Сергей Высоцкий
Пираты московских морей (сборник)
ЛЮБИМЫЕ ЖЕНЩИНЫ ВЛАДИМИРА ФРИЗЕ
«Чего ради он мне напомнил про Закон сохранения и превращения энергии? – размышлял Фризе о странном разговоре с «мужиком из ящика». – Слишком незначительный повод для материализации духов и внезапного появления на телеэкране! Неужели и Дживс с Бондом собирались потолковать со мной о точных науках? Ну и дела!»
Владимиру вспомнилась лукавая усмешка пришельца в тот самый момент, когда сыщик подумал о Средиземноморском круизе. Каким необъяснимым образом он догадался о разговоре Владимира с Ростиком в штормовом море?
Постепенно мысли Фризе с душ усопших, чья энергия, витая над планетой, так способствует научному и техническому прогрессу, переключились на живых людей. На одного конкретного человека. На женщину. Женщину красивую и нежную. О таких всегда очень приятно думать.
Фризе вспомнил, что эта женщина, бывшая любовница Берта, уже давно не баловала его своим вниманием. С тех пор как позвонила однажды поздно вечером, а трубку подняла Дюймовочка. Владимира в то время не было дома.
Как потом рассказала Галина Романовна, она разговаривала с Бертой очень вежливо, даже ласково. Ответила на все ее вопросы «о здоровье и настроении Владимира Петровича». Дюймовочка особо подчеркнула, что бывшая любовница настойчиво «выспрашивала про настроение Володьки».
– Я ей объяснила, что настроение у вас очень даже прекрасное. Что выглядите вы как огурчик и поправились на полтора кило.
Фризе представил себе реакцию Берты на ласковые ответы Галины и взгрустнул. Но перезванивать ей не стал. Решил повременить. Время сглаживает даже самые острые углы, а не только житейские шероховатости.
И вот теперь, вспомнив круиз, время, когда их любовь находилась на самом пике, Владимир взял мобильник и нажал кнопку быстрого доступа к нежной баскетболистке. Точнее, бывшей баскетболистке, а ныне тренеру швейцарской сборной.
Но так же, как и при звонке Дюймовочке, протокольный женский голос ответил: «Абонент находится вне доступа Сети или отключил аппарат». Разница была только в том, что на этот раз, «протокольный голос» ответил по-немецки.
«Не хотят со мной общаться живые люди, – посетовал Фризе. – Только призраки надоедают. Кстати, чего мне Дживс посоветовал почитать? Какую-то статью в иностранном журнале? В “Иностранке”, наверное».
Он вспомнил имя автора, которого назвал член «Клуба привилегированных слуг». Его звали Дидье ван Ковелер. Фризе понятия о нем не имел. Ни в одном из словарей, которые хранились в домашней библиотеке, такого автора не значится. Можно было бы поискать этого Дидье в Интернете, но Владимир принципиально игнорировал всемирную паутину. Считал, что на эту игрушку у него нет свободного времени. И, чего греха таить, боялся расстаться с секретами, которые хранились в его ноутбуке.
Оставалось позвонить Светке. Его старая приятельница Светка работала корреспондентом городской газеты, и сыщик иногда подбрасывал ей особо интересные темы для очерков. В редакции Светлана считалась одной из самых способных журналисток. Не проходило месяца без того, чтобы на страницах газеты не появлялись ее яркие и острые выступления.
Светлана Ивановна постоянно разъезжала по командировкам, собирала компромат на коррумпированных чиновников, с боем отстаивала на редколлегии свои «гвозди», а потом тратила уйму энергии на то, чтобы доказывать в судах свою правоту. Только вот на то, чтобы создать семью, времени у нее не оставалось.
– Ты моя отдушина, – говорила Светка сыщику во время их редких встреч. – Все жду, когда ты на мне женишься.
Фризе в ответ только ласково и загадочно улыбался. Эту улыбку можно было понять по-разному, но женщины всегда прочитывали в ней утешительный для себя намек: «я не против женитьбы, но стоит ли торопиться?»
С женщинами Владимиру везло. Он мог бы с легким сердцем жениться на любой из своих приятельниц. И поэтому к сорока годам все еще оставался холостяком. Только Берта была вне конкуренции: когда она во время их редких встреч в Швейцарии, заводила разговор о женитьбе, Фризе отвечал:
– Назначай дату свадьбы! Но только жить будем в России.
Баскетболистка не соглашалась.
– Упрямая, стервочка! – ласково шептал ей Владимир. – Я же иду на такую жертву! Теряю мою любимую свободу.
– Это я теряю свободу, – отвечала Берта и принималась целовать своего любовника так горячо, даже неистово, как будто прощалась с ним навсегда.
Иногда на Фризе накатывало чувство острой неудовлетворенности собой из-за того, что он так легко сходится с женщинами. Даже его лучший друг Евгений Рамодин бросил ему однажды: «Ну ты и ходок, Длинный!» Владимир не понял – то ли, осудил, то ли позавидовал.
Точнее всего высказалась Светка. Когда на второй месяц их знакомства, покончив с рассказом о «табачной мафии», Фризе поднял журналистку на руки и отнес в спальню, она, улыбаясь, спросила:
– Вы женолюб, Владимир Петрович?
Это был последний раз, когда Светлана обратилась к нему на «вы».
Набирая номер Светкиного мобильного телефона, Фризе подумал, что вновь услышит про «недоступность» абонента. «Два раза бортанули, третьего не миновать!»
– Шеф подождет, не развалится! – услышал он голос приятельницы, продолжавшей разговор с кем-то из коллег. – Меня домогается милый дружок. Домогаешься, Володя, правда же? – сказала Светлана теперь уже в трубку.
– Еще как домогаюсь. Особенно, если ты читаешь журнал «Иностранная литература».
– Когда лечу в командировку. А что, в редакции проблемы? Похитили все интересные рукописи и тебя подрядили их отыскать?
– Тебе не попадался в «Иностранке» автор по имени Дидье ван Ковелер?
– «Клонировать Христа?»
«Интересно… – подумал Фризе. – Мистический туман сгущается».
– Володька, ты чего молчишь?
– Вспоминаю, что имеется в моем холодильнике и что следует прикупить к твоему приходу.
– Не забудь про мой любимый напиток! – повеселевшим голосом сказала Светлана. Любимым напитком журналистки было полусладкое шампанское. – К восьми не будет поздно?
– Светка, сегодня же пятница! Приходи к шести.
– Верно! Уже пятница! – Похоже, приятельница даже забыла на своей суматошной службе о днях недели. – Пятница, 13. Ты не собираешься выступить в роли Фреди Крюгера?
– Скоро узнаешь.
К шести часам Владимир был готов к приходу любимой журналистки. Когда однажды он назвал ее так в разговоре с Рамодиным, приятель усмехнулся:
– Они все у тебя «любимые»! А кто из них – «самая любимая»?
– Светка – самая любимая журналистка. Дюймовочка – самая любимая следовательша. Берта – самая любимая баскетболистка.
– И так далее, и так далее… – заржал Евгений.
– Тебе, Рамодин, надо поработать над собой. Смех у тебя чересчур милицейский! – рассердился Фризе.
Ожидая Светлану, Владимир испытывал некоторое беспокойство. Во-первых, телевизоры. А что если в самое неподходящее время на экране появится кто-то из гостей и продолжит толковать о сохранении энергии или о чем-нибудь похлеще?
Фризе собрался даже накрыть стол на кухне, где не было телевизора. Но потом решил поступить по-другому: вынес телик из столовой в чулан. Подумав, отправил туда же и телевизор из гостиной.
Этот аппарат был таким большим, что в чулане пришлось раздвигать накопившееся там с незапамятных времен барахло.
«Мучаюсь дурью!» – ругал себя сыщик.
А еще он думал о Дюймовочке. Знал, что без предварительного звонка она никогда не позволяла себе появляться в его квартире, но ведь сейчас был особый случай. Галина Романовна исчезла внезапно, не оставила даже записки, не позвонила. И выключила мобильник.
Дюймовочка знала про всех – ну, почти про всех – «приятельниц» Фризе. Но «по умолчанию» считалось, что это всё бывшие «приятельницы». И вдруг она столкнется нос к носу со Светиком!
Отсутствие телевизоров гостья заметила сразу:
– А телик где? – спросила она, воззрившись на опустевшую тумбочку в гостиной. – Сегодня на первом канале шеф дает интервью о проблемах глобального потепления. Надо хоть одним глазком взглянуть.
– Забудь о шефах всяк сюда входящий. Да еще о таких всезнайках, как твой главный редактор. Недавно он вещал о том, как нам следует вести разведку нефтяных запасов.
– Да, он такой… Эрудит, – кивнула Светлана. – Чтоб он сказился! Я недавно вычитала в одном английском детективе, что мысль обладает материальной силой, и людской ненависти могло бы хватить на то, чтобы уничтожить человека. Я в это верю! Володька, давай поднапряжемся и отправим моего шефа к чертям собачьим!
Она оглядела гостиную внимательным взглядом.
– Где стоит второй телевизор? В столовой?
– Оба телика я выкинул в окно. Осточертели и сериалы, и твой шеф, постоянно мелькающий на экране. Чаще, чем культуртрегер Швыдкой.
– Господи, что ты знаешь о сериалах? Всем известно, что ты за всю свою долгую грешную жизнь не посмотрел ни одного! – Светлана направилась в столовую.
– Там тоже нет телевизора! – предупредил Владимир. Но гостья уже и думать о нем забыла. Из столовой донесся ее восторженный вопль:
– Володька! Какой роскошный стол! Мои любимые крабы! И соленые грибы! Где ты их раздобыл?
Фризе застал Светлану, стоящей возле стола с большим рыжиком на вилке.
– И шампанское в серебряном ведерке! Кстати… – Светлана отдала должное аппетитному рыжику и, тут же, деловито поинтересовалась: – А ты, что собираешься пить?
– Закуска-то для водочки. В холодильнике, в холодной испарине, меня дожидается «Парламент».
– А мое любимое шампанское? Давай сейчас выпьем по бокалу, и я пойду приму ванну. Смою с себя все компьютерные вирусы. А потом помогу тебе расправиться с «Парламентом».
Они выпили по бокалу прекрасного советского шампанского, в меру сладкого и охлажденного. Потом Светлана налила себе еще один бокал и отправилась, торжественно держа его в узкой тонкой ладони, смывать «компьютерные вирусы». Еще несколько лет назад эта ритуальная формула звучала несколько иначе: «Иду смывать типографскую краску!»
Прогресс не стоит на месте.
Светлана появилась в столовой, раскрасневшаяся, с весело поблескивающими глазами, у Фризе чуть не вырвалось: «Лапушка, да ты словно Афродита из пены!»
Вовремя удержав себя от банальной фразы, он бросил с восхищением:
– Ого, старушка!
На гостье была надета легкая светлая блузка, через которую просвечивали, словно созревшие вишенки, темные соски. На плечи Света накинула черный хозяйский халат.
– Ты меня пустишь за стол в халате? – спросила она, довольная произведенным впечатлением. – Согреюсь после первой рюмки и сброшу. Ты, Володька, заметил, что у меня уже не нулевой размер? – Светлана положила ладони на груди. – И никакого силикона. Я стала зрелой женщиной. Пора задуматься о бебике.
СТАХ ГОТОВИТСЯ К ОХОТЕ
Виктор Макаркин никогда ничего не делал с кондачка. Молодые журналисты из модных таблоидов, которых хлебом не корми, дай показать свою начитанность, написали бы о нем: «Медленно запрягает, да быстро ездит». К счастью, писать им про Стаха не доводилось. Ну да, как говориться, еще не вечер.
Начал Макаркин готовить дело с того, что услал сожительницу Ольгу с «грызунами» в подмосковный санаторий «Мать и дитя». Чтобы не мешали думать.
Три дня он лежал на диване, пил пиво и смотрел телик без звука. Звук включал только тогда, когда на экране «давали» рекламу про «банкетоход». Она Макаркина вдохновляла. Ускоряла мыслительный процесс.
Питался он эти дни кое-как. Отправляясь в санаторий, Ольга накрутила Макаркину гору котлет, рассчитывая, что их хватит на неделю. Но Стах, увлеченный разработкой операции «Банкетоход», съел их в первые часы своего лежания на диване. Можно сказать, за «один присест». Или за «один прилег?» Такая мысль пришла Макаркину в голову, когда он расправился с последней котлетой и открыл очередную бутылку пива. Вот ведь как бывает: и вор в законе и сыщик, могут иногда в одно и то же время заинтересоваться вопросами из такой далекой от их повседневных забот семантики.
Три дня, несмотря на истощившиеся запасы продовольствия, Макаркин не выходил из квартиры. Но, когда закончилось и пиво, Стах покинул уютный диван.
Единственным итогом «диванных бдений» стало решение до поры до времени, никого не посвящать в свой замысел. Бывают же у людей минуты просветления! Особенно у тех, кто знает цену предательству. За всю его долгую уголовную жизнь это было самое правильное решение. И пришло оно ровно в тот момент, когда, открыв холодильник, Макаркин не обнаружил в нем пива.
– Ну, падла… Кто тут повеселился? – возмутился Стах. – Вот и доверяй людям.
Он с силой захлопнул дверцу и, вернувшись к дивану, пересчитал пустые бутылки. Двадцать четыре. Ровно столько, сколько он принес домой три дня назад.
– Ночью пиво могли выпить, а бутылки потом подложить! – Не поверил сам себе Макаркин. – Никому нельзя доверять. Ты к человеку со всей душой, а он потихоньку твое пиво посасывает. Или в ментовку стучит[5].
Про ментовку Стах высказался, попросту говоря, ни к селу ни к городу, но какой-нибудь умник не упустил бы случая назвать это оговоркой по Фрейду.
Решив никого не посвящать в свои «банкетоходные» замыслы, Макаркин тут же сделал все наоборот: намекнул об этом своему старому кирюхе Алику Жемердею. Жемердей была настоящая фамилия кирюхи, а Алик – кликуха. Как его звали на самом деле, никто не помнил.
С Аликом они встретились в пивной «У брата» на улице Дмитрия Ульянова. Лет десять назад пивная была очень популярна у ценителей хмельного напитка и подсоленных сухариков, любителей пошуметь и даже помахать кулаками. Со временем «контингент» откочевал в более злачные места, все «устаканилось». «У брата» теперь можно встретить научных сотрудников Института истории, мирно обсуждающих вопрос, был ли Сталин внебрачным сыном тбилисского градоначальника или путешественника Пржевальского? Захаживают в заведение служащие музея палеонтологии и даже ненадолго отлучившиеся из стационара всемирно известной Клиники эндокринологии больные сахарным диабетом.
– Широко берешь! – выслушав Макаркина, прокомментировал его замысел Жемердей. И больше не сказал ни слова, пока не опорожнил кружку пива. А потом добавил: – Широко.
В пивной было пусто, чинно. И друзьям никто не мешал обсуждать насущные проблемы усиления криминогенной обстановки в городе Москве.
– Того стоит. Драгоценностей на бабах будет немерено.
– Они свои цацки в сейфах прячут. А надевают бижутерию. Дешевый мир. Показушники.
– Надо дождаться, когда миллиардеры поплывут. Соберут свою кооперативную пьянку.
– Корпоративную.
– А есть разница? – приподнял правую бровь Стах.
– Никакой, – легко согласился Алик и поправил небрежным движением начинающую седеть прядь кудрявых волос. Он и кликуху свою получил за то, что педантично следил за своей внешностью: стригся у классной мастерицы, носил неброскую, но стильную одежду. Жемердею даже во время нередких отсидок удавалось сохранять свою шевелюру. – Разницы, я считаю, никакой, но господа называют свои коллективные пьянки корпоративными. Знаешь, Стах, там можно будет грабануть и какую-нибудь заморскую красотку. Эту, как ее… С титьками! За каждую маркоташку по сто миллионов могут дать.
– Разогнался. Дженифер Лопес ему подавай! А Воробьиху не хочешь? – Ольга, сожительница Макаркина не пропускала ни одной передачи про голливудских звезд и, несмотря на его энергичные протесты, рассказывала Стаху, кто из них с кем живет, какую диету соблюдает и какой гонорар получил за последний блокбастер. Так что, хотел он этого или не хотел, а кое-какие имена зацеплялись в памяти.
Алик понял, что по части заморских и отечественных звезд, ему с Макаркиным не тягаться, и сразу посерьезнел:
– Надо поискать, не горбатится ли кто из наших на этих гребанных «банкетоходах».
– Вот и я о том же, – тихо сказал Стах. – Надежный братан нужен.
– Морячок! – Жемердей подмигнул.
И оба засмеялись. Был у них на примете бывший подводник Лапушкин, частенько «ходивший в зону», а нынче крышевавший богатых яхтсменов на Клязьминском водохранилище.
– На пароходе братану нельзя светиться. Его в порту каждая собака знает, – озаботился Алик. – Когда шухер начнется…
– Ему и незачем на борт соваться. Найдет нам надежного бойца. А лучше и двух. И катер за ним. Помощнее да побольше.
– У него яхта есть.
– Если яхту, то лучше попросить у Абрамовича, – сердито бросил Макаркин.
– Да это я так, шутки ради.
– Пошутим опосля. Сейчас, давай, прикинем картину битвы. Сколько кентов нам под ружье потребуется?
Они просидели «У брата» еще часа два, выпили по пять кружек светлой «Балтики» и остались довольны собой. «Картина битвы», хоть и подернутая еще легким туманом, начала обрастать реальными деталями.
У СЫЩИКА ОТКРЫВАЮТСЯ ГЛАЗА
Только после того, как Света убрала со стола и перемыла посуду, а Владимир сварил кофе, гостья, подлив в чашку несколько капель коньяка, спросила:
– Ты интересовался работой о клонировании Христа. Это был предлог, чтобы заманить меня в свои сети?
– Я хотел совместить приятное с полезным.
– Надеюсь, что «приятная» компонента, это я?
– Прекрасная Компонента, вы не завели себе бой-френда-ученого? Уж больно по-ученому выражаетесь.
– Не нагнетай. Перейдем к Дидье ван Ковелеру. Ты читал его эссе?
– Нет. Но слышал, что это забавная вещица.
– Забавная вещица! – возмутилась Светлана. – Кто тебе сказал такую чушь?
– Один знакомый.
– Какой-нибудь нувориш из бывших братков? – журналистка знала, что большинство клиентов сыщика – бизнесмены и банкиры, которых она на дух не переносила. Но понимала, что для приятеля они – основная статья дохода.
– Ты можешь кратко и доходчиво пересказать такому профану, как я, суть сочинения этого Дидье?
– Могу. Я только что прочитала. Дважды! Для замордованной работой бабы, это что-нибудь да значит. Ты слышал о Туринской плащанице?
– Слышал. И про Аржантёйский хитон знаю, и про судариум из Овьедо знаю.
– Начитанный профан, – с уважением похвалила Светлана. – О чем же тогда тебе рассказывать?
– Автор упоминает про Закон сохранения и превращения энергии?
– Вот за что я тебя люблю, Володька… – Светлана посмотрела на него с такой доброй и ласковой улыбкой, что у Фризе заныло сердце. – Ты хотя бы догадываешься, за что?
– Нет.
– Ладно, проехали. – Она прикрыла глаза и сцепила в замок длинные тонкие пальцы. – Постараюсь быть ближе к тексту. Если и ошибусь, то самую тютельку.
«Все формы энергии преобразуются друг в друга; свет в электричество, электричество в движение, движение в тепло…» – Тут чего-то я забыла. Неважно! Цитирую далее:
«Если мысль – особая форма энергии, то любовь – особо мощное её выражение. Но для всякого преобразования энергии нужна машина».
Дальше автор эссе ссылается на какого-то ученого. Сейчас вспомню…
– Ты о сути, о сути! Не надо фамилий, – нетерпеливо бросил Фризе.
– «У меня есть подозрение, – сказал тот ученый. – Что человек – машина, которая служит для преобразования любви в какую-то другую форму энергии».
– А в какую?
– Он, наверное, и сам не знает. Но когда я прочитала эти мудрые слова, то подумала о тебе. И до сих пор они не дают мне покоя. Потому что ты такая машина, которая преобразует мою любовь в северный ветер. А я на этом ледяном ветру мерзну. – Светлана всхлипнула и уткнулась лицом Владимиру в шею. Он почувствовал, как за ворот рубашки поползли ее слезы. Очень горячие.
Крепко обняв подругу, осыпав ее лицо поцелуями, Владимир прошептал удивленно:
– Светка, с каких пор ты стала сентиментальной? Прежде за тобой такого греха не числилось.
– Ты не заметишь, как я в старушку превращусь. Встретишь на улице и не узнаешь, пройдешь мимо.
– Све-ти-к! – Он прижал к себе девушку еще крепче. Но не нашелся, что сказать в свое оправдание. Лукавить и говорить о любви у него язык не поворачивался. Слишком высоко оценивал это чувство. Зато нежность своим близким подругам Владимир дарил в избытке. Особенно Светке. Беда состояла в том, что она в отличие от некоторых других могла отличить нежность от любви. Но надеялась, что когда-нибудь нежность перерастет в любовь.
В тот вечер она почти поверила, что такая метаморфоза произошла. Владимир был таким нежным, таким пылким и неистовым, как никогда. Светка умирала и воскресала много, много раз. И, придя в себя, продолжала шептать:
– Володенька, еще, еще, еще…
Наверное, на час или на два они забылись крепким освежающим сном. Фризе проснулся первым. В квартире стояла глухая тишина. Даже с улицы не доносилось ни звука. Тройной стеклопакет, которым заменили старые, еще довоенные рамы, надежно защитил от городского шума.
Но неожиданно сквозь тишину прорвались приглушенные звуки: негромкий, сдавленный шепот, непонятное бульканье. Сыщик насторожился. Ему показалось, что звуки доносятся со стороны кладовки, в которую он запихал телевизоры. «Неужели, “фантомасы” могут вещать, не подключаясь к Сети? – недовольно подумал Фризе. – Только этого мне и не хватало!»
Он уже собрался пойти в кладовку, проверить, кто из «гостей» там митингует среди ночи, но в это время услышал характерные женские стоны. Сосед за стенкой «глушил» бессонницу порнофильмами. Время от времени такое с ним случалось. Тут уж не могло бы помочь и пробковое покрытие стен.
Ночничок на прикроватной тумбочке освещал умиротворенное лицо Светланы. Тонкие, правильные его черты открылись Владимиру совсем по-новому.
«Слепым я был раньше? – подумал он. – Или невнимательным? Видел, что мила и привлекательна, но разглядеть в этой неброской красоте породу не сумел. А еще горжусь своей наблюдательностью. Только поколения и поколения родовитых предков могли явить миру такой великолепный “продукт” естественного отбора, как моя Светка».
И еще он подумал о том, что благородство никогда не кричит о себе, его не предъявишь на конкурсе красоты или на подиуме дома моделей.
«Немудрено, что такой мудила, как я, много лет смотрел, но не видел. А крошечный ночничок взял да и высветил сокровище».
Он тут же застыдился своего сентиментального порыва: «Фризе, не прослезись! Стареешь, мужик, стареешь. Надо же, такое придумать – родовитые предки, великолепный продукт естественного отбора… Состарюсь, начну умиляться каждой дуре!»
– Володька, ты, почему так на меня смотришь? – Наверное, Светлана проснулась, почувствовав его пристальный взгляд.
– Как «так»?
– Как Синяя борода. – Она сделала строгое лицо, но серые глаза сияли. – Мне от твоего взгляда плакать хочется.
– Никаких слез. Допрос продолжается. Ответишь на мои вопросы – и можешь плакать на здоровье.
– Спрашивайте, господин сыщик. – Светка сбросила с себя простыню. – Я вас не слишком шокирую?
Фризе вздохнул. Говорить о делах в такой ситуации было для него мукой мученической.
– Твой Дидье не пишет о том, что происходит с энергией души и мозга после смерти?
– Володька! Месяц назад я опубликовала полосное интервью на эту тему. Специально летала в Швейцарию к одному, как ты говоришь, «кипятильнику ума», физиологу, доктору наук. Жаль, что ты нашу газету не читаешь.
– Жаль, что ты перестала присылать мне свои опусы.
– Я считала, что тебя интересует только уголовщина.
– Дошутишься! – пригрозил Владимир.
– Пришлю! Пришлю! Знаешь, этот мужик добился поразительных успехов именно в той области, которая тебя почему-то заинтересовала. Вот уж не думала… – Светлана ласково дотронулась до его руки. – Володька, ты стал задумываться о смерти? Значит, стареешь.
– Ни о чем я не задумываюсь! – рассердился Фризе. Девушка словно прочитала его невеселые мысли о старости.
– Совсем тупой? – Она придвинулась к нему, прижалась к груди.
– Отодвинься. Я еще не закончил с вопросами. Так, что же происходит…
– С энергией души и мозга после смерти? Познакомишься с моим интервью и все поймешь. – Светлана пристально, как будто обнаружила в лице приятеля, что-то для себя новое, посмотрела на Фризе. – Знаешь, Володя, Дидье ван Ковелер ссылаясь на Новый Завет, пишет о том, что любовь – это единственная энергия, которая превозмогает смерть. «Мощью своей проходит насквозь и поднимается выше». Вот так.
Она отвела взгляд и стала чертить указательным пальцем на груди Фризе какие-то завитушки. Сыщику почудилось, что она выводит бесчисленное число раз одно слово: «Володька, Володька, Володька…»
«А, может быть, “дурачина, ты, дурачина, дурачина и простофиля…”» – одернул он себя. И даже не улыбнулся.
– Если ты не удосужишься прочитать этот материал в «Иностранке», могу поделиться своим мнением дилетанта.
– Валяй!
– Суть в том, что мы должны перестать бояться, перестать стыдиться веры в невозможное.
– Светка! Ты всегда находишь нужные слова! – восхитился Фризе. – И, главное, в нужный момент.
– Это слова автора. Я не такая умная, – заверила Владимира приятельница. – Не знаю, что за «момент» у тебя наступил, но я тащусь от твоего телячьего восторга. У тебя нет в заначке шампанского?
Она всегда умела воспользоваться моментом.
– Есть! – Фризе поднялся с кровати. – Сейчас доставлю.
– Володька, ученый, у которого я брала интервью про все эти трансформации энергии, иногда заглядывает в Москву. Ностальгия дает себя знать. Швейцарцем он стал недавно. Года три назад.
– Как его зовут?
– Ростислав Игнатьевич.
– Ростик!
