Шелби Махёрин
Алая вуаль
Shelby Mahurin
THE SCARLET VEIL
Copyright © 2023 by Shelby Mahurin
В оформлении макета использованы материалы по лицензии © shutterstock.com
© Н. Морозова, перевод на русский язык
© ООО «Издательство АСТ», 2024
* * *
Любовь живет вечно
Рен, мой птенчик, эта книга посвящается тебе
Часть I. Mieux vaut prévenir que guérir
Береженого бог бережет
Французская пословица
Пролог
Любопытная вещь, этот аромат воспоминаний. Нужен лишь легкий намек, чтобы перенестись в прошлое, – едва уловимый запах лавандового масла матери, легкий дымок курительной трубки отца. И каждый по-своему напоминает мне о прошлом. По утрам матушка всегда наносила масло, глядя на свое отражение в зеркале и считая новые морщинки на лице. Отец курил трубку, когда принимал гостей. У них были пустые взгляды и поспешные движения, и, кажется, отца это пугало. Меня они определенно пугали.
Но вот пчелиный воск… Пчелиный воск всегда будет напоминать мне о сестре.
Каждый вечер, когда наша нянюшка Эванжелина зажигала свечи, Филиппа тут же тянулась за серебряной расческой. По нашей детской комнате разносился легкий аромат меда, а Филиппа расплетала мне косу и начинала расчесывать мои волосы щеткой. Эванжелина устраивалась в любимое кресло, обитое розовым бархатом, и, щурясь сквозь фиолетовую дымку сумерек, с теплотой смотрела на нас.
Ветер – прохладный в ту октябрьскую ночь – шелестел за окном в ожидании сказки.
– Mes choux[1], – тихо проговорила Эванжелина и достала вязальные спицы из корзины у кресла.
У камина, свернувшись клубком, лежала наша собака – гончая по кличке Пташка.
– А я рассказывала вам о Les Éternels? – спросила она.
Как обычно, Пиппа заговорила первой. Нахмурившись, она перегнулась через мое плечо. В ее взгляде сквозили любопытство и настороженность.
– О Вечных?
– Да, милая.
Внутри у меня все всколыхнулось в предвкушении. Я посмотрела на Пиппу; наши лица разделяли всего пару дюймов. Золотистые крапинки, которые она не смыла после урока живописи, блестели у нее на щеках, словно веснушки.
– А она рассказывала? – Моему голосу не хватало ни мелодичности Эванжелины, ни уверенности Филиппы. – Кажется, нет.
– Точно нет, – с серьезным видом ответила Пиппа и посмотрела на женщину. – Мы бы хотели послушать. Пожалуйста.
Наша нянюшка вскинула брови, услышав властные нотки в голосе Пиппы:
– Неужели?
– Ну расскажи, пожалуйста! – Забыв обо всем, я подскочила и захлопала в ладоши.
Сестра, которой уже было двенадцать, тогда как мне едва исполнилось шесть, схватила меня за ночную сорочку и потянула, чтобы я села обратно. Она положила руки мне на плечи.
– Леди не повышают голос, Селия. Что сказал бы папенька?
К щекам тут же прилил жар, и с виноватым видом я сложила руки на коленях.
– По-настоящему красив лишь тот, кто красиво поступает.
– Именно. – Пиппа снова перевела взгляд на Эванжелину, которая едва сдерживала улыбку. – Пожалуйста, расскажи нам эту сказку. Мы обещаем не перебивать.
– Хорошо.
Привычными движениями Эванжелина начала вязать из шерстяной пряжи нежно-розовый шарф – ее гибкие пальцы двигались легко и непринужденно. Мой любимый цвет. Шарф Пиппы, ослепительно белый, уже был готов и лежал в корзине.
– У тебя на лице краска, милая. Будь добра, умойся.
Пиппа вытерла щеки, и Эванжелина продолжила:
– Отлично. Итак, Les Éternels. Они рождены в земле – холодной как лед и крепкой как камень – без сердца, без души и без разума. Ими движет лишь порыв. Лишь вожделение и страсть. – Последние слова няня произнесла с каким-то особым удовольствием. – Первая Вечная пришла в наше королевство из далеких земель. Она жила в тени, насылая на людей свою болезнь. Заражая своей магией.
– А какая это была магия? – спросила Пиппа, расчесывая мне волосы.
– А что такое вожделение? – Я чуть наклонила голову и сморщила нос.
Эванжелина притворилась, что не услышала меня:
– Страшная и отвратительная магия, милые мои. Очень мерзкая.
Ветер нетерпеливо бил в окна, нетерпеливо ожидая продолжения, но тут вдруг Пташка перевернулась и пронзительно завыла, испортив драматический момент. Эванжелина бросила на собаку раздраженный взгляд:
– Магия, которая требует крови. И смерти.
Мы с Пиппой украдкой обменялись взглядами.
– Dames Rouges, – едва слышно прошептала мне сестра на ухо. – Алые Дамы.
Как-то отец обмолвился о них, о самых странных и немногочисленных сверхъестественных существах, обитающих в Бельтерре. Он тогда разговаривал с каким-то чудаковатым мужчиной в своем кабинете и даже не думал, что мы слышали их беседу.
– О чем это вы перешептываетесь? – резко спросила Эванжелина и ткнула спицей в нашу сторону. – Секретничать неприлично.
Пиппа вскинула голову. Она забыла, что леди не должны и сердито хмуриться.
– Ни о чем, Эванженила.
– Ни о чем, Эванжелина, – тут же поддакнула я.
Нянюшка прищурилась:
– Какие дерзкие, а? Что ж, Les Éternels просто обожают таких дерзких девочек. Считают их самыми сладкими и милыми.
В груди у меня чуть сжалось от ее слов, а когда сестра провела расческой по моим волосам, по шее побежали мурашки. С широко распахнутыми глазами я придвинулась к краю стула:
– Правда?
– Разумеется, нет! – Пиппа с силой бросила расческу на трюмо. Она взяла меня за подбородок и повернула лицом к себе. – Не слушай ее, Селия. Она врет! – твердо сказала сестра.
– Отнюдь нет, – решительно возразила нянюшка. – Я поведаю вам то, что рассказывала мне матушка. В лунном свете Les Éternels бродят по городу, охотятся за слабыми духом и соблазняют порочных душой. И поэтому по ночам мы всегда спим дома, милые мои, и всегда молимся.
Опустилась тишина, даже ветер стих. Слышалось лишь постукивание вязальных спиц.
– Всегда серебряный крест на шею надевайте и парами ходите. – В ее голосе зазвучали знакомые мелодичные нотки. – Ступайте твердо по земле, святую воду при себе держите. А если вдруг сомнения одолели, вы спичку подожгите. И в пламени ужасное создание погубите.
Я села чуть ровнее. Руки у меня дрожали.
– Эванжелина, я всегда молюсь, но сегодня за ужином, когда Филиппа отвернулась, я выпила все ее молоко. Как думаешь, я теперь слаще ее? А вдруг меня захотят съесть злодеи?
– Какая глупость! – фыркнула Пиппа и принялась укладывать мне волосы. Она была явно раздражена, но ее прикосновения оставались нежными. Сестра подвязала мои угольно-черные пряди розовой лентой, сделала красивый бант и перекинула волосы мне за плечо. – Я буду защищать тебя от любого зла, Селия.
В груди у меня разлилось тепло, и сердце наполнилось уверенностью. Филиппа никогда не лгала. Никогда тайком не ела сладости, не обманывала и не давала пустых обещаний. Никогда она и не пила мое молоко.
Филиппа ни за что не позволит, чтоб со мной приключилась беда.
Ветер на мгновение улегся – вновь застучал по окнам, нетерпеливо ожидая продолжения, – а затем недовольно стих. Солнце скрылось за горизонтом, и на небо выплыла осенняя луна. Нежный серебристый свет залил комнату. Оплыв, свечи погасли, тени удлинились, и в комнате внезапно потемнело. Я сжала руку сестры.
– Прости, что выпила твое молоко, – прошептала я.
Пиппа сжала мои пальцы в ответ:
– Я все равно не люблю его.
Несколько минут Эванжелина внимательно на нас смотрела, и ее лицо оставалось невозмутимым. Наконец она встала и положила спицы с пряжей обратно в корзину. Она погладила Пташку по голове и задула свечи на каминной полке.
– Вы хорошие девочки. Добрые и любящие сестры.
Она поцеловала нас в лоб, уложила в постель и поднесла последнюю зажженную свечу поближе. Ее глаза сияли, но я не могла понять, о чем она думала.
– Обещайте, что будете держаться друг за друга.
Мы кивнули, и Эванжелина, задув свечу, подошла к двери.
Сестра обняла меня за плечи и притянула к себе. Я уткнулась в ее подушку, от которой приятно пахло Пиппой – медом из летних цветов. Пахло сестринскими наставлениями, нежными прикосновениями, хмурыми взглядами и белоснежными шарфами.
– Я ни за что не отдам тебя ведьмам, – заверила меня Пиппа. – Никогда.
– А я не отдам им тебя.
Эванжелина замерла у двери и обернулась с хмурым видом. Она задумчиво склонила голову. В это мгновение луна скрылась за облаками, и комната погрузилась во мрак. Ветки деревьев застучали по окну, и я съежилась, но Филиппа тут же крепко обняла меня.
Тогда она ничего не знала.
Как и я.
– Глупышки, – прошептала Эванжелина. – А кто говорит о ведьмах?
И она ушла.
Глава 1. Пустые клетки
Я расшибусь в лепешку, но поймаю этого мерзкого уродца.
Смахнув со лба выбившуюся прядь волос, я снова села на корточки и проверила механизм ловушки. Вчера я потратила уйму времени, чтобы срубить дерево, обломать ветки, покрасить древесину и соорудить клетки. Принести вино. Еще больше времени ушло на то, чтобы прочитать все книги о лютенах, которые я нашла в Башне шассеров. Эти маленькие гоблины больше всего любят ивовый сок – его сладкий аромат отчего-то привлекает их, – и, несмотря на свой неказистый вид, лютены ценят красоту.
Вот зачем нужны разукрашенные клетки и бутылки с вином.
Когда этим утром я запрягала телегу, доверху груженную клетками и бутылками с вином, Жан-Люк смотрел на меня так, словно я сошла с ума.
Возможно, так и было.
Я определенно представляла себе жизнь охотника, а вернее охотницы, куда интереснее и значимее. Уж точно я не думала, что мне придется, скрючившись, сидеть в грязной канаве, обливаясь потом в плохо подогнанной форме, и выманивать в поле проказливого гоблина.
К несчастью, я неверно рассчитала размеры клеток, и бутылки с вином просто не влезли в них. Уже на ферме мне пришлось все их разобрать. Смех шассеров до сих пор звучал у меня в ушах. Их не волновало, что ради этого поручения я научилась забивать молотком гвозди, что в процессе повредила палец. Не волновало их и то, что я купила золотую краску на свои собственные деньги. Нет. Они заметили лишь мою ошибку, и теперь моя кропотливая работа щепками валялась на земле. Жан-Люк поспешил помочь мне собрать клетки – ворча на наших собратьев-шассеров, сыпяших остротами, – но внезапно к нам подбежал разгневанный фермер Марк. Как капитан охотников Жан должен был успокоить его.
Пришлось мне одной выслушивать насмешки шассеров.
– Какая трагедия, – усмехнулся Фредерик, нависнув надо мной. Лучи солнца золотили его каштановые волосы. – Но вышло очень красиво, мадемуазель Трамбле. Они похожи на кукольные домики.
– Прошу тебя, Фредерик, – процедила я сквозь стиснутые зубы, собирая клетку. – Сколько раз мне еще просить тебя называть меня просто по имени? Мы же все равны.
– Боюсь, что еще один раз точно. – Его улыбка стала похожей на оскал. – Вы все-таки леди.
Не говоря ни слова, я просто встала и пошла прочь. Я спустилась с холма, подальше от него и других. Я знала, что спорить с типами вроде Фредерика бессмысленно.
«Вы все-таки леди», – сказал Фредерик.
Я закрыла последнюю клетку и поднялась, чтобы полюбоваться проделанной работой. Сапоги и подол были испачканы в грязи, но меня переполняла гордость. Осталось дело за малым. Лютены, облюбовавшие ячменное поле фермера Марка, скоро почувствуют запах ивового сока и придут на него. Заметив вино, они тут же кинутся к нему – в книгах говорится, что лютены действуют в порыве чувств, – и запрыгнут в клетки. Ловушки захлопнутся, и мы отвезем этих мелких паразитов обратно в Ля-Форе-де-Ю, где им самое место.
Ничего сложного. Как конфетку отнять у ребенка. Но я, разумеется, не стала бы отнимать у детей сладости.
Судорожно вздохнув, я подбоченилась и как-то уж слишком рьяно кивнула. Да, грязь и черная работа стоили того. Пятна на юбке я отстираю, но самое приятное – я отловлю всех лютенов и перевезу их в лес, не навредив им. Отец Ашиль, новый архиепископ, будет мной гордиться. Возможно, и Жан-Люк тоже. Да, все идет хорошо. Загоревшись надеждой, я спряталась в зарослях сорной травы у поля и затаилась в ожидании. Все обязательно получится.
«Должно получиться».
Прошло несколько минут.
– Ну же, – прошептала я, всматриваясь в ячменные колосья и стараясь не теребить балисарду на поясе.
Я дала священный обет несколько месяцев назад, но так и не привыкла к клинку. Рукоять с сапфиром ложилась в ладонь тяжело, чужеродно. Я начала нетерпеливо притоптывать. Октябрь выдался на удивление теплым, и по шее у меня стекали капли пота.
– Ну, давайте же. Где же вы?
Мгновение тянулось бесконечно, за ним последовало еще одно. А может, три. Или десять. За холмом слышался смех братьев. Я не знала, как они собирались ловить лютенов, – они не пожелали поделиться своими планами с единственной женщиной в своих рядах. Впрочем, мне было все равно. Я не хотела от них никакой помощи, а после моего провала с клетками мне уж точно не нужны были зрители.
Перед глазами предстало снисходительное выражение лица Фредерика.
Смущенное лицо Жан-Люка.
«Нет уж!»
Я отогнала прочь мысли о них обоих и раздвинула сорную траву, чтобы проверить ловушки еще раз.
«Не надо было приманивать лютенов на вино. Глупая была затея…»
Моя мысль внезапно оборвалась, когда я заметила, как среди ячменных колосьев показалась маленькая морщинистая ножка. Я резко замерла, переполненная радостью. Стараясь не дышать, я вгляделась в серовато-коричневое существо, ростом мне по колено. Лютен смотрел на вино огромными темными глазами. Казалось, что все в его внешности было слишком… ну, чересчур. Чересчур большая голова. Чересчур острые зубы. Чересчур длинные пальцы.
Откровенно говоря, существо походило на картофелину.
Лютен на цыпочках стал подбираться к вину и, кажется, не замечал ни меня, ни чего-либо вокруг. Его взгляд был прикован к пыльной бутылке. Причмокивая губами, он нетерпеливо потянулся к вину. Существо забралось в клетку, и она тут же со щелчком захлопнулась, но лютен лишь прижал к себе бутылку и заулыбался. Два ряда острых, точно иглы, зубов поблескивали в лучах солнца.
Миг я смотрела на него как зачарованная.
Не сдержавшись, я тоже заулыбалась. Я подошла к лютену и чуть наклонила голову. Он был совсем не таким, каким я себе его представляла, – и вовсе не мерзким. У него были пухлые щечки и круглые коленки. Когда фермер прибежал к нам вчера, он кричал о каких-то рогах и когтях.
Лютен перевел взгляд на меня, и его улыбка померкла.
– Привет.
Я медленно опустилась и положила руки на колени, чтобы лютен мог их видеть.
– Прости, пожалуйста, за ловушку. – Я указала на расписную клетку. – Фермер, который возделывает это поле, попросил перевезти тебя и твою семью. У тебя есть имя?
Лютен смотрел на меня немигающим взглядом, и жар прилил к моим щекам. Я оглянулась через плечо: нет ли позади шассеров. Наверняка сейчас я выглядела ужасно нелепо – и они заклевали бы меня до смерти, если бы увидели, как я болтаю с лютеном, – но мне показалось неправильным поймать беднягу в клетку и даже не поговорить с ним.
– Меня зовут Селия, – сказала я, чувствуя себя все глупее и глупее.
В книгах ничего не говорилось о том, как гоблины общаются между собой, но как-то же они должны это делать. Я показала на себя и повторила:
– Селия. Се-ли-я.
Лютен молчал. Это он или она?
Так. Я расправила плечи и подняла клетку за ручку. Я вела себя смехотворно. Нужно было проверить остальные ловушки. Но сначала…
– Откупорь пробку, – неохотно проворчала я, – и откроешь бутылку. Надеюсь, тебе нравится бузина.
– Ты что, с лютеном разговариваешь?
Покраснев, я выпустила из рук клетку и резко обернулась.
– Жан! – пискнула я тонким голосом. – Я… я не слышала, как ты подошел.
– Очевидно.
Жан-Люк стоял в зарослях, где еще недавно пряталась я. Глядя на мое виноватое лицо, он вздохнул и скрестил руки на груди.
– Селия, что ты делаешь?
– Ничего.
– И почему я тебе не верю?
– Хороший вопрос. Так почему же ты мне не вери…
Внезапно лютен схватил меня за руку, и я резко замолчала на полуслове. Вскрикнув, я отскочила и упала. Нет, не потому, что лютен схватил меня когтями, а потому, что услышала его голос. Как только он дотронулся до меня, в голове у меня зазвучал странный даже не голос – отголосок: «Larmes Comme Étoiles»[2].
Жан-Люк тут же бросился ко мне и выхватил балисарду.
– Стой! Не надо! – Я закрыла собой лютена в клетке. – Да стой ты! Он ничего мне не сделал! Он не желает мне зла!
– Селия, – раздраженно начал Жан-Люк, – а вдруг он бешеный…
– Это твой Фредерик бешеный! Лучше маши своим ножом перед ним. – Я обернулась к лютену и нежно улыбнулась ему. – Прошу прощения, что ты сказал?
Я шикнула на Жан-Люка, когда лютен протянул ко мне ручку и подозвал к себе.
– Ой. – Я с трудом сглотнула, не особо желая брать гоблина за руку. – Ах да, хорошо…
Жан-Люк сжал мне локоть:
– Надеюсь, ты не собираешься касаться этого существа. Мало ли что оно трогало этой рукой!
Лютен нетерпеливо замахал мне – и, пока не успела передумать, я чуть дотронулась до его пальцев. Кожа на них была огрубевшая и грязная. Словно корни дерева.
«Меня зовут Larmes Comme Étoiles», – повторил он, и голос его звучал как ирреальная трель.
Невольно я охнула:
– Звездные Слезинки?
Лютен коротко кивнул и снова схватил вино. Он злобно взглянул на Жан-Люка, который фыркнул и попытался оттянуть меня назад. Чувствуя, как голова у меня шла кругом, я упала в объятия Жана.
– Слышал? – выдохнула я. – Он сказал, что его зовут…
– У них нет имен. – Жан-Люк обнял меня покрепче и пристально посмотрел мне в глаза. – Лютены не умеют говорить, Селия.
Я прищурилась:
– То есть я солгала. Так ты думаешь, да?
Жан вдохнул – всегда-то он вздыхает, – нежно поцеловал меня в лоб, и я чуть оттаяла. От него приятно пахло крахмалом, дубленой кожей и льняным маслом, которым он всегда полировал балисарду. Такой знакомый аромат. Такой успокаивающий.
– Я думаю, что у тебя доброе сердце.
Я знала, что он подразумевал это как комплимент. Я надеялась на это.
– Я считаю, что твои клетки прекрасны, а лютены любят бузину. – Жан-Люк посмотрел на меня с улыбкой. – А еще я думаю, что нам пора идти. Уже темнеет.
– Идти? – растерянно спросила я и перевела взгляд на холм. Я почувствовала, как под моей ладонью напряглись его мышцы. – А как же другие лютены? В книге говорилось, что в норах могут жить по двадцать гоблинов. Наверняка фермер хочет, чтобы мы забрали их всех.
Я нахмурилась. А ведь голосов шассеров уже давно не было слышно. На ферме все стихло. Лишь петух иногда кукарекал.
– А где?.. – Внутри у меня все сжалось от стыда. – А где все, Жан?
Он не смотрел на меня.
– Я отправил их.
– И куда же?
– В Ля-Форе-де-Ю.
Жан-Люк откашлялся и выпустил меня из объятий. Он убрал балисарду в ножны и улыбнулся, подняв клетку. Спустя мгновение он протянул мне руку:
– Готова?
Я посмотрела на его руку, и на меня накатила тошнота. Жан отправил бы охотников в лес только по одной причине.
– Они уже… поймали других лютенов, да?
Жан молчал, и я подняла на него взгляд. Он смотрел на меня настороженно и внимательно, словно я треснутое стекло, готовое разбиться вдребезги от малейшего прикосновения. Возможно, так и было. Я уже не могла сосчитать, сколько трещин на моей «стеклянной» коже и какая из них станет для меня последней. Может быть, как раз эта.
– Жан? – повторила я.
Еще один тяжелый вздох.
– Да, – наконец признался он. – Они уже их поймали.
– Но как?
Жан-Люк покачал головой и вскинул руку.
– Да неважно. Твоя идея соорудить клетки была отличной, а опыт придет со временем…
– Это не ответ.
Меня всю затрясло, но я ничего не могла с собой поделать. Прищурившись, я посмотрела на его бронзовую руку, на блестящие, коротко остриженные волосы. Жан выглядел аккуратно и собрано – хоть и чувствовал себя не в своей тарелке, – моя же прическа растрепалась, пряди прилипли к мокрой шее, по спине стекал пот. Перепачканные щеки горели от усталости и стыда.
– Как они поймали всех лютенов? – Внезапно меня поразила страшная догадка. – Постой, а как долго они их ловили? – с укором спросила я и чуть ли не тыкнула его в нос. – Сколько ты меня уже ждешь?
Звездные Слезинки наконец откупорил бутылку и осушил половину за один глоток. Он немного пошатнулся, когда Жан-Люк аккуратно поставил клетку на землю.
– Селия, не надо так с собой, – примирительным тоном сказал Жан. – Твоя идея с ловушками сработала, а этот лютен… даже сказал тебе свое имя. Такого прежде не случалось.
– Я думала, у лютенов нет имен! – раздраженно воскликнула я. – И не надо со мной снисходительно разговаривать! Как охотники поймали лютенов? Руками не получится, они же шустрые, и… и…
Взглянув на смиренное выражение лица Жан-Люка, я почувствовала, как внутри у меня все опустилось.
– Выходит, они в самом деле поймали их руками. Господи. – Я потерла переносицу. Дышать стало тяжелее. В груди все до боли сжалось. – Мне надо было помочь им, а я с этими ловушками…
Золотая краска на клетках теперь казалась мне глупой и пошлой.
– Я просто впустую потратила наше время.
«Вы все-таки леди».
– Да нет же! – Жан-Люк яростно замотал головой и сжал мои грязные руки. – Ты попробовала что-то новое, и у тебя получилось.
Голова у меня загудела, когда я услышала его ложь. Полгода я только и делала, что усердно старалась. Вскинув голову, я шмыгнула носом и выдавила улыбку.
– Да, ты прав, но уходить пока рано. Вдруг на ферме остались еще лютены. Может, Фредерик упустил одного или двух…
– Этот последний.
– Откуда ты знаешь, что он последний?
Я закрыла глаза. Наконец я все поняла. И сдалась.
– Это ты отправил его ко мне? – тихо спросила я.
Жан-Люк ничего не ответил. Повисло тяжелое молчание. С широко распахнутыми глазами я схватила его за синий мундир и затрясла его.
– То есть ты сначала поймал его, а потом… потом пробрался на поле и выпустил его?
– Не говори ерунды…
– Так или нет?
Избегая моего взгляда, Жан-Люк отвел мои руки:
– У меня нет на это времени, Селия. Сегодня вечером перед мессой у нас срочное собрание. Отец Ашиль прислал весть. Я должен был вернуться в Башню уже несколько часов назад.
– Зачем? – спросила я, не в силах сдержать дрожь в голосе. – И что… что за срочное собрание? Что-то случилось?
Старый вопрос. Избитый и надоевший. Вот уже несколько недель Жан-Люк постоянно куда-то пропадал, о чем-то шептался с отцом Ашилем, когда думал, что я не вижу. Он не говорит мне, о чем они секретничают и отчего их лица мрачнеют с каждым днем. У них есть какая-то тайна – срочное дело, – но, когда я спрашиваю Жана об этом, он всегда отвечает одинаково: «Это не твоя забота, Селия. Не нужно тебе беспокоиться».
Словно заведенный механизм, он повторял одно и то же.
– Идем. Я уже все погрузил. – Он кивнул на лошадей.
Я перевела взгляд на телегу, в которую он аккуратно сложил все клетки, пока я ловила лютена. Всего девятнадцать. Двадцатую Жан держал в руках. Не говоря ни слова, он пошел к лошадям. Привалившись к клетке, пьяный лютен сладко похрапывал в лучах закатного солнца. Другим эта сцена могла показаться вполне милой, может, немного необычной. Кто-то бы даже кивнул одобрительно, увидев серебряный значок на моем корсаже и кольцо с бриллиантом на пальце.
В памяти всплыли слова Жан-Люка, которые он сказал мне осенью:
«Чтобы защищать невинных, размахивать мечом вовсе не обязательно, Селия. Ты как никто другой доказала это».
Время показало, что мы все лжецы.
