Шукалов Тарас
Неприкаянный
– Вы все еще верите, Томас? – с тяжелым вздохом спросил священник.
– Что? – растерянно переспросил я. – О чем вы?
– Глядя на все это, вы все еще продолжаете верить? – переходя на злой тон, вновь спросил отец Яцык.
– Верю во что именно? – озадаченно спросил я.
На этот раз священник лишь угрюмо промолчал и продолжил с болью смотреть на кровавое объятие. Он еще раз больно вздохнул, и его морщинистая рука опустилась на серые лица и нежно закрыла глаза каждому ребенку. Поднявшись, он грустным взглядом посмотрел на меня, а затем вышел из дома, не сказав ни слова. Стоило ему только исчезнуть во тьме, как в дверном проеме тут же появился генерал Дюркгейм.
– Томас, а что вы здесь… – резко замолчав при виде детей, говорил полководец. – Я думаю, вам лучше стоит уйти отсюда, Томас.
Уже поскрипывая к выходу, я обернулся и вновь посмотрел на серые лица детей:
– За что их убили? В чем они провинились, да так, что стоило их так истязать? – поникшим голосом спрашивал я.
Дюркгейм положил руку мне на плечо и быстро вывел меня на темную улицу, которую освещали лишь проходящие фонари и холодный лунный свет.
– Порой нам приходится совершать непривычные доселе вещи, но на самом деле они правильные! – объяснял мне Дюркгейм, активно жестикулируя рукой, с улыбкой на лице. – Поверьте мне, Томас, рано или поздно вы это осознаете и будете смотреть на подобные вещи с пониманием!
– Но, господин Дюркгейм… Это же дети…
Его улыбка все не спадала, а холодный взгляд пронизывал меня насквозь. Тут его рука сильно хлопнула меня по плечу, и он строго произнес:
– Я видел, ваши товарищи нашли таверну, думаю, вам стоит присоединиться к ним…
Не произнося больше ни слова, он отвернулся от меня и быстро направился в сторону своей огромной палатки. Посмотрев на звездное ночное небо, я заметил серые тучи, которые медленно плыли по небесной глади и закрывали все красоты. Посмотрев еще раз на тот самый дом с детьми, я тяжело вздохнул и направился искать своих приятелей.
– Послушайте, а вы вообще знаете, где мы сейчас находимся? – пьяным голосом спрашивал Луи, противно чавкая ртом.
– Скорее всего, это обычная деревушка, которая принадлежала нордгардцам, – попивая вино, отвечал Ричард. – Но благо наши уже прошлись здесь сполна!
– Ну, что же, тогда выпьем за нашего прекрасного короля! – поднимая бокал, громко говорил Эрнест.
– За короля! – хором произнесли все сидящие в таверне.
Пока все нещадно пили и жадно наедались, я тихо сидел рядом, и меня словно никто не замечал. При одной мысли о тех детях аппетит сам уходил от меня…
– Я уверен, что эту войну мы быстро закончим! – продолжал Ричард. – Думаю, дней за шесть справимся!
– Думаешь, Нордгард так быстро сдастся? – с сомнением спросил Эрнест.
– Сомнения в сторону, Эрнест! Я это знаю, ты сам посмотри, эти жалкие крысы с каждым днем только и делают, что отступают!
– А я вообще слышал, что Квандт с дочерями сбежал из Нордгарда! – резко вставил Луи.
– Я в это даже верю! – рассмеявшись, сказал Ричард. – Я вас уверяю, как только мы подойдем к Нордгарду, эти трусы сразу сдадутся!
– Не стоит так недооценивать надежду нордгардцев. – громко раздался голос в конце стола.
Это был голос отца Яцыка, поднявшись и подойдя к нам, он тихо подсел со своей бутылкой вина.
– Ха-ха, точно! Ты же тот священник, которого подобрал Дюркгейм! – насмехался Ричард. – До сих пор не понимаю, зачем ты с нами таскаешься?
– Так, может, тебе этого просто не дано понять? – серьезным тоном заявил отец Яцык.
Улыбка медленно сползла с лица Ричарда, а руки сжались в кулаки.
– Да как ты смеешь?! – кричал оскорбленный Ричард. – Я тот воин, что сражается за наши жизни, за жизни твоих детей и внуков! Я тот, кто ни разу за всю жизнь не усомнился в вере нашему королю, а ты! А ты, старый дурак, называешь меня глупцом и, больше того, говоришь, что нам не хватит сил уничтожить жалкий Нордгард!
– А позвольте объяснить мне, старому дураку, зачем уничтожать Нордгард? Зачем грабить, сжигать, убивать женщин и детей, которые ничего не сделали? – спокойным тоном спросил священник.
– Да при чем тут это?! Война – это вообще не про это, особенно наша, священная война!
– Да как вы можете хоть что-то говорить про святость, когда у вас у самого руки по локоть в крови?
Раздался громкий смех, который впоследствии подхватили почти все сидящие за столом.
– Ты пришел проповедовать точно не в то место, старик! – через смех говорил Ричард. – Все, кто сидит за этим столом, – кровожадные убийцы, кровь на руках которых не особо тревожит!
За столом посыпались громкие возгласы согласия и стук бокалов. Отец Яцык уже хотел встать, дабы удалиться из этой неприятной компании, но тут тяжелая рука Ричарда грубо усадила его обратно.
– Куда же ты собрался, а? – издеваясь, говорил Ричард. – Раз соизволил сесть рядом с нами, так выпей же за нас!
Священнику тут же налили бокал вина, но он быстрым движением отодвинул его рукой на край стола.
– Я не для этого к вам садился, – держа лицо, отвечал отец Яцык.
– Ну а для чего же тогда? – спрашивал Ричард, поднося уже новый бокал вина.
– Для того чтобы найти в вас надежду, а не наивную веру! – громко сказал священник и разбил бокал вина об пол.
Все замолчали, а отец Яцык быстро направился к выходу.
– Да, давай, выметайся отсюда и никогда не возвращайся, старик! – кричал Ричард ему вдогонку.
И в этот момент что-то внутри меня потянуло пойти за священником. Не теряя времени, я подорвался к выходу.
– Эй, Томас, ты куда? – недовольно спрашивал Ричард.
Даже не обернувшись, я вышел на холодную улицу и принялся вертеть вовсю головой, дабы найти отца Яцыка, но его нигде не было. Спросив у патрульных, я узнал, что он направился к той самой церкви на краю поселения.
Войдя в дом Божий, в котором все скамейки были перевернуты, а крыша провалена, я не увидел ни одного мертвого тела. Отец Яцык сидел в одиночестве и смотрел на то, как лунный свет раскрашивает цветные витражи. Тихо присев на скамейку рядом с ним, я принялся, как и он, наблюдать за красотой этого места. На витражах было изображено, как много лет назад король Эзмунд и Квандт принимали общую веру вместе со своими народами. Когда это произошло, все мы думали, что наши королевства будут друзьями до самого конца, но наши мечты разбились вдребезги об эту глупую и ужасную войну…
– Томас… – произнес священник, продолжая любоваться живой картиной.
– Отец Яцык? – озадаченно спросил я, смотря на него.
Он был так мудр и так задумчив, что казалось, как будто он сейчас находится вообще в другом мире.
– Зачем вы пришли сюда, Томас?
– Ну… я… – растерянно говорил я. – Я пришел послушать вас или даже поговорить с вами. Помните, вы спросили у меня, верю ли я, но вы не дали мне ответить?
– Нет, вы просто не хотели отвечать, – сказал священник, впервые посмотрев на меня. – Если бы вы хотели что-то сказать, то вы бы говорили об этом постоянно и везде, где только душе будет угодно.
– Что это значит?
– Сомнение, Томас, в вашем сердце есть сомнения, и представьте себе, я вас полностью понимаю.
Не зная, что и сказать в ответ, я просто продолжал слушать его слова не перебивая.
– Когда всю свою жизнь ты веришь во что-либо, а затем, может, на одну минуту или даже на секунду у тебя зарождается крошечная капля сомнения… эта самая капля создаст ту трещину, которая расколет любую веру.
Перед моими глазами появились те самые детские объятия, и я ощутил, как маленькая капля стукнулась о прочные цепи, а затем раздался легкий треск…
– Томас, что вы больше всего любите и цените в своей жизни, то, за что вы были бы готовы умереть?
Не раздумывая и секунды, я с мокрыми глазами ответил:
– Моя семья… Любовь моей нежной жены… Маленькое доброе сердце моей дочери… Вот за что я бы отдал свою жизнь…
Отец Яцык слегка улыбнулся и, положа руку мне на плечо, произнес:
– Вы человек с добрым сердцем, но, к сожалению, вами управляют грязные руки… Вы… Вы не должны быть здесь, Томас, ваше место далеко отсюда, оно рядом с вашим домом и вашей семьей.
– Но мы же не все сами решаем в нашей жизни, так ведь?
– А вы пытались это сделать, Томас?
Я грустно замолчал, опустив голову вниз, я и вправду никогда не пытался что-то изменить в собственной жизни… Тут рука священника меня приободрила, и я вновь поднял свои влажные глаза.
– Томас, вы не пытались не потому, что не хотели этого, а потому, что оковы веры сковывали вас так сильно, что не давали даже права подумать об этом.
На моем лице появилось подобие улыбки, и я дрожащим голосом произнес:
– Наверное… вы правы…
Мы замолчали… Лунный свет стал освещать всю церковь, осколки на полу стали красиво мерцать. Заглянув в выбитое окно, я заметил, как серые облака ушли с неба и на нем вновь красовались изящные созвездия, а в центре всего этого воцарилась полная луна…
– Скажите, Томас, вы умеете фехтовать?
– Ну, не особо хорошо, – с усмешкой проговорил я. – Если хотели посоревноваться, то вам лучше обратиться к Ричарду – он лучший в этом из всех, кого я только знаю.
– Да я и сам не лучший фехтовальщик, – продолжал отец Яцык, поднявшись со скамейки, – так что давайте попробуем!
Он отодвинул край своего плаща и со свистом достал скрытую за ним шпагу. Встав напротив него, я точно так же обнажил свой клинок и выставил в его сторону. Священник стоял довольно уверенно, и шпага в его руке не тряслась, в отличие от моей. Я не мог поверить, что человек в его-то форме и возрасте может провести достойный поединок.
– Вы точно уверены во всем этом? – спросил неуверенно я.
– Сомневаетесь в моих силах, Томас? – с усмешкой спросил в ответ отец Яцык.
Ничего не ответив, я взялся за шпагу покрепче и тут же сделал резкий выпад вперед. Отец Яцык, как будто предвидя это наперед, отразил мой удар и принялся незамедлительно контратаковать. Спустя уже два отраженных мною удара мое лицо все вспотело, а постоянная одышка мешала сконцентрироваться на поединке. А священник был доволен собой и без капли усталости на лице продолжал атаковать. На пятом отраженном выпаде наши клинки с громким звоном встретились, и мы принялись давить друг на друга. Пока я в поте лица пытался оттолкнуть соперника назад, по противному скрежету металла было слышно, как изящные клинки тупятся друг о друга. А отец Яцык все никак не уставал, его лицо было таким же спокойным и с доброй улыбкой, скорее всего, он сражался со мной даже в неполную силу. Запястья уже начинали так болеть, что я невольно произнес:
– Да как же так…
Стоило мне лишь на одну секунду ослабить хват, как мой клинок тут же был сведен к земле, а я сам уже был откинут на холодный пол.
– Никогда не верьте своим глазам и сердцу, Томас, – мудрым голосом говорил отец Яцык. – Всегда полагайтесь и надейтесь лишь на свой разум и собственные силы.
Быстро дыша, словно собака, я поднял свою жалкую голову и увидел перед собой стоящий темный силуэт, что закрывал собой луну, а свет так красиво и изящно огибал его. Как только он протянул мне свою шершавую руку, я тут же осознал, что вот он, мой жизненный наставник, что поможет мне найти свой светлый путь в этом темном мире. Когда я поднялся на ноги и наконец-то отдышался, он с усмешкой спросил меня:
– Ну что, реванш?
На моем лице сама собой появилась добрая улыбка и уже уверенный взгляд, а после моих слов то же самое отразилось и на лице отца Яцыка:
– С удовольствием!
Наши клинки так быстро встретились, что на секунду появилась небольшая вспышка, которая закрыла мне все перед глазами…
Но стоило мне только открыть их, как я уже очутился на зеленом холме с высокой травой, а наши с отцом Яцыком клинки сражались друг с другом почти что на равных. Эти дни, проведенные вместе с моим учителем, так быстро прошли, что я этого даже и не заметил. И вот его клинок уже несется на меня, но теперь я этого совсем не боюсь, мои ноги стоят уверенно, а в руках отсутствует вообще какая-либо тряска. Одним правильным взмахом я отбиваю удар, да так, что шпага учителя вылетает из его рук и втыкается в землю с четким звоном.
– Что-то я начинаю терять форму, – по-доброму сказал священник.
Вдоволь посмеявшись, мы отправились в сторону очередного лагеря.
– Отец Яцык, а позвольте вам задать вопрос? – спросил я.
– Конечно, Томас, что вас интересует?
– Вы же меня к чему-то готовите, верно?
– Что вы имеете в виду?
– Ну, наши ежедневные поединки и разговоры о силе надежды… – погрустнев, говорил я. – Вы же меня готовите к тому, что будет в Нордгарде?
Отец Яцык медленно остановился и поглядел на небо: серые тучи плотно затянули все дневное небо, а где-то вдалеке были слышны раскаты грома.
– Вы правильно все понимаете, Томас… – поникшим голосом объяснял учитель. – Только я и так знаю, что вы сможете пережить Нордгард… Я готовлю вас к последствиям этого предстоящего ада…
– Вы правда думаете, что все будет так ужасно?
– Ужаснее всего будет тогда, когда к вам придет осознание того, что вы убийца, Томас…
Я ничего на это не ответил и лишь направил свой взор на грозовое небо. Погода страшно портилась с каждым днем нашего приближения к Нордгарду. Она как будто осознавала весь ужас того греха, что мы собирались совершить… Я настолько задумался о погоде и ее чувствах, что и не заметил, как мой учитель уже пошел далеко вперед, и мне пришлось второпях догонять его до самого лагеря.
Мы сидели за мокрым столом вместе с отцом Яцыком и попивали кислое вино. У священника был крайне грустный вид, впрочем, как и у меня. И тут, помимо раскатов грома, мы услышали, как что-то большое, что-то с огромной силой в небе рассекало тучи. Как только появилось лишь очертание силуэта, мы услышали голос Дюркгейма.
– А вот и он! – с недовольной ухмылкой громко говорил он. – Вот только что ему здесь нужно?
Уже через несколько секунд, сотрясая землю и поднимая пыль, приземлился огромный ворон, а на нем был тот самый колдун, о котором ходило так много слухов.
– Господин Фрейд, не думал вас увидеть так близко к Нордгарду! – продолжал говорить Дюркгейм.
Колдун в черной шляпе лишь поднял голову, и все тут же ахнули, увидев его красивую молодую ипостась.
– Я вижу, вы, Дюркгейм, времени не теряете и ведете новую армию на убой, – насмехаясь, произнес он.
– Даже если так, они отдадут свои жизни с честью и верой в короля! – переходя на агрессивный тон, начал упрекать полководец. – А вот если бы ты не был такой упрямой скотиной, которая отрицает все подряд, кроме собственного могущества, все эти молодые ребята могли бы продолжать жить!
– Ты глупец, Дюркгейм! – строго отвечал Фрейд. – Я, как сильнейшее существо в этом мире, должен поддерживать баланс, а не вступать на чью-то сторону в очередной глупо развязанной войне!
– Так эта война для тебя глупость?! – уже переходил на крик Дюркгейм. – Может, тебе напомнить, наш сильнейший, что эти чертовы дочери Квандта сотворили прямо у нас на площади?! И я уверен в том, что это только начало их плана! Поэтому мы и должны поймать их и без малейшей капли сострадания убить!
– Вы придаете им слишком высокое значение, когда это не так… – сказал Фрейд, но его тут же оборвали:
– Высокое значение? Я уверяю тебя, Фрейд, пока еще не стало слишком поздно, найди ведьм и убей всех до одной!
– Это лишено смысла – они никогда не станут ровней мне! – высокомерно ответил Фрейд.
– Как только наступит час, когда ты уже не сможешь их остановить, то попомни мои слова, Фрейд!
Колдун ничего не ответил и лишь дернул ворона, он тут же вновь пронзил тучи и скрылся где-то в грозовом небе.
– Все мы погибнем из-за таких, как он… – озлобленным голосом проговорил себе под нос Дюркгейм и скрылся у себя в шатре…
По словам нашего полководца, до Нордгарда остался всего лишь один день быстрой езды. И вот мы опять в долгой утомительной дороге, гроза гремит не переставая, а дождь как будто и не собирался заканчиваться. И тут, пока все ехали в гробовой тишине, отец Яцык аккуратно поравнялся с лошадью Ричарда.
– Ричард, а могли бы вы рассказать, почему вы здесь? – по-доброму спросил священник.
Ричард бросил на него пренебрежительный взгляд, но все же ответил:
– Я здесь, ибо верю своему королю и верно исполняю приказ генерала Дюркгейма! Доволен ответом, старик?
– Ясно, а я-то думал, вы здесь, чтобы выплеснуть свою искреннюю ненависть к нордгардцам.
После слов священника руки Ричарда со скрипом сжали поводья, а его голос стал еще грубее и строже:
– Да… И это тоже причина, по которой я здесь…
– Но в чем причина такой ненависти к их народу?
Раздался тяжелый вздох:
– Представь себе, мой отец был нордгардцем, и я на себе знаю, какова их культура, религия и все остальное.
– Так вы ненавидите своего отца?
Глаза Ричарда загорелись, а голос задрожал от злости:
– В один день мой отец и его братья так издевались над матерью… Над единственным человеком в моей жизни, что подарил мне любовь и веру… Я пообещал ей никогда не усомниться в собственной вере… а они… они убили ее…
Возле глаз Ричарда стали собираться маленькие слезы, которые он пытался отчаянно спрятать.
– И что вы сделали? – обеспокоенно спросил отец Яцык.
– Этой же ночью… – через ненависть говорил Ричард, снимая перчатку с правой руки. – Этой рукой… Я перерезал горло каждому из них… Каждому… А когда отец открыл свои жалкие испуганные глаза, было уже слишком поздно… Я сидел у него на груди, а лезвие ножа уже разрезало плоть на его шее… Этой самой рукой я по сей день лишаю жизни этих жалких ублюдков, и уже совсем скоро мы покончим с ними навсегда!
Рука Ричарда была вся красная и изуродована множеством мелких шрамов. Отец Яцык ужаснулся от всего этого и поникшим голосом произнес:
– Вы страшный человек, Ричард…
– Ну так бойся меня, старик! – с мокрыми глазами сказал Ричард, наклонившись к священнику.
Погода совсем испортилась, дождь превратился в самый настоящий ливень, а где-то вдалеке были видны и слышны ослепляющие молнии.
И вот, спустя долгий мучительный час, мы уже были у самого Нордгарда, вокруг которого было большое множество лагерей и целая армия, стоящая у главного моста, что вел к городу. Я спрыгнул с лошади, и моя рука как будто в последний раз нежно прошлась по ее шее, а ее жалкие глаза так и давили на слезы.
– Томас, иди сюда скорее! – кричал Ричард, стоя на холме с Луи и Эрнестом.
Взобравшись к ним, я узрел весь ужас этой картины: мертвые лошади, из которых торчат десятки стрел, изрубленные люди, головы, лежащие вдали от собственных тел, и целый океан крови, которую не мог смыть даже самый сильный дождь. Вдруг чья-то рука сильно схватила меня за плечо, это был Ричард, улыбка на лице которого меня до дрожи пугала.
– Вот он, момент истины, Томас! – воодушевленно кричал он сквозь гром. – Здесь все и решится! Здесь мы все вместе наконец-то сможем испытать нашу веру!
Оглянувшись назад, я видел лишь отца Яцыка, который кормил мою белоснежную лошадь, и наши с ним взгляды встретились. Они были полны грусти и ужаса, страха и отчаяния, но в его взгляде было то, что боролось со всем этим… Надежда…
Оглушающие крики, постоянная толкучка и сотни бегущих голов проникли в город… И одна из этих голов была моя… Мы тут же вцепились в кровавый бой с нордгардцами… Я видел, как из отрывающихся голов появлялись настоящие фонтаны крови… Я видел, как руки и ноги то и дело отлетали куда-то в стороны… И все это под постоянные крики…
– За нашу веру!
– За короля Эзмунда! Вперед!
Лишь я один стоял, как напуганный ребенок, пока другие гибли, захлебывались собственной кровью и смотрели, как острый клинок только и делал, что протыкал их грудь… Крепко держась за свой меч, я вспоминал все что угодно, чтобы хотя бы в своих мыслях убежать от этого кошмара. Перед моими глазами пробежала моя собственная жизнь: первая встреча с Мари, первый поцелуй, рождение маленькой принцессы Софи, тренировки с отцом Яцыком… Но тут тяжелый удар по моему мечу вернул меня в реальность… Люди продолжали нещадно резать друг друга, а гроза стала только сильнее. В мою сторону уже несся новый удар, но, тут же собравшись, я с легкостью его отбил и ответил размашистым движением меча в ответ. Молодой парень, атаковавший меня, смотрел, как мой клинок разрезал его грудь и как кровь быстро начинает вытекать из его тела… Его пораженный взгляд был направлен на меня, и, даже несмотря на ливень, я видел, как из его глаз начинают литься слезы. Его ноги тут же подкосились, и он замертво упал к остальным, становясь очередным человеком, который потерял свою драгоценную жизнь из-за какой-то глупой войны…
– Геральд! Нет! – раздался крик из толпы.
Только я повернулся в сторону крика, как на мою голову тут же обрушился удар громоздким мечом. Я выронил свое оружие и свалился на окровавленную землю, в моих глазах все плыло, а уши заполнил ужасный звон. Подняв свои глаза, я увидел стоящего надо мной громадного рыцаря, который уже заносил свой меч, дабы отсечь мне голову. Не растерявшись, я взял чей-то маленький кинжал, лежащий рядом со мной, и что есть сил всадил его в ногу противника. С громким криком он тут же согнулся. А стоило мне только вытащить клинок, как я тут же ударил его в шею. Он, не издав и звука, громко рухнул вниз. Стоя на четвереньках и нервно дыша, я смотрел, как сражаются мои боевые товарищи: Ричард убивал воина за воином, не отдыхая ни секунду, Луи, не переставая кричать про веру в короля, сражался с двумя сразу, а Эрнест на моих глазах рассек голову старого рыцаря на две части… Но не успел он и вытащить меч, как ему со всей силы ударили булавой по ноге. Она страшно выгнулась в сторону, и Эрнест с криком упал на колени, а затем булава ударила его прямо по лицу… Шлем тут же слетел, и стало видно, как с кровью вылетают зубы, а челюсть приняла ужасающую искривленную форму… В моих глазах вновь все закружилось, а в голове я слышал лишь только эти крики:
– За короля! За веру!
Руки перестали меня держать, и, уже свалившись, я закрыл глаза и почти что погрузился в сон, как меня вдруг кто-то поднимает на ноги:
– Томас! Томас, очнись!
Все встало на свои места, в глазах больше не плыло, а кружение в голове ушло. Я увидел кровавую улицу, заваленную трупами, и лишь немногих уцелевших наших рыцарей, бродящих по ней. А далеко впереди была высокая и широкая лестница, на вершине которой происходило очередное кровопролитие: кровь медленно стекала по ступеням, а тяжелые тела то и дело с грохотом скатывались вниз…
– Томас, ты меня слышишь?! – кричал Ричард мне в лицо.
– Да… Я тебя слышу… – отвечал я, не переставая смотреть на мертвые лица.
– Послушай, мне нужно идти дальше, но ты… – быстро говорил Ричард. – Ты должен осмотреть эти дома, если там найдешь вдруг золото или драгоценности, то выноси их на улицу, а если там будут жильцы, то…убей их…
– Зачем? – дрожащим голосом спросил я.
– Что? О чем ты, Томас?
– Зачем убивать невинных людей?
У Ричарда сделалось недовольное лицо и злой, кричащий голос:
– Почему ты задаешь вопросы? Это приказы Дюркгейма! Если говорят, приказ, значит, ты его выполняешь, а не задаешь глупые вопросы! Томас, ты…
Ричард лишь непонимающе помахал головой и побежал дальше по улице, перепрыгивая через мертвецов. Оставшись один, я медленно и аккуратно перешагивал через мертвые тела, как вдруг у себя под ногами я увидел лицо Луи… Его лицо было залито кровью, руки отрезаны, а из его живота торчал длинный меч… Я обернулся и посмотрел на все это, и вновь по моему лицу покатились горячие слезы. Я провел рукой по его липкой голове, а затем жалостным голосом невольно произнес:
– Ну почему же все так ужасно… Почему… Почему мы здесь…
Аккуратно я опустил его тяжелые веки и медленно направился к ближайшему дому, не переставая рыдать. Внутри было пусто и тихо, все уже было перевернуто и обокрадено, лишь прозрачная склянка с водой одиноко стояла на столе. Сняв грязный окровавленный шлем, я одним залпом опустошил сосуд до дна и со слезами на глазах посмотрел на свои руки. Руки, которые совсем еще недавно согревали маленькие ручки Софи в сильные морозы, руки, которые нежно гладили тело Мари, теперь запятнаны ужасной кровью и противной грязью… Слезы еще сильнее полились по моему лицу, как вдруг я услышал какой-то странный грохот. Поднявшись и осмотрев дом еще раз, я приметил неровный ковер, что лежал на полу. Я отодвинул его в сторону ногой, и передо мной тут же появился деревянный люк, который вел в погреб. Медленно достав свой кровавый меч, я с противным скрипом открыл его… Как только я увидел, что внутри, моя рука, держащая оружие, несущее лишь только смерть и горе, затряслась и со звоном выронила его… На меня смотрело множество маленьких детских глаз, явно боящихся меня, а в центре них был старец, одетый в черную рясу…
– Сынок, прошу тебя, не убивай, забери мою жизнь вместо их! – дрожащим голосом умолял старик.
Эти бедные, молящие о помощи глаза так растрогали мою душу, что мои ноги задрожали, а затем и вовсе перестали держать меня. Упав на колени перед ними, я крепко взялся за сухую руку старика и через слезы говорил:
– Простите меня!.. Простите меня за весь этот ужас!.. Прошу… прости меня!
Старик с печальными глазами долго смотрел на мое заплаканное окровавленное лицо, а затем крепко обнял меня и бархатным голосом произнес:
– Тише, сынок, тише… Успокойся…
Мои руки так сильно вцепились в худую спину старика, что я думал, что уже не отпущу его.
– Прости меня, старик… Прости меня!..
Тут дети окружили нас и своими маленькими ручками оцепили нас со всех сторон.
– Сынок, послушай меня… Я не могу тебя простить… Но я знаю, что ты все еще можешь исправить…
– Как же я могу это исправить, старик? Ну как такое можно исправить?
Старик бросил на меня грустный взгляд, а после произнес:
– Просто уйди отсюда… Здесь тебе не место…
Он выбрался из моих объятий и залез обратно в погреб, а дети следом за ним прыгнули один за другим. Он уже хотел захлопнуть передо мной тяжелый люк, как тут я сказал:
– Может, я могу что-нибудь для вас сделать?
Старик посмотрел на мои руки, с которых все еще стекали капли бордовой крови, и твердо сказал:
– Просто уйди…
Люк тут же захлопнулся, и снизу стали доноситься громкие шорохи, но вскоре уже и они затихли. Собрав свои горькие слезы, я прикрыл их убежище и вновь поднял свое оружие. Вышел на уже совсем опустевшую улицу, и меня встретили все те же реки крови и горы мертвых тел. Было так тихо и так ужасно. Тела уже перестали падать с великой лестницы, ведь бой уже был окончен. Я опять глянул на свои руки, на свои ужасные руки, которые осмелились отнять чью-то жизнь. Как тут вдруг позади меня раздались громкие шаги и неистовый крик боли и страданий:
– За моего брата, за Геральда!
В этот же миг развернувшись, я со звоном отбил несущийся на меня меч. Это был очередной молодой парень, который искал мести и крови того, кто забрал жизнь его брата. Мои руки задрожали. Я искренне не желал больше видеть глупых смертей и жестоких убийств. Казалось, что мои руки сейчас же отпустят оружие и дадут убить своего владельца. Но, собравшись с мыслями, я вцепился в меч и принялся защищаться что есть силы. Парень махал мечом с нескрываемой ненавистью, которая полностью захватила его разум, да так, что сражался он, не замечая, как силы уходят от него. Он пошел на этот поединок, зная, что все, что у него осталось в жизни, – это страх, боль и ненависть…
– Вы грязные убийцы! – кричал он мне в лицо.
У меня было острое желание остановить этот глупый бой и излить ему свою душу, но я понимал, что это уже невозможно. Он сделал резкий выпад вперед, от которого я сразу же отпрыгнул в сторону, но он тут же из последних сил сделал удар наотмашь… Мой меч через скрежет металла выбил оружие противника из руки, а после он стукнулся о землю с дрожащим звоном. Тяжело дыша, я смотрел, как мой уже безоружный соперник просто стоял и стеклянными глазами смотрел в ответ на меня. Как тут из его шеи начал медленно стекать водопад крови… Он тяжело свалился на спину и стал захлебываться собственной кровью. Испуганно я подбежал к нему и стал закрывать широкую рану рукой, а мой жалкий голос все звучал:
– Прости… Прости меня, я не хотел этого, прости!
Кровь выходила из моих пальцев, а из его рта стали надуваться красные пузыри.
– Брат… Не умирай, прошу тебя! – кричал уже я.
А в ответ я слышал лишь всхлипы крови из его рта, но даже в них я мог распознать одно слово…
– Убийца…
Его тело окончательно перестало двигаться, а глаза медленно закрылись. Мои руки оторвались от его шеи, и из нее вновь потекла бордовая кровь… Сил на слезы у меня больше не осталось, поэтому я, тяжело поднявшись с земли, направился к той великой лестнице, молча ненавидя себя… Каждая ступенька сопровождалась шлепаньем по луже крови… На каждой пятой лежало обмякшее тело… А когда, с ужасной болью в ногах и нервным дыханием, я взобрался на последнюю и был на самой вершине, мне открылся настоящий пейзаж войны… Слева тела, в чьих туловищах виднелись десятки стрел, воткнувшихся глубоко внутрь… Справа груды тел, лежащих друг на друге, чьи головы были смяты либо разбиты… А в центре все это сливалось в общее кровавое месиво, в котором уже не было ни веры… ни чести… ни достоинства… была лишь жестокость, что породила всех нас… Все это… Это был грех, который невозможно было искупить или простить… Это был грех лика человеческого… Это был грех нашей веры…
Впереди всего этого возвышался огромный ярко-белый храм, стены которого окрасились в жестокий красный цвет… И вот прямо из этого храма стали доноситься шаги, которые направлялись мне навстречу. Из темноты храма стал вырисовываться силуэт рыцаря, чьи доспехи были все запятнаны кровью, чье лицо было измучено битвой и чьи глаза были красные от слез. Каждый его шаг навстречу мне был пропитан жестокой болью и страданиями. Он сумел дойти до центра площади, и, смотря на меня жалостливыми глазами, он выбросил меч, а его губы медленно произнесли:
– Я не стану больше сражаться…
С этими словами его колени рухнули, и он, подняв голову, стал наслаждаться дождем, что смывал кровь с его лица.
– Я тоже… – с состраданием сказал я и спрятал свое оружие в ножны. У рыцаря на лице появилось облегчение, и через несколько секунд он через силу спросил меня:
– Ты все еще веришь?
Удивление от услышанных слов поставило меня в ступор. В моей голове тут же появилось воспоминание о том детском объятии и о том самом вопросе отца Яцыка. А после этого слова моего учителя начали звучать у меня в мыслях: «Вы человек с добрым сердцем, но, к сожалению, вами управляют грязные руки… Вы… вы не должны быть здесь, Томас, ваше место далеко отсюда, оно рядом с вашим домом и семьей…» «Когда всю свою жизнь ты веришь во что-либо, а затем, может, на одну минуту или даже на секунду у тебя зарождается крошечная капля сомнения, эта самая капля создаст ту трещину, которая расколет любую веру…» Я его слышал… Я слышал треск… Долго помолчав, я посмотрел на рыцаря, а он, улыбнувшись, произнес:
