Сергей Юрьевич Ростовцев
Дубли
Книга первая: По дневнику Хлызова.
Преамбула
А голос в телефонной трубке ранит.
Он будит в нас ушедшие мечты.
Тебя я помню в лёгком сарафане,
Но почему-то растворилась в прошлом ты.
Я, Сергей Ростовцев, молодой человек лет шестидесяти, проснулся в восемь часов утра, в съемной квартире, в Израиле, в двадцать первом веке. Проснулся от того, что мой сотовый телефон яростно звонил.
Именно телефон, а не будильник. Будильники я в своём доме истребил. Но кому в такую рань не спится? Наверное, с работы. Там у них какая-то программа не пошла. Сейчас будут строго спрашивать, почему меня нет на работе.
Вообще-то, я работаю с восьми. Но, ни разу в своей программистской жизни не приехал на работу вовремя. Если приехать, не выспавшись, так весь день только и мыслей будет, как бы поспать. Какое-то время назад мне разрешили приезжать с девяти. С тех пор, если я приезжаю с восьми до пол-одиннадцатого, это считается вовремя. Если позже – нужно предупреждать. Но периодически…. Я взял трубку.
– Алё.
– Привет! – раздался в трубке такой знакомый и так давно не слышимый женский голос. – Проснулся? Через десять минут жду тебя у Ангела. Увидишь меня – иди следом.
– Иду.
«Ангел» – заведение в Ришон ле-Ционе, на углу Жаботински и Олей Гордон, чуть выше филармонии. Я даже не знаю, что там внутри. Но знали о том, что это наше обычное место свиданий, только…. Черт побери! Откуда Яна знает, об «Ангеле»?
Когда я увидел Яну, она глянула на часы и пошла вверх по улице Жаботински.
Совсем ведь пятидесятилетняя старушка. Она постарела, но фигура была по-прежнему стройной, и шла она, не горбясь, а хорошей спортивной походкой. По сравнению с ней, я не шел, а ковылял. Да разве только по сравнению с ней?
На углу улиц Герцль и Жаботинского – небольшой сквер, закрытый растительностью со всех сторон, кроме домов к которым он примыкает.
Яна села на лавочку и открыла какую-то книгу.
Я сел рядом.
– Без резких движений – сказала Яна, правильно угадав мои желания. Хотелось обнять и расцеловать её прямо тут.
– Я встану, а ты возьмешь книгу.
– А что такая секретность?
– Бережёного, Бог бережет.
– Да нет тут никого. А хочешь, подойди, вон, к остановке автобуса. Потом сядем по одному и на заднее сидение. В эту сторону свободных мест всегда куча. Хотя лучше бы ко мне.
– Ладно. Поговорим пару минут здесь. Бог не выдаст, свинья не съест. Это Валеркин дневник или мемуары…. Уж не знаю, как это определить. Я его обработать не смогу, да и как потом опубликовать, не представляю. Ну а ты свое пожил… и поживешь ещё. Взгляни.
Она положила свою книгу, и я понял, что в обложке от Вайнеров вшита рукописная, очень толстая тетрадь.
– Давно он у тебя?
– Дневник? Да. Валерка… как знал. За две недели до событий привез его мне и попросил, чтобы он пока у меня побыл. Разрешил почитать.
Валерка погиб в автокатастрофе, и я об этом знал.
Подержав несколько секунд обложку Вайнеров в руках, я открыл тетрадь…
Первая часть Без возврата
Поиски дохода
Планеты, уважаемые зрители!
Советские, вас лучше и умней.
Природа вас талантами обидела?
А мы страдаем скромностью своей.
Валерий Хлызов, долговязый парень, за тридцать, с залысинами по бокам своего морщинистого лба, работал гидробиологом в НИИ днепропетровского университета.
Работа у него была весёлая. Два раза в месяц, «от семьи, от детей», как он любил говорить, на небольшом пароходике, он «сотоварищи» и, самое главное, «соподруги», отправлялся вниз или вверх по течению Днепра. Они отлавливали сетью рыб, которых считали, документировали и отпускали. Отпускали, правда, не всех. На берегу, недалеко от сельских пристаней, особо отличившиеся образцы попадали в уху. Уха поедалась под лабораторный спирт или лабораторно, перегнанную сивуху, купленную в прибрежных селах.
Ох, какие это были вечера!
После ушицы и изрядного количества алкоголя проходили веселые ночные купания, о которых и о том, что было после них, вспоминать вслух, было не принято. Так что и мы из скромности, этого делать не будем.
По этим причинам, несмотря на скромную зарплату, Валерка (а все его называли именно так) менять свою работу не собирался. Но деньги были нужны. И он искал, как устроить пополнение их количества.
Однажды, несколько лет тому, в одной из поездок, содержание которых описано выше, Валерка обнаружил пресноводную медузу. Медуза была не ахти. Её зонтик у взрослых особей был всего двенадцать миллиметров. Но именно ей Валерка посвятил свою кандидатскую диссертацию. Медуза эта, была известна давно, но её днепровская популяция нигде не упоминалась.
Он стал кандидатом наук, но на его зарплате это почти не сказалось. Увы. Но не бросать же, такое веселое место?
Валерка начал поиски заработка совсем в другом направлении.
С детства Валерка дружил с техникой. Попадающий к нему в руки поломанный фотоаппарат, устройства которого он не знал, после того, как его удавалось разобрать и собрать, начинал работать. Микроскопы, попадавшие к нему в руки, начинали видеть то, что до этого им было недоступно. Скороварка переставала свистеть струей горячего пара из-за старой прокладки. Пылесос начинал разбираться, не осыпая всё вокруг пылью. Это и многое другое становилось тем, для чего оно было предназначено изначально. Это тоже давало заработок, но небольшой.
По жизни Валерке везло. Вот только с новыми идеями у Валерки не получалось. Он не умел фантазировать. Но и тут везение его не оставило. Рядом с ним оказался человек, чьи фантазии, хотя и далеко не все, он мог воплощать в жизнь. Этот парень стал его близким другом и как раз сейчас опять размечтался вслух:
– А как было бы здорово, сделать фирму по проверке кормов для птиц и производителей рыб? Как было бы здорово сконструировать такой прибор, который предупреждал бы об опасности порчи кормов?
Серёга, так звали этого парня, был толст, невысок, весел и всегда доволен собой. Он катился по жизни, не забивая себе голову практическими задачами. Когда ты можешь фантазировать и живешь в мире фантазий, какое значение имеет текущий кран или неработающая ручка входной двери? Главное было найти позу, в которой это не будет мешать. И Серёге Валерка, был тоже очень нужен, поскольку количество поз, когда кран переставал течь, ручка отваливаться, резко возрастало. Позы можно было разнообразить, что помогало уходить в своих фантазиях все дальше от реального мира. Да и фантазировал он по-особому. Это называлось «перпендикулярно».
– А как ты это узнаешь? – спросил Валерка, услышав об устройстве.
– Так можно поставить призму, и светодиод в том месте, где свет определенного спектра, например, метана, он будет отбрасывать полосу, а с другой стороны, поставить белую лампу, которая будет включаться раз в час, и её свет разложится на спектр, в котором светодиод либо зафиксирует, либо не зафиксирует полосу метана.
Ни устройство призмы, ни то, к чему светодиод будет подключен, Серёгу не интересовало. Ну и правильно. Через пять минут он фантазировал о чём-то другом. Но через два дня Валерка собрал первый спектроанализатор.
Проверку на метан решили провести на очистных каналах. Тогда-то и произошел неприятный «инцидент», с которого все и началось.
Шпионы
Органы… не тела, а страны
Всех нас видят, бдят и даже любят.
Знаете, как нам они нужны?
Нам, советским, гениальным людям.
Очистные каналы были стоком промышленных вод. Стекали они по извилистому дну Тополиной балки. А потом оправлялись в канализацию. Канализация попадала в каскад очистных каналов перед самым Днепром. Туда ездили редко. Там тоже был «трубочник» – червяки, которыми кормили аквариумных рыб. Но там трубочник был менее чистый. Поэтому, по наезженному маршруту, Валерка и Серёга приехали проверять спектроанализатор в «Тополиную балку».
Спектроанализатор установили над поверхностью воды. Световой импульс, проскакивающий между передающим и приемным светодиодами, сопровождался аудио щелчком. Валерка сделал щелчок для того, чтобы отрегулировать на слух, периодичность проверки, по желанию «заказчика».
Они стояли и слушали щелчки и смотрели на стрелку амперметра, показывающего интенсивность той или другой линии спектра, которые Валерка тоже сделал избирательными.
Они были так увлечены действием прибора, что почти не замечали происходящего вокруг.
– Радиацию меряем? – услышал Валерка у себя за спиной хриплый низкий голос. Он, и Серёга обернулись.
За их спинами стоял кряжистый мужик лет сорока, в темно-зеленой камуфляжной форме, и два солдата с АКаэМами блестевшими на солнце своими дулами.
– Забирайте счетчик, и пройдемте, – скомандовал мужик в камуфляже.
– Это не счетчик… – сказал, было, Серёга, но офицер (так Валерка) окрестил мысленно кряжистого мужика, бросил на них такой взгляд, что было ясно: что-либо объяснять бесполезно.
– Не разговаривать! – строго, но спокойно сказал офицер, и взял из Валеркиных рук спектроанализатор.
На близлежащей дороге стоял «газик», куда их и посадили.
Поехали они прямо в Федосеевские казармы, где их рассадили в разные камеры, местной гауптвахты.
Через час к Валерке в камеру зашел юркий, улыбающийся и морщинистый мужичок лет пятидесяти.
– Пойдемте, молодой человек, – сказал он, приглашая Валерку следовать за собой. Охраны уже не было. Он, повозившись с ключами, и казалось, не обращая на Валерку никакого внимания, открыл похожий на парковую беседку флигель и оказался с Валеркой в просторном кабинете со следами высохшей сырости на стенах и соответствующим запахом.
– Как Вас зовут? – спросил мужичок, усаживаюсь за стол и, предлагая сесть Валерке.
– Валерий Хлызов.
– Я полковник комитета государственной безопасности СССР, Тимошук Анатолий Иванович. – Мужичок мотнул перед его глазами удостоверением в красной корочке, – Так что же это у Вас за приборчик такой?
Разобранный спектроанализатор лежал на столе.
– Это анализатор для определения наличия спектра различных органических газов. Мы его испытывали.
– Это Вам по работе нужно? Где Вы работаете?
– Это и по работе тоже. В университете. Зам. зав. лаборатории ихтиологии и ихтиопатологии в НИИ ДГУ.
– А товарищ, Ваш?
– Там же. Лаборантом. Радиацию мы не измеряли. Мы и не знали, что там радиация.
– А ее там и нет. – Тимошук, наигранно ласково улыбнулся. Но, знаете ли…. Бдительность никогда не помешает. Вам же особых неудобств не причинили?
– Да нет.
– Только вот заполните эту анкету и распишитесь, что если вдруг понадобитесь, может, и нам Ваша помощь будет нужна, так явитесь по вызову. Хорошо?
– Хорошо, – обрадовавшись, согласился Валерка. Кто же спорит с полковниками госбезопасности, да еще по таким мелочам?
– Вот и ладно. Ваш товарищ, такую уже заполнил.
Полковник положил перед Валеркой бланк и подписку о том, что в течение 92 дней он обязуется немедленно по первому требованию, прибыть в управление КГБ.
«Вот интересно, – подумал Валерка, – а без этой анкеты я мог бы не прибывать? – и внутренне хохотнул, что на девяносто третий день он обязательно откажется.
КГБ – оно, как расстройство желудка. Попробуй, откажись реагировать?
– Приборчик не забудьте – весело сказал мужик, когда Валерка уже покидал кабинет.
Отдав выписанный кагэбэшником пропуск, Валерка вышел за ворота казарм. Сидя на парапете, его ждал Серёга.
– Отдали-таки. Гады.
– Чего гады? Работа у них такая.
– Так что, пойдем, продолжим измерения?
Они рассмеялись и пошли к пивному ларьку, располагавшемуся возле Лагерного базара. Работа работой, но вот от беседы с вежливыми военными рубашка на Валеркиной спине была совершенно мокрая.
Зато пиво было холодным, и солнечный майский день клонился к вечеру. Всё хорошо, что хорошо кончается.
Диссертация
Учёным быть – великая заслуга.
Зарплата не ахти, но это не беда.
В труде, в бою – не ведаем испуга.
Зато в мечтах, не ведаем труда.
Но забыть в повседневной текучке о случившемся на очистных, Валерка не успел.
Когда через три дня к нему на работу позвонил какой-то майор и стал договариваться о встрече, Валерка вновь напрягся. Принудительное общение с представителями власти сразу вызывало у него легкое недомогание и слабость в ногах.
Он зашел к Серёге в лабораторию. Тот сидел перед пустым аквариумом и рассматривал грунт.
– Интересно, а по цвету можно определить степень загрязнения? – вновь фантазировал Серёга.
Фантазировал он беспрерывно.
– С тобой уже связывались?
– Кто?
– Ну, из КГБ?
– Нет пока. А с тобой опять решили «поговорить»?
– Завтра. В двенадцать.
– Весь день перегадят. Если отпустят.
– Ты «оптимист».
– Хорошо – сейчас, а не перед поездкой. Поездку пропускать жалко.
– Спасибо что напомнил.
Валерка понимал, что его садить не за что. Это Серега уж совсем…. Но могли попросить никуда не выезжать.
Поездку пропускать действительно не хотелось. Вся жизнь текла в ее предвкушении. В поездку, лаборантками, обязательно возьмут пару девочек из первокурсниц. Девочки с биофака, конечно, не филологи или медички. У тех самим можно чему-то научиться. А тут придется уговаривать, и намекать, что моральные принципы в научных исследованиях сильно мешают. Хотя, как правило, такие намеки продолжались только до первой четверти стакана спирта.
Майор Абрамов, встретивший Валерку, был одет в аккуратный светло-серый костюм. Не вспоминая об инциденте на очистных, он сразу стал интересоваться Валеркиной кандидатской.
Валерка отвечал на вопросы и изумлялся тому, что мало того, что его кандидатскую кто-то читал, да еще ее читали именно здесь. А если эта «беседа» никак не связана с происшедшим на очистных сооружениях? Но тогда с чем она связанна? Он пытался найти ответ в задаваемых вопросах, но не находил.
– Скажите, Валерий Николаевич, Вы вот тут, описывая возможное появление медузы в среднем течении Днепра, пишете о невозможности вида передвигаться против течения и предполагаете возможность перемещения прародителей популяции по воздуху.
«Вот оно! – спина у Валерки вспотела, – они крутят какое-то дело о коррупции с кандидатскими и, найдя этот идиотизм в моей, решили, что я её купил! Вот гад, Серёга!»
Воспоминания начали крутиться у Валерки с необычной для него скоростью.
Он вспомнил картинку:
Серёга сидел у окна, наблюдая за пляжными девочками и периодически отлавливая из пластиковой канны, стоящей перед ним, интересные на его взгляд экземпляры малька золотых карасей-вуалехвостов.
Как Серёга совмещал оба этих занятия, понять никто не мог, но все знали, что для выращивания более скрупулезно, чем Серёга сделать отбор никто не мог. Удивительно, как такая скрупулезность уживалась в нем с явным безразличием к какому-либо порядку.
Рядом с ним лежала его курсовая, которую можно чуть расширив превратить в кандидатскую. Об этом Серёга еще очень долго и цветасто будет мечтать, и только. Ему бы очередной заход на пятый курс, закончить дипломом.
Курсовая называлась: «Эволюция функций движения белковых систем».
В ней Серёга доказывал, что движение всех организмов являлось только функцией динамических и химических свойств экосистемы. Начинал он от глицериновой капли в воде, совершавшей те же движения, что и амеба своими птеригоподиями – ложноножками.
Валерка сидел за эмалированным лабораторным столом и писал свою кандидатскую, с сожалением наблюдая за умиранием тетрадона.
[Тетрадон – рыбка, раздувающаяся при опасности. Частный случай – вытаскивание из воды].
Тетрадон находился в маленьком пятилитровом аквариуме.
– Надо убить животину, чтоб не мучилась. – Сказал Валерка, понимая, что лаборант Серёга и пальцем не шевельнёт, чтобы покончить с мучениями рыбы.
– Валерий Николаевич, – Серёга, когда придумывал какую-то свою новую фантазию, всегда обращался к Валерке якобы официально и, изложив фантазию, ждал возражений. Он не сильно печалился, когда самые простые возражения не оставляли от его фантазии камня на камне. Камни фантазий – они ведь не тяжелые. Можно собирать следующую фантастическую конструкцию.
– Ну? – ответил Валерка в ожидании. Серёгины фантазии иногда были интересны, вот только его многозначительные паузы слегка раздражали. Особенно, когда Валерка был вынужден отвлечься от и без того скучного занятия.
– Валерий Николаевич, а почему коровы не летают?
Валерка хорошо знал Серёгины выверты, работали они вместе уже семь лет, и Валерка понимал, что в таких вопросах Серёга всегда прятал какой-то подвох.
Серёга умел прятать подвохи. Но какой подвох может быть в вопросе из анекдота? «Хорошо. Хорошо. Хорошо, что коровы не летают» – сообщил Алексей Максимович, попав под голубиный «обстрел».
– Высоты боятся.
– Да ну тебя. Ты не выкручивайся. Почему? Серьезно.
– Ну…, потому, что их кости и мясо много тяжелее воздуха.
– А почему они эволюционно не выработали механизм возможности полета? Дало бы это им эволюционное преимущество?
– Так эту экологическую нишу заняли птицы. – Сказал Валерка, ехидно хихикая тому, что уже сумел увернуться от пока еще неизвестной западни, и теперь Серёге придется выкладывать свою фантазию без попытки представить весь мир олухами. – И разговор непрофессиональный.
– Ещё как профессиональный. Ни у птиц, ни у летучих мышей нет никаких возможностей накапливать большие количества метана, а у растительноядных (у коров) есть.
Тут Серёга сделал, злившую Валерку, паузу. Дескать, даю тупым возможность переварить информацию.
Конечно, Серёга так не думал. Это Валерка знал. Но Серёга любил эффекты.
– Вот если бы корова создала у себя на спине карман, куда отправляла бы произведенный в её желудке метан. Она бы облегчила возможности своего передвижения. А она только пукает этим парниковым газом.
– Это уже не ихтиология и гидробиология, и наша кафедра коровами не занимается – хихикнул Валерка, помянув, известную обоим, историю, случившуюся с Серёгой на первом курсе.
На первой же лекции, по физиологии беспозвоночных, замдекана биофака Пилипенко сообщал молодым студентам, что эволюция не имеет обратного хода. И это один из постулатов материализма.
– А неотения? – Неожиданно просто, как в беседе, перебивая лектора, спросил Серёга.
– Что – неотения? – переспросил Пилипенко, не ожидавший ни вопросов, ни каких-то закавык в этом общем месте лекции.
– А что если аксолотль начнет эволюционировать, не переходя в стадию саламандры? Через пару десятков поколений никто и не узнает, что стадия саламандры существовала, а значит эволюция дала задний ход.
Хоть Пилипенко и не ожидал на первом занятии от первокурсника ничего подобного, он был опытным преподавателем. И он обошел эту закавыку так:
– А мы, какой предмет изучаем, товарищ студент? – И сам же ответил – физиологию беспозвоночных. А Ваш аксолотль – позвоночное. Так что не будем отвлекаться.
Серёга иногда любил вспоминать этот забавный эпизод, когда они – он, Валерка и замдекана Пилипенко, пили пиво у канатной дороги, по которой часто возвращались комсомольского острова, где находился их НИИ ихтиологии и гидробиологии, в просторечье называемый «аквариум».
– Конечно, наша кафедра коровами не занимается. – Вернул Валерку, от воспоминаний, к теме разговора, Серега. – Тут Вы, Валерий Николаевич, совершенно правы! Ты, когда описывал версии попадания своей медузы в Днепр, что предположил? Тайфун? Смерч? А какие на Украине тайфуны? А давай предположим, что существовал вид медузы, который накапливал метан, а не углекислоту, как сифоновые, чтобы быстрее, в случае атаки хищников или еще чего, всплывать к поверхности. Нормальный эволюционный ход? А потом, в развитии этого механизма, стал подниматься в воздух, чтобы покинуть выемки рифов, пересыхающие при отливе. Нормальный эволюционный ход? Но ничего подобного не найдено. А какие принципиальные могут тут быть препятствия к такой эволюции медузы?
Тут опять Серёга сделал паузу и подошел к аквариуму с подыхающим тетрадоном.
– Вот смотри, – Серёга взял шланг от стоящей рядом водородной горелки, наполнил водородом полиэтиленовый пакет. Затем неожиданно ловко зацепил сачком тетрадона, вбросил его в этот пакет снизу, и опять пустил туда газ.
– Так он из-за твоих опытов подыхает?
– Не трогал я твоего тетрадона раньше. – торопливо сказал Серега – Мне эта идея сейчас в голову пришла.
Тем временем тетрадон в полиэтиленовом мешке начал раздуваться, превращаясь в шарик размером в теннисный мяч.
Серёга перевернул пакет и открыл его.
Тетрадон, не подавая признаков жизни, медленно поплыл к потолку.
Серёга поймал его сачком и опустил в аквариум так, чтобы сачок не дать тетрадону всплыть на поверхность.
– А теперь попробуем сделать то же самое с твоей медузой.
И вот, Валерка сидел перед майором КГБ с ощущением, что ему нужно срочно доказать, что он не велосипед. Это не казалось ему простой задачей.
– Кандидатская диссертация – не докторская, и не должна быть построена исключительно на оригинальных идеях. – Спокойно, с подчеркнутой отстраненностью, ответил Валерка майору Абрамову. «Фиг он подкопается. Вечно они не тех ловят». На то, что его кандидатскую кто-то прочтет, Валерка совершенно не рассчитывал. По поводу диссертаций даже ходила похожая на анекдот история. Что кто-то, в средине диссертации, вписал номер телефона и объявление, что первому, кто в течение года позвонит по этому телефону, будет вручен ящик коньяка.
Не позвонил никто.
– А чья это идея, Валерий Николаевич?
– Эта идея взята из курсовой работы студента четвертого курса ДГУ («вечного студента», – добавил про себя Валерка), лаборанта лаборатории гидробиологии, Сергея Ростовцева, с его согласия.
– Вы, видимо, неправильно меня поняли, Валерий Николаевич, – удивленно усмехнулся такой официальности ответа майор Абрамов. – Мы не ведем никакого следствия по поводу Вашей диссертации. Нам нужна Ваша помощь, как специалиста.
– Специалиста в чем? – растерявшись от неожиданного для себя поворота разговора, спросил Валерка.
– Дело в том, Валерий Николаевич, что по пресноводным медузам в нашей области… и практически во всей восточной Украине, диссертация есть только у Вас. И еще просьба… Познакомьте меня со студентом четвертого курса ДГУ, лаборантом лаборатории гидробиологии Сергеем Ростовцевым… можно с его согласия.
«Вот память. – Подумал Валерка, – Он даже порядок слов сохранил».
О том, что он сам помнил порядок слов, Валерка не задумался. Такое представление сотрудников лаборатории стандартно, особенно при смене начальства. А оно, начальство, редко долго оставалось начальством.
Когда они приехали на аквариум, Серёга сидел у окна, глядя куда-то поверх пляжа, а перед ним была открыта Микология.
– Вот, знакомьтесь, автор идеи о летающих медузах, лаборант Сергей Ростовцев.
– Здравствуйте, Сергей!
Серёга вопросительно посмотрел на Валерку, скосив глаз на майора в штатском.
– Майор Абрамов. – представился кагэбэшник и протянул руку для рукопожатия. На мгновение замешкавшись, Серёга пожал руку и представился.
– Я хотел бы, Сергей, подробно узнать, как Вы пришли к идее, что медуза могла перелететь в Днепр и к тому, что медузы могут летать?
Валерка прокрутил у себя в голове, какие мысли могут прийти Серёге. Когда вопрос задает майор в штатском, Серёга должен был бы подумать о возможной биологической диверсии врагов страны, империалистов.
Серёга посмотрел на Абрамова. Прищурился…. Валерка уже знал этот прищур. Сейчас будет лекция, и можно начинать конспектировать.
– Понимаете, товарищ майор, у нас все, кому не лень, поносят теорию эволюции….
– А я считал, что теория эволюции полностью принята научным миром… ну, по крайней мере, у нас в стране.
– Для студентов она принята… ну, как гипотеза, заменяющая божественное творение. Но ведь профессионалы ее не с гипотезой Бога сравнивают? А по многим направлениям теория эволюции в том виде, в котором она на сегодняшний день существует, дает результаты, не согласующиеся с реальностью. Так вот, не желая возвращаться к гипотезе божественного творения, я начал размышлять не над тем, что природа-эволюция создала, а над тем, чего она не создала из того, что обязана была создать, если бы теория Дарвина была верна.
Ведь есть множество механизмов, которые природа могла бы создать с легкостью, но которые не возникли.
Можно бы вытащить некоторую частность из гипотезы Бога и предположить некоторую генетическую предрасположенность к одним мутациям и сложность возникновения других. На самом деле, ничего мистического и божественного в этом нет. Мы оцениваем сложность эволюции некоторого признака по внешним факторам, не учитывая, что, возможно, структурное расположение генетического материала делает простыми мутации отдельных участков ДНК и сильно защищенными другие участки.
Но тут есть одно, НО! Как бы ни была низка вероятность события в единичном случае, при достаточно большом количестве проб вероятность стремится к единице. Вероятность 100%. Тогда мы, сравнивая вероятность частного события в случае его наличия по факту, с отрицательным натуральным логарифмом из предполагаемой вероятности….
– Стоп. Стоп. Я не предполагал такое математическое исследование….
– Это из самого начала курса мат-методов в биологии…– съязвил Серёга – О предполагаемых сроках возникновения маловероятных признаков…
– И все же, нельзя ли как-то проще? – спокойно, с улыбкой, а вовсе не обижаясь, попросил Серегу Абрамов.
– Попробую. Но отметьте себе, что проблемы здесь есть. В общем, чтобы пощупать такую не произошедшую эволюцию, я решил придумать некоторую альтернативную экосистему, где применил бы гипотетически возникшие эволюционные преимущества. Тут ведь могло случиться, что какой-то полезный, на первый взгляд, признак разрушит всю экосистему. Ну, научись тундровый олень летать, для отсева больных особей нужны были бы летающие волки? Но у волков дефицит с метаном, они ведь не ягель едят?
Предположим, возникли бы полярные орлы? Но олень большая мишень и малоподвижная в воздухе. Появись птица способная начать на него охоту в воздухе, она бы истребила оленей на раз. Кроме того, фактор человеческой цивилизации. Разве стали бы люди разводить скот, который в состоянии от них улететь? Вы не задумывались, почему куры и индюки более распространены в разведении, чем утки, и гуси? Летающему оленю, так работает эволюция, для здоровья нужно летать, как уткам и гусям плавать. Иначе болезни.
Так вот я начал придумывать экосистему… вернее даже экосистемы и… понял, что слабоват. Тут нужен институт. Но для того, чтобы найти некоторые мутации организмов, которые не разрушили бы существующую экосистему, вполне можно задуматься и самостоятельно.
– К чему такая работа? – Продолжал Серега. – Ведь если доказать, или хотя бы показать причины, по которым выгодные видам мутации были отвергнуты в результате отбора в экологической системе, теорию эволюции придется признать самым закостенелым скептикам. Ну, я имею в виду ученых.
Хорошо бы тогда, подумал я, привязать гибель динозавров, не к каким-либо метеоритам или биологическим катастрофам, типа покрытосеменных растений, а к развитию… к дальнейшему развитию полезных мутаций динозавров, отвергнутых экосистемой. Это дало бы возможность считать организмом не отдельного динозавра или человека, и даже не их популяцию, социум – а экосистему. Так экосистему мы бы приравняли… ну до некоторой степени естественно, к господу Богу.
Я Вам описал мотивы поиска. Теперь сам поиск:
Наиболее наблюдаемыми для человеческой психики признаками, является способ передвижения. Способы общения, скажем, ультра-инфразвуками, запахами, которые могут обнаружиться у каких-то существ, нужно искать. Тогда как любое передвижение заметно даже наблюдателю, не являющемуся специалистом.
Мы даже можем млекопитающее видеть, как рыбу, если оно плавает. Вот я и начал придумывать такие положительные признаки для отдельных видов, которые не разрушили бы существующую экосистему, а значит, особи, наделенные этими признаками, не были бы экосистемой уничтожены.
Пристально осмотрев выражение лица майора Абрамова, который слушал внимательно и не перебивал. Серёга, ухмыльнувшись, добавил.
– Ну, вот представьте, что Вашей печенке, хорошо бы быть в два раза больше, тогда она намного легче будет справляться с алкоголем, и ее клетки не будут гибнуть. Но ресурсы Вашего организма на такую печенку не рассчитаны. Да что там печенка. Жир, подкожный жир тоже очень полезен. Но ведь нет у Вас животика?
– Если бы был, – улыбнулся кагэбэшник, – меня бы заставили его сбросить. Но пока я никак не ухвачу связь с медузами.
– Ну, вот как раз у медуз, есть все причины летать. Причем это их свойство никак не может вступить в противоречие с экосистемой, поскольку они не являются питанием и сами не могут…так мне кажется, не могут, питаться воздухе. Насыщенность воздушной среды микроорганизмами значительно меньше, чем у водной среды. А медуза для питания, фильтрует среду. Медуза лишена возможности быстрого перемещения, или хотя бы быстрого маневрирования, она охотник, но питается, находя пищу чисто вероятностно. Она ведь не прыгает на рыбу? У медузы существуют определенные аналоги скелета, что позволяет предположить возможность в эволюционном развитии, сформировать структуру пригодную к целенаправленному перемещению. У медузы есть половое размножение и метаморфоз, позволяющие ей достичь высоких параметров изменчивости. А это гарантирует возможность быстрого распространения благоприобретенных признаков, что особенно важно при высокой изменчивости. У медузы развитая нервная система и бесподобная защищенность. Это гарантия стабильности, что в свою очередь сохраняет благоприобретенные признаки. При этом трудно назвать воздушную среду новой экологической нишей для медуз. Они с ней параллельны. Она для них, как гиперпространственный переход, в фантастике. Если бы я был фантастом, я бы даже предположил возможность существования цивилизации медуз. У них возможен развитый социум. Города, построенные их полипами, которые мы наблюдаем как острова – серьезная база для возникновения социальности. И т.д. А что, между прочим, так даже планктон, веслоногие ракообразные копеподы Anomalocera ornata, умеют летать. Они способны перелетать по воздуху до 17 сантиметров. Расстояние в десятки раз превышающее длину их собственного тела. Особи развивают скорость до 0,66 метра в секунду, применяя эти способности для ухода от хищников. Летают все. Есть летающие млекопитающие, земноводные, пресмыкающиеся… Растения и то летают.
Но летающих медуз не обнаружено.
Тут следует напомнить, что времени у медуз, на такую эволюцию, хватало. Их класс «Гидроидные», чуть ли не самые древние многоклеточные организмы, с дифференциацией клеток и полным жизненным циклом, включающем метаморфоз. И если бы не катастрофы, потрясающие планету, сейчас, в покрывающем Землю океане, кроме медуз обитали бы только эволюционировавшие мечехвосты, да еще ракоскорпионы. От катастроф, медузы пострадали никак не меньше динозавров. Но у них была уйма времени и побудительных факторов. А они не летают.
