Соня Ергенова
Тринадцатилетние
Глава 16. Школа
Спросонья Глаша даже не поняла, что они с рассерженной и молчаливой Анн-Мари идут в школу. На прощанье Глаша дала Кире указания выбраться из дома и ждать ее в торговом центре, чтобы отправиться в Париж. Им предстояло найти Полину.
Русские ребята расселись в конце класса, предоставив французам первые ряды.
В класс вошел преподаватель истории России. Глаша сразу узнала его – продавца из букинистического магазина. Поправив лацканы твидового пиджака, он поприветствовал класс и начал лекцию о русско-французских отношениях.
Глаша разлеглась на парте. Его спокойный убаюкивающий голос не мешал ей продумывать план, с чего начать поиски Полины в Париже.
Стук карандаша об парту разбудил девочку. Глаша подняла голову. Твидовый пиджак приветливо улыбался:
– Старая знакомая! Видимо, ночь напролет колядовали и теперь приходится отсыпаться на уроке? Удалось наколдовать желаемое?
Глаша заметила, как обернулась Анн-Мари. Глаза ее стали бешеными от негодования. Щеки разгорались. Ноздри раздувались. Вот-вот взорвется!
А преподаватель как ни в чем не бывало продолжал:
– Не вижу вашего приятеля? Думал, что он тоже в вашей группе. Додумался же жонглировать яйцами Фаберже! – усмехнулся пиджак.
И тут сразу с нескольких сторон Глаша почувствовала на себе взгляды одноклассников Полины и громкий взволнованный шепот неприятного типа:
– Так вот с кем ты вчера гуляла! С Колбасниковым! Это он жонглирует всем, что плохо лежит! – догадался Чугунов. Он не мог забыть, как Кира жонглировал его телефоном, контейнером с завтраком и бутылкой с соком. – С тобой вчера был Кира Колбасников! Как он очутился во Франции? В чемодане провезла?!
Глаша отвернулась от Чугунова в другую сторону. Но с другой стороны на нее во все глаза смотрели Михеев и серьезная девочка с длинными черными косичками. Спереди кидала разъяренные взгляды Анн-Мари.
Когда преподаватель объявил о завершении урока, Глаша вскочила с места и кинулась к выходу. Но Анн-Мари в гневе оказалась шустрее и преградила Глаше выход:
– Я знала, что ты не лунатик! – орала Анн-Мари. – Что ты натворила?!
– Я полна раскаяния, – сообщила Глаша, ни капли не раскаиваясь, и попятилась, но сзади ее подпер Чугунов с воплями:
– Где Кира Колбасников? Где ты его прячешь, отвечай!?
– Какое тебе дело? – прошипела Глаша.
– Так он здесь! – победоносно заорал Чугунов. – Она призналась, что Колбасников здесь!
– Не замолчишь, тресну, – предупредила Глаша. Чугунов хорошо помнил ее плевок в тарелку и испуганно отпрянул.
Глаша воспользовалась моментом и проскочила мимо мальчишки, обогнула Анн-Мари с Полем и бросилась в коридор.
– За ней! – заорал Чугунов, но Михеев схватил его за руку и отчетливо произнес:
– Оставь Полину в покое.
Глава 17. Торговый центр
В торговом центре, как было условлено, Глаша разыскала Киру. Он метался среди стеклянных витрин и, завидев Глашу, подскочил к ней со словами:
– Я мог ей помочь, понимаешь!
Глаша не сразу поняла, о чем он говорит, и пошла рядом. А Кира на ходу продолжал говорить скороговоркой:
– А я обижался и злился. А ведь я мог ей помочь. Не убегать в Лисофанже, не думать только о себе, а помочь ей! Например, попросить помощи у Доктора Бо. Он бы помог ей, он бы ее вылечил! Понимаешь?
Они обошли несколько этажей, пока Кира не высказал все, что надумал за утро. В конце концов, Глаша усадила его за столик в кафе. А Кира говорил и говорил.
У Глаши урчало в животе. Она грызла ногти и наблюдала за посетителями. Отец семейства с аппетитом ел пышную пиццу, а двое малышей неумело клевали с тарелки картошку фри и даже не притрагивались к двум огромным сандвичам на тарелке. Вскоре появилась их мама с покупками, и семья поспешила покинуть кафе, оставив после себя целый стол еды.
К столику Глаши и Киры подошла официантка, вручила меню и любезно сообщила, что в их кафе нужно что-нибудь заказать. Кира даже внимания не обратил на официантку, повествуя Глаше, как было бы, если бы Доктор Бо…
– Мы заказываем два стакана воды, – не глядя в меню, ответила Глаша и, опередив официантку, забрала с соседнего столика полные тарелки с картошкой и сандвичами. На глазах у растерявшейся официантки Глаша пододвинула себе одну тарелку, другую Кире. Потом откусила сандвич и повторила:
– Мы заказываем два стакана воды.
Опешившая официантка кивнула, решив не привлекать внимания других посетителей, и удалились. Вскоре она принесла воду, бросив на ребят недовольный взгляд.
Пока Кира ел, он молчал.
Рядом со столиками разместился музыкант: установил микрофон, расчехлил гитару и начал наигрывать незамысловатую мелодию. Мимо него проходили покупатели и кидали в чехол деньги.
– Видел? Ему бумажные кидают! – навострилась Глаша.
Кира жевал.
– Ты не хуже играешь.
Кира жевал.
Глаша встала и подошла ближе к музыканту. В перерыве между песнями она стала ему что-то рассказывать, показывая в сторону Киры, и наконец, вернулась к другу.
– Иди играй. Я договорилась. Он отдаст нам выручку.
– Я? – переспросил Кира. – Я сто лет не играл, ты чего?
– Иди играй. Нам нужны деньги, чтобы добраться до Парижа.
– Что я должен по-твоему играть? «У Курского вокзала стою я молодой. Подайте, Христа ради, червонец золотой…»? – упирался Кира.
– Хотя бы и это! – Глаша подвела его к музыканту. – Чтоб не было потом: «Если бы да кабы».
Музыкант снял с себя гитару и передал Кире, дружески похлопав его по плечу.
Кира неуверенно провел пальцами по струнам – от усилителей звук разнесся эхом по торговому центру. Ища поддержку, мальчик обернулся на Глашу. Та бодро улыбнулась и кивнула.
Кира откашлялся и зажал аккорды.
Глаша сразу узнала мелодию, как только из динамиков послышалась музыка. В большой шумный торговый центр песня ворвалась словно из другой жизни. Из жизни, когда они с Кирой свободно гуляли, спорили и смеялись, жили в Летающей квартире, готовили бутерброды, жонглировали, неожиданно выползали у Полины из-под стола и пугали ее. И мечтали о путешествии за пределы Лисофанже.
Именно тогда Кира и стал учиться играть на гитаре, потому что решил: любой уважающий себя путешественник должен иметь за спиной гитару. И разучивал эту отдающую дорожной романтикой песню, которую услышал на радиоволне. Глаше песня не понравилась. Ей не нравились мажорные ноты. Зато теперь песня ведала Глаше то, о чем девочка не хотела говорить вслух:
«Скоро будет просто поздно. Не сумеем, не успеем.
Потеряемся. Обратно не вернемся никогда.
А потом опять вокзалы, телефоны, телеграммы.
И открыть окно пошире…»
И сквозь столики кафе и витрины ей привиделась залитая солнцем Летающая квартира. И, как далекие волны Лисофанже, бежали мурашки по спине:
«А нам с тобой опять не повезло. Куда нас занесло?
Откуда мы и кто?
А мы с тобой – откуда мы и где? Куда тебе и мне?
Скорее бы домой…»
Кира взял последний аккорд и огляделся. Покупатели шли мимо, бросая редкие взгляды в его сторону. В чехле от гитары лежала пара монет. Он обернулся: Глаша утирала рукавом нос.
Глава 18. Мадам Жаккар
Они побрели прочь из Нанси. Город был невелик, и уже через полчаса по трамвайным путям ребята вышли к малоэтажным частным домам, промышленным постройкам и парковкам.
Начал моросить дождь.
– Хорошая примета уходить в дождь, – вспомнила Глаша.
Обгоняя сиреневые облака, они брели прочь от Нанси. Брели долго по мокрому шоссе, обдуваемые холодным ветром, вдыхая и пропуская сквозь себя осень, Францию, пожелтевшие поля, затянутое небо.
– Знаешь, – сказал Кира, подставляя лицо усилившемуся дождю, – тоскливо на природе, когда природе так паршиво. Хочется послать все к чертям собачьим и сгинуть где-нибудь в этих полях.
Кира с разбега пнул ногой камень, тот поскакал по обочине, по пузырящимся лужам.
Когда они в очередной раз остановились, чтобы голосовать, Глаша зачерпнула обеими руками грязь из лужи. Зажав жижу в кулаках, она медленно выпускала ее струйками между пальцев. С испачканными руками она бросилась на Киру. Тот уворачивался, отмахиваясь от Глаши.
– Кира, кем ты хочешь стать, когда вырастишь? – спросила она.
– Сдается мне, – ответил Кира, – мы уже выросли.
– И стали путешественниками!
– Бродягами, – поправил Кира.
Машин на трассе почти не было, и те немногие не останавливались, а дождь тем временем перерос в ливень.
– У меня даже трусы мокрые, – объявила Глаша, стуча зубами. – Хоть в трусы писай, чтоб согреться.
Наконец рядом с ними остановился старенький красный фиат. Глаша с Кирой в момент подскочили к раскрывшемуся окошку.
– Ребятки, как хорошо, что я вас встретила! – за рулем сидела пожилая приветливая дама. – Не могли бы вы мне помочь найти моих лошадей? Они убежали туда к лесу, – дама показала рукой за непроглядную пелену дождя.
– Конечно, поможем! – бодро отозвалась Глаша, стуча зубами.
– Что? Что она хочет? – не понял Кира.
– Привести ее лошадей от леса.
– Она с ума сошла! Под таким ливнем! – возмутился Кира, приправив фразу многосложными ругательствами.
– Я знаю по-русски, – весело рассмеялась старушка и продолжила с легким акцентом, – но столь отменного мата мне не доводилось слышать! Приведите мне коней, я вас накормлю ужином и дам обсохнуть. Возьмите брезентовые плащи в багажнике.
Старушка открыла багажник и сказала:
– Впереди в ста метрах деревня. Мой дом крайний. Я вас встречу.
Глаша дала Кире пинок и толкнула в густую траву, доходящую им до пояса. Пробираться сквозь траву под непрекращающимся дождем было тяжело, особенно в огромных брезентовых плащах. Трава цеплялась за ноги и валила ребят на землю. Когда они достигли границы другого, скошенного поля, они согрелись и идти стало легче. Вскоре появились темные силуэты трех лошадей.
Глаша потрепала каждое дивное животное по шее и пообещала отвести в теплую конюшню. Ребятам не с первой попытки удалось взобраться на скользкий круп. Приходилось цепляться за мокрую густую гриву.
Обратно к деревне они тряслись на мелкой рыси: Глаша на тонкой гнедой лошадке, а Кира на вертлявом вороном коне. Третий конь послушно семенил следом.
Старушка махала им рукой с освященной террасы большого белого дома под красной крышей.
Когда Амура, Психею и Юпитера загнали в конюшню, Глаша набрала чистые опилки по краям денников, положила горстями на лошадиные спины, и опилки быстро впитали влагу. Глаша всегда так делала, когда Чушка и другие пони попадали под дождь.
Затем ребята ловко счистили щетками опилки. Гнедая длинноногая Психея, которая полюбилась Глаше, тыкалась бархатными губами ей в руку. Вороной конь Амур оказался кусачим непоседой, и то и дело норовил щипнуть Киру. Зато увальня Юпитера было чистить одно удовольствие.
Лошади обсохли и согрелись. Мадам Жаккар удивлялась Глашиной выдумке и обещала взять трюк с опилками на вооружение.
Когда лошадей накрыли попонами и насыпали им корм, Глаша с грустью покидала конюшню Она вдыхала запахи сена, навоза, опилок и вспоминала Чушку.
Старая одежда внука мадам Жаккар пришлась обоим впору. Кира и Глаша набросились на ужин, приготовленный для них, – овощное рагу с тушеным мясом, йогурты, хрустящий багет, множество сыров на круглой деревянной доске. Пока ели в уютной гостиной с цветастыми занавесками и круглым столом, Глаша спросила, откуда мадам знает русский.
– Моя мать была русской, а отец французом.
Пожилая женщина сняла со стены над комодом черно-белую фотографию. На ней была изображена тоненькая смуглая девушка с черными глазами и короткими прямыми волосами. На ней было белое ситцевое платьице тех времен. Рядом с ней высокий худой парень в военной форме. Они стояли на фоне дома мадам Жаккар.
– Это день их свадьбы.
Глаша внимательно рассматривала фотографию:
– Сколько же здесь лет вашей маме?
– Семнадцать, – ответила Мадам Жаккар, – и она беременна моим старшим братом. Хотя она такая худенькая после войны, что совсем и не заметно живота.
– А как они познакомились? Ваша мама приехала во Францию и влюбилась в него? – спросила Глаша из вежливости, заметив, как с нежностью мадам поглаживает рамку фотографии.
– Да ты что! – засмеялась мадам. – В то время так просто во Францию приехать было нельзя!
И мадам не без удовольствия достала из комода стопку страниц, исписанных плотным мелким почерком, нацепила на нос очки и прежде, чем читать мемуары своей матери, пояснила ребятам:
– Когда началась война, моей маме было тринадцать лет.
– Да, это как нам с Кирой! – сообщила Глаша с набитым ртом.
– «Мы жили на хуторе рядом с селом Александровка вблизи Крыма. Отца и брата забрали на фронт в июле. К нам на хутор должны были прийти немцы, увозить молодежь в Германию на работы. Мою старшую сестру Лиду увел ночью в горы ее жених, а меня скидали на повозку немцы. Нас погрузили в вагоны, угнали в Ригу, в лагерь. Мы жили на улице, за колючей проволокой, без еды. Не знаю сколько времени – месяц или больше. Была только вода. Ночами нас подкармливали те, кто жил поблизости, кидали хлеб через забор.
В товарных вагонах пригнали в Германию. Страшно было ехать. Много умирало от голода.
Мне повезло. Я не попала в концлагерь. Меня распределили на работу в булочную-пекарню. Работа была тяжелая. Вставали в четыре утра. Работали у печи целый день. Жар. Душно. Зато я не голодная. Это меня спасло. Рядом держали военнопленных. Там было много французов. Их выпускали в город. Они просили милостыню. Или помогали за еду на разных работах.
Там в 1943 году, я встретила Жака. Он был ранен, очень слаб, худ. Я носила ему багеты, прятала под платьем. Однажды у меня нашли хлеб. Немец меня сильно избил.
Два года до освобождения я подкармливала Жака. Я научилась понимать по-французски. Жак мне повторял: «Нина, после войны я заберу тебя к себе!» А я смеялась. Только с ним за всю войну я смеялась» – при этих словах у Мадам помутнели глаза и навернулись слезы.
– Да, она влюбилась в него! – догадалась Глаша, пихнув локтем Киру. Кира уже давно перестал есть и, понурившись, смотрел, как темнеет за окном.
– Да, она влюбилась в Жака и целую жизнь любила только его, – подтвердила Мадам, аккуратно складывая пожелтевшие листки в шкатулку. – Когда немцы отступили, пришли американцы. И можно было возвращаться домой. Можно было ехать куда угодно! У моей мамы был выбор – возвращаться домой к семье или ехать с Жаком.
Глаша нахмурилась:
– Наверное, это был сложный выбор?
– Она надеялась, что, уехав с отцом, сможет когда-нибудь вернуться домой, – вздохнула Мадам. – Но не суждено было вернуться. Она так и не побывала на родине. До конца дней вспоминала хутор, сестру Лиду…. И все-таки моя мать никогда не жалела, что выбрала Жака. И как потом стало ясно – это был единственно правильный выбор, ребятки.
– Почему? – Глаша искоса поглядывала на угрюмого Киру и думала о том, что, возможно, она никогда больше не вернется в Лисофанже, не покачается на качелях в Летающей квартире, не погуляет по Софлигору. Но так ли это важно, где ты находишься, по сравнению с тем, кто с тобою рядом?
Мадам улыбнулась:
– О том, почему опасно было возвращаться на родину, вам расскажут на уроках истории. А если завтра вы мне поможете отвести моих животных на осеннюю ярмарку в парк Пепиньер, то я вам куплю билеты и посажу на поезд до Парижа. Вы ведь в Париж направляетесь?
Глаша с Кирой кивнули.
– Надеюсь, вы не сбежали из дома?
– Нет, – замотали головами ребята.
– Я шучу. Сбегать из дома порой просто необходимо. Сколько раз я сама сбегала в этот чертов Париж!
Уставшие, задумчивые после истории Нины и Жака, ребята завалились на огромную кровать в гостевой комнате.
– Да, не только нам выпадают нежданные путешествия с непредсказуемым окончанием, – протянула Глаша, развалившись на кровати. – Хотя по сравнению с ними мы как сыр в масле катаемся.
– Говори про себя, – вдруг разозлился Кира. Настроение у него испортилось, он отвернулся от Глаши и не разговаривал с ней, пока оба не заснули.
