Софья Бекас
Молитва козодоя
– Ну что? Дал тебе Бог учителя? – спросил с искренним интересом козодой, и опять его посетила стыдная мысль: ему вдруг стало очень приятно, что его дупло находилось порядком выше, чем мог бы дотянуться человек.
– Дал… – с каким-то страшным, поистине звериным оскалом прохрипел он, цепляясь рукой за нижнюю ветку. Козодой пугливо отодвинулся от края дупла. – Самого лучшего дал… На всём белом свете не найти такого же другого… – человек хищно облизнулся, и козодой с удивлением подумал, что никогда ещё не видел кого-то, настолько похожего на волка. – Спасибо тебе… – судорожно зашептал человек, нервно сглатывая. – Спасибо…
– Я рад за тебя, – постарался улыбнуться козодой. Ветер пробежался по кронам, зашумел сырыми тяжёлыми листьями и влажными чёрными ветвями и бросил человеку на лицо его угольно-чёрные от воды пряди.
– Я его предал, – почти прошептал сквозь стиснутые зубы человек и, вскинув голову, посмотрел на козодоя безумным, дрожащим взглядом. – Только что, там, в саду… Завтра его уже не будет с нами, и я – слышишь, я! – этому причина…
Некоторое время козодой молчал: он не знал, что сказать.
– Нет, – тихо произнёс он наконец и медленно покачал головой. – Ты не причина. Ты следствие. Но зачем ты это сделал?
Человек не ответил, только опустил взгляд и прислонился лбом к коре дуба.
– Не знаю, – выдохнул он. – Но кто, если не я? Разве не нашёлся бы кто-нибудь другой, который сделал бы то же самое?
– Почём ты знаешь? – спросил козодой. – Может, если бы не ты, никто бы этого не сделал.
– Если бы не я, завтра бы не настало – таким, каким оно будет, во всяком случае. Нет-нет, нашёлся, обязательно нашёлся бы какой-нибудь гад, который продал бы его за копейки…
Человек развернулся спиной к дубу, облокотился на ствол, медленно сполз на землю и обхватил голову руками.
– Так всё-таки, – подал голос козодой. – Почему ты это сделал?
– Потому что я низкий и подлый человек, – хрипло ответил он, убирая с лица прилипшие пряди. Над ними в тёмном небе взорвался гром.
– Но ведь… – козодой запнулся, подбирая слова. – Но ведь ты не просто так пошёл и… М…
– Именно так я и сделал, – с мрачной гордостью сказал человек и усмехнулся. – Мне предложили деньги. Копейки, в сущности.
– И ты согласился?
Человек медленно кивнул. Помолчали.
– И что же ты купил на эти деньги? – робко поинтересовался козодой. Человек пожал плечами.
– Ничего. Вот они, лежат за пазухой, – человек похлопал себя по груди, и что-то глухо зазвенело у него под одеждой.
– Ты говорил, что искал меня, – напомнил козодой. – Зачем?
Человек поднял голову и посмотрел снизу вверх на козодоя, поблёскивая иногда глазами в темноте предрассветного часа.
– Помолись за меня, – хрипло попросил он, не сводя взгляда с козодоя. – Помолись, как в прошлый раз. Меня не простят ни родители, ни дети, ни их внуки рода людского, и именем моим будут нарекать каждого предателя, какой только родится на этой земле, но, если ты помолишься, если только ты помолишься за мою душу, может быть, у Бога найдётся минутка простить меня.
Козодой помолчал в задумчивости. Он решался.
– Я заплачу тебе, – с мольбой в голосе сказал человек.
– На что мне твои деньги?
– Всё равно. Возьми, – человек дрожащими пальцами вынул из складок своей одежды нечто звенящее, встал, но, не придумав, куда его деть, положил на развилку ветвей. – Ты спросил, почему я это сделал? Потому что глупый я человек, глупый, подлый и жадный, но ты пойми, так должно было случиться.
– Не понимаю, – ответил козодой.
– Не понимаешь – потом поймёшь, – с досадой отмахнулся человек и развернулся, чтобы уйти. – Но ты помолись за меня. Прошу.
Человек ушёл в ночь, туда же, откуда пришёл, и козодой остался один вместе с весенней грозой, старым потёртым кошельком и просьбой помолиться за убийцу и предателя. «Жадный, говоришь? – подумал козодой, с необъяснимым отвращением поглядывая на грязные жалкие копейки, за которые был продан безвинный человек. – Нет… Какой угодно, но не жадный. Жадный так просто со своим добром не прощается». Козодой бесшумно взмахнул крыльями, легко подхватил свёрток с деньгами, полетел в ближайшую деревню и отдал первым попавшимся голодным детям.
Вернувшись к себе в дупло, козодой с досадой отметил, что весь сон с него как рукой сняло: он всерьёз задумался, не будет ли наглостью просить Бога простить того, кто, может быть, этого вовсе не заслуживает – а козодой не мог ручаться за искренность этого человека. С другой стороны, не выполнить его просьбу Бог всегда успеет, да и он умный, Бог-то, и ему с неба всё видно лучше, чем ему с земли. Козодой устало вздохнул, зевнул, зажмурив большие масляные глаза, поёжился от ещё холодного дыхания ветра – даром, что была уже поздняя весна – и принялся молиться.
Козодой думал, что больше уже не увидит этого человека, или хотя бы пройдёт ещё не один год, прежде чем они снова встретятся, но он пришёл к козодою на следующую же ночь, на удивление тихую и спокойную. Перед этим, правда, был день, но его козодой не застал: он спал крепким сном, долгожданным и заслуженным после насыщенной ночи и не менее насыщенного утра.
Он только-только закончил молиться за убийцу и предателя. Небо стало совсем светлым, солнце уже показало своё белое лицо, и козодой с неудовольствием отметил, что он припозднился: обычно в это время он давно уже спал и видел десятый сон, и ему оставалось только надеяться, что это было не зря. Козодой повернулся спиной к солнцу, устроился поудобнее, закрыл глаза и тут же провалился в сон, настолько он был уставшим.
