Скотт Линч
Красные моря под красными небесами
– Кстати, о работе. Вы упомянули, что вас наняли. Вот об этом извольте рассказать подробнее.
– Нас с партнером сюда прислали, скажем так, наводчиками. Из всех подробностей нам известно лишь, что некая особа жаждет полностью опустошить вашу сокровищницу – не просто проникнуть внутрь, а вынести все подчистую, выжать все добро, как мед из сот.
– Некая особа?
– Некая особа. Понятия не имею, кто именно. Мы с Жеромом имеем дело исключительно с подставными лицами, а выяснить, кто за ними стоит, нам не удается. Наш заказчик как был безымянным, так вот уже целых два года им и остается.
– И часто вы с безымянными заказчиками связываетесь, господин Коста?
– Только в тех случаях, когда за мои труды платят грудами звонких монет. Смею вас уверить, мой заказчик на деньги не скупится.
Реквин уселся за стол, снял очки и устало потер глаза, не снимая перчаток.
– А какую игру вы теперь ведете, господин Коста? Почему решили осчастливить меня вашими откровениями?
– Мне мой заказчик прискучил. И общество Жерома мне прискучило. В Тал-Верраре мне нравится, поэтому хотелось бы подыскать себе новое занятие.
– Что, решили костюмчик сменить?
– Да, если вам угодно так выразиться.
– А мне от этого какая выгода?
– Во-первых, у вас появится возможность противостоять действиям моего заказчика. Имейте в виду, сюда не только нас с Жеромом заслали. Нам поручено выяснить, как пробраться в сокровищницу, только и всего. Все собранные нами сведения передаются кому-то еще. От нас требуется лишь вскрыть вашу кубышку, а дальнейшие планы нам неведомы.
– Продолжайте.
– А во-вторых, у меня есть взаимовыгодное предложение. Мне нужна работа. Надоело бегать из города в город, счастья искать. Я хочу обосноваться в Тал-Верраре, остепениться, дом прикупить, женщиной обзавестись. Вот помогу вам разделаться с моим заказчиком и с удовольствием в вашем заведении послужу.
– Фигляром?
– Реквин, вам просто необходим управляющий игорными залами. Признайтесь, сейчас вы так же уверены в надежности вашего заведения, как и в самом начале нашей беседы? Мне известны все игры, в которых можно смухлевать. Не будь я сообразительнее ваших служителей, мне бы не выжить. Кто лучше меня сможет уследить за гостями? Кто, как не я, сумеет обеспечить честную игру?
– Что ж, соглашусь, ваша просьба вполне логична. А вот ваше желание уйти от заказчика логическому объяснению не поддается. Вас не страшат последствия такого поступка?
– Нисколько, особенно если я помогу вам избавиться от угрозы. Основная трудность заключается в том, чтобы выяснить личность моего заказчика. Когда известно, с кем имеешь дело, избавиться от такого человека не составляет особого труда. Вам подчиняются все веррарские банды, к вашим советам прислушиваются приоры. Если мы узнаем, кто этот таинственный заказчик, то вы наверняка сумеете его приструнить.
– А как же ваш партнер, господин де Ферра?
– Мы с ним прекрасно работали, – сказал Локк, – но недавно рассорились из-за весьма досадного расхождения во взглядах. Он меня глубоко оскорбил, однако полагает, что заслужил мое прощение. Смею вас заверить, таких оскорблений я не прощаю. Как только мы покончим с нашим заказчиком, я лично намерен разобраться с Жеромом, дабы он перед смертью осознал, что в нашем споре я вышел победителем. Да, по возможности смерть он должен принять от моей руки. Это и работа в вашем заведении – все, чего я у вас прошу.
– Гм… Селендри, а что ты об этом думаешь?
– Есть тайны, которым лучше перерезать горло, – прошептала она.
– Умоляю, не беспокойтесь! – сказал ей Локк. – Для вас я угрозы не представляю. Управляющий игорными залами – предел моих мечтаний. Я отнюдь не желаю занять ваше место.
– При всем желании, господин Коста, у вас этого не выйдет, – заметил Реквин, ласково коснувшись правой, неизувеченной руки Селендри и нежно пожимая ей пальцы. – Ваша дерзость меня восхищает, но всему есть предел.
– Ох, прошу прощения. Я не собирался так далеко заходить в своих предположениях. Селендри, между прочим, я вполне с вами согласен. Признаюсь, я и сам был бы склонен полагать, что от меня лучше всего избавиться. Для людей моей профессии тайны весьма опасны. Таинственность, окружающая моего заказчика, стала меня раздражать. Мне хочется жить размеренно и предсказуемо, а потому и моя просьба, и мое предложение вполне искренни.
– А взамен, – сказал Реквин, – вы сулите предоставить мне расплывчатое объяснение неких опасностей, якобы грозящих моей сокровищнице, которая ограждена непревзойденными защитными мерами, разработанными мной лично, и по праву считается неприступной.
– Не так давно вы с такой же уверенностью утверждали, что ваши прекрасно обученные служители обладают непревзойденными способностями безупречно выявлять шулеров среди гостей вашего заведения.
– Ах, значит, вам все-таки удалось не только обмануть моих служителей, но и проникнуть в сокровищницу? Да полно, удалось ли?
– Для этого нужно время, – сказал Локк. – Дайте срок, и способ рано или поздно отыщется. Я от своих намерений отказываюсь не из-за трудностей, а исключительно из прихоти. Не принимайте мою искренность на веру, полюбопытствуйте, чем мы с Жеромом целых два года в Тал-Верраре занимались, – узнаете много интересного.
– Всенепременно, – ответил Реквин. – А с вами что прикажете делать?
– Да ничего особенного! Наведите обо мне справки, последите за Жеромом и мной, позвольте нам по-прежнему посещать «Венец порока» – клятвенно обещаю, что в ближайшие дни играть мы будем честно. А я тем временем поразмыслю, планы свои обдумаю… может быть, что-нибудь да разузнаю о нашем безымянном заказчике.
– Так вы ожидаете, что я вас отпущу подобру-поздорову? Не лучше ли подержать вас взаперти, пока я справки навожу?
– Если вы всерьез решили рассмотреть либо мою просьбу, либо мое предложение, либо и то и другое, – заметил Локк, – то обязаны всерьез задуматься об угрозе, исходящей от моего заказчика. Как только до него дойдут слухи о моем провале, нас с Жеромом тут же отстранят от дел, а вы упустите благоприятную возможность.
– То есть пользы от вас не будет никакой, – сказал Реквин. – Итак, вы, человек, согласный на предательство и на убийство партнера, предлагаете мне все принять на веру?
– Между прочим, вы так же цепко держите мой кошелек, как ваш стол совсем недавно держал мою руку. Все мои деньги в Тал-Верраре находятся на счетах вашего заведения, это вам в любом счетном доме подтвердят. Прошу заметить, я добровольно уведомляю вас об этом вашем преимуществе.
– Господин Коста, тот, кто пылает жаждой мести, готов отдать все белое железо в мире за любую возможность поквитаться с обидчиком. Мои враги не позволяют мне об этом забывать.
– Я и сам не дурак. – Локк взял со стола колоду карт и рассеянно, не глядя, перетасовал. – Жером без всякой на то причины нанес мне смертельное оскорбление. Положите мне приличное жалованье, предоставьте достойное обращение – и у вас не будет ни малейших поводов для недовольства.
Локк снял верхнюю карту с колоды, щелчком перевернул ее и бросил на стол лицом вверх; рядом с остатками Реквинова ужина красовался владыка шпилей.
– Я сознательно решил переметнуться на вашу сторону. Делайте ставку, господин Реквин, пока вам благоволит удача.
Реквин вытащил очки из кармана камзола и нацепил их на нос, задумчиво разглядывая карту. В зале воцарилось молчание. Локк снова пригубил вина – теперь бледно-голубого, со вкусом можжевеловых ягод.
– Что ж, забудем на время все прочие соображения, – наконец произнес Реквин. – По-вашему, я должен оставить без внимания то, что вы дерзко презрели незыблемое правило «Венца порока», и отпустить вас безнаказанным?
– Обычно ваши служители разоблачают мошенников на виду у гостей заведения, – с напускным раскаянием сказал Локк, стараясь, чтобы слова его звучали как можно искреннее. – Моего признания никто, кроме вас, не слышал, а о причине нашей встречи Селендри служителям не говорила.
Реквин вздохнул, извлек из кармана золотой солар и положил его поверх Локкового владыки шпилей.
– Для начала сыграю по маленькой. Предупреждаю, любой хоть сколько-нибудь подозрительный или необычный поступок приведет к смерти, вы и опомниться не успеете. А если окажется, что вы мне хоть в чем-то сегодня солгали, то вам зальют глотку жидким стеклом.
– Справедливое решение.
– Сколько у вас денег на счете заведения?
– Чуть больше трех тысяч соларов.
– Из которых две тысячи теперь мои. Со счета я их не сниму, дабы не вызвать подозрений у господина де Ферра, но распоряжусь, чтобы вам этих денег не выдавали. И запомните, в моем заведении правила можно нарушать только с моего ведома.
– Ого! А теперь, судя по всему, мне следует изъявить глубокую благодарность… Я вам очень признателен. Благодарю вас.
– Господин Коста, будьте осмотрительны, иначе вам несдобровать. Представьте, что у вас под ногами – яичная скорлупа, и ступайте с превеликой осторожностью.
– Значит, я могу идти? А можно считать это началом испытательного срока?
– Ступайте. Можете считать, что пока вы испытываете мое терпение. В следующий раз мы встретимся после того, как я наведу справки о вашем недавнем прошлом. Селендри вас проводит до первого этажа. А теперь убирайтесь.
Селендри, разочарованно вздохнув, убрала вороненые клинки в бронзовую ладонь, сложила механические пальцы протеза так, что они приняли свой обычный вид, и махнула этой рукой в сторону выхода. По сверканию здорового глаза Селендри Локк понял, что испытывать ее терпение и вовсе не стоит.
4
Во втором ярусе Савролы, в нескольких кварталах от гостиного двора «Вилла Кандесса», в отдельном кабинете клуба «Золотая галерея» сидел Жан Таннен, погруженный в чтение. Клуб представлял собой запутанный лабиринт с кабинетами темного дерева; войлочная обивка и толстый слой кожи оберегали от посторонних звуков посетителей, жаждущих уединения. Служителям в кожаных фартуках и красных колпаках запрещалось разговаривать, и на все просьбы гостей они отвечали утвердительным или отрицательным кивком.
Жан, неторопливо поглощая десерт – марципановых стрекоз с крылышками из жженого сахара, тускло поблескивавших в неярком пламени свечей, – перечитывал трагедию Лукарно «Десять честных предателей». Рядом с томиком в роскошном сафьяновом переплете тарелка с недоеденным ужином – фаршированными копчеными миногами в карамельном соусе с бренди – выглядела бренными останками, разметанными по полю недавнего сражения. Зачитавшись, Жан не заметил, как в кабинет проскользнул Локк и уселся за стол.
– Леоканто! Ох, ты меня напугал! – еле слышно выдохнул Жан.
– Жером, – шепотом ответил Локк, – ты опять от волнения за книги хватаешься? Твои привычки ничто не изменит, как я погляжу.
– Я нисколько не волновался. Так, немного обеспокоился.
– Ни волноваться, ни беспокоиться незачем.
– Значит, дело сделано? Я предан?
– Окончательно и бесповоротно. Считай, ты уже живой труп.
– Прекрасно! А как он к этому отнесся?
– Настороженно. Что нас вполне устраивает. Если б он воодушевился, то… – Локк красноречивыми жестами изобразил, как в грудь ему вонзается кинжал. – Это копченые миноги?
– Угощайся. Они нафаршированы абрикосами и томленым желтым луком, я такое не очень люблю.
Локк, вооружившись Жановой вилкой, попробовал миног. Начинка ему понравилась.
– Мой счет в «Венце порока» уменьшился на две трети, – наконец сказал он, оторвавшись от угощения. – Дань Реквину за мошенничество и за то, что я испытываю его терпение.
– Ну, мы на эти деньги и не особо рассчитывали, хотя, конечно, неплохо было бы ими пару недель попользоваться.
– Верно. Однако я поначалу опасался иного исхода, ведь все могло завершиться хирургической ампутацией конечности в походных, то есть в кабинетных, условиях, а моя рука в этом совершенно не нуждается. А что ты там читаешь?
Жан показал ему титульный лист, и Локк притворно закашлялся, закатив глаза, будто подавился.
– Не пойму, зачем ты Лукарно вечно за собой таскаешь. К чему постоянно перечитывать романтические бредни? Хочешь, чтоб мозги в розовые сопли превратились? Ты же честный вор! Того и гляди обывателем заделаешься, цветочки в саду начнешь разводить.
– Я с огромным удовольствием покритиковал бы твои литературные пристрастия, если бы хоть однажды застал тебя за чтением.
– Между прочим, я много читаю.
– Ага, исторические и биографические труды, и то из-под палки. Я же помню, как Цеппи тебя заставлял.
– А что в них плохого?
– Да хотя бы то, что мы теперь живем на руинах истории, возникших в результате опрометчивых решений, принятых великими людьми, о которых впоследствии восторженно пишут биографы. Ради удовольствия я их не читаю – к чему изучать карту, если путешествие уже окончено?
– Но ведь все эти романтические бредни – сплошные выдумки! Ложь и обман! Что в них интересного?
– Ты сам понял, что сказал? Сплошные выдумки, ложь и обман… Для нас с тобой самое подходящее чтиво, мы же именно что выдумками, ложью и обманом на хлеб зарабатываем, профессия у нас такая.
– Я не в сказке живу, а в безжалостной действительности, и приемы у меня самые что ни на есть всамделишные. Раз уж у нас профессия такая, то и действовать надо профессионально, ради пользы дела, а не из прекраснодушных мечтательных порывов.
Жан придвинул книгу к себе и многозначительно стукнул по сафьяновому переплету:
– Вот где нам с тобой место найдется, Шип… За себя не скажу, но ты уж точно туда попадешь. В исторических трудах мы удостоимся разве что скромной пометки на полях, а вот в легендах нас наверняка воспоют…
– Да уж, размечтался. В легендах все переврут, да и нас оболгут – либо вознесут до небес, либо с грязью смешают. А правда о наших делах умрет вместе с нами.
– Лучше уж так, чем в полной безвестности сгинуть. Было время, ты не гнушался ни романтических бредней, ни театральных представлений, они помогали тебе входить в образ.
Локк вздохнул, оперся локтями о столешницу и еле слышно прошептал:
– А ты забыл, чем это закончилось?
– Прости… зря я тебе о некой рыжеволосой особе напомнил.
На пороге кабинета возник служитель, обратил вопросительный взгляд к Локку.
– Нет, спасибо, я сыт, – сказал Локк, откладывая вилку. – Подожду, пока мой приятель с засахаренными шершнями не расправится.
– Это не шершни, а стрекозы, – буркнул Жан, сунул лакомство в рот, проглотил, не разжевав, и спрятал томик Лукарно в карман камзола. – Несите счет.
Служитель кивнул, убрал со стола грязные тарелки и приколол к дощечке у стола листок бумаги.
Жан достал из кошелька горсть медяков.
– Что ж, вечер у нас свободен, – сказал Локк. – Реквин наверняка за нами слежку устроил, поэтому не будем его огорчать, пойдем-ка развлекаться.
– Отлично, – сказал Жан. – Побродим по окрестностям, сядем в лодку, сплаваем к Изумрудному пассажу. Там кофеен много, музыка играет. Леоканто и Жерому в самый раз напиться и к танцовщицам в тавернах приставать.
– Вот пусть Жером, налившись пивом, ухлестывает за девицами, пока солнце нас в постель не загонит. А Лео будет сидеть в глубокой задумчивости и с отвращением взирать на выходки приятеля.
– Может, с Реквиновыми лазутчиками в прятки поиграем?
– Тоже дело. Эх, жаль, нет Клопа. Нам выглядчики сейчас пригодились бы, да где ж в этом проклятом городе надежных людей взять.
– Да, жаль, что Клопа нет… – вздохнул Жан.
Они неторопливо направились к выходу из клуба и, памятуя о любопытных ушах и глазах, завели негромкую беседу о каких-то вымышленных делах господ Коста и де Ферра. К полуночи они уже шли по знакомым тихим кварталам за высокими стенами Савролы. Здесь царили порядок и спокойствие – ни старьевщиков, ни кровавых драк в переулках, ни вонючей мочи в водостоках. У серых кирпичных стен мерцали серебристые фонари в чугунных переплетах; яркий лунный свет озарял округу, хотя в высоком небе чернели тяжелые тучи.
Какая-то женщина, внезапно выступив из теней слева от Локка, пошла рядом с приятелями. В ладонь Локка непроизвольно скользнул зарукавный стилет, но женщина – невысокая, молодая и худощавая, в неброском темном наряде – упорно держалась поодаль, заложив руки за спину. На темных волосах, стянутых в длинный хвост, красовалась четырехуголка с серым шелковым шарфом, гордо реющим за спиной, как флаг на корме корабля.
– Леоканто Коста, – произнесла незнакомка милым, ровным голосом, – я знаю, что вы и ваш спутник вооружены. Давайте обойдемся без неприятностей.
– Прошу прощения, сударыня… – обескураженно начал Локк.
– Одно неловкое движение клинка у вас в руке – и вам в горло вонзится стрела. А вашему спутнику лучше не касаться топориков под камзолом. Ну, пойдемте…
Жан едва заметно шевельнул левой рукой, но Локк, удержав его, решительно помотал головой: среди прохожих на улицах оказалось немало таких, которые не сводили с приятелей пристальных взглядов, а в переулках таились какие-то подозрительные личности в тяжелых, не по погоде, накидках.
– Тьфу ты, – пробормотал Жан. – А на крышах-то…
Локк мельком взглянул на противоположную сторону улицы: на крышах трех- и четырехэтажных каменных домов виднелись силуэты мужчин с длинными луками в руках.
– Ах, сударыня, вы застали нас врасплох! – Локк опустил стилет в карман и показал незнакомке раскрытую ладонь. – Чем мы обязаны чести вас лицезреть?
– С вами желают побеседовать.
– Раз уж все знают, где нас искать, почему бы попросту не отужинать с нами? За ужином и побеседовали бы.
– Беседы определенного рода лучше проводить с глазу на глаз.
– Вас прислал человек из пресловутой высокой башни?
Незнакомка улыбнулась и чуть погодя велела:
– На углу сверните налево. Там в доме с правой стороны будет открытая дверь. Войдите туда и следуйте указаниям.
Разумеется, на следующем перекрестке приятели увидели дом с распахнутой дверью; прямоугольник желтого света в дверном проеме отбрасывал бледное сияние на булыжники мостовой. Незнакомка вошла первой. Локк, сознавая, что, кроме лучников на крышах, в переулках прячутся еще четыре или пять человек, вздохнул и незаметно подал Жану знак успокоиться.
В обветшалом доме, напоминавшем заброшенную лавку, у стен выстроились шестеро в кожаных дублетах с серебряными плашками; четверо сжимали заряженные арбалеты, и Локку пришлось отринуть шальные мысли о возможном сопротивлении – с такими противниками вдвоем не справиться.
Одна из арбалетчиц осторожно прикрыла дверь.
Темноволосая незнакомка повернулась к Локку и Жану – под распахнутым плащом мелькнули серебряные плашки кожаного дублета – и протянула им руки.
– Ваше оружие, – учтиво сказала она. – Пошевеливайтесь.
Локк с Жаном переглянулись.
– Не дурите, господа, – рассмеялась незнакомка. – Смерть вам не грозит, иначе вас бы давно стрелами утыкали. За вашими вещами я лично присмотрю.
Локк неохотно вытащил из кармана один стилет, вытряхнул из рукава второй. Жан, последовав примеру друга, извлек из-под камзола два боевых топорика и три кинжала.
– Приятно познакомиться с людьми, готовыми к любой неожиданности. – Незнакомка передала оружие одному из арбалетчиков и вытащила из-под плаща два просторных колпака. – Вот, надевайте.
– Это еще зачем? – Жан с подозрением понюхал тонкую ткань.
Локк последовал его примеру. Колпаки были чистыми – никаких признаков сонного зелья.
– Для вашего же блага. Или вы хотите, чтобы все прохожие видели, как вас под конвоем по улицам ведут?
– А, тогда другое дело. – Локк, поморщившись, натянул колпак на глаза.
Тонкая ткань оказалась совершенно непрозрачной.
Послышались шаги, зашуршали складки плащей. Сильные пальцы сжали Локковы руки, заломили за спину; прочная веревка обвила запястья. Рядом с Локком раздались сдавленные ругательства, началась какая-то возня, – похоже, Жаном занялись несколько человек.
– Отлично, – сказала незнакомка за спиной Локка. – Ну, вперед, да поживее. Не бойтесь споткнуться, упасть вам не дадут.
Локка крепко ухватили за руки.
– Гм, а куда нас ведут? – спросил он.
– На лодочке кататься, господин Коста, – ответила незнакомка. – И больше вопросов не задавайте, вам все равно не ответят. Пойдемте.
Скрипнула дверь. Локка бесцеремонно повернули, подтолкнув в нужном направлении. Во влажной духоте веррарской ночи его лоб покрыла испарина, тяжелые капли пота поползли по вискам.
Реминисценция
Верный расчет
– Тьфу ты! – воскликнул Локк, в очередной раз не удержав колоду в изувеченной левой руке.
Жан отшатнулся от квадратиков картона, разлетевшихся по всей карете, и сказал:
– Не отчаивайся. Может, на восемнадцатый раз повезет.
– Я же влегкую колоду одной рукой тасовал, даже лучше Кало и Галдо. Ох, а больно-то!
– А я тебе давно советовал упражняться почаще, – напомнил Жан. – А ты ленился, форму потерял еще до того, как тебя изувечили. Теперь вот мучайся.
Под проливным дождем великолепная черная карета, запряженная шестеркой лошадей, катила по Теринскому престольному тракту, вьющемуся у подножья гор к востоку от веррарского побережья. На облучке горбилась под брезентовой накидкой крепкая старуха, сжимая вожжи и попыхивая глиняной трубкой, а на запятках жались друг к другу два насквозь промокших охранника, пристегнутые широкими кожаными ремнями к стенке кареты.
Жан склонился к желтому алхимическому шару-светильнику, лежавшему на мягком сиденье, и с неразборчивым бормотанием изучал кипу заметок, раздраженно переворачивая листы пергамента. Струи дождя хлестали в правую стенку кареты, но раздвинутая кожаная ширма и поднятая сетчатая заслонка левого окна впускали внутрь сырой воздух, пахнувший унавоженной пашней и прибрежными солончаками.
Из Вел-Вираццо приятели уехали две недели назад, и за это время проделали путь в сто миль на северо-запад; о яблочной жиже уже давно забыли.
– Если верить имеющимся сведениям, – начал Жан, дождавшись, пока Локк не соберет карты, – Реквину лет за сорок. Урожденный веррарец, немного говорит по-вадрански и прекрасно знает старотеринский. Собирает произведения искусства, особенно творения художников и скульпторов эпохи поздней империи. Чем он занимался двадцать лет назад – неизвестно; говорят, «Венец порока» он выиграл в споре, а прежнего владельца выбросил из окна.
– И с приорами он в ладах?
– С большинством.
– А сколько у него в закромах припрятано?
– По самым скромным подсчетам там должно быть столько, чтобы хватило на незамедлительную выплату любого самого крупного выигрыша за счет заведения, – Реквин позориться не намерен. Так что, скажем, пятьдесят тысяч соларов. Прибавь к этому его собственные сбережения, да еще деньги и драгоценности прочих веррарских богачей. В отличие от счетных домов, Реквин вкладчикам процентов не выплачивает, зато сборщики налогов о вкладах не ведают. О размерах вкладов известно только Реквину, а где он свою учетную книгу хранит, не знает никто. Ну это все слухи, разумеется.
– Значит, если на покрытие убытков заведения положено пятьдесят тысяч соларов, то во сколько же можно оценить все остальное?
– Ну ежели погадать на потрохах, только без потрохов… Там, наверное, тысяч триста – триста пятьдесят наберется…
– Похоже на правду.
– А вот о самой сокровищнице известно гораздо больше. Похоже, ее устройство Реквин в тайне держать не желает, ворам во устрашение.
– Ха, как же без этого! – хмыкнул Локк.
– В данном случае есть чего бояться. Вот послушай: «Венец порока» расположен в башне из Древнего стекла в пятьдесят ярдов высотой – ну, ты представляешь, сам пару месяцев назад с такой спрыгнуть пытался. Так вот, эта башня еще футов на сто уходит в стеклянный холм. Дверь в чертог удачи расположена на уровне мостовой, а вход в подземную сокровищницу находится внутри башни. Один-единственный. Нет ни тайных лазов, ни черного хода. Сокровищница окружена толщей Древнего стекла, хоть тысячу лет долби – лаз не пророешь.
– Угу.
– На каждом этаже башни круглосуточно находятся как минимум четыре служителя, а вдобавок десятки крупье, лакеев и прочих слуг. В третьем этаже есть зал, отведенный целой ораве охранников. Итак, в заведении постоянно присутствуют пятьдесят, а то и все шестьдесят верных людей и еще двадцать или тридцать готовы явиться по первому зову. И все силачи как на подбор – Реквин предпочитает брать на службу наемников, солдат, воров и громил, особенно тех, что из Путных людей, а платит им так, что родная мать обзавидуется. А еще говорят, что любой служитель может в одночасье состояние сколотить из одних чаевых, если кому-то из гостей заведения удается сорвать крупный куш. Так что о подкупе служителей можно забыть.
– Угу.
– Вход в сокровищницу – на самом деле три двери, одна за другой, из ведьмина дерева, толщиной в три-четыре дюйма, обитого железом, а последняя дверь еще и укреплена пластиной вороненой стали. За неделю первые две двери еще можно проломить, а вот третью – никогда. Все они оснащены замками, сделанными по особому заказу и за огромные деньги наилучшими веррарскими мастерами из гильдии искусников. Двери открывают только пару раз в день, и обязательно в присутствии Реквина; он лично принимает и выдает вклады. За первой дверью несут постоянную службу от четырех до восьми охранников; им отведены комнаты с койками для отдыха и кладовая со съестными припасами и водой. В случае нападения они там неделю продержатся.
– Угу.
– Самая последняя дверь открывается ключом, с которым Реквин никогда не расстается, носит его на груди. А ключ от первой двери – у Реквинова распорядителя. Без них обоих в сокровищницу не проникнуть.
– Угу.
– А еще там повсюду ловушки… умопомрачительные. Нажимные плиты, системы противовесов, арбалеты в бойницах на стенах и на потолке… Парализующие яды, распрыскиватели кислоты, ядовитые змеи и пауки… По слухам, если незадачливый грабитель все же доберется до площадки у последней двери, его мигом окутает облако порошка из высушенных лепестков орхидеи-душительницы. И пока бедняга медленно задыхается, на него, в довершение всех неприятностей, падает алхимический фитиль и вспыхивает ярким пламенем, так что от несчастного остается одна зола.
– Угу.
– Но самое страшное, в сокровищнице обитает живой огнедышащий дракон, которому прислуживают пятьдесят обнаженных дев-воительниц, вооруженных отравленными копьями и готовых за Реквина жизнь отдать. И все до единой – рыжеволосые.
– Не выдумывай, Жан!
– Да я просто проверяю, слушаешь ты меня или нет. Так вот, понимаешь, мне плевать, что там у него в этой проклятой сокровищнице. Будь там хоть целый миллион соларов, тщательно упакованных в мешки – ну, ты понимаешь, для удобства грабителей, – по-моему, пробраться туда невозможно без посторонней помощи. Или у тебя на примете есть триста бойцов и отряд мастеров-искусников? Ну и шесть-семь телег не помешают…
– Ага.
– Что, у тебя все это есть? Триста бойцов, отряд мастеров-искусников, шесть-семь телег… И ты молчишь?!
– Нет. У меня есть ты, я, деньги в наших кошельках, карета и колода карт, – ответил Локк, в очередной раз пытаясь перетасовать карты одной рукой.
Карты, вылетев из непослушных пальцев, рассыпались по сиденью напротив.
– Тьфу, алебарду мне в зад! – выругался Локк.
– Прошу простить мою настойчивость, о повелитель престидижитаторов, но, смею заметить, в Тал-Верраре нам лучше устремить свои помыслы к иной цели…
– А вот этого делать не стоит. Скудоумных аристократов, которых весело разводить на деньги, в Тал-Верраре нет; архонт – военный диктатор, которого держат на чересчур длинном поводке, законы ему не указ, так что за подштанники его дергать опасно. Советники-приоры – из торговых людей, купцы и негоцианты, их так просто не обманешь, они смекалистые. Ну, мелкие делишки всегда можно провернуть, а вот чтоб большой куш сорвать, лучше Реквина не найти: денег у него горы, так что дело за малым – придумать, как отнять.
– Но ведь его сокровищница…
– А с сокровищницей мы… – начал Локк, собирая карты, и за несколько минут вкратце обрисовал свой замысел.
С каждым словом приятеля брови Жана поднимались все выше и выше, пока не стало казаться, что вот-вот они сорвутся со лба и взлетят над головой.
– …и все. Ну, что скажешь? – спросил Локк.
– Надо же… Знаешь, а ведь может сработать. Если…
– Что – если?
– А ты помнишь, как с обвязкой управляться? Я этим давненько не занимался.
– Ничего, успеем заново выучиться. Времени у нас будет достаточно.
– Надеюсь… Ну и мебельного мастера надо поискать, желательно не из веррарских.
– Поищем, как только деньгами разживемся.
Внезапно приподнятое настроение Жана испарилось, как вино, пролитое из бурдюка.
– Ох… – вздохнул он. – Если, конечно…
– Что еще?
– Я… понимаешь, тут дело такое… А вдруг ты снова раскиснешь? Скажи честно, на тебя можно положиться?
– Можно ли на меня положиться? Жан, ты… Тьфу, лучше о себе побеспокойся. Я только и делаю, что разминаюсь, планы составляю – и без конца извиняюсь как проклятый. Да, я раскаиваюсь, Жан! По-настоящему раскаиваюсь! В Вел-Вираццо мне очень худо было, я все время думал о Кало, Галдо и Клопе…
– И я тоже, но…
– Да, я упивался своим горем – по глупости и из себялюбия, забыл, что ты тоже страдаешь, что тебя тоже не отпускает боль утраты… Вот я, дурак, и наговорил всякого, но ты ведь меня простил… Или не простил? – холодно осведомился Локк. – Значит, прощение – как море, в прилив накатывает, а в отлив отступает?
– Не передергивай! Просто…
– Что – просто? Я что, не такой, как все? На меня нельзя положиться? Я вот тебе когда-нибудь не доверял? В твоих способностях сомневался? Обращался с тобой как с ребенком? Ты мне что, мать? Или ты Цеппи себя возомнил?! Ты мне не указ… Как нам с тобой в одной упряжке работать, если ты ко мне предвзято относишься, постоянно осуждаешь?
Они уставились друг на друга, однако изобразить праведное негодование не удавалось ни одному. В карете воцарилось унылое молчание. Жан, отвернувшись, смотрел в окно; Локк удрученно предпринял еще одну попытку перетасовать колоду одной рукой, и карты тотчас разлетелись по сиденью рядом с Жаном.
– Ну прости меня, – сказал Локк, мрачно глядя на картонные прямоугольнички. – Я тебе опять гадостей наговорил. О боги, с каких это пор мы решили, что жестоко измываться друг над другом – в порядке вещей?
– Твоя правда, – вздохнул Жан. – Я тебе не мать и, уж конечно, не Цеппи. Принуждать тебя я не вправе.
– Еще как вправе! Ты меня силком с галеона стащил, насильно из проклятого Вел-Вираццо выволок – и правильно сделал. Мне стыдно за свое поведение, и я прекрасно понимаю, что тебя до сих пор… беспокоит. Скорбя о погибших, я совсем забыл о живых. Спасибо тебе: если б ты меня вовремя под зад не пнул, я б так и не опомнился.
– Я… ох, слушай, ты меня тоже прости. Я тут…
– Не мешай мне истово предаваться самобичеванию! В Вел-Вираццо я вел себя отвратительно, даже вспоминать стыдно. Мы с тобой столько всего перенесли, а я так опозорился! Я исправлюсь, вот увидишь. Обещаю и торжественно клянусь. Вот, теперь тебе полегчало?
