Мой муж Лев Толстой – Софья Толстая

– Доча, я вот это слово у тебя не понял, посмотри?

– Папа, это ты вообще-то мой дневник читаешь!

– И?

– Дневники пишутся не для того, чтобы их кто-то другой читал!

– Что за глупости. Так что это за слово?

(папа не я)Читать о Толстом очень интересно, но читать то, что пишет его жена, довольно скучно. Впервые сталкиваюсь с подобными записями, сделанными настолько закрытым человеком. И совсем не верится во все эти увещевания Софьи Толстой по поводу того, что удел жены гения – тапочки, градусники, слюнявчики. Даже как-то начинаешь верить, что в «Крейцеровой сонате» Толстой изобразил собственную предполагаемую семейную жизнь. В таком случае – не пожелаю никому подобного ада на земле. Местами Софья Толстая демонстрирует свой спокойный и обстоятельный разум, но он зашифрован самым тщательным образом. Возможно, над этим уже трудились авторы-издатели. Тот, кто проводит много времени рядом с гением, должен поневоле чему-то нахвататься от этого самого гения. Почему этого не произошло? Дело, вероятно, не в нежелании, не в женской глупости и даже не в 13 совместно нажитых детях. Лично мне трудно представить подобный станок для воспроизводства потомства, хотя у одной из моих бабушек было 9 детей. Несмотря на то, что Софья Толстая всячески пытается доказать обратное – постоянно пишет о единой системе ценностей с Львом Толстым, создается впечатление, что все это видимая часть айсберга, предназначенная для посторонних глаз.Понятно, что отношения формировались предыдущие 30 лет, ибо мы видим только дневниковые записи последних лет совместной жизни, но причин для конфликтов найти самостоятельно невозможно. Вывод может быть только один – Лев Толстой и его жена раздражали друг друга сами по себе. То, что мы и наблюдали в «Крейцеровой сонате». Очевиден тот факт, что жена кроет мужа по полной где-то за пределами дневника и даже больше, принимая во внимание ее возраст, статус матери-бабушки и графини. По шкале тупой абсурдности взаимные обвинения производят впечатление даже на людей, которые видели всякое. На фоне этого обвинение в убийстве Кеннеди ничто. Но все же некая грязнейшая часть так и осталась за кулисами, табу существовало и это можно поставить в заслугу исключительно Софье Андреевне, ибо Лев Николаевич с удовольствием вытащил бы это вонючее белье на свет божий. В отношении читателей он был бы совершенно прав, ибо их именно это и интересует. Правда, в данном случае сделал бы он это совсем не из-за заботы о нас. Проблемы автора дневника сводятся в основном к тому – куда сходить, чем занять вечерок – оно и понятно. Тем не менее Толстой упоминается очень часто, что говорит о многом. Переписывая труды мужа, Софья Толстая не только принципиально не согласна с его мировоззрением, такое ощущение, что она часто, как, впрочем, и сам Лев Николаевич, всерьез мужа не воспринимает. Тем не менее, именно все это парадоксальным образом повлияло на творчество Толстого. Постоянные конфликты не сделали Толстого счастливым, а всего лишь сделали из него гения. Жена гения – тяжкий крест и в данном случае он реально неподъемный. В итоге – в выигрыше мы, читатели, чего не скажешь о Толстом-муже и Толстой-жене. Надеюсь, что сейчас им обоим хорошо.

Очень тяжелая книга о непростой жизни женщины – спутницы гения. Талантливый, великий писатель, известный проповедник, учитель для своих последователей, поклонников его творчества, сторонник непротивления злу и насилию, в быту, в семейной жизни был сложным и противоречивым человеком. И Софья Андреевна, его супруга, прожившая с ним более сорока лет, честно рассказывает о его непростом характере и об их странных семейных отношениях в своем дневнике. Оттого книга получилась такой интимно-личной, местами душераздирающей (женщина потеряла своего младшего сына, которому было всего семь лет, а муж упрекает ее в это трагическое время за легкомысленность), напряженной (нельзя не посочувствовать бедной женщине, которая всеми силами старается угодить своему мужу, отказывается от друзей, которые не нравятся Льву Николаевичу, от увлечений, которые хоть немного делают радостнее ее жизнь после смерти Ванечки, портит зрение, без конца переписывая его рукописи книг и наброски его статей, занимается всеми хозяйственными делами, например, судебной тяжбой с соседями, которые пытаются отобрать у них кусок земли, заботится о детях, которыми Лев Николаевич совершенно не интересуется. И за все это она получает в ответ холодное равнодушие. Она ждет дружеского участия от мужа, но, видимо, напрасно…)Книга какая-то чересчур откровенная (дневник ведь изначально не предназначен для широкой печати), может быть, даже страшная – сорок лет терпеть такое равнодушно-снисходительное отношение мужа, отказаться ради него от всего, от всех своих устремлений, до самозабвения служить ему и не дождаться даже ласкового слова…Видимо, такова расплата за жизнь с гением…5 баллов из пяти.

Женщины в судьбах великих писателей – просто сказка. У Достоевского это страшная сказка со счастливым концом: от злой ведьмы (Суслова) до волшебной помощницы (Анна Григорьевна). У Толстого – ровно наоборот. Причём в одном лице… Жаль Софью Андреевну, которая вместо библейской полноты жизни ощутила горечь и опустошение, жаль великого Льва. Старик, вынужденный бежать из дома – это страшно. Не получается принять ничью сторону. Потому снова и снова возвращаешься к ним обоим, к их трагедии – через мемуары, письма, дневники. В этой книге собраны дневники последних лет, где Софья Андреевна без конца говорит о своем несчастье. Перевернув последнюю страницу, захотелось прочитать дневники ее молодости, где она счастлива – хотя бы как противоядие. Вместе с тем даже в эти годы Софья Андреевна – энергичная женщина, полная жизни, это не загнанная лошадь, тянущая на себе домашнее хозяйство: она ходит в театры и на концерты, катается на коньках, берет уроки музыки. Находит время для саморазвития – вполне современный портрет. Почему ее перестало удовлетворять то, что раньше так радовало и было предметом гордости – служение семье, детям и мужу? То, чего другой женщине 19 века с избытком хватило бы для счастья? Откуда взялось это ощущение, что всё пошло прахом и обесценилось – все усилия, жертвы? Может, вообще служение – ловушка? И «вспомогательная» роль отняла у нее ее собственную? А достойно ли потом за это служение взыскивать, превращая жизнь других в ад? Как точно определить, сколько души и жизни отдавать другим, а сколько оставлять себе, чтобы потом не было мучительно больно? Или с возрастом банально вырабатывается меньше дофамина, и тут ничего не поделаешь? Много вопросов…«Меня мои домашние всегда умеют сделать без вины виноватой, если я, как делала всю жизнь, не рабски служу и покоряюсь всем требованиям семьи, а изберу какой-нибудь свой путь, как теперь избрала занятие музыкой».«И никто не поймет, что когда я жива, занимаюсь искусством, увлекаюсь музыкой, книгой, людьми, – тогда мой муж несчастлив, тревожен и сердит. Когда же я, как теперь, шью ему блузы, переписываю и тихо, грустно завядаю – он спокоен и счастлив, даже весел». «Я тоже жила долго этой простой, без рассуждений и критики – любовью. Мне жаль, что я прозрела и разочаровалась во многом. Лучше я бы осталась слепа и глупо-любяща до конца моей жизни. То, что я старалась принимать от мужа за любовь, – была чувственность, которая то падала, обращаясь в суровую, брюзгливую строгость, то поднималась с требованиями, ревностью, но и нежностью. Теперь мне хотелось бы тихой, доброй дружбы; хотелось бы путешествия с тихим, ласковым другом, участия, спокойствия…»«Сегодня наша Таня и Маруся Маклакова пересматривали фотографии разных мужчин и переговаривались, за кого бы они пошли замуж. Когда дошли до портрета Льва Николаевича – обе закричали: „Ни за что, ни за что!“ – Да, трудно очень жить под деспотизмом вообще, а под ревнивым – ужасно!» «Гению надо создать мирную, веселую, удобную обстановку, гения надо накормить, умыть, одеть, надо переписать его произведения бессчетное число раз, надо его любить, не дать поводов к ревности, чтоб он был спокоен, надо вскормить и воспитать бесчисленных детей, которых гений родит, но с которыми ему возиться и скучно и нет времени, так как ему надо общаться с Эпиктетами, Сократами, Буддами и т. п. и надо самому стремиться быть ими. И когда близкие домашнего очага, отдав молодость, силы, красоту – все на служение этих гениев, тогда им упрекают, что они не довольно понимали гениев, а сами гении и спасибо никогда не скажут, что им принесли в жертву не только свою молодую, чистую жизнь материальную, но атрофировали и все душевные и умственные способности, которые не могли ни развиваться, ни питаться за неимением досуга, спокойствия и сил».