Скотт Линч
Красные моря под красными небесами
– Найдите мне алхимическую плиту, да побольше, – сказал Жан. – Я вас готовить научу. Каморр своими поварами на весь мир славится, там даже воры – знатные кулинары. Я это искусство годами постигал. – Оглядев преображенную красильню и преображенных юных воришек, он чуть слышно пробормотал: – Мы все его годами постигали.
Он и прежде хотел привлечь Локка к воспитанию Медных Лбов, но все усилия оказались напрасны. Однажды вечером, в очередной раз выслушав подробный рассказ о все увеличивающихся доходах банды, об уютной красильне и об успехах учеников Жана, Локк окинул приятеля долгим взглядом, отхлебнул ядовито-лилового пойла из выщербленного стакана и задумчиво промолвил:
– Что ж, похоже, ты уже нашел замену…
Жан ошарашенно уставился на него.
Локк одним глотком опустошил стакан и тусклым, ровным голосом заметил:
– Быстро же ты, однако. Очень быстро. Не ожидал я от тебя такой прыти. И новой бандой обзавелся, и новым пристанищем – пусть и не стеклянным, но это дело поправимое. Значит, решил новым отцом Цеппи заделаться, старый котел дерьма на новых углях разогреть?
Жан вихрем пронесся через комнату, выбил стакан из рук Локка; осколки стекла сверкающим дождем разлетелись по полу, но Локк даже не поморщился, а лишь вздохнул и лениво откинулся на подушки, пропахшие вонючим потом.
– А новые близнецы в твоей банде есть? И новая Сабета? Или вот еще – новый я?
– Да иди ты… – Жан сжал кулаки, до боли впился ногтями в ладони, чувствуя, как выступает густая теплая кровь. – О боги, Локк! Не для того я твою проклятую жизнь спасал, чтобы ты в этой проклятой дыре сидел и горем своим упивался. Можно подумать, ты один такой!
– И для чего это ты меня спасал, о святой Жан?
– Ты умнее вопроса не мог…
– Для чего, а? – Локк, привстав с кровати, погрозил Жану кулаком; горящий злобой взгляд с лихвой восполнял нелепую смехотворность беспомощного жеста. – Я же просил тебя уйти, оставить меня в покое! Или ты от меня благодарности ждешь? За что? За вот эту конуру?
– Локк, не моя вина, что эта конура тебе весь мир застила. Ты сам так решил.
– Ты меня для этого спас? Чтобы сначала три недели по морям таскать, а потом в Вел-Вираццо запихнуть? В эту жуткую дыру? В этот прыщ на жопе Тал-Веррара? Боги – шутники, а я – соль в их шутках, та самая, которую на раны сыплют. Уж лучше было вместе с Серым королем сдохнуть! Я же тебе говорил, убирайся куда глаза глядят, а обо мне забудь! – выкрикнул Локк и неожиданно простонал: – О боги, как же без них тоскливо. Мне их так не хватает! Это я во всем виноват… Если бы не я… Ох, не могу я больше… не могу…
– Не смей! – рявкнул Жан, оттолкнув приятеля на кровать.
Локк с такой силой врезался в стену, что задрожали оконные ставни.
– Не смей ими прикрываться! Сам над собой сколько хочешь измывайся, а их не замай! Ясно тебе?
Жан резко повернулся и, хлопнув дверью, вышел из комнаты.
5
Локк, зарывшись в тюфяк, закрыл лицо руками и прислушался к скрипу ступеней под шагами Жана.
Как ни странно, чуть погодя скрип возобновился, становясь все громче и громче. Жан угрюмо распахнул дверь, внес в комнату огромную деревянную кадку и без предупреждения обдал Локка холодной водой. От неожиданности Локк, едва не захлебнувшись, отпрянул к стене и по-собачьи затряс головой, убирая с лица мокрые пряди волос.
– Жан, ты что, совсем спятил…
– Тебе искупаться не помешает, – оборвал его Жан. – Ты с головы до пят в жалости изгваздался.
Он отшвырнул кадку и заходил по комнате, собирая початые бутылки и бурдюки, в которых еще плескалось вино. Локк не сразу сообразил, чем занимается приятель, а Жан уже сгреб Локков кошелек со стола и вместо него оставил какой-то кожаный мешочек.
– Эй, Жан, ты чего? Это мой кошелек!
– А когда-то был наш, – холодно заметил Жан. – И меня это вполне устраивало.
Локк попытался встать, но Жан снова отшвырнул его к стене и, выйдя из комнаты, захлопнул за собой дверь. Раздался странный щелчок – и наступила тишина, которую не нарушал даже скрип ступеней. Похоже, Жан затаился под дверью.
Локк, злобно оскалившись, пересек комнату и подергал дверную ручку. Дверь не открывалась, и он недоуменно поморщился – засов же изнутри и не задвинут.
– Оказывается, в «Серебряном светильнике» двери запираются снаружи особым ключом, который хранится у хозяина, – любезно пояснил Жан из-за двери. – На случай, если гость вздумает буянить и придется звать стражу.
– Жан, отопри немедленно!
– Нет, ты уж сам постарайся.
– Так ведь особый ключ у тебя!
– М-да… мой Локк Ламора тебе глаза заплевал бы, – сказал Жан. – Локк Ламора, посвященный служитель Многохитрого Стража, гарриста Благородных Каналий, ученик отца Цеппи, брат Кало, Галдо и Клопа. А уж что Сабета бы подумала…
– Ну ты и… сволочь! Отопри дверь!
– Локк, и не стыдно тебе позориться? Сам отпирай.
– Ключ… Проклятый ключ у тебя!!!
– Ты что, забыл, как замки вскрывать? Отмычки на столе. Хочешь выпить – отпирай дверь.
– Ах, твою мать…
– Не обижай мою драгоценнейшую матушку, святую женщину… И как ее только земля носила? Кстати, я тут неплохо устроился, за дверью. Всю ночь могу просидеть – вино у меня есть, деньги тоже… Твои, между прочим.
Локк с отчаянным воплем бросился к столу, схватил мешочек, размял пальцы правой руки и неуверенно поглядел на левую: сломанные кости запястья понемногу срастались, но постоянно ныли.
Сосредоточенно сведя брови, он склонился к дверному замку и принялся за работу. От неудобной позы быстро заболела спина. Локк подтащил к двери стул и уселся – так было легче.
От напряжения прикусив кончик языка, Локк ковырял в замке тихонько позванивающими отмычками, как вдруг лестница снова заскрипела под тяжелыми шагами и что-то громко стукнулось об пол.
– Жан?
– Да здесь я, здесь, – весело ответил приятель. – Ну, чего ты так долго возишься? Или ты еще и не начинал?
– Вот погоди, дверь отопру – и тебе не жить!
– И когда это случится? По-моему, жизнь мне предстоит долгая и счастливая.
Локк с удвоенной силой принялся орудовать в замке, вспоминая долгие, мучительные уроки детства; чуть шевеля отмычками, он прислушивался к ощущениям. Скрип и топот на лестнице не прекращались. Что там еще Жан задумал? Локк зажмурил глаза, пытаясь отвлечься от звуков… мир сузился до кончиков пальцев, осторожно двигающих отмычки…
Замок щелкнул и открылся. Торжествующий Локк яростно дернул дверную ручку и, едва не свалившись со стула, распахнул дверь.
Жана не было.
В трех шагах от двери узкий коридор перегораживала груда деревянных ларей, ящиков, бочек и кадушек.
– Жан, что за фигня?!
Из-за импровизированной баррикады послышался голос Жана:
– Прости, я тут кое-что из хозяйской кладовой позаимствовал, а наверх все это втащить мне ребята помогли, которых ты на прошлой неделе в картишки обжулил.
Локк всем телом навалился на заслон, но груда не сдвинулась с места, – похоже, Жан подпирал ее с другой стороны. Откуда-то снизу, из таверны, приглушенно донесся взрыв смеха. Локк заскрежетал зубами и хлопнул здоровой рукой по кадушке:
– Жан, что происходит? К чему этот дурацкий розыгрыш?
– Какой же это розыгрыш? На прошлой неделе я объяснил хозяину постоялого двора, что ты – каморрский дон, путешествуешь инкогнито, поправляешь здоровье после длительного приступа безумия. Между прочим, я ему немало серебра отвалил… Ты еще помнишь серебро? Мы его когда-то с удовольствием воровали – ну, тогда с тобой еще было приятно общаться…
– Жан, мне не до смеха! Отдай проклятое вино!
– Вот-вот, проклятое. Боюсь, за выпивкой тебе придется из окна вылезать.
Локк отступил на шаг и ошарашенно поглядел на неприступный заслон:
– Ты шутишь?
– Я серьезен, как никогда.
– Да пошел ты! Не могу я из окна вылезти, ты же знаешь. У меня запястье…
– С Серым королем ты одной рукой бился. И из окна в Вороновом Гнезде выкарабкался, а там повыше было, все пятьсот футов, а не какой-то третий этаж. А сейчас перетрусил, как котенок в кадке масла. Ну, чего разнылся, плакса?
– Ты меня нарочно подзуживаешь?
– О, да ты смышленый! Прямо как чурбан.
Разъяренный Локк, вернувшись в комнату, долго смотрел на закрытое ставнями окно, а потом, закусив губу, снова вышел в коридор и с напускным спокойствием произнес:
– Жан, выпусти меня, пожалуйста. Я осознал свою ошибку.
– Я б твои ошибки вороненой сталью из тебя выколотил, да пики под рукой нет, – сказал Жан. – И вообще, чего это ты со мной разговариваешь? Давай лезь в окно.
– Чтоб тебе провалиться!
Сначала Локк растерянно расхаживал по комнате, потом осторожно поднял руки над головой – порезы на левом предплечье заныли, глубокую рану на груди пронзила острая боль. Переломанное запястье вроде бы срослось… почти. А, плевать на боль! Локк сжал левую руку в кулак, посмотрел на него и, прищурившись, взглянул в окно:
– Ну и фиг с ним! Подумаешь, сынок торговца шелком… Ничего, я тебе еще покажу!
Он сдернул с кровати постельное белье, привязал конец простыни к одеялу, затянул узел покрепче, не обращая внимания на боль, потом распахнул ставни и, прикрепив конец самодельной веревки к кроватному остову, сбросил ее за окно. Кровать была не из тяжелых, но и сам Локк сейчас весил немного.
Он решительно вскарабкался на подоконник.
Вел-Вираццо – старый город, дома в нем невысокие. С высоты третьего этажа Локк, раскачиваясь над туманной улицей, урывками видел обшарпанные каменные дома с плоскими крышами, зарифленные паруса на черных мачтах в гавани, яркие блики лунного света на темной воде, алые огни на вершинах стеклянных колонн, уходящих к далекому горизонту.
Локк зажмурился и прикусил язык, чтобы не стошнило.
По веревке из простынь и одеял он спускался осторожно, рывками и, хотя соскальзывал вниз понемногу, с передышками, ладони горели. Десять футов вниз… двадцать… Он отдышался, упираясь ступнями в верхнюю перекладину трактирного окна в первом этаже. Ночь была теплой, но Локк зябко ежился в насквозь промокшей рубахе – вот спасибо Жану, удружил, ледяной водой окатил!
Конец простыни свисал футах в шести над мостовой; Локк, соскользнув пониже, разжал руки и приземлился на булыжники. Жан Таннен тут же заботливо укутал приятеля в дешевый серый плащ.
– Сволочь! – завопил Локк. – Змий подколодный! Подлый стервец! Чтоб тебя акула приласкала, дрянь ты этакая!
– Ах, наконец-то господин Ламора явил себя во всей красе, – сказал Жан. – Вы только полюбуйтесь: и замок отомкнул, и из окна вылез… Почти как самый настоящий вор.
– Да я лихие дела проворачивал, когда ты еще у мамки на руках сидел и титьку сосал!
– А я лихие дела проворачивал, пока ты, себя жалеючи, воровское мастерство в вине топил.
– Ты сам знаешь, в Вел-Вираццо лучше меня вора не сыскать – ни во хмелю, ни по трезвяне, ни во сне, ни наяву.
– Все может быть, вот только верится в это с трудом, – сказал Жан. – Знавал я в Каморре такого вора, да он давно куда-то запропастился.
– У, рожа твоя богомерзкая! – Локк, подступив к Жану, саданул его в живот.
Жан непроизвольно отмахнулся, и Локк отлетел на несколько шагов, путаясь в складках плаща и отчаянно стараясь не упасть, пока не ткнулся в случайного прохожего.
– Эй, поосторожнее! – вскричал мужчина средних лет в длинном рыжем сюртуке, по виду – стряпчий или чиновник.
Локк, вцепившись ему в отвороты сюртука, с усилием выпрямился:
– Ах, извините! Простите великодушно! Мы тут с другом заговорились… тысяча извинений… виноват, больше не повторится… нелепая случайность…
– Да уж, случайность! Фу, разит как из бочки! Проклятые каморрцы…
Локк, дождавшись, пока незнакомец не отойдет ярдов на тридцать, торжествующе повернулся к Жану, помахивая черным кожаным кошельком, в котором весело позванивали тяжелые монеты:
– Ну и что ты теперь скажешь?
– Детские забавы, вот что я скажу. Это еще ни о чем не говорит.
– Ах, детские забавы? Да чтоб ты сдох, Жан! Я…
– Ты запаршивел, как шелудивый пес, – сказал Жан. – Сироты с Сумеречного холма и те чище. Ты исхудал, правда, я так и не понял, как тебе, тощему, это удалось. Ты не разминался, раны запустил, из комнаты носа не высовывал и две недели не просыхал. Ты больше на себя не похож и сам в этом виноват.
– Значит, тебе доказательства требуются… – Локк поморщился, сунул черный кошелек в карман и поправил плащ. – Что ж, ступай, разбери свою дурацкую баррикаду и жди меня. Я через пару часов вернусь.
– Погоди, я…
Но Локк, надвинув капюшон на лоб, неспешно двинулся по улице в теплую ночную тьму.
6
Жан сволок бочонки и лари с лестничной площадки третьего этажа, вручил обрадованному хозяину постоялого двора еще пару монет (из запасов Локка) и занялся уборкой комнаты, распахнув окна, чтобы выветрился стойкий запах винных паров. Чуть погодя он спустился в таверну и вернулся с графином воды.
Четыре часа спустя Жан взволнованно расхаживал по комнате. Локк, явившись в третьем часу ночи, водрузил на стол громадную плетеную корзину – в таких держат товар рыночные торговцы, – торопливо склонился над кадкой из-под воды, и его тут же мучительно стошнило.
– Уф, прошу прощения, – пробормотал Локк, с трудом переводя дух; щеки горели лихорадочным румянцем, влажная рубаха насквозь пропиталась потом. – Хмель еще не развеялся, да и дыхалка чуть не подвела.
Жан передал ему графин, и Локк с громким хлюпаньем, как лошадь из корыта, несколько раз хлебнул воды. Жан усадил его в кресло. Локк погрузился в молчание, а затем, ощутив ладонь друга на плече, внезапно очнулся:
– Ну вот… не надо было меня подзуживать. Теперь придется уносить ноги.
– Ты что учудил?
Локк, сняв крышку с плетеной корзины, начал извлекать оттуда множество мелких вещиц:
– Так, что здесь у нас? А, кошельки – раз, два, три, о, целых четыре! – и все изъяты у совершенно трезвых господ, на улице, у всех на виду. Вот нож, две бутылки вина, оловянная пивная кружка – с вмятинами, но вполне пригодная к употреблению. Брошь, три золотые булавки, две серьги – прошу заметить, из ушей вынутые, не откуда-нибудь еще. Хотел бы я поглядеть, как у вас такое получится, господин Таннен! Штука превосходного шелка, коробка сластей, два каравая – с хрустящей корочкой и пряностями, твои любимые… А теперь, в назидание одному гнусному маловеру, проклятому нарушителю спокойствия и унылому скептику, имени которого и упоминать не стоит…
Локк торжественно протянул Жану сверкающее ожерелье – ленту, сплетенную из широких полос золота и серебра, на которой висела тяжелая золотая подвеска в форме замысловатого цветка, усыпанная огромными сапфирами. В тусклом свете единственного светильника камни то и дело вспыхивали голубым пламенем.
Жан, забыв о недавнем раздражении, восторженно присвистнул:
– Ничего себе! На улице такое не валяется…
– Ага, – буркнул Локк, отхлебнув теплой воды из графина. – Еще недавно оно обвивало очаровательную шею любовницы наместника.
– Ты шутишь?
– Во дворце наместника.
– Да ты…
– В постели наместника.
– Ты с ума сошел?!
– А рядом с любовницей спал сам наместник.
В ночной тишине раздались заливистые резкие трели: три коротких свистка – общепринятый сигнал для подъема городской стражи по тревоге. Чуть погодя они раздавались уже отовсюду.
– Похоже, я несколько перестарался, – смущенно улыбнувшись, признал Локк.
Жан, усевшись на кровать, обеими руками взъерошил волосы:
– Локк, я вот уж несколько недель пытаюсь внушить тому сброду, который в Вел-Вираццо имеет наглость считать себя Путными людьми, что Таврин Каллас выведет их на светлый путь благоденствия. Как только стражники начнут расспросы, то кто-нибудь обязательно вспомнит и обо мне, и о том, где – и с кем! – я проводил бо́льшую часть времени… А как в захудалом городишке сбыть с рук такую штучную вещичку, я даже не представляю.
– Говорю же, придется уносить ноги.
– Уносить ноги? – Жан вскочил и ткнул в Локка обвинительным перстом. – Ты… ты мне всю работу порушил! Я Медных Лбов воспитывал, учил их тайным знакам, всяческим ухищрениям, ловким приемам, да всему, что сам знал! Я даже хотел… Я хотел их кулинарному искусству обучить!
– Ах вот оно что! А там, глядишь, и свадебку сыграли бы…
– Да ну тебя! Я серьезно. Я, можно сказать, трудился не покладая рук, пока ты тут от жалости к себе сопли распускал и самобичеванием занимался.
– Ага, а потом ты у меня под задницей костерок развел, хотел поглядеть, как я плясать умею, да? Ну я и сплясал. Доволен теперь? Извиниться не желаешь?
– Я еще и извиняться должен? Да ты, гаденыш, валялся тут, как жалкий кусок дерьма. Извинений ты от меня не дождешься, лучше спасибо скажи, что жив остался. Все мои труды насмарку…
– Ах, труды! Ты что, капой себя возомнил? Жан Таннен, капа Вел-Вираццо, новый Барсави!
– А хоть бы и так! – выкрикнул Жан. – Все лучше, чем капа Ламора, властелин вонючей конуры. Я не паясничаю, я честный вор, мне главное – чтобы было чем брюхо набить и куда голову приклонить.
– Значит, надо поискать, чем поживиться, – только не в этой дыре, – сказал Локк. – Хочешь честного воровского дела? Отлично! Давай изловим знатную добычу, как раньше, в Каморре. Хочешь поглядеть, как я ворую? Прекрасно, пойдем воровать!
– А как же Таврин Каллас…
– А он еще раз помрет, ему не впервой, – отмахнулся Локк. – Он же страждущий таинств Азы Гийи? Вот пусть и дальше страждет.
– Эк их проняло! – Жан выглянул из окна: трели свистков не смолкали. – На корабль так сразу не сесть, а посуху мы с награбленным из города не выйдем: стражники у ворот пару недель всех обыскивать будут.
– Жан, ты меня удивляешь, – сказал Локк. – Ворота? Корабли? Ты это о ком? Ты, вообще-то, помнишь, что мы с тобой можем белым днем корову по городу провести, да так, что ни один стражник не заметит? Даже если мы нагишом отправимся.
– Локк?! Локк Ламора? – Жан с напускным изумлением вытаращил глаза. – Ох, не верится, дружище! Где тебя носило? Я тут жил с каким-то жалким, ничтожным типом, который…
– Ну все, замнем для ясности. Ха-ха три раза. Допустим, пинка я заслужил. Но если честно, то выбраться отсюда легче легкого. Для начала займемся твоим любимым делом. Спустись-ка к хозяину, разбуди его, осыпь серебром – в кошельках его предостаточно. Я ведь полоумный каморрский дон, так? Значит, объясни хозяину, что у меня возникла очередная безумная причуда, и притащи лохмотьев побольше, яблок, алхимическую плитку и здоровенный чугунный котел с водой.
– Яблок? – Жан задумчиво почесал бороду. – Ах, яблок! Давненько мы яблочной кашей не забавлялись…
– То-то и оно, – улыбнулся Локк. – Тащи все это сюда, я кашу заварю, к утру нас здесь и следа не будет.
– Ага, – хмыкнул Жан и направился к двери, но на пороге остановился. – Беру свои слова назад. Похоже, ты как был вором, лжецом, мошенником, шулером, притворой, жадюгой и хапальщиком без разбору, так им и остался.
– Спасибо, – сказал Локк.
7
Несколько часов спустя, под моросящим дождиком, Жан и Локк подошли к северным воротам Вел-Вираццо. На восточном краю неба, под угольно-черными тучами, желтела размытая полоса заката. С пятнадцатифутовых городских стен стражники в пунцовых мундирах неприязненными взглядами провожали путников, за спинами которых с радостным грохотом захлопнулась тяжелая деревянная калитка.
Локк и Жан кутались в оборванные плащи и с головы до ног были обмотаны грязными лоскутами, сквозь которые сочилась яблочная кашица; эта же отвратительная жижа покрывала руки и лица приятелей. Теплое месиво липло к коже под повязками; ощущение было не из приятных, но лучшего прикрытия не придумаешь.
Ползучая кожа, или ползучка, – жуткая неизлечимая хворь; если прокаженных сторонились, то от больных ползучкой и вовсе шарахались. В таком виде Локка с Жаном просто-напросто не впустили бы в Вел-Вираццо, но, коль скоро они покидали город, стражникам было все равно, как они туда попали, – лишь бы поскорее убрались восвояси.
В городских предместьях царили нищета и запустение; вдоль улиц стояли одно- и двухэтажные ветхие домишки, кое-где на крышах высились ветряки – в этих краях они приводили в движение мехи в кузничных горнах. Серые струйки дыма вились там и сям в неподвижном влажном воздухе, а где-то вдали лениво погромыхивал гром. За городом брусчатка древнего Теринского престольного тракта сменялась раскисшей грунтовой дорогой, идущей через пустоши, усеянные каменистыми оврагами и какими-то развалинами.
Деньги и прочие ценные безделушки приятели увязали в узелок и спрятали его под лохмотьями Жана – стражники ни за что на свете не стали бы обыскивать больного ползучкой, даже если бы сам начальник караула пригрозил отсечь им головы за неповиновение.
– О боги, – невнятно пробормотал Локк, – я от усталости даже думать не могу. Похоже, я и впрямь чересчур обленился, форму потерял.
– Ничего, за пару дней волей-неволей наверстаешь. Раны твои как?
– Свербят, – ответил Локк. – Боюсь, как бы от этой яблочной жижи хуже не стало. Хотя, вообще-то, я чувствую себя намного лучше, – наверное, движение все-таки идет на пользу.
– Да, мало кто превзойдет Жана Таннена в мудрости, – наставительно заметил Жан, – и уж конечно, не те, кто носит имя Ламора.
– Ой, да заткни уже свое зловонное, хоть и многомудрое хлебало! – буркнул Локк. – Ха, глянь, как эти придурки от нас разбегаются!
– А что, при встрече с настоящим больным ползучкой ты бы иначе поступил?
– А, ну да… Ох, ноги-то как ноют!
– Давай на пару миль от города отойдем, а там и отдохнуть можно. А через лигу-другую избавимся от этих мерзких повязок и прикинемся важными путниками. Куда двинем-то, как думаешь?
– А тут и думать нечего, – ответил Локк. – В захолустье пусть мелкие воришки ошиваются, нам с тобой не медяки стричь надобно, а золото и белое железо грести. Давай-ка в Тал-Веррар рванем, там найдем чем поживиться.
– В Тал-Веррар? Это мысль. Да и недалеко.
– В Каморре издревле существует славный обычай глумиться над веррарцами, так что для нас Тал-Веррар – подарок судьбы. Нас ждут великие дела! – заявил Локк, ежась под холодной колючей моросью. – И горячая ванна.
