София Оуингресс
Забытый берег Эрбфорда

–Вы правда не вздумаете болтать о том, что я вам скажу? – мой тон был мягким, но глаза давали понять, что отрицательного ответа я не потерплю. Мужчина прикрыл глаза и слегка кивнул. Безрассудно было выдавать ему то, о чем я молчала даже матери, но в одном доктор был прав- тягостные мысли роились в моей голове, точно трупные черви, постепенно поедая все иные размышления- теплые, душевные, нежные. Не имея выхода, они угрожали поглотить меня полностью, не оставив и крупицы человеческой личности. Наблюдать в отражении чужое страшное лицо, ощущать чужие холодные прикосновения от собственных рук, слышать чужие голоса внутри своей головы – это была пытка, с которой мое изможденное тело и душа больше не могли мириться. К тому же, спокойствие, обходительность и холодный ум доктора и впрямь вызывали уважение, коих я не испытывала прежде к людям его ремесла.

– Это произошло полтора года назад, в Харбор-Вью, куда я, стараниями родителей, поступила на учебу, – мой голос зазвучал несмело, будто спрашивал разрешения продолжать говорить. Доктор оживился и взглянул на меня с нескрываемым интересом.

Осень 1973 г. Академия для девушек Харбор-Вью.

Отец упоенно потирал пальцами тонкий кожаный руль нашей новенькой Шевроле. Его бизнес по продаже автомобилей был на пике своего триумфа. Несмотря на кризис, пошатнувший рынок в начале года, он смог удачно вложиться в японское предприятие и стал одним из его акционеров. Наша семья никогда не была обеспеченнее, чем в тот момент. Отец всегда был бережлив, но не слишком предприимчив. С легкой руки матери, которая с самого открытия фирмы работала в ней секретаршей и бухгалтером, отец перестал перебиваться случайными заработками и, наконец, исполнил давнюю мечту- стал влиятельным предпринимателем. Она, подавая утренний чай и свежие газеты, каждодневно справлялась о состоянии дел в конторе, невзначай подбрасывая новые идеи, куда можно инвестировать капитал. Вечерами, когда мы собирались семьей на ужин, после молитвы отец, с сияющими от гордости глазами, делился концепциями по расширению бизнеса, а мать, лучезарно улыбаясь, брала его руку и со всей нежностью в голосе говорила: «Дорогой, я восхищаюсь твоим пытливым умом! Непостижимо, как тебе только приходит все это в голову!» Отец, должно быть, всю жизнь мнил себя непризнанным гением. В глубине души я посмеивалась над его показной уверенностью, но вместе с тем недоумевала, отчего матери доставляет удовольствие стоять за спиной неумелого капитана, когда она с легкостью могла взять штурвал в свои руки. Однако, я не лезла в ход событий, чинить паровоз, который исправно везет семью прямо в золотые шахты казалось гиблым делом.

В салоне машины витал технический запах из смеси резины, кожи, древесных ноток и пластика. Мы остановились на подъездной дорожке около двухэтажного кирпичного здания академии, на крыше которого возвышался поблескивающий золотым свечением массивный колокол. Я была измотана долгой поездкой, перелет занял бы куда меньше времени, но отец изъявил желание обкатать свою новую «ласточку», да и мать никогда бы не отпустила меня одну на самолет. Процесс регистрации, заселения и короткой экскурсии по зданию прошел без особого впечатления- я отметила только огромный сад за академией, дорожки которого уводили прямиком в лесной массив, раскинувшийся до самых холмов. Природа в этих местах была действительно потрясающей всякое воображение. Пока отец переносил из машины вещи в выделенную мне комнату, мама тихо подошла ко мне, нежно обхватила за плечи и посмотрела прямо в глаза. Я заметила, как по её щекам обильно стекали прозрачные слезы.

–Иногда мне чудится, что ты была рождена для того, чтобы оказаться здесь. Помни, какую огромную работу проделали мы с твоим отцом и ты сама, – она вдруг задумалась, изредка приглушенно всхлипывая, а затем легко провела пальцами по моим волосам, -ты станешь первой из семьи, кто поступит в колледж. Престижный колледж. Мы все тобой очень гордимся.

Родители собирались остаться на ночь в Элкхорне- небольшом городе в паре миль от академии, если ехать по лесной дороге- а утром возвращаться в Берлингтон. Прощание было душераздирающим- мама все плакала и не могла отпустить моих рук. Отец явно мечтал поскорее добраться до мотеля, потому успокаивал встревоженную жену, как мог. Я широко улыбалась и, подняв высоко руку, махала ей изо всех сил, пока машина, наконец, не скрылась за воротами. В следующий раз мы должны были встретиться на День Благодарения.

Мама была права, я проделала огромную работу- весь прошлый год пролетел за подготовкой к вступительным экзаменам, собиранием характеристик от бывших преподавателей и списков оценок за последние несколько лет. Лето превратилось в бесконечную череду собеседований и тестирований, пока мою кандидатуру, наконец, не утвердили. Выбиться в бюджетники не удалось- эти места предоставляли лишь выдающимся талантам, а я, помимо отличных оценок, не выделялась ни музыкальными, ни спортивными, ни художественными достижениями. Однако, отчаиваться было рано, впереди ждало целых три года обучения, у меня оставался шанс найти свою нишу и получить стипендию для колледжа.

Тем же вечером я вышла в сад, устроилась на скамье под цветущими каштанами и принялась листать учебники по философии, тригонометрии, мировой истории, которые накануне забрала из библиотеки. В моей прежней школе и близко не было тех дисциплин, что предстояло изучить за семестр здесь, но мой разум был рассредоточен. Подготовка к поступлению настолько измотала нервы, что сил на само обучение почти не осталось, но я не могла подвести ни себя, ни своих дорогих родителей. Мой взгляд на секунду оторвался от книг- перед глазами расстилалось огромное зеленое полотно сада и поля за ним, солнце плавно опускалось за возвышающиеся над лесом холмы, каменистые дорожки окрасились оранжевым от его теплого закатного света. Внезапно за спиной раздалось быстрое постукивание каблучков о гранит тропинки, я обернулась- ко мне приближалась невысокая девушка с выжженными от аммиачной краски белыми волосами. Когда она подошла к скамье я смогла всецело её разглядеть: за черными, как смоль широкими стрелками почти не было видно век, однако они подчеркивали по-кошачьи сверкающие темно-зеленые глаза, пухлые губы незнакомки приоткрылись, будто она хотела что-то сказать, я отметила её без единой неровности кожу и округлые щеки, которые особенно выделялись, когда она приподнимала уголки рта. Создавалось ощущение, что за дерзким образом скрывалось совершенно детское лицо.

–Я заметила тебя с крыльца школы, – девушка обернулась и указала длинным ногтем на здание академии, – тебе не выдали форму? У нас не принято расхаживать в чем попало по территории. Ты новенькая? Мы, по-моему, не знакомы? Дебора Картер.

Я коротко кивнула, не зная, на какой вопрос ответить первым и стоит ли вообще отвечать. Девушка говорила так громко и оживленно, что у меня зазвенело в ушах.

–Аманда Брайтон. Едва ли вот это, – я нарочито пренебрежительно обвела пальцем свое лицо, намекая на её вычурный макияж, – более приемлемо, чем мое повседневное платье.

Назойливая девица начинала меня раздражать.

–Я только с репетиции, мы готовим номер для завтрашней церемонии открытия начала семестра. Я танцовщица, – девушка поправила юбку и опустилась на скамью рядом со мной, – не обижайся. Это не проблема, пока тебя вижу лишь я, а не миссис Карпентер. Да ты и правда новенькая! Какой год? У тебя такие длинные волосы, ты что никогда их не стригла?

Дебора аккуратно взяла рукой прядь и принялась с восхищением её изучать. Меня потрясло, как резко она переключалась с темы на тему, невозможно уместить такой поток мыслей в одной голове. Я резким движением выдернула волосы из её пальцев и закинула их за спину. Больше всего возмущала наглость и чересчур беззастенчивое поведение девушки.

–Второй, год второй, – я постаралась сохранить в словах все самообладание, но вышло лишь процедить их сквозь зубы, – нет, не стригла. Мама говорит- сила женщины в её волосах.

Мои плечи невольно вздрогнули, когда уши пронзил звонкий заливистый смех девушки.

–Ничего глупее не слышала, – Дебора опустила руку мне на плечо, продолжая безудержно смеяться, пока, наконец, не смогла успокоиться, – я уже выпускница, но не переживай, ты всегда можешь обратиться ко мне, если возникнут трудности.

Девушка на минуту задумалась, устремив взгляд вглубь сада.

–Хочешь кое-что покажу? Пошли.

Я не успела возразить, прежде чем Дебора крепкой хваткой тонких пальцев схватила мою руку и потащила за собой. Начинало смеркаться, мы пробирались практически в полной темноте под кронами раскинувшихся баттернатов, мимо разросшейся тсуги, разносящей хвойный аромат по всему саду, чьи густые лапы норовили зацепиться за подол моего платья, пока не вышли к небольшому фонтану. Я заметила две статуи ангелов, слева и справа от него. Дебора опустилась на парапет, порылась в карманах пиджака и извлекла пачку сигарет темно-рубинового цвета.

–Будешь? – она протянула одну мне. Я повертела её в руках, на фильтре вырисовывалась золотистая надпись «Палл Малл», – если захочешь, парни из Норт-Вью достанут еще пачку. Могу их попросить.

Я протянула предложенную сигарету обратно Деборе и поинтересовалась, о чем она говорит. Девушка простодушно засмеялась.

–Ну ты и темная! Норт-Вью – это та же академия, что и Харбор-Вью, но для парней, – она неспешно затянулась, в воздухе повис сладковатый запах табака, – считай это просто одним из корпусов- по воскресеньям мы все ходим в одну церковь. И многие игры проводятся совместно. До неё где-то полмили отсюда по лесу. Как-нибудь сходим, познакомлю тебя со студентами.

Перспектива идти через лес на встречу с кучкой парней меня совсем не привлекла, но я решила промолчать и отказаться позже, когда дело дойдет до реального предложения. Между тем, моя собеседница и не думала прекращать монолог.

–Я обычно тоже не курю- сегодня был сумбурный день. Хочешь секрет? Когда родители притащили меня в Харбор-Вью, первой мыслью было- сбежать. Мы жили в квартирке на две семьи в Нью-Бере, рядом с железной дорогой. Оживленный многоликий мегаполис! Жилье наше, конечно, было не в элитном районе, но и не в гетто. Мы с соседской девчонкой- она на два года младше- выбирались по ночам из нашего квартала и шли гулять по городу. Ты когда-нибудь пробиралась тайком в кабаре послушать, как поет Стив Росс? Да ты не видела жизни! У нас, конечно, были поддельные документы, но мама давала ровно доллар в неделю на расходы. Этого не хватило бы и на одну ночь приключений, поэтому я шла со смятой купюрой к парню, который торговал сигаретами на углу Трименн Стрит. Конечно, нас частенько ловила охрана и вышвыривала вон с шоу- моя спутница совсем не походила на совершеннолетнюю девушку из высшего света. Тогда мы отправлялись по ближайшим клубам, куда удавалось войти. Чего там только не происходило! Часто после вечеринок подруга тащила меня на открытые крыши, наблюдать за рассветом, который отражался в огромных окнах бежевых, залитых светом утреннего солнца, небоскребов. Моим излюбленным местом был книжный магазин для взрослых на 43-й улице, я натаскала оттуда столько литературы, что можно собрать второй том «Школы Разврата». Представляешь, я смогла привезти несколько книг в академию, спрятала их по разным полкам в школьной библиотеке. Обязательно одолжу тебе почитать!

Дебора притихла на минуту, потушила докуренную сигарету о бортик фонтана и со словами: «Мы тут не мусорим», сунула бычок в пачку. Удушающий запах табака, к моему счастью, перестал беспощадно резать чувствительные носовые рецепторы, но уши оставались во власти болтливой девушки.

–Моя отец трудился грузчиком в порту, – Дебора продолжила, но её голос звучал нетвердо и глухо, словно исходил от бестелесной сущности, – пока не погиб. Несчастный случай во время смены. Худший день. Через два года мама вышла замуж за Грегора. Отец был бесхитростным, обладал живым характером и чрезмерным прямодушием, он мог меня развеселить или отвлечь от серой повседневности. Грегор лукавый и пронырливый, трудолюбивый, как писаки желтых газетенок. Может потому и стал воротилой, он крупнейший агропоставщик в штате. После свадьбы Грегор забрал нас с мамой в квартиру, находившуюся почти в самом центре Нью-Бера, а затем пристроил меня в Харбор-Вью. Он сам окончил Норт-Вью и решил, что для меня нет лучше места для учебы, чем школа в захолустье среди леса и холмов. После шумного, пестрящего красками города сельская местность с её бесконечной зеленостью, насекомыми на пахучих цветах и приглушенностью звуков кажется однообразной, смертельно тоскливой. Куда ни посмотри- неизменно уткнешься взглядом в дерево, возвышенность или безошибочно вперишься глазами в небо. И девушки здесь сплошь чопорные аристократки, с моральными принципами незыблемыми, как мраморная статуя Давида. Секрет в том, что они притворяются- большинство этих девиц отъявленные трусихи, оттого двуличные и подлые. Они боятся, что кто-то пошатнет их авторитет и займет отсиженное ими за годы место в списке стипендиаток. Дам тебе совет- если задумала выйти за рамки приличественных правил, будь готова сделать все идеально с первого раза, потому как второго не будет. Даже к самому скверному обществу можно приспособиться, если понимать, по каким законам оно живет. Не понимаешь- не высовывайся. Здесь каждый сам за себя, а инициатива, как известно наказуема, Аманда Брайтон.

Дебора, игриво смеясь, легонько щелкнула меня по носу, так, словно мы были старыми подругами. Этот небрежный жест вызвал внутри саднящее чувство раздражения.

–Ты говоришь так, будто знаешь меня до крупиц – это неуместно.

–Тебе бы меня благодарить! – Дебора с досадой взмахнула руками, было видно, как сильно её задела моя холодность, – я видела девушек, как ты, преисполненных надеждами, напыщенных, как гусыни, твердо уверенных в своей гениальности. У этих особ с треском ломались позвонки, вместе с тем, как улетучивалась вся претенциозность после месяца, проведенного в Харбор-Вью. Я прибыла сюда без каких-либо высокопарных ожиданий, по принуждению. Но не ты, я же вижу. Оставь блаженные грезы в родительском доме, откуда бы ты не была.

Я поднялась с парапета, на котором сидела весь разговор и, бросив на девушку презрительный взгляд, устремилась через разросшиеся кусты обратно в сад. Дебора нагнала меня уже почти у входа в академию и, резво схватив за локоть, потащила к дальнему окну здания.

– Сейчас слишком поздно, мы не сможем войти в главные двери. Прости, я не хотела тебя напугать, – казалось, девушка говорила искренне, – завтра покажу тебе иную сторону Харбор-Вью, считай это погружением во внутреннюю кухню здешних мест.

Дебора трижды постучала костяшками пальцев о раму, после чего окно со скрипом распахнулось. Это оказалась комната старших студенток. Девушки помогли нам забраться внутрь, и поинтересовались, что потянуло нас на прогулку среди ночи. Я и сама хотела понять причину своего безрассудного решения бродить по саду после отбоя, ведя беседы с сомнительной особой, но разумного ответа не нашлось.

Время приближалось к полуночи, когда я, крадучись по коридору, наконец, добралась до спальни. Завтрашний день должен был стать открытием учебного семестра, следовало выспаться, но беспорядочные тревожные мысли срывали пелену сна. Я проворочалась в постели ни меньше получаса, пока усталость, наконец, не взяла свое.

Глава 6

Это утро выдалось солнечным- яркие теплые лучи, проникнув сквозь занавески, упали на закрытые веки слепящим светом. Я, не открывая глаз, поморщилась и собралась было отвернуть лицо от окна, как вдруг мои уши отчетливо различили в утренней тишине женский сдавленный плач. Создавалось ощущение, что горюющая отчаянно старалась подавить слезы и надрывные всхлипы, то и дело вырывающиеся из её горла, но не могла побороть рефлекторный позыв. Она звучала как ребенок, уже успокоенный матерью после затяжной истерики, но продолжающий похныкивать и подергивать плечами раз в пару минут. Я приподнялась на локтях и увидела перед собой тощую, длинную, как палка из-под огородного пугала, девушку, сидящую на соседней кровати. Она подняла на меня опухшее от слез раскрасневшееся лицо, её темные до плеч волосы в крупных локонах местами прилипли к худым впалым щекам, а взгляд выражал смесь безумия, жгучей тоски и трагичной безысходности.

–Почему ты плачешь?

Незнакомка, словно испугавшись моего голоса, нервно подскочила, схватила сумку, которая на фоне её худого тела выглядела непомерно огромной, и выбежала за дверь. Если она продолжит отмалчиваться и, завидев меня, моментально покидать комнату, то мы точно уживемся- подумалось мне.

Ближе к семи коридоры академии наполнились десятками мелодичных, звонких, возбужденных голосов- студентки, одетые в парадную форму, спешно направлялись в левое крыло здания, туда, где находился зеркальный зал. Поражало, как при такой торопливости, девушки сохраняли дистанцию и не образовывали давку. Толпа, двигаясь по узким проходам и коридорам к месту церемонии, походила на единый механизм, где каждый винт находился на своем месте, а каждая шестеренка выполняла строго отведенную ей функцию. Я же то и дело натыкалась на чью-нибудь спину и наступала кому-нибудь на пятку в лакированной туфле.

Зеркальный зал представлял собой огромную округлую комнату, стены которой соединяясь под потолком, плавно переходили в куполообразный свод. По обеим сторонам, в освещенных нишах висели картины, я уловила взглядом полотна с яркими портретами женщин, вероятно кисти Мэри Кэссетт, мрачные живые пейзажи Томаса Коула, и заметила несколько работ экспрессионистов, но не смогла определить, чьего авторства. Высокий потолок комнаты украшала выцветшая от времени фреска, изображающая битву небесного воинства с острокрылыми людьми, походящими на демонов, с копьями в руках. Я, подняв голову, с интересом всмотрелась в написанное- с одного края изображение сияло ангельским светом, с другого зияло чернотой, но ближе к середине, вместе с тем, как в сражении смешивались человекообразные божества, так смешивались и цвета, плавно переходя в полутона с преобладанием то темных, то светлых оттенков. Определить, кто выйдет победителем из схватки было никак не возможно.

К моему удивлению, зеркал в зале было совсем немного, их начищенные рамы благородно блестели золотом в свете мягкого утреннего солнца, но стекло затерлось, потускнело и прибрело землистый оттенок.

–По-моему религия устарела. Кому нужен Бог, когда существует мораль и здравый смысл? – я невольно вздрогнула, когда до ушей донесся тихий женский голос. Слева от меня сидела утренняя беглянка. Выглядела девушка куда лучше, чем несколько часов назад, её надменно-задумчивый вид ничем не выдавал недавнего состояния тоски и отрешенности. Темного, почти черного, цвета глаза были сухими, со следами свежей туши на густых коротких ресницах. На лице девушки читалась невообразимая скука, даже округлые вскинутые брови и широкие тонкие губы в жалком подобии полуулыбки не придавали ему особых эмоций. Она обернулась ко мне и коротко представилась, – Сара Кларк.

До конца церемонии мы не проронили больше ни слова. После девушка поспешила одной из первых покинуть зал, но я нагнала её в дверях- не лишним было узнать, с кем мне предстояло прожить вместе целый год. Мы расположились на одной из деревянных скамеек в нише коридора, студентки сновали туда-сюда, их звонкие голоса сливались в беспорядочный шум, но Сара, казалось, не замечала этого гула. Девушка, как и я, оказалась новой студенткой Харбор-Вью. Она рассказывала о прежней школе, которая подобно нашей академии была католической. В иных заведениях девушка никогда не училась- её отец был священником и мало доверял светскому образованию. Сара, в свою очередь, мало доверяла отеческому взгляду на жизнь.

–Смотри, – девушка вынула из сумки смятый конверт и протянула мне. Я нерешительно открыла его, развернула бумагу и прочла несколько первых абзацев письма- оно было наполнено безутешной печалью и трепетным беспокойством, по всему тексту красной нитью тянулся вопрос: «Когда ты вернешься ко мне?»

–Его отдал мне мой парень в день отъезда, – Сара продолжила говорить, пока я с интересом изучала написанное, – отец отправил меня подальше, когда узнал, что мы влюблены. Разве есть что-то плохое в том, чтобы кого-то любить?

Девушка пристально всмотрелась в мое лицо, будто ища в нем ответ на вопрос, но я лишь смутилась и неопределенно пожала плечами.

–Нет. Может твой отец всего лишь хотел, чтобы ты не забросила учебу? Или чтобы тебя не тревожили лишние мысли по поводу, – я нервно облизнула нижнюю губу, силясь найти подходящее слово, – ваших взаимоотношений?

Сара с досадой выдохнула.

–Конечно, между нами бывают недомолвки, он старше и временами пытается меня поучать, – её уголки губ чуть дрогнули, а глаза заблестели чистым светом- видимо, в памяти всплыл его образ, – но я живу им, живу чувствами к нему. К чему мне обучаться высшим наукам, если в конечном итоге я останусь несчастна? Жизнь без любви- сплошная тьма.

Я на минуту задумалась над словами девушки. Мое существование определенно не было похоже на вечную ночь, скорее оно походило на тихую гавань в ясный день, куда изредка подмывало вонючую тину и вязкий ил. Но то несло течением из далекого холодного океана чужих мыслей- если не покидать гавань, то с отливом трясину уносило обратно в незнакомые мрачные воды, а ты оставался лежать на чистом теплом песке. Я постаралась разделить сладостную эмоцию с девушкой, но, покопавшись в сознании, ничего не обнаружила. Заливами в мою гавань не несло ни ароматных цветов, ни диковинных рыб, туда не слетались ни махаоны, ни бабочки-монархи. Это место было пристанищем безмятежности, но вместе с тем безбрежной пустоты. Я с ужасом осознала, что не имею никакого представления о том, что значит любить.

Я вложила письмо обратно в руку девушки. Она, помолчав, внезапно сменила тему и заговорила легким непринужденным тоном.

–Ты уже думала над факультативным предметом? Я выбрала чирлидинг, как самый популярный вид спорта, честно говоря- им занимается, наверное, треть студенток.

Жизнь в академии я распланировала на годы вперед, еще летом опробовав себя и пении, и в игре на фортепиано, и в спорте. Все, что касалось командной работы приводило мое сознание в неистовство- мириться с чужой безалаберностью, теряя состояние полного контроля над ситуацией, было мучительным бременем. Как известно, паршивая овца все стадо портит, а допустить подобного в Харбор-Вью было нельзя, потому я решительно отвергла идею участия в спортивных мероприятиях.

Вместе с тем, игра на инструментах не вызывала во мне ни трепета, ни увлеченности- музицировала я откровенно неохотно, бесстрастно и нескладно, а уроки сольфеджио и вовсе заставляли тело содрогаться от ужаса. Одна из именитых преподавательниц по вокалу во время репетиции а капеллы, остановила хор и, снисходительно глянув на меня, произнесла: «Мисс Брайтон, вы Флоренс Фостер во плоти! Столь же неотразимы, сколь бездарны». Её высказывание я сочла резонным, и вскоре вышла из труппы.

Лишь одно увлечение заставляло душу мерцать, подобно светлячкам тёмной ночью. Я страстно любила живопись. Это пылкое обожание цвета и формы пришло в жизнь жарким июньским вечером шестого дня рождения, когда я впервые вошла в Берлингстонский музей искусств. Картины скользили одна за другой мимо взгляда, пока перед глазами не предстала пара, танцующая в Буживале. Женщина, в морковного шляпе цвета, легко уложив руки на плечи мужчины, двигалась, подобно бабочке, пока за спиной влюбленных шло шумное застолье. Я, опешив, указала пальчиком на полотно и шепнула маме: «Посмотри, они танцуют». Мама, слегка кивнув, ответила: «Конечно, танцуют». Но она не поняла моего восхищения- я видела, как они танцуют. В стремительном порыве кружились лепестки сирени, дама энергично притоптывала ножкой в крохотной туфле, слышался звон стаканов, шум женских и мужских голосов, оживленная мелодия скрипки доносилась из-за деревьев. Я видела взгляд мужчины, походящего на Ван-Гога, хоть он и был скрыт соломенной шляпой. Помню, как за спинами шумной компании тянулась в левый угол звездная ночь, а затем я отвернулась- и все разом стихло.

У пустых полотен нет души, но она есть во мне, а значит можно подарить её часть чему-то неодушевлённому- так я решила, медленно удаляясь от веселящейся пары.

Эти обстоятельства не оставили никаких сомнений- в Харбор-Вью я отдамся своей страсти без остатка- буду писать картины, пока не иссякнет сама душа. Об этом я и сообщила своей новоиспеченной знакомой. По спокойному прежде лицу девушки пробежала тень, она лишь задумчиво хмыкнула в ответ на мои изречения. Её тонкие губы снисходительно растянулись в слащавой улыбке, а в глазах замерцал огонь плохо скрываемой зависти. Эта эмоция застала меня врасплох, я собиралась было узнать причину столь неясной реакции, но не успела- к нашей скамейке, подобно Торнадо Трех штатов, взявшись ниоткуда подлетела Дебора.

–Я с ног сбилась, пока искала тебя, – она порывисто вдохнула, поправила сбившиеся волосы, и, даже не взглянув на Сару, продолжила, – через пол часа после отбоя дождись стука в окно. Не вздумай надевать форму- нас сразу заметят. Проберемся через сад к северной стороне ограды, там есть пробоина в камнях, еще старшие студентки её сделали. Оттуда выйдем к лесу и по тропе доберемся до развилки на Элкхорн. Парни из Норт-Вью подъедут ровно в одиннадцать, так что придется поторопиться, – она на секунду замолчала, будто размышляя о чем-то, и вдруг почти умоляюще проговорила, – и прошу, никаких длинных юбок, нацепляешь колючек да и идти придется дольше.

Я перестала улавливать смысл слов Деборы в тот момент, когда подняла на неё взгляд- девушка выглядела совершенно не так, как в нашу первую встречу. Растрепанные жесткие волосы, торчавшие прежде по сторонам, были уложены в тугой пучок и обильно залиты лаком, так что ни единый волосок не выбивался из приглаженной прически. Глаза не были подведены толстыми стрелками, казалось, девушка лишь немного подкрутила ресницы. Я изумилась этой перемене еще в зеркальном зале, когда трупа студенток, одетых в белоснежные шелковые платья, плавно выплыла на сцену после вступительной речи миссис Карпентер. В центре, скользя на вытянутых носках, грациозно, и вместе с тем величественно, двигалась Дебора. Её лицо было расслабленно-серьезным, она не издавала ни звука, но я отчетливо улавливала каждое слово и эмоцию танца- она говорила телом. Вначале повествование шло неспешно- девушки, словно лебеди, плывущие по прозрачной глади воды, плавно скользили по блестящей паркетной сцене. Затем, одна за другой, вытянули напряженные до самых кончиков пальцев руки и устремились вниз, их гибкие спины элегантно выгнулись, образовав четкий полукруг. Каждая мышца моего тела невольно напряглась, я ощутила, как глухая боль окутала плечи и устремилась ниже по спине. Девушки изображали пронзительно болезненную сцену, казалось, в этот момент вся тяжесть мира разом обрушилась на их тела, заставив покорно преклониться. Мелодия внезапно затихла, но уже через секунду зазвучала вновь, нарастая и усиливаясь, словно вой ветра перед грозой. Первой выпрямила изящный стан Дебора, за ней, упрямо, как фишки домино, поднялись другие танцовщицы. Девушки степенно вскинули головы, их решительные взгляды устремились вверх, а руки протянулись к чему-то незримому, будто силясь поймать пальцами клочок света или выпорхнувшую голубку. На сцене происходило нечто величественное.

Я невольно опешила, когда Дебора, вдохнув полной грудью, поднялась на носках, и, словно сбросив напряжение и натянутость, опустила руку в свободном полете. Мой взгляд неотрывно следил за каждым её движением. В мгновение музыка сменилась с лиричной на торжественную. Девушки ловко подхватили легкие юбки и закружили по площадке. Лишь в тот момент я осознала, насколько крепко сложены их тела, насколько сильно им подчинены. Их подвижные ноги взмывали и опускались четко в такт, натянутые носки, рассекая запыленный от солнца воздух, эскизно выписывали округлые фигуры. Под конец танца все девушки разом упали, словно пораженные пулей- по залу прокатилась волна восторженных аплодисментов и одобрительных восклицаний. Мои сияющие глаза пылко уставились на сцену. Я поднялась со всеми и искренне рукоплескала, не в силах сдержать волнения.

Дебора, порывисто дыша, спешно оглядывала публику, пока её взгляд не упал на меня. На долю секунды уголки её губ приподнялись, а глаза победно свернули. Церемония продолжилась выступлением женского хора, исполняющего немецкую оперу под одну из симфоний Фанни Мендельсон. До напутственного слова преподавательского состава я пребывала в отрешенности, лишь мельком улавливая происходящее на сцене. Думалось о предстоящем годе в академии, о том, обрету ли я предназначение здесь, открою ли новое в себе, как для меня это сделала Дебора? Не увидь я, как безгранично отдает себя движению эта неуемно разговорчивая, похожая на неугомонную стрекозу, девушка, никогда бы не приняла её всерьез. Человек раскрывается в любви, и неважно, чему она посвящена.

На краткий монолог Деборы я ответила лишь вопросом.

–Выходит, ты меня обманула? -она в изумлении вскинула бровь, -вчера не было никакой репетиции. К чему был весь маскарад? Я ожидала увидеть на сцене чарльстон или, в крайнем случае, диско.

Сосредоточенный взгляд Деборы задержался на мне на целых пол минуты, казалось, девушка тщетно старалась понять, в чем её упрекают. Я почти потеряла надежду, как вдруг она разразилась заливистым смехом.

–Ты ведь не из тех, кто судит о человеке лишь по его лицу? Мы не в двадцатых, к тому же церемония- не вечер в подпольном казино. А диско я натанцевалась в эпатажных лофтах Нью-Бера. Я бы и рада отдать дань почтения флэпперам, к тому же жемчужные бусы и шляпка-колокол пришлись бы мне к лицу, но миссис Карпентер безжалостно покарала бы всю труппу за столь дерзкий выпад. Я всецело разделяю идею жизни без предрассудков…да я олицетворение этой идеи! Но в условиях ограниченного выбора можно прибегнуть к хитрости и приспособленчеству. Мы превратили затертую до дыр историю в оригинальную путем облачения её в новую форму. Иметь возможность создавать- чем же это не свобода?

–О какой истории ты говоришь?

–Мы заперты за закрытыми воротами в каменном тесном замке времен колонизаторов, окруженном охраной. Мы вынуждены носить форму, жить и думать, опираясь на суждения людей, которые параллельны нашим. О какой свободе ты вообще говоришь?!