Сергей Юльевич Витте
Воспоминания. Том 1
– А что же вы, ваше высокопревосходительство, не устали несколько часов ездить верхом?
– Нет, говорит, я совсем не устал, хотя должен сказать откровенно, что вот последний год я чувствую, что ко мне пришла маленькая старость.
Я очень удивился и спросил: в чем же она выражается?
Он мне говорит:
– Видите ли, я до прошлого года очень любил постоянно ухаживать за дамами, а вот уже целый год (это он мне сказал с большою грустью) я, – говорит, – потерял охоту этим заниматься. Меня подобное признание, конечно, очень удивило со стороны человека, которому было 84 года.
Глава двенадцатая
Назначение меня министром путей сообщения
Я уже говорил, что после катастрофы в Борках министр путей сообщения генерал-адъютант адмирал Посьет должен был подать в отставку, и вместо него был назначен военный инженер генерал-лейтенант Паукер.
Посьет был очень честный, прямой, прямолинейный человек, но очень ограниченный. Он был назначен на пост министра путей сообщения, потому что был воспитателем и вместе с тем и руководителем Великого Князя Алексея Александровича.
Когда Великий Князь Алексей Александрович совершал кругосветное путешествие, то Посьет был командиром того фрегата, на котором плавал Великий Князь. Вообще, Посьет обучал Великого Князя морскому делу. Но, однажды, командуя фрегатом, на котором находился Великий Князь, Посьет на Немецком Море столкнулся с другим кораблем.
По закону его судили, но так как Посьет был генерал-адъютант, занимал такое высокое положение, то хотя его и признали до некоторой степени виновным, но тем не менее карьера его от этого нисколько не пострадала. Напротив, так как он удалился от морского дела и его не могли назначить морским министром, то Император Александр II, очень его любивший, назначил Посьета министром путей сообщения.
Когда Посьет сделался министром путей сообщения – он был всеми уважаем, как человек честный и прямолинейный, но все знали, что он человек чрезвычайно ограниченный.
И вот, когда Посьет ездил иногда по железным дорогам для ревизии, то я знаю, что когда он приезжал, то на Юго-Зап. жел. дор. делалось распоряжение, чтобы были очищены и приведены в полный порядок особые места, которые существуют на станциях – с надписью: «для мужчин» и «для женщин». Это было единственным приготовлением, которое делалось для его встречи, потому что у Посьета была следующая слабость: когда он приезжал на станцию, то прежде всего ходил осматривать эти места, в порядке ли они, чисты ли. Если находил непорядок в них, то происходили большие истории, он требовал взысканий; а если эти места он находил в полном порядке, то на все остальное он обращал очень мало внимания (вероятно, потому, что в остальном он ничего и не понимал). Почему он считал себя специалистом именно по этой части – я не знаю.
Я помню, однажды, с Посьетом был такой случай: как то раз, когда я служил на Одесской дороге, проезжал Посьет, который ехал с юга (с Одесской ж. д.) на север. С ним по обыкновению, ехал и инспектор железных дорог барон Шерваль. Я попросил, чтобы они взяли меня с собою, так как мне нужно было ехать в Москву и с ними я мог гораздо удобнее доехать.
И вот на Московско-Курской жел. дор., выехав с одной из станции, мы вдруг встретились с другим поездом, идущим нам навстречу (а в то время Московско-Курская ж. д. была однопутная), но это было во время замечено, и поезда были остановлены. Тот поезд, (товарный) который шел нам навстречу, был пущен обратно, тихонько задним ходом, а мы подвигались за ним и таким образом приехали на станцию.
Выйдя из вагона, Посьет велел позвать начальника станции и начал его распекать. Начальник станции все время стоял и молчал. Вероятно, это молчание еще более разозлило Посьета, если бы хоть что-нибудь ответил, то, вероятно, у него отлегло бы от сердца, а так как начальник станции все время молчал, то Посьет все более и более сердился и наконец сказал:
– Что же вы все молчите, вы бы мне хоть что-нибудь ответили. Тот ему и ответил:
– Ваше высокопревосходительство, вот вы мне все изволите говорить, что не можете понять, до какой степени небрежности надо дойти и пустить один поезд на другой, чтобы эти поезда встретились. Конечно, – говорить, – это ошибка, но ведь ваше высокопревосходительство, путь то один. Если с одной стороны пустить поезд и с другой, – то неизбежно, раз сделана эта ошибка – они должны встретиться. А вот, – говорить, – когда идет в мор один корабль и другой, где кажется много места, чтоб разойтись, – вот, когда они (корабли) сталкиваются, то это гораздо более удивительно. Вы, ваше высокопревосходительство, удивляетесь, когда встречаются два поезда на жел. дор., а ведь вы сами видели, как корабли в море встречаются, вы сами, ваше высокопревосходительство, командовали фрегатом, когда это случилось.
Посьет страшно рассердился, потребовал, чтобы этого начальника станции уволили. Затем мы поехали далее.
Посьет, если бы не случай в Борках, еще долго занимал бы пост министра путей сообщения, потому что Император Александр III, вероятно, вследствие любви к своему брату Алексею, очень к нему благоволил; вероятно, Император еще и в молодости встречал этого почтенного адмирала.
И вот, когда после истории в Борках, Посьет оставил службу и сделался членом Государственного Совета, то вместо него был назначен генерал-лейтенант Паукер.
Когда было заседание в комиссии Сольского, о чем я рассказывал, и когда в департаменте жел. дор. и в совете по тарифным делам рассматривали составленный мною проект, то Паукер, который тогда был только что назначен министром путей сообщения, присутствовал уже на этом заседании и на все соглашался. Конечно, он соглашался потому, что был в большой дружбе с Вышнеградским. Если бы в заседании присутствовал другой министр путей сообщения, не Паукер, то, конечно, никогда не согласился бы отдать все тарифное дело, все финансовое железнодорожное дело, т. е. можно сказать, самую душу железнодорожного дела из министерства путей сообщения в руки другого министра.
Паукер был недолго министром путей сообщения, потому что вскоре он заболел и умер. Он был очень старый, почтенный человек.
На место Паукера был назначен Гюббенет, который был товарищем министра путей сообщения при Посьете, а потом остался товарищем и при министре путей сообщения Паукер.
В то время товарищем назначали обыкновенно какое-нибудь лицо из опытных чиновников, большею частью из сенаторов. Гюббенет был назначен товарищем Посьета вместо сенатора Селифонтова, который был сделан первоприсутствующим в Сенате.
Кажется, назначению Гюббенета в министры содействовал бывший в то время министром внутренних дел – граф Дмитрий Толстой.
Гюббенет – то же самое – железнодорожного дела не знал, был простой чиновник, сенатор, очень напыщенный, любивший говорить очень напыщенным тоном, человек не дурной, но очень обидчивый; никакого влияния на железнодорожное дело он иметь не мог.
В скором времени образовались большие железнодорожные залежи; пошли различные жалобы на эти залежи, так как он приносили громадный убыток сельским хозяевам и вообще промышленности и торговле.
Вот в это то время появился, так сказать, выскочил на сцену военный инженер полковник Вендрих. Об этом Вендрихе я должен сказать несколько слов, потому что он в последние годы играл очень выдающуюся роль, да и до сих пор его имя в известных кругах пользуется некоторым авторитетом. (Теперь он состоит сенатором.)
Когда я был еще начальником движения Одесской жел. дор., я встречался с Вендрихом на железнодорожных съездах; в то время Вендрих занимал место начальника движения Балтийской жел. дор.; он был военным инженером и имел тогда капитанский чин. Человек он очень почтенный, вообще в материальном отношении человек очень честный и порядочный, но весьма ограниченный.
Он именно так ограничен, как могут быть ограничены только немцы; это ограниченность особого рода – «шорная» ограниченность, такие люди точно находятся в шорах. То, что у таких людей находится перед глазами – они довольно хорошо понимают и оценивают, крайне добросовестно ко всему относятся; о каком-нибудь деле, напр., о котором русский человек напишет одну страницу – такой немец напишет несколько томов; у таких людей кругозор не только самый узкий, но у них, можно сказать, совсем нет никакого кругозора. Это просто люди – с крайне недалеким прямолинейным взглядом.
И вот я помню, когда на съездах начинал говорить Вендрих, – а говорил он большею частью тогда о различных системах оборота вагонов, то всегда все мы относились к его разговорам снисходительно, как к разговорам крайне надоедливым и вследствие своей прямолинейной требовательности, прямо граничившим с глупостью.
Балтийская железная дорога была в то время частной. Долго Вендрих на ней ужиться не мог. Вторично я с ним встретился, когда я уже был начальником эксплоатации Юго-Западных железных дорог, а потом управляющим этими дорогами, а Вендрих в то время управлял маленькой Фастовской дорогой, смежной с Юго-Западными дорогами.
На Фастовской железной дороге он пробыл несколько лет; точно также старался вести дело очень аккуратно, очень суетился, но все это с явною прямолинейностью и с явною для каждого, имеющего с ним сношения – глупостью.
И вот, так как Вендрих, главным образом, всегда считался специалистом по оборотам вагонов, то, когда при министре путей сообщения Гюббенете сделались большие залежи на железных дорогах, – Гюббенет выставил Вендриха, как лицо, которое должно принять меры для уничтожения этих залежей. В то время Вендрих уже потерял место управляющего Фастовской железной дорогой и был при министерстве путей сообщения в качеств инспектора железных дорог.
Получив это назначение, Вендрих поехал по всем железным дорогам – приводить их в порядок. Все железнодорожные управления, все железнодорожные деятели хорошо знали цену Вендриху, что он человек, хотя и недурной, но человек крайне ограниченный – глупый, с известным прямолинейным нахальством. Вследствие этого он предъявил к агентам железных дорог, такие требования, которые были неисполнимы и очень грубы. Но, в конце концов, все же иногда своими распоряжениями по уничтожению железнодорожной залежи, он приносил пользу, так как он был человеком назначенным и с особыми полномочиями, то, конечно, он несколько, так сказать, будил деятельность железных дорог там, где она находилась в состоянии спячки, но в общем он скоре запутывал дело, чем приносил пользу.
В результате последовали жалобы не только на Гюббенета, но и на Вендриха.
В конце концов Император Александр III стал предъявлять Гюббенету требования об увольнении тех или других лиц за неисправности жел. дорог. Требования эти исходили от аттестаций полковника Вендриха, часто совершенно неправильных. Государь же прислушивался к мнению Вендриха именно потому, что он был военный (полковник). Через военные же сферы Вендрих добрался до Его Величества в том смысле, что Император обращал внимание на отзывы Вендриха и ожидал от его деятельности особых услуг. Вендрих же, хотя и был назначен Гюббенетом, но, очевидно, при этом случае, пожелал сам стать в прямые отношения к Государю Императору. Поэтому он доносил Императору помимо Гюббенета, вследствие чего в конце концов отношения его к Гюббенету крайне обострились.
Гюббенет уклонялся выполнить некоторые повеления Государя Императора, в результат чего он должен был уйти.
Тогда естественным кандидатом на пост министра путей сообщения явился Вендрих. Но когда кандидатура Вендриха была поставлена, то это всех знающих его ограниченность и его самодурство (присущее всем ограниченным людям), очень испугало. Его терпели и может быть даже рекомендовали на какую-нибудь второстепенную роль, но когда явилась мысль о том, чтобы назначить его министром путей сообщения, то, конечно, все испугались и начали отговаривать Государя. Все, зная Вендриха, понимали, что он не может занять места министра путей сообщения, а что его можно рекомендовать именно только на такие роли, как поехать, распорядиться и т. п.
Но особенно убеждать в этом Государя не пришлось, потому что, по-видимому, Император давно имел в виду назначить меня министром путей сообщения, что и исполнил, несмотря на то, что я был директором департамента всего один год или немного более. Моим назначением был удивлен весь петербургский мир.
Я был назначен министром путей сообщения в начале 1892 года.
Вообще во время моей служебной карьеры я никогда не был большим охотником переменять служебный персонал и делал это только в крайности. Будучи назначен министром путей сообщения я привлек в министерство двух опытных управляющих железными дорогами, а именно управляющего Московско-Курской ж. д. – инженера Сумарокова, который был мною назначен начальником управления железных дорог, а также и управляющего Либавской жел. дорогой – инженера Ададурова, который был мною назначен начальником управления строющихся дорог.
Затем в министерство на второстепенные должности мною также были приглашены лица, из числа местных железнодорожных деятелей – знакомых с железнодорожною жизнью, в особенности с жизнью коммерческой. Так, например, Шабуневич, который и до настоящего времени служит в министерстве путей сообщения; Гордон (который теперь уже умер) и еще несколько других лиц.
Товарищем моим по министерству путей сообщения я пригласил Иващенкова, бывшего до того времени директором одного из департаментов государственного контроля, т. е. одним из помощников Тертия Ивановича Филиппова. – Когда я был назначен министром финансов – этот Иващенков сделался моим товарищем и по министерству финансов. Затем он перешел снова на прежнюю службу в государственный контроль – товарищем государственного контролера, так как служба эта была ему более близка и он рассчитывал сделаться с уходом Тертия Ивановича Филиппова государственным контролером, на что он имел решительно все права. Но это не сбылось: когда Тертий Иванович Филиппов умер, то государственным контролером, по рекомендации военного министра Ванновского, был назначен директор его канцелярии и бывший преподаватель Государя Императора – когда Государь Император был наследником, – генерал Лобко. – Вследствие этого Анатолий Павлович Иващенков был сделан членом Государственного Совета и как член Государственного Совета пользовался общим уважением, вследствие его в высшей степени уравновешенного характера, скромности и больших знаний в области государственного контроля и вообще государственного хозяйства. В настоящее время Анатолия Павловича Иващенкова уже не существует на свете; он умер.
Когда я вступил в должность министра путей сообщения, то самое дело меня не смущало, так как я это дело превосходно знал потому что главная часть в министерстве путей сообщения – железнодорожная, с которой я был вполне ознакомлен, – могу сказать, что в то время в этой области я числился одним из первых специалистов. В отношении же других отраслей министерства путей сообщения, – а именно грунтовых и шоссейных дорог и водяных сообщений – я находился в несколько другом положении, так как эти отрасли я знал сравнительно мало.
Именно эти отрасли и возбуждали мои сомнения, так. как все-таки я знал их настолько, чтобы видеть, что именно в этих отраслях между инженерами и служащими по шоссейным дорогам и по водным сообщениям совершается масса злоупотреблений. Вообще это такие ведомства, которые испокон веков, еще со времен Мельникова, пользовались и не без основания репутацией ведомств не вполне чистых. Мне пришлось начать борьбу с этими злоупотреблениями; но так как я оставался министром путей сообщения недолго, то я только начал эту борьбу, – затем все это заглохло.
Когда я был назначен министром путей сообщения, то прежде всего мне предстояло отделаться от Вендриха, так как Вендрих, ездя по железным дорогам, хотя и приносил некоторую пользу в том смысле, что он будил служащих железнодорожных на тех дорогах, где они спали, но, в конце концов, он приносил боле вреда предъявлением невозможных требований и резкостью обращения, вообще своею, что называется по-русски, «шальностью». Вообще Вендрих человек шальной.
Но у него это качество, так сказать, особого рода; он не такой шальной, каким бывает русский человек; он шальной немец, с известною узостью взглядов, известной мстительностью, хотя, в сущности, он человек не дурной, а несомненно честный и порядочный.
Разбирая на столь бумаги, оставленные мне моим предшественником Гюббенетом, я, между прочим, нашел одну бумагу следующего характера:
В этой бумаге Вендрих доносил Государю о деятельности управляющего Харьковско-Николаевской жел. дор. Печковского (ныне Печковский состоит председателем правления Ростово-Владикавказской жел. дор.) – Печковский – несомненно хороший инженер, вообще человек знающий и очень почтенный, хотя и не особенно приятного характера. – Вероятно, когда Вендрих был на Харьковско-Николаевской жел. дор., то он предъявил Печковскому какие-нибудь бестактные требования и получил от него отпор, вследствие чего и сделал неблагоприятное донесение о Печковском.
Император Александр III, который вообще в своих резолюциях был очень прямой и искренний, написал: «Когда вы уберете этого мерзавца?» – Вследствие этого Печковский тогда же должен был выйти в отставку.
В один из первых моих докладов я откровенно высказал Государю Императору, что Печковский совсем не такой человек как аттестовал его Вендрих, хотя вообще он человек не симпатичный. – На это Государь весьма добродушно заметил:
– Мне очень жаль. Но что же делать нам в нашем положении. Мне неправильно донесли и я написал эту резолюцию, думая этим понудить министерство проявить большую деятельность, ибо образовавшиеся на железных дорогах залежи причиняли всюду большие убытки и я отовсюду получал жалобы.
Конечно, 1–2 недели мне было очень трудно служить с Вендрихом, потому что я видел, что Вендрих гораздо больше путает, нежели приносит пользы. Но так как Государь Александр III в это время питал к Вендриху полное доверие (вероятно, Вендрих был ему кем-нибудь рекомендован), то мне казалось, что будет довольно трудно убедить Государя, что Вендрих гораздо больше приносит вреда, нежели пользы.
Но тем не менее, когда я сказал это откровенно Государю, то он мне на это ответил, что он решительно ничего не имеет против того, чтобы те полномочия, то поручение; которое дано Вендриху, а именно, чтобы он уничтожал залежи на железных дорогах, было от него отнято, потому что это поручение было дано Вендриху по той причине, что бывший министр путей сообщения Гюббенет, железнодорожного дела совсем не знал, а так как я железнодорожное дело знаю и считаюсь одним из первых специалистов по части эксплоатации железных дорог, то само собою разумеется, Вендрих должен отойти в сторону.
Поэтому Вендрих сделан был членом совета министерства путей сообщения и был в таком состоянии, можно сказать, в загоне до самых последних лет. В течение 12 лет он все писал различные книги относительно обращения подвижного состава и движения на германских дорогах, в случае мобилизации войск.
В 1905 году, когда я сделался председателем совета министров и когда начались забастовки – министром путей сообщения по моей рекомендации, был назначен Немешаев, а когда он ушел, то на его место был назначен Шауфус Министром – Шауфус оказался слабым, вследствие чего для уничтожения железнодорожной крамолы опять на сцену выплыл – Вендрих, который все последнее время жил за границей (в то время он был уже генералом). Выудил Вендриха и рекомендовал его Государю опять-таки – Великий Князь Николай Николаевич. Рекомендовал он его как человека, который еще при Императоре Александр III был призван приводить железные дороги в порядок и уничтожать залежи грузов, а теперь его нужно призвать для уничтожения крамолы. Вендриха призвали – сдали ему железные дороги, и он в течение целого года на железных дорогах безобразничал: увольнял служащих, проектировал железнодорожные батальоны, железнодорожный корпус, в конце концов, он составил проект устройства (на подобие жандармского корпуса) железнодорожного корпуса из военных, которые должны были в мирное время служить на железных дорогах под главенством корпусного командира. Он этот проект сам докладывал Государю Императору, по-видимому, без ведома председателя совета министров Столыпина.
Как Вендрих уверял, Государь Император на все его проекты согласился и на докладе написал: «А командиром корпуса железнодорожного назначить генерала Вендриха».
В сущности говоря, после такой надписи Государя Императора Вендрих мог бы прямо эту резолюцию опубликовать и считать себя корпусным командиром; первое он не сделал, а что касается второго, то он уже считал себя корпусным командиром и говорил всем своим знакомым, что он назначен Государем Императором командиром железнодорожного корпуса.
Но в министерствах вообще, и в частности в министерстве путей сообщения, он встретил протест, так как существование такого корпуса, с особым корпусным командиром, имеющим право непосредственных докладов Его Величеству, конечно, не вязалось с правильной организацией железнодорожного дела.
В результате всего этого Вендрих попал в немилость и вместо того, чтобы сделаться корпусным командиром, был сделан сенатором и уехал за границу.
Но вся эта история очень повредила почтеннейшему Шауфусу и вскоре он оставил пост министра путей сообщения, так как все эти дрязги очень повлияли на его здоровье.
Тогда все думали, что Государь Император назначит министром путей сообщения Вендриха. Так что опять Вендрих чуть было не сделался министром путей сообщения, все на том же основании, как и в 1892 году, а именно по поводу уничтожения им залежей на железных дорогах точно также, как и в 1905–1906 гг., когда он тоже чуть-чуть не сделался министром путей сообщения по случаю уничтожения им железнодорожной крамолы.
Но против такого назначения явились течения, во главе которых стоял председатель совета министров и вообще все министерство. В результате Вендрих не был назначен министром путей сообщения, а был назначен нынешний министр путей сообщения – Рухлов, чиновник, очень умный, толковый, из простых мужичков – что, конечно, делает ему честь, – человек с характером, но, к сожалению, не знающий железнодорожного дела; вообще он склонен скорее плыть по течению, нежели против течения, хотя бы движение против течения и было правильно.
Когда я сделался министром путей сообщения, то, помня печальный случай в Борках, я прежде всего почел нужным установить новые правила движения императорских поездов. Впрочем эта работа, кажется, была начата несколько раньше при Гюббенете и я в ней участвовал в качестве члена совета по железнодорожным делам, как представитель от министерства финансов; но докончены эти правила были мною. В этих правилах я ввел различные строгости, которые гарантировали бы безопасность движения императорских поездов. Так, я в точности определил состав поезда в зависимости от силы паровоза, ограничил скорость в зависимости от состава поезда, от системы паровоза и от состояния пути и ввел многие другие правила, которые бы гарантировали, насколько вообще правила могут гарантировать – безопасность движения поездов, возящих Государя Императора и Его Августейшую семью.
Эти правила встретили затруднение только в том отношении, что пришлось значительно ограничить права различных сопровождающих лиц на отделения, вагоны и купэ, а равно и численность этих лиц. В этом всегда и прежде заключалось главное препятствие к восстановлению правильного состава поездов. Министерство путей сообщения не решалось сделать это ограничение, боясь влияний высших придворных лиц на Государя, для министерства путей сообщения неблагоприятных.
Так как министр Посьет, главный инспектор железных дорог барон Шерваль и, в сущности, главный деятель того времени на железных дорогах инженер Салов очень дорожили благоволением свыше, которое приобреталось расположением придворных сфер (поэтому барон Шерваль и был сделан камергером и гофмейстером, а Салов все время мечтал сделаться статс-секретарем), то они и не решались пойти против удобства придворных лиц и вообще придворной челяди.
Само собой разумеется, что когда Государю Императору было объяснено, почему необходимо это сделать, то Александр III сейчас же сам эти правила утвердил.
Эти правила действуют и до настоящего времени, хотя, вероятно, и не вполне точно исполняются. Так, в конце прошлого года, когда я ездил в Одессу, я как то спросил относительно того, исполняются ли строго все эти правила? Мне указали на некоторые правила, хотя впрочем, сравнительно второстепенные, которые не вполне исполняются, что весьма жаль, потому что раз только начнут отступать от этих правил, – особенно если сделают существенные от них отступления, – то опять могут нарваться на несчастный случай.
