Смеклоф
Паразит
Сигнал, как всегда, неожиданно, воткнулся в темечко, и с непринуждённостью двухдюймового бура, полез внутрь моей головы, безжалостно раскидывая мысли и ощущения, даже самые интимные. Запретных уголков для него не существовало. Реципиент не платил за стеснительность и плевал на личное пространство, даже если оно находилось в чужой голове. Каждый поворот ментального сверла ломал барьеры и скрежетал костями черепа. Казалось, что вокруг отверстия вздуваются кровавые пузыри с пеной моего самоуважения и во все стороны летят ошмётки моего поруганного серого вещества. Что они уже заляпали бесценный передатчик и теперь брызги падают на белоснежную скатерть на столе. А бур визжит на пике возбуждения и проталкивается всё глубже и глубже…
Когда боль достигла границы красного коридора, а зубы, несмотря на защитную капу, затрещали, наступила долгожданная невесомость. На несколько мгновений, я перестал чувствовать собственное тело. Эйфория окутала сознание. От волны лёгкости, поднимающей меня всё выше и выше, хотелось петь и танцевать. А потом, я рухнул обратно. Падшим ангелом слетел с небес и с оглушительным грохотом ворвался в обрюзгшую немощь реципиента.
Как будто влез в чужое дерьмо или блевотину.
Удушающая вонь гнилых кишок затопила, не позволяя дышать. Остатки силы воли с отчаянными криками лупили в ограждение моей тюрьмы, но не могли донести до мучителя ни одной посторонней мысли или чувства. Их автоматически отсекали ещё в базовых настройках передатчика. Клиент получал только мои вкусовые ощущения, остальное, за ненадобностью, блокировалось. Я мог смотреть только туда, куда смотрит он. Брать то, что берёт он. Жевать то, что он положил в рот. Идеальный раб.
Конечно, всё было устроено немного сложнее. Я, находясь в его «мозгах» собирал всю информацию о пище, тащил в собственное тело, перерабатывал во «вкусовой коре» где-то в её островковой доле под передней крышечкой, прилегающей к нижней лобной извилине. А потом отволакивал полученные электронные импульсы обратно, насыщал ими G-белки реципиента, которые ему специально вводили перед едой, и он начинал чувствовать.
Будь проклят больной урод, который создал вирус, лишивший девяносто девять и девять десятых процента всего человечества вкуса пищи!
Преобразованный сигнал моих рецепторов дошёл до реципиента. Почувствовав вкус собственной слюны, он улыбнулся и поднял к губам подготовленный кусок стейка. Мой желудок, находящийся по другую сторону ширмы, там куда я не мог даже посмотреть, тоскливо заурчал. Ему не доводилось переваривать мясо уже восемь лет. Только серую белковую массу, предназначенную для поддержания необходимого уровня моего здоровья. Стейк же, приготовленный с розмарином и щедро политый соусом наршараб, уже давно превратился в недостижимую мечту девяносто девяти и девяти десятых процентов населения планеты. Оказалось, что лишившись вкуса, люди, в большинстве своём, перестают интересоваться приготовлением еды, разведением еды, охотой на еду, выращиванием еды и её селекцией. Они становятся медленными и пассивными. Они перестают желать.
Чтобы ещё больше обострить насыщенный вкус наисвежайшего мяса, (реципиент не прикасался к тому, что бегало больше часа назад) его украсили ежевикой и лесной малиной. Ягоды оттеняли говядину, превращая Japonais Filet de Wagyu à Sang Complet в консистенцию удовольствия.
Я пытался отстраниться, чтобы оставаться исключительно поставщиком вкуса, которого не лишился только по роковой случайности, как и ещё одна десятая процента людей в мире, но не мог с собой справиться. Ведь несмотря на то, что понимал мельчайшие различия между вином с южного и юго-западного склона одного и того же виноградника, чувствовал тончайшую грань между парным и несколько часов полежавшим мясом – жил как 99,9% потерявших вкус. Только берёг свой язык и рецепторы для работы! Они обеспечивали меня, но и накладывали ограничения. Есть всё подряд, даже если бы у меня хватало на это денег, было нельзя, чтобы не утомить вкусовые сосочки. Ресторанные гастроэнтерологи строго следили за состоянием моих рецептов, ведь богатые реципиенты желали наилучшего вкуса.
Одновременно с правом решать, что нам есть, мы потеряли и всё остальное. Настоящая еда стоила сумасшедших денег, недоступных простым смертным. Только тем, кто в смутные времена хаоса сколотил свои состояния из костей и страданий.
Реципиент же, несмотря на безграничные возможности, быстро потерял интерес к гастрономическим изыскам и начал макать длинные масленые картофельные палки-фри в майонез, запивая горьким торфяным виски. От чавканья сотрясался воздух, а огромное корыто между его толстых рук дрожало от суетливых движений. Официант не успевал подливать тёмное пойло, незаметно оттирая слюну клиента со своей белоснежной манжеты. Вторая безвольно висела на пустом рукаве. А я смотрел на жирные пальцы, покрытые слоем майонеза, и ждал, когда они устанут кидать в пасть пропитанные маслом куски картофеля и выдадут свой коронный щелчок. Им он всегда сообщает об игре. Предлагает начать, и я соглашаюсь, потому, что мечтаю вырваться из его проклятого тела навсегда и есть только то, что хочу сам.
Реципиент рыгнул. Затрясся и отвалился на спинку кресла. Наконец-то стало видно что-то кроме корыта с фри. Его лапа схватила протянутую официантом тканую салфетку и скомкала её, вытирая пальцы. Приложила большой к среднему. Щелчок вышел почти беззвучным. Его распухшие руки уже разучились даже щёлкать.
