По пути из ресторана Полина плелась за французами и старалась не наступать на границы между булыжниками мостовой. Ее ориентиром была розовая куртка Анн-Мари и рука Поля в заднем кармане её джинс.
Узкая пешеходная улица была переполнена толпами туристов. Вокруг спешили, толкались, кричали на разных языках, резко поворачивали к сувенирным лавкам, смеялись, раздражались. А сверху гудящую толпу припекало солнце.
Полине хотелось написать Глаше, узнать, убежали ли они от жандармов, но она не могла набрать сообщение в толчее.
Теснее сгущалась толпа, приходилось проталкиваться, отовсюду раздавалось: «Пардон, пардон».
И вдруг подул ветер. Сначала еле заметно. А когда толпа из узкого проулка будто изрыгнулась на набережную, то сильный порыв свежего ветра растрепал Полине волосы. Над широкой рябой Сеной простирался высокий ясный небосклон. Нотр-Дам врезался в него зубчатым остриём, доставая до солнца. Волны качали остров Сите, привязанный к берегам мостами.
Огромный, светлый, стихийный Париж захватил Полину и заставил затаить дыхание от восторга. И, лишь на мгновение замерев на месте, Полина упустила из виду розовую куртку Анн-Мари и руку Поля в заднем кармане ее джинс.
И вдруг зазевавшуюся Полину чуть не сбили с ног: Кира пролетел мимо нее, толкаясь и сталкиваясь с прохожими. Шапки с бубенцами, как и носка на лице, уже не было. За ним, распихивая людей во все стороны, гнались жандармы. Толпа на набережной гудела от возмущения. У Полины перед глазами происходящее смешивалось в мелькающую пестроту.
Крики и возгласы в толпе вдруг резко усилились. Люди показывали руками на мост.
Полина еле-еле протиснулась к самому парапету: Глаша стояла на перилах моста. Она отмахивалась топором от прохожих, пытающихся её оттуда снять.
– Hey! Attrapez-moi! /Эй! Поймайте меня!/ – кричала она жандармам. Те услышали ее крик и немедленно свернули на мост, оставив Киру. Тот, бежавший из последних сил, шмыгнул в проулок и был таков.
Отпихивая от себя спасающих ее людей, Глаша не удержала равновесие и под громогласный возглас толпы полетела вниз.
Девочка сгруппировалась в воздухе и нырнула с головой в темные воды Сены. Люди в отчаянии орали, свистели, визжали.
Даже Полина ужаснулась ее поступку. Хотя знала, сколько раз Глаша прыгала из Летающей квартиры в океан ради забавы.
Идущий мимо прогулочный катер остановился рядом с девочкой. Человек на катере кинул Глаше спасательный круг и протянул руку, чтобы помочь ей влезть. Глаша ловка вскарабкалась на борт. Вода текла с нее ручьями.
Жандармы с берега указывали шкиперу причаливать к ближайшему гаванцу, который находился за мостом. Катер послушно взял курс на гаванец, несмотря на все попытки Глаши помешать ему.
– Ты погляди, какие во Франции сумасшедшие подростки! – воскликнула стоящая рядом с Полиной туристка из России.
– Паркур называется, – пояснил ей муж.
Разглядеть, что происходило дальше, Полине не удалось.
Последняя ночь в Париже.
На другой день – отъезд в Нанси на неделю.
«Что с Глашей?… Что с Кирой?… Как вернуться в Лисофанже?» – в голове Полины роились вопросы без ответов. Она все еще была потрясена случившимся. И не одна она.
На улице перед входом в гостиницу толпились ребята и оживленно наперебой разговаривали.
– Палача до сих пор не нашли, как он спрыгнул с катера под мостом.
– Палач оказался девочкой. Она спрыгнула с лодки, когда ее хотели арестовать. Ищут водолазы, – зачитывал новости Михеев. – Разместили фотографии с камер наблюдений. Похоже шутом действительно был Кира.
– Кира неблагополучный, – распалялся Чугунов. – Он вор. Они с палачем обворовывали туристов. Как он в Париже очутился? У него мать вообще от передозировки наркотиков умерла.
– А я слышала, что она уже пару месяцев дома не появлялась, что она проститутка. Домой мужиков водила, поэтому Кира на чердаках ночевал или у соседки, – рассказывала Ксюша.
– Он в коммуналке или в подвале жил, и его соседка из жалости объедками подкармливала.
– Да-да! А соседка в дом престарелых сбежала и комнату государству сдала. Одинокая была и боялась, что ее топором зарубят, – поддакивала Ксюша.
– Он точно сопьется или наркоманом станет, потому что гены. Мне мама говорила. Если его в детдом заберут, то оттуда сразу в тюрьму. Потому что они в детском доме поголовно пьют и воруют.
– Заткнулся, винегретик! – не выдержал Михеев, и Чугунов моментально смолк. Полина благодарно посмотрела на Михеева. – Кира нормальный парень. Просто ему не повезло.
– Да-да! – поддакнула Ксюша. – Кира очень хороший. Он никогда не унывал!
Полина пошла прочь по липовой аллее в сторону большого супермаркета. Когда она проходила мимо густого кустарника, то услышала, как ее окликнули. Девочка нерешительно остановилась и прислушалась.
– Полина… – услышала она вновь. Голос доносился из зарослей:
– Это я – Кира…
– Кира? Кира, это ты?
– Да, это я… – простонал из кустов Кира. Полина отодвинула колючие ветви и с трудом пробралась внутрь. Кира, скрючившись, валялся на сырой земле посреди объедков. Когда Полина вступила в скользкую жижу своими сапожками, то догадалась, что Киру рвало. Рядом валялась пустая бутылка из китайского ресторанчика.
– Как ты здесь оказался? Где Глаша? – недоумевала Полина.
– Откуда я знаю? Как с моста сиганула… Я сам драпал… Хорошо, я адрес твоей гостиницы наизусть помнил. Мы договорились: встречаемся здесь. Девушка лысая меня довезла. Довезла, даже денег брать не стала… Черт, сколько времени я здесь? Я спрятался. Сама понимаешь, если меня поймают. Ждал, когда ваш автобус приедет. Ну, или Глаша. А у меня лимонад в рюкзаке… Я пить хотел, ужас. А он горький – пойло китайское. Я отравился! Вообще встать не могу… ноги не слушаются… Меня вывернуло всего…
Полина присела на корточки и внимательно посмотрела на бутылку.
– Кира, это не лимонад, – сообщила Полина, – это персиковое вино.
Кира только застонал в ответ.
– Хорошие новости в том, – продолжала взволнованная Полина и затараторила, – что тебе повезло с сочетанием ферментов, ответственных за переработку алкоголя. Проще говоря, этиловый спирт в твоем организме мгновенно перерабатывается в уксусный альдегид. Это сильный яд, вызывающий неприятные ощущения, которые ты сейчас переживаешь. Здоровый человек всегда будет блевать. И прямо сейчас у тебя идет процесс переработки уксусного альдегида в уксусную кислоту. Когда этот процесс завершится, тебе станет легче.
– Ты говоришь, как Варя. Я ничего не понял. В чем хорошая новость? – еле выговорил Кира, утыкаясь лбом в прохладную землю.
– Хорошая новость в том, что в твоем случае вероятность смерти от алкоголизма стремится к нулю! – радостно пояснила Полина. – Когда мы с Варей ставили на себе похожий эксперимент, мы так и не смогли дойти до стадии токсического отравления, поэтому не получили достоверных данных…
Кира с трудом поднял голову и уставился на Полину:
– Что вы с Варей?!
– Ставили эксперимент. Мы хотели задокументировать максимально-возможную дозировку алкоголя для себя, чтобы в будущем не пропустить тот момент, когда, возможно, будет нарастать толерантность к этиловому спирту, – оправдалась Полина. – Мы пили наливку бабушки Вари мерными стаканчиками. Записывали свои ощущения в полевой дневник и …
– Полина, не хочу знать подробности, – взмолился Кира. – Принеси воды! Воды…
– Кира, я проведу тебя в свой номер. Анн-Мари ночует у Поля. Только как провести тебя незаметно?
Полина помогла Кире подняться на ноги. Его шатало. Они чуть не завалились обратно на землю, но ухватились за колючие кусты.
– Тише, – зашептала Полина, удерживая изо всех сил Киру. Мимо по дорожке проходили их одноклассники в супермаркет.
– Когда Иномарка заснет, начнется отвальная перед отъездом в Нанси, – говорила кому-то Ксюша. – Старшеклассники с французами собираются в номере у Михеева. А нас не зовут. Нам по тринадцать, а не по три! Да, они всего на три года старше!
Дождавшись, когда голоса стихнут, Полина выглянула из кустов. Входы в номера были расположены на открытых террасах, куда вели лестницы прямо с улицы. Нужно было уличить момент, когда у входа никого не окажется. Пока Полина отслеживала момент, Кира норовил завалиться обратно на землю. Но Полина поднимала его и просила быть наготове.
Из гостиницы постоянно кто-то выходил и шел в супермаркет за сухим пайком в дорогу до Нанси. Когда Полине стало казаться, что придется сидеть в кустах до ночи, наступил долгожданный момент затишья. Полина поволокла Киру к номеру. И в этот момент ее начал разбирать смех. От смеха она еле удерживалась на ногах, и становилось еще смешнее. На последних шагах к номеру уже не Полина, а Кира волочил за собой трясущуюся от смеха девчонку.
Закрыв за собой дверь, Полина продолжала трястись от смеха. Кира немедленно пошел в ванну и долго не мог напиться из-под крана. Затем порылся в чемодане Полины, раздобыл одежду и ушел в душ.
Когда он вернулся в розовой футболке с единорогом и обтягивающих сиреневых лосинах, Полина лежала на кровати и рыдала в покрывало.
Кира присел рядом, вытянув ноги в лосинах, как танцор балета.
– А если …А если… – всхлипывала Полина. – А если Глаша утонула…
– Глаши не тонут, – уверенно сказал Кира. – Глаши всегда выныривают. Лучше помоги тому, кому можешь помочь.
– Кому? – удивленно спросила Полина, поднимая голову и видя перед собой единорога. Она присела на кровать, чтобы лучше разглядеть Киру, и ее стал разбирать смех сквозь слезы.
Супермаркет находился через дорогу. Полина торопилась, набивая корзинку продуктами и одеждой для Киры. У касс вертелся Чугунов с приятелями.
– Ничего себе ты запаслась! – засмеялся Чугунов, вогнав Полину в краску. – Ну ты и обжора!
Ребята засмеялись и с любопытством наблюдали, как кассир пробивает большую ветку бананов, мандарины, три багета, несколько видов сыра, три бутылки молока, йогурты, несколько упаковок печенья и три плитки шоколада. А когда дело дошло до мальчиковой футболки, куртки и спортивных штанов, Чугунов разразился хохотом:
– Это запасная одежда на случай, если тебя разнесет в автобусе от переедания?
Раскрасневшаяся Полина пулей выскочила из супермаркета и с огромным пакетом в руках направилась к гостинице.
На обочине Полина заметила Инну Марковну и учителя французов. Они кого-то отчитывали.
– И куда ты ездила среди ночи в чужой стране? Вот от кого, а от тебя я такого не ожидала! – донесся до Полины высокий певучий голос.
– Ну, а если бы с тобой что-нибудь случилось? Что бы я сказала твоим родителям? Полина, ты понимаешь, что так делать нельзя? Посмотри, в каком неопрятном ты виде! Чем от тебя пахнет?
Полина спряталась за пакетом и незаметно продвигалась за спинами учителей в сторону гостиницы. Она подавала Глаше знаки следовать за ней.
– Иди немедленно в номер. Я прослежу, чтобы ты из него до утра не выходила! – голосила учительница.
Полина вбежала на второй этаж, и Глаша проследовала следом. Как только они оказались в номере, Полина бросила пакет и кинулась к Глаше в объятья:
– Глаша, как я рада!
Но от Глаши доносился до того умопомрачительный запах канализации, что Полина не выдержала и разжала объятья.
И тут раздался стук в дверь.
– Иномарка! – перепугалась Полина. Глаша немедленно схватила пакет с продуктами, сунула его обратно Полине и, отпихнув девочку к стене, распахнула дверь.
Но за дверью стояла вовсе не Инна Марковна. Это был Михеев. Полина оказалась зажата между дверью и стеной. Через щель ей был хорошо виден его нос. Девочка замерла, стараясь не зашелестеть пакетом.
– Э-э-э, – замялся Михеев при виде Глаши, – извини, я думал здесь Анн-Мари. Если встретишь ее, передай, что встречаемся у меня после двенадцати.
Глаша стояла, подбоченясь. Ее футболка приобрела зеленовато-серые оттенки Сены. У размокших кроссовок отслоились подошвы. Волосы слипшимися паклями свисали до плеч. Но затмевал всё смердящий запах. Полина едва дышала от страха и то чувствовала ароматы гнили.
– Постой! – властно сказала Глаша.
И Михеев нехотя остановился,поморщив длинный нос.
Полина отчаянно распахнула глаза, догадавшись, что задумала Глаша.
– Михеев, неужели ты ничего не замечаешь?
– Я замечаю, что от тебя разит как от помойки. Где ты перепачкалась?
– Это детали, – пренебрежительно бросила Глаша, – а главного ты не замечаешь?
– Чего? – не понял Михеев.
– Того, – ответила Глаша и запнулась, потеряв мысль. Приключение в Сене ее порядком подкосило: она едва держалась на ногах от усталости. Но вопреки торможению мыслительных процессов, Глаша продолжила:
– Того, что я сильно стараюсь. Из кожи вон лезу, чтобы ты заметил.
– Я тебя не понимаю, – Михеев торопился и хотел поскорее отделаться от разговора. – Ближе к сути.
– Да, ты совсем, дурак, Михеев, – вздохнула Глаша. – Влюбилась в тебя по уши. Не замечаешь?
Михеев поморщился еще сильнее то ли от запаха, то ли от признания.
– Полина, я замечаю, – наконец, ответил он, и у Полины сжалось сердце. – Но не могу ответить взаимностью.
И сердце Полины разлетелось на мелкие осколки. Ноги стали ватными, будто мир под Полиной рушился. И как сквозь туман откуда-то издалека она слышала возмущенный голос Глаши.
– Это еще почему?
Михеев развел руками, подбирая слова. Напор девочки ввел его в замешательство.
– Хочешь сказать, что я тебе не нравлюсь? – Глаша распалялась, как печка, в которую закинули излишек дров. – Я замечательная, сообразительная, немного заторможенная, знаю стихи, леплю из пластилина, пишу статьи в газету, у меня понятный почерк и серые глаза, я люблю ириски и безе, и даже кабачки, и даже вареный лук, и манную кашу. Я смотрю авторское кино и мультики и причесываю волосы каждое утро, а еще у меня родинка под лопаткой, электрическая зубная щетка и коллекция насекомых в шкафу, которая воняет. А еще я знаю, что значит слово про-кра-сти-на-ция. Я много читаю. Как я могу не нравиться?
Глаша перешла на громогласный рык и стала наступать, так что Михеев попятился:
– Я не отрицаю твоих заслуг, – отступал Михеев, – но пойми, наконец, я не испытываю к тебе ….
– Что ты сказал? А ну повтори?
– Ты мне не нравишься, Полина! – заорал Михеев, не сдержавшись.
Схватился за голову и немедленно пошел прочь быстрыми большими шагами. Глаша со всего размаху захлопнула дверь.
И наступила оглушительная тишина.
Полина сползла на корточки, прижимая к себе покупки. Глаша склонилась над ней и заглянула в пакет. Затем вытащила мандарин и, сняв шкурку, целиком запихала в рот.
Из-под кровати выполз Кира. Глаша увидела сиреневые лосины и веселого единорога, одобрительно кивнула и промычала с полным ртом:
– О ы э а и а!
Что значило: «О, ты мне нравишься!»
– Какими судьбами? Я уж и не надеялся, – буркнул Кира.
– Да, я вижу, – Глаша кинулась на кровать.
– Куда ты на кровать прямо? – возмутился Кира, стаскивая ее за ногу. – Да тебе не помешало бы помыться!
– Поем и помоюсь. Я порядочно намылась. Меня от воды мутит. Я голодная, – Глаша свалилась на пол и по-пластунски поползла к Полине. – Еды…
Полина безучастно поставила перед ней пакет, и Глаша принялась выгребать продукты, открывая и пробуя всё подряд. Кира махнул рукой, присел рядом и последовал ее примеру.
– Представь, нас спутали с ребятами, которые рекламу раздают! Те, то ли вообще не пришли, то ли опаздывали. Нам костюмы выдали. Да я футболку себе купила, – Глаша вытянула ее на себе. – Ого, я ее запачкала! А Кирюхе – новый рюкзак. Его старый ночью на вокзале сперли. Вместе с телефоном.
Глаша откусила огромный кусок сыра и запихнула в себя треть багета. Когда проглотила, то продолжила:
– Да, к нам жандармы привязались. Что им понадобилось от добропорядочных раздатчиков рекламы?! Но привязались не на шутку, подтверди Кира!
Кира мрачно кивнул. Он не делал свои фирменные бутерброды, а просто ломал багет и сыр.
– Я говорю Кире: «Главное носки с лица не снимать». Иначе будем красоваться там… ну там, где фотогалерея у жандармов. А этот балбес снял, – Глаша многозначительно посмотрела на друга. – Конец тебе, Кира Колбасников. Они выслеживают тебя… крадутся по твоему следу… они разоблачат тебя … даже в обличие единорога!
– Отстань, – раздраженно отмахнулся Кира.
– Вам и не снилось, как я под мостом пряталась. Потом чуть ли не в канализацию угодила и в мусорном баке отсиживалась. Телефон захлебнулся и умер. А как я коленки поцарапала! Глядите, какие царапины, – Глаша зажала в зубах багет, и сквозь порванные штаны гордо продемонстрировала разбитые коленки.
– Полина, возвращай нам Лисофанже, как хочешь, – подытожила Глаша, дожевывая багет с сыром вприкуску с мандарином и молоком. – Нагулялись мы по Парижу.
И вновь волны, волны, волны… Синим мелком по стене.
Глаша с Кирой тихо посапывали на кровати. Кира заставил-таки Глашу принять душ и переодеться. Разобрал Глашин телефон и положил на батарею.
Глаша ворочалась, подпихивала под Киру ноги и руки, пару раз спихивала его с кровати.
Полина сидела на коленях перед изрисованной стеной и молила Лисофанже появиться. Глаза слипались. Сил не было. В голове звучал лишь голос Михеева: «Я не могу ответить взаимностью…».
Ее разбудила Глаша. Уже светало. Полина, свернувшись калачиком, лежала на диване. Она замерзла без одеяла. Глаза с трудом раскрылись.
Глаша с Кирой были уже одеты. В красный рюкзак они положили оставшуюся еду. Полина отдала им свои карманные деньги.
– Простите меня, – прошептала Полина, ежась от холода. – Я позвоню Кенту. Он поможет.
– Кент? – горько ухмыльнулся Кира. – Кент – это уже не Кент на жуке плавунце. Что он сделает? Сдаст нас обоих в детский дом?
– Хватит ныть! – отрезала Глаша. – Рано сдаетесь. Пока Полина во Франции, мы будем возвращать Лисофанже. Ясно вам обоим?
– А если не получится? – на этот раз не выдержал Кира. – Что будет, если не получится?!
В голосе Киры Полина впервые отчетливо услышала злость и отчаяние. Ей стало страшно за него, за неунывающего Киру.
– А если не получится, – спокойно и глубокомысленно ответила Глаша, – мы подумаем об этом тогда, когда не получится.