
Профессор рассмеялся.
– В нашем мире сложно различить, где заканчивается здравость и едет крыша, поэтому твой вопрос я оставлю без ответа. Эта газета, Обри, моя ежедневная тренировка. Я выучил каждое слово из всех имеющихся в ней статей. Наизусть знаю предложения. Но не могу их воспроизвести вслух. Не могу понять, о чем эти предложения. То же самое касается моих работ. Я написал их, но когда попал сюда, их смысл бесследно сгинул. Долгое время я предпринимал попытки расшифровать свои работы, перепробовал все возможное. Но это оказалось бестолковым делом. Тогда я подумал: что, если начать с чего-то более простого? И начал читать газеты. Остановился на этой и еще парочке – остальные же читались легко и просто. Возникает вопрос: почему один текст сознание принимает, другой отвергает? Городские вывески прочесть не составляет проблем, как и вчерашнее меню в кафе. Речь о чем-то сакральном. Запрещенном и недоступном.
В голове Обри кое-то прояснилось.
– Вот, почему вы считаете свои работы ключом к свободе. И еще дружба с Часовщиком оказала на вас влияние. Я права?
– Ну, – замешкался Профессор, быстро отведя взгляд, – это тоже, конечно… Но о Часовщике я расскажу как-нибудь в другой раз.
Он подобрал газету с дивана и протянул девушке.
– Возьми ее или одно из моих исследований домой, попробуй прочесть. В полном смысле этого слова, разумеется. Если преуспеешь, сразу же приходи. Разбудишь – не беда.
– Я лучше возьму одну из ваших работ, – ответила Обри. – По вашим же словам, они «скажут больше».
Профессор улыбнулся.
– Твое право.
Первый рабочий день подошел к концу.
Глава девятая. КОАН. НАЙДЕННАЯ
В просторном зале, держа прямую осанку и тонкий подбородок кверху, гордо стояла профессор Монтгомери. Требовательный взгляд, руки сцеплены за спиной, приветствующая улыбка, которая, скорее всего, будет появляться крайне редко. Официальность профессора чувствовалась еще в письме и подтвердилась встречей.
Огромный зал, похоже, арендовался ей самой. Он принадлежал старинному замку, реконструированному после жестокой бомбардировки Японии во Второй мировой войне. Реставрация длилась семь лет и завершилась в восьмидесятых. Тогдашний губернатор заявил о намерении сделать из замка памятное место, и в девяностых здесь открыли музей, простоявший вплоть до прошлого года. Затем его выкупили по приличной цене, а теперь сдают в аренду отдельные комнаты. Поразительно, сколь бесценность исторического места уничтожается деньгами. Не удивлюсь, если однажды увижу здесь бестолковый супермаркет.
– Добрый день, профессор Монтгомери, – поприветствовала я.
– Здравствуй, Коан.
Хм, выходит, не так официально?
– Проходи, не стесняйся.
Я закрыла огромные двери зала, и вдоль ледяных стен пронеслось отдаленное эхо. Чем-то это место напоминало вестибюль Академии Ши-Ян, только без статуй и белых колонн. Просторный зал с высоким потолком, ничем не заставлен, идеально чист и ухожен. В центре расположен длинный стол, за которым терпеливо ждал преподаватель. В масштабах этих стен и стол, и профессор казались муравьями в крохотной комнатушке.
– Неужели я одна из всего города, кто пришел? – спросила я.
– Уатэ никогда не включался в список городов, куда мы направляли преподавателей, – сообщил профессор. – Уверена, не завладей Академией Зверь, к годам так семидесятым мы бы обратили сюда свой взор. Если бы мы только знали, какого способного ученика вырастит Уатэ…
Сказав это, она вновь улыбнулась мне. Я была польщена комплиментом и поклонилась. Монтгомери демонстративно осмотрелась.
– Старинный замок, – протянула она, – столько горьких событий хранит в себе это место, и сколько бы еще хранило… Знала ли ты, что после буржуазной революции даймё потеряла свой величественный статус и лишилась этого замка? Им, конечно, дали больших денег, но военную мощь и былую власть самурайской элите никакой суммой было не перекрыть. Замок перешел во владение величественному клану, и какое-то время в нем прожило несколько поколений. Когда началась война, владельцы замка покинули страну, и в нем разместили опорный военный пункт. Во время бомбардировок от этого места мало что осталось. Сохранилась лишь башня да парочка стен. Затем реконструкция, восстановившая все до мелочей, и музей.
– Я знала историю замка, – сказала я, – но в двух-трех предложениях. Без деталей. Кто, интересно, выкупил целый музей и зачем?
Профессор Монтгомери по-матерински улыбнулась, проведя ладонью вдоль каменной стены.
– Его выкупила я.
Глаза округлились как два блюдца.
– Вы? – удивленно повторила я. – Но… для чего?
– Как я сказала, замок перенасыщен горькими событиями, и кровь с этих стен никогда не отмыть. Энергия Ши-Ян – это энергия каждого кирпичика, каждого предмета. Ярость, печаль, радость, страх… Когда я рассматривала помещения для занятий, любопытства ради заглянула и сюда. Одного прикосновения хватило, чтобы понять, сколько боли здесь сосредоточено.
Я вспомнила, как случайно коснулась старинного комода Фицрой Хэбер. Отрывки страдальческих воспоминаний, сотней кадров сжегшие мое сердце, нескоро восстановят режущую рану в душе. Да, некоторые вещи просто кричат той многовековой болью, от которой не могут избавиться. Я не стала касаться стены и недоуменно посмотрела на профессора.
– Как вы справляетесь? – спросила я. – Неужели вам не больно?
– Человек – это сосуд, – ответила она. – Бывает сосуд хрупкий, бывает крепкий. Если человек сильный, его ничто не сломит. Нельзя влить в дырявый стаканчик кипяток и не обжечь руку. Так же и в магии Ши-Ян. Чужие воспоминания губительны, если сосуд, через который ты их пропускаешь, не подготовлен и слаб. Особенно воспоминания подобных мест, где страдания будто бы взяты за основу. Страдания, к слову, содержат в себе энергию и радости, и печали, и страха. По большому счету, в любой энергии найдется отголосок другой, поэтому важно всеми четырьмя энергиями владеть в превосходстве. Этому и обучают в Академии.
– Да, научиться мне предстоит многому, – согласилась я. – Так вы намерены избавить замок от всех воспоминаний?
– Нет, – покачала она головой. – Не в моем праве лишать места той памяти, что навсегда увековечена в земле. Но как магам, нам разрешено пользоваться энергией в своих целях. Моя цель – научить тебя основам. Преобладающая энергия этого замка – боль. Это твоя главная энергия.
– Что вы имеете в виду? – уточнила я. – Боль – моя главная энергия?
– Да, Коан. И это нормально. По моей статистике, у многих людей энергия Боли главенствующая. Проблемы в семье, с друзьями, отсутствие самореализации, разбитое сердце… Это все элементы жизни, – пожал профессор плечами. – Для некоторых – неотъемлемая их часть, определившая мировоззрение. В Кодексе Академии говорится, что для познания высшей точки магии Ши-Ян необходимо начать обучение с той энергии, которая преобладает в студенте. Нужно развить ее и научиться контролировать. Вызывать и прогонять. Это мелкие шажки к укреплению твоего сосуда.
Она пересекла зал и остановилась напротив меня, с пониманием заглянув в глаза.
– Боль не приговор. Что бы ни произошло в твоей жизни, научись направлять ее в нужное русло. Контроль чувств – это не дар, а приобретение, посему я и выбрала этот замок. Здесь столько боли, сколько нам понадобится для занятий.
Это прозвучит странно, но, пусть я и удивилась вердикту, в глубине души я всегда понимала, что моя жизнь сопровождается болью. Уход мамы, болезнь дедушки, отсутствие отношений, скрытный образ жизни и невозможность поделиться ей с остальными. До встречи с Мизуки я и друзей-то заводить боялась – думала, опасно. То же касалось отношений, пока я не встретилась с Хорхе, который оказался призраком далекого прошлого. В какой-то момент своей жизни из жизнерадостной девочки я превратилась в одинокого волка. Не замкнутым, не боящимся общения и поисков друзей, а скрытным человеком. В некоторой степени параноидальным.
К счастью, Мизуки дала сдвиг. Видимо, я очень благодарна встрече с ней, раз постоянно об этом говорю.
Но до вердикта мне казалось, что боли в моей жизни стало меньше. Девять месяцев тренировок не могли развеяться как пепел на летнем ветру. Неужели я полна страданий настолько, что такого количества времени недостаточно?
– Во всяком случае, ты не похожа на человека, который хотел бы ставить окружение в курс своих проблем, – с прищуром заявила профессор Монтгомери. Она смерила меня оценивающим взглядом и добавила: – Ты изменилась со времен нашей последней встречи, Коан Янг. Твоя осанка, твой взгляд, аура… В тебе появилась та сила, которой не было даже в момент изгнания Зверя.
– Тогда мне помогли жители города, – сказала я. – Одна я бы точно не справилась.
– А сейчас ты бы претендовала на сражение, – заметил профессор. Монтгомери дотронулась до моего плеча и с минуту молчала. – Да… да… Силы Ши-Ян в тебе так и хлещут… – с перерывами бормотала она. – Удивительная мощь. Ты тренировалась?
– Да, – гордо кивнула я.
Профессор убрал руку, обернулся и проследовал к столу.
– Спешу обрадовать, феноменальные успехи. Около тридцати двух процентов твоего тела способно чувствовать энергию Ши-Ян без необходимости движения. Как тебе известно, исполнение нашей магии не требует движений руками или ногами, хватает взгляда. Но если маг еще слаб, одного взгляда недостаточно. Девять месяцев назад твой показатель составлял примерно семь процентов. Из них пять – мышцы. Ты изменилась в лучшую сторону, Коан. Ты закалялась?
– Да, – мгновенно растерялась я ее вопросе. – Как вы узнали?
– Твои мышцы реагируют иначе. Сосуды, ведущие к сердцу, стали крепче. Психика, к слову, тоже. Это заслуга, разумеется, не одного закаливания. Толк от учебников по айки, гэй и усин также сыграл большую роль.
– Вы это прочли по одному прикосновению?
Профессор скромно кивнул.
– Однажды и ты овладеешь данным умением. Всему свое время.
Она попросила меня подойти к столу, на котором в ряд выстраивались разные предметы. Горящая свеча, стакан воды, статуэтка, карандаш и глиняной горшок с землей.
– Магия есть энергия, а энергия берется из природы, – произнесла Монтгомери, опершись руками о стол. – Сегодня мы наглядно познакомимся с пятью элементами Усин. Ты читала присланную литературу. Давай быстренько пробежимся по теории. Дай мне, пожалуйста, определение термина «Усин».
– Одна из составляющих частей Ши-Ян, практически и теоретически описывающая ее природное начало через призму естественных явлений, – без труда ответила я, вызубрив все термины.
– Совершенно верно, – удовлетворенно кивнул профессор. – Перед тобой расположены предметы, каждый из которых представляет один из пяти элементов: это вода, огонь, металл, земля и дерево. Попробуй создать между ними связь.
Из учебников я помнила, что в учении Усин оговаривалась неразрывная связь между всеми пятью элементами, якобы каждый возрастает друг из друга. Но как именно, не упоминалось. Растерявшись на момент, я изучила все, что лежало на столе, и краюшек моего рта приподнялся. Сосредоточив взгляд на свече, я дала ей мысленный приказ, и пламя возросло. Карандаш взлетел в воздух и парил над свечой до тех пор, пока не обратился в пепел. Его, в свою очередь, я поместила в горшок, и пепел перемешался вместе с землей. Стакан наклонился чуть вбок, и в горшок полилась вода. Через мгновение, под моим пристальным взглядом, из земли прорвалось растение, выросшее в чудесный цветок сериссы.
– Ты только что создала связь, – похвалил профессор. – Превосходно.
– Но металл, – указала я на статуэтку. – Как быть с ним?
– Никак, – сказала Монтгомери. – Металл не является изначальным природным материалом. Я неспроста дала тебе подсказку в виде статуэтки. Как известно, магия Ши-Ян является чистейшей энергией, в которую человек вмешиваться права не имеет.
Профессор взял статуэтку и поставил ее в горшок. Растущий цветок тут же обвил его листьями.
– Ученик Академии должен дружить с природой, – улыбнулась она мне. – И тогда проявляется чистота мысли. Обретается полная гармония с Ши-Ян, открывая множество чакр. Ты можешь растапливать костры холодной зимой, тушить горящие поля и растить на их месте целые заповедники, но в цепочке Усин маг занимает место металла, и смешивать данный элемент с другими запрещено.
– То есть я – металл? – скривилась я.
– Не в прямом смысле слова, разумеется. Вижу, у тебя много вопросов. Мы доберемся до этого, но не сегодня.
Чем дальше проходили наши занятия, тем больше теория вытеснялась практикой. На свои собственные тренировки сил совсем не оставалось – профессор Монтгомери требовала от меня стопроцентной отдачи и попросила забыть слово «отдых». Я чувствовала, как, выходя из замка, каждая клеточка тела зудела и ныла, а организм истощался до предела. К шестому занятию я заметно осунулась, на что дома в унисон мне указали Мизуки с Изэнэми-сан, и если последняя недоумевала, как и без того худая девушка могла потерять три килограмма, подруга просила не изматываться до состояния впалых глаз. Тем не менее, того требовали тренировки. Ведь вместе с поглощающей сердце усталостью я ощущала непередаваемое возвышение духа над телом. Материальная составляющая более не беспокоила меня как прежде, а душевная гармония, растущая наряду с силами Ши-Ян, значительно меняла меня.
Я стала еще спокойнее, расслабленнее и в то же время бдительнее. Уши улавливали шелест листьев за окном, треск костра в соседнем дворе и даже взмах крыльев пролетавших мимо птиц. Я начала чувствовать погоду и предсказывать ее лучше, чем передавали в прогнозе. Удобно, ничего не скажешь. И мир, в котором я жила, воспринимался иначе – не так прямо и чопорно, как я его видела. Отныне я доверяла только чувствам, подпитывающимися от сил Ши-Ян, но не зрению.
И все же, до стопроцентной гармонии не хватало как минимум процентов десяти. Словно картина выглядела неполноценной без пары пазлов. Найти бы их, и совсем другое дело! К двадцать первому занятию, которое состоялось в середине июля, мы с профессором добрались до медитации – вот, с чем у меня имелись большие трудности, и без чего гармония откровенно страдала.
– Мой дедушка долгое время хочет до меня достучаться, – сказала я профессору, – словно… сказать что-то сакрально важное, но я не могу его понять. Все еще не могу. А медитации всегда прерываются, толком не успев начаться. В голове назревает опасность, вспыхивают жуткие картинки и воспоминания… Думаю, между всем этим есть связь. Как вы думаете?
Монтгомери восклицательным тоном хмыкнула.
– Это предмет отдельного разговора, – отметила она. – И причин может быть воистину много. Если тебя мучает прошлое, разберись с ним. Почему оно тебя мучает, кто тот самый «мучитель» и как это остановить. Если решишь вопрос, но медитации продолжат срываться, то, возможно, ты слишком сильно стараешься, или же, напротив, погружаешься в размышления, что у тебя ничего не выходит. Главное в практике – объект медитации. Концентрируй свое внимание исключительно на нем и не позволяй себе отвлекаться.