Сильвен Тессон
Лето с Гомером

Перетерпеть шторма

Оборотная сторона света – туман. На этих островах он поднимается внезапно. Словно накинутая каким-то богом пелена. Не эта ли мимолетность тумана подтолкнула Гомера к многократному использованию образа нагоняемой на героев каким-нибудь богом тучи, которая позволяла выводить их из битвы? В двадцатой песни «Илиады» Аполлон защищает Гектора, окутывая его туманом, «нетрудной для бога вещью»:

 
Трижды могучий Пелид на него нападал, ударяя
Пикой огромной, и трижды вонзал ее в мрак лишь глубокий.
 

(«Илиада», XX, 445–446)

Гомеровское море всегда волнуется. Ветер несет с собой «погибель кораблей»:

 
Кто избежит потопления верного, если во мраке
Вдруг с неожиданной бурей на черное море примчится
Нот иль Зефир истребительно-быстрый? От них наиболе
В бездне морской, вопреки и богам, корабли погибают.
 

(«Одиссея», XII, 287–290)

Гневу моря никогда ничего не предшествует. Буря возникает без всяких предупреждений. Морские чудища импульсивны. В античном мировоззрении буря – проявление гнева оскорбленного бога. Одиссей вспоминает:

 
Остров сирен потеряли мы из виду. Вдруг я увидел
Дым и волненья великого шум повсеместный услышал.
Выпали весла из рук у гребцов устрашенных.
 

(«Одиссея», XII, 201–203)

Мы любуемся воздухом, стоя на выступе одного из Кикладских островов. Он разливается перед нами в своих порывах и обманчивых успокоениях, предшествующих судорогам. Мы следим за его взбалмошными шквалами, раздающими оплеухи водам. Мы понимаем, что для моряков Одиссея море было источником всевозможных угроз. Любое плавание между этими близко стоящими друг к другу островами, каким бы непродолжительным оно ни было, окунало их в неизвестность.

Каждый выход в море таил в себе перспективу «бедствия», как говорит Одиссей, опасного приключения, прыжка в пустоту. Полные страха, они продвигались от острова к острову. Это плавание походило на прыжки блох, от одного прибежища к другому.

«Одиссея» – это рассказ о вечном кораблекрушении. И цепляющийся за обломки Одиссей не раз будет стонать:

 
Бросился вниз я, раскинувши руки и ноги, и прямо
Тяжестью всею упал на обломки, несомые морем.
Их оседлавши, я начал руками, как веслами, править.
 

(«Одиссея», XII, 442–444)

Одержимый своим возвращением на Итаку, Одиссей все время оказывается на воде, его несет к тому берегу, а потом боги спасают его, он восстанавливает свои силы, сбивается с пути и постоянно возвращается к своей навязчивой идее – вернуться домой.

И Гомер чеканит это: невозможно питать надежду на возвращение, не имея этой навязчивой идеи. Только упорством можно победить бури. Только постоянство может привести нас к цели. Это выбито на щите самого Гомера: целеустремленность и верность являются самыми высокими добродетелями. В конце концов именно они одержат победу над непредвиденными обстоятельствами. Не отступать – в этом заключается достоинство жизни.

Боги будут всячески пытаться подавить его первоначальный порыв. Эол заставит разбушеваться ветра, ужасные чудовища Харибда и Сцилла сожрут его моряков. Нет, море совсем недружелюбно по отношению к человеку! Гомер называет его «хмельным», «пустынным», «бесплодным». Он противопоставляет его нечеловеческое пространство земле, на которой возделывают рожь. Цвет его поверхности «темно-синий»! Если вы видели, как на просторах Эгейского моря возникают огромные муаровые пятна, которые окрашивают воду в аспидный цвет, вы поймете этот эпитет.

И тогда вам хочется остаться узником венецианской голубятни на Тиносе. Будет небесполезно вдохнуть в себя всю глубину этого воздуха, чтобы лучше понять Гомера.

Море недружелюбно, и смерть на море – кошмар для любого человека. Морская пена безжалостна к памяти. Кто вспомнит об утонувших? Никто. Кто вспомнит о вернувшемся на берег герое? Целое человечество!

И тогда у всякого моряка, видевшего ураган, возникает мысль: а что, если эти Одиссеевы чудовища были просто воплощением бури? Когда в снастях слышен вой ветра, не представляется ли нам некий пробудившийся зверь? Этот рев превращает человека в ничтожную блоху. Море бушует, и его гнев обретает лицо. Поэту остается только изобразить его.

Любовь к островам

Есть свет, есть туман, а потом возникают острова.

Каждый из них – отдельный мир. Разбросанные тут и там, они плывут, скользят, рассеиваются. Словно галактики. Иногда, бликуя на солнце, они дробятся на мелкие части. Что их связывает? Навигация. След корабля – невидимая нить, соединяющая эти затерянные в море жемчужины. Мореплаватель собирает их. А если воздух недвижим, они похожи на каких-то чудищ. Или на вершины горной цепи, чьи долины затоплены морем. На этих островах мало растительности. Греки отдали их козам, которые стригут их лужайки бесплатно. Каждый остров хранит суверенитет своего надменного и великолепного мира. Они очерчивают свои границы ватерлинией. Со всеми своими животными, богами, законами и тайнами. Иногда, по утрам, они исчезают в тумане, а потом снова возникают в прозрачном воздухе дня. Они как маяки. Достаточно некоторое время пожить на каком-нибудь подверженном ветрам и этой игре света маленьком острове, чтобы почувствовать муки одиночества. Каждый остров укрывается в своей скорлупе. Соседние острова становятся такими же чужаками, как папуас для европейца XIX века. Их вырисовывающиеся вдали силуэты не похожи друг на друга, но все кажутся недоступными и разделены опасными фарватерами. И каждый таит в себе горестный секрет.

Черпало ли воображение античного художника свое вдохновение в этом сосуществовании отдельных миров?

Острова не общаются друг с другом. Вот чему нас учит Гомер: разнообразие заставляет сохранять своеобразие. Сохраняйте дистанцию, если вам дорого разнообразие!

Ахейцам эти острова представлялись суровым и опасным местом, чем-то вроде каменных замков, подвешенных между морем и небесами. Здесь человек должен быть готов к испытаниям. Наградой за это будет новое знание.

Однажды перед нами возникает остров циклопов, на котором живут низшие существа, не умеющие обрабатывать землю и занимающиеся лишь сбором фруктов, то есть существа далекие от цивилизации.

Потом появляются острова волшебниц, единственная цель которых – заставить человека забыть о своих стремлениях.

А вот вырастает остров Лотофагов, царство, где слабый человек предается наслаждению беспамятством.

И наконец – Итака. Этот остров – не ловушка, как все остальные. Это – дом. Итака сверкает, как солнце, потому что она – центральная ось Одиссеева мира. Одиссей открывает собой династию подлинных искателей приключений: они ничего не боятся, потому что у них есть порт приписки. Это царство делает вас сильнее. Безумен же тот, кто уступит его за коня!

Подлинная география Гомера уходит корнями во всю эту архитектуру: родина, очаг, царство. Остров, на котором мы родились, дворец, в котором мы царствуем, альков, в котором мы любим, земля, на которой строим. Как гордиться своим отражением, если у него нет корней?

В согласии с миром

География Гомера – это портрет Земли. Над великолепными и опасными островами встает день. Мир окрашивается всеми цветами радуги. Формы жизни множатся как в калейдоскопе. И стихи неустанно твердят нам об этом. Флора и фауна принадлежат этому миру, как золото – рудной жиле. И каждый элемент этой природной ювелирной мастерской воплощает божественное одним своим присутствием. Их красота – это их догма. Нам следовало бы научиться довольствоваться этим миром, а не мечтать о каком-то недоступном рае или вечной жизни. В эпоху Гомера монотеистические откровения еще не успели навязать человеку надежды пустых обещаний. Для грека возможное единение между человеком и реальным миром было огромной победой и величайшей задачей. Почему нужно надеяться на потусторонний мир, вместо того чтобы пройти своим человеческим путем в целостности реального мира, открывающегося нам под палящим солнцем?

«Удиви меня существующим», – писал Климент Александрийский во II веке нашей эры. А Гомеру, как чуткому язычнику, не нужно было приглашения приветствовать разнообразие природы.

Его описание щита Ахиллеса – самое прекрасное признание в любви к реальности. В XVIII песни «Илиады» Фетида наносит визит Гефесту и просит бога-кузнеца выковать для ее сына Ахиллеса оружие. Божественный ремесленник берется выковать щит и украсить его изображением всех граней человеческого мира.

Описательная литература находит здесь свое самое гениальное выражение: на этом металлическом диске, предназначенном для того, чтобы выдерживать удары, поэт нарисует нам целый мир. На этом щите, как и в реальном мире, все будет сосуществовать друг с другом: жара и холод, жизнь и смерть, война и мир, город и сельская местность. Все нужно принимать одинаково, и все нужно одинаково любить. Любая единичность может встретиться со своей противоположностью и при этом не исчезнуть, если останется самим собой. Сбалансированный таким образом мир существует в иерархическом и уже данном нам порядке, столь же гармоничном, как небесная механика:

 
Далее – сделал роскошную паству Гефест знаменитый:
В тихой долине прелестной несчетных овец среброрунных
Стойла, под кровлей хлева, и смиренные пастырей кущи.
Там же Гефест знаменитый извил хоровод разновидный,
Оному равный, как древле в широкоустроенном Кноссе
Выделал хитрый Дедал Ариадне прекрасноволосой.
Юноши тут и цветущие девы, желанные многим,
Пляшут, в хор круговидный любезно сплетяся руками.
Девы в одежды льняные и легкие, отроки в ризы
Светло одеты, и их чистотой, как елеем, сияют;
Тех – венки из цветов прелестные всех украшают;
Сих – золотые ножи, на ремнях чрез плечо серебристых.
Пляшут они, и ногами искусными то закружатся,
Столь же легко, как в стану колесо под рукою испытной,
Если скудельник его испытует, легко ли кружится;
То разовьются и пляшут рядами, одни за другими
…………………………
Там и ужасную силу представил реки Океана,
Коим под верхним он ободом щит окружил велелепный.
 

(«Илиада», XVIII, 587–608)

Вот такая гомеровская география.

Это – песня реальности, за пределы которой нам не выйти, она свидетельствует о силе этого мира, она – суверенна. Это – трогательная сцена, которая вмещает круг нашей жизни.

Мы радуемся свету, гибнем в морях, живем плодами земли – и Гомер это знает: мы все ученики земли. Никогда не надо об этом забывать. Нужно быть признательным жизни за то, что она защищает нас этим очарованием реальности.

Гефест завершает свое творение изображением хоровода молодых людей. Языческое принятие жизни в поэме ведет нас к простой радости. О боги лесов, морей и пустынь, оградите нас от печальной веры во всякие фантазии! Не будут нас ждать там, после смерти, никакие девственницы!

Зачем жить на земле, на ветру и на свету, в этой предлагаемой нам географии, если не танцевать здесь исступленно, купаясь в свете этого безнадежного, то есть ничего нам не обещающего мира!

«Илиада». Поэма судьбы

Тайна истоков

Несмотря на подозрения некоторых поэтов, Троянская война действительно имела место.

Гомер не ходит вокруг да около, не утруждает себя вступлением. Читателя сразу же бросают – нет, все-таки не со стен Трои, но прямо в гущу десятого года этой войны. Открывая Гомера, словно получаешь оплеуху бурь и сражений. Мы участвуем в собрании греков, держащих совет, хотя при этом не знаем причин их разногласий. Гомер в литературе – как ахейцы на войне: он режет по живому. Сюжет «Илиады» – история Ахиллеса, его гнева и вызванных этим гневом бедствий.

Нам об этом сообщают уже в первых стихах:

 
Гнев, богиня, воспой Ахиллеса, Пелеева сына,
Грозный, который ахеянам тысячи бедствий соделал:
Многие души могучие славных героев низринул
В мрачный Аид и самих распростер их в корысть плотоядным
Птицам окрестным и псам.
 

(«Илиада», I, 1–5)

Чтобы узнать причины войны, надо потерпеть еще несколько песней или посмотреть в другом месте, обратиться к другой литературе. Нет никакого сомнения в том, что греки VIII века до нашей эры, слушая, как аэд приступает к этой поэме, уже знали обо всех разногласиях, возникших четыре века назад между троянцами и ахейцами.

Но мы, сегодняшние читатели, что́ знаем мы? Прошло двадцать веков, а старый антагонизм между народами Приама и Агамемнона не стал для нас чем-то широко известным! Позднее, в поэме, Ахиллес скажет:

 
За что же воюют троян аргивяне?
Рати зачем собирал и за что их привел на Приама
Сам Агамемнон? не ради ль одной лепокудрой Елены?
 

(«Илиада», IX, 337–339)

Затем, дав это краткое пояснение, он удалится к себе в шатер, оставив товарищей погибать под натиском троянцев. И это все, что Гомер сообщает нам об истоках конфликта.

Чтобы понять причины войны, нужно углубиться в историю происхождения Елены. Во всем виноваты боги. Богиня Фетида, следуя воле Зевса, выходит замуж за простого смертного – Пелея – на горе Пелион.

На свадьбу является Эрида, злая богиня, любительница раздора. Она предлагает молодому траянскому пастуху Парису назвать самую красивую богиню. Он должен выбрать между Афиной, богиней победы, Герой, воплощением суверенности, и Афродитой, царицей сладострастия. Юноша выбирает Афродиту, как сделало бы большинство мужчин. В награду за свой выбор он получает Елену, самую прекрасную из всех смертных, которая, однако, была уже обещана Менелаю, царю Лакедемона и брату Агамемнона. Тут-то и объявляется война.

Для древнего грека красота тела – это как бодлеровский «высочайший дар»^[12], проявление превосходства, выражение ума. Но красота может оказаться фатальной, и красота Елены, дочери Зевса и Леды, тоже отравлена. Ахейцы не могут примириться с тем, что супруга одного из их царей похищена троянцем. Елена становится той искрой, из которой возгорится пламя.

Детали этой истории можно найти в более поздних греческих и латинских источниках. Их подробно изучил для нашего удобства Жан-Пьер Вернан.