Софья Агеева
Проклятие Достоевского
– Хэллоуин в городе, – отрезала Матвеевна, – а в деревне уже все десятый сон видят. И врать мне не нужно. Танька днем прибегала, как узнала, что я никуда не еду, так про вас и доложила. Еще торговалась опять, мол, она меня предупредит, а ей в благодарность мужа богатого наворожу. Никак не уймется непутевая девка!
– Да шутка это была, теть Тонь, розыгрыш! А за беспокойство извиняемся, ну и… до свидания. Мы пойдем… того, на боковую! – и Сема дернул Мишу за рукав куртки.
– А ну-ка, стоять! – в голосе Антонины Матвеевны неожиданно прорезались командирские нотки.
Но Мишка и без окрика будто к земле прирос. Известие о Танькиной подставе оглушило его похлеще взрыва гранаты.
– Сперва проклятие, – недобро ухмыльнулась знахарка. – Итак, слушайте мой приговор! Тебе, Семен, быть фермером. Хозяйство большое заведешь, деревенским работу предоставишь. А ты, Михаил, – улыбка женщины сделалась саркастической, – романы писать начнешь. Возможно, даже прославишься, но здесь от тебя все зависит.
– Да разве это проклятие? – удивился Семка.
– А как в хомут впряжешься, так и прочувствуешь. И вкалывать тебе придется до седьмого пота да кровавых мозолей, помяни мое слово. А теперь ступайте, мне тоже в постель пора, – Матвеевна зевнула, прикрыв рот ладонью.
Семен без возражений потащил друга назад, к забору.
– Калитка не заперта, – ехидно подсказала ведьма.
И Семка вильнул вправо, а Мишка – за ним, точно привязанный. Все его мысли вертелись вокруг Танюхиного предательства, остальное прошло где-то по краю сознания.
А в понедельник пришла повестка из военкомата. Быстро они – Мишке восемнадцать исполнилось только в начале октября. Вообще-то, он в армию не особенно рвался, но тут даже обрадовался. Там и про Таньку забыть легче, и про вылазку эту нелепую…
После дембеля мать встретила Мишку чин чинарем, стол накрыла, соседей позвала, родню дальнюю. Но ощущалась в ней какая-то напряженность, словно расстроена чем-то, а показывать не хочет. И лишь на следующее утро родительница огорошила сына:
– Папа твой умер. Заболел давно, а по весне совсем плох стал. Три месяца уж, как похоронили. С женой они в разводе, детишек не нажили… так что квартиру в Москве Юра тебе оставил.
Мишка от удивления даже присвистнул, но совершенно не огорчился. А чего переживать? В графе отец у него стоял прочерк. Бабушка рассказывала про столичного студента-мажора, который ее дочке по молодости голову задурил и слинял. А когда о ребенке узнал, прислал денег на аборт – откупился, гаденыш. Но перевод на почте мамка забрала: в девяностые не до гордости было…