bannerbannerbanner
Третий дубль

Сергей Высоцкий
Третий дубль

Полная версия

Знак информационной продукции 12+

© Высоцкий С.А., 2017

© ООО «Издательство «Вече», 2017

© ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2018

Сайт издательства www.veche.ru

Третий дубль
Повесть

1

– Еще один дубль, Леня! – Максимов обнял облокотившегося на велосипед экстравагантно одетого мужчину.

– Ты сделал все великолепно, но пленка шосткинская, увы! Сам знаешь, сколько материала идет в брак.

– Могли бы для меня не пожалеть и «кодака».

– Откуда?! Нам не дают ни метра!

Режиссер Максимов снимал на Дворцовой площади эпизоды фильма-концерта о популярном эстрадном рок-певце Леониде Орешникове. Время для съемок выбрали раннее – пять утра. Освещенная утренним солнцем площадь в этот час была непривычно пустынной. Лишь молодая пара, наверное, прогулявшая всю ночь по городу, с радостным любопытством следила за тем, что происходило на съемочной площадке, – Орешников был кумиром молодых.

– Ну как, начнем? – спросил режиссер, окинув певца оценивающим взглядом.

Леонид кивнул.

– Только умоляю, не морщи лобик, не щурься.

– Ты бы лучше озаботился, где раздобыть приличную пленку, – усмехнулся Орешников. – А то у вас скоро ни один хороший актер сниматься не будет. – Он легко вскочил на велосипед и не спеша поехал через площадь к улице Халтурина. Оттуда он должен был появиться в кадре.

«Сволочь надутая, – подумал Максимов, глядя вслед удаляющемуся певцу. – Нос еще не научился прочищать, а уже задирает! Безвкусный пижон!»

Особенно раздражал Максимова наряд певца – немыслимая черно-желтая хламида, развевающаяся на ветру, словно бурнус бедуина, скачущего на верблюде. Как он ни уговаривал Орешникова надеть что-то более гармонирующее со строгим убранством Дворцовой площади, певец категорически отказался менять костюм. Одежду он придумывал себе сам.

– Мальчики, приготовиться! – крикнул помреж.

Орешников лениво пересек тень от Александровской колонны, рассекающую площадь пополам.

– Первым пересек финишную черту наш прославленный мастер Леонид Орешников! – голосом спортивного комментатора Николая Озерова произнес бородатый, похожий на козла осветитель. Все рассмеялись. Только случайная зрительница бросила на него разгневанный взгляд. Наверное, это была верная почитательница певца.

Орешников подъехал к углу здания Военно-морского архива. Когда снимали предыдущий дубль, он останавливался здесь и ждал сигнала, чтобы двинуться навстречу камере. Сейчас, даже не оглянувшись, он свернул за угол, на улицу Халтурина…

Оператор, толстяк к клетчатой, навыпуск, рубашке навел резкость в ожидании, когда певец снова выедет из-за угла дома на площадь.

Прошло несколько минут. Леонид не появлялся.

– Что он, свалился там? – недовольно пробурчал Максимов.

– Он автографы раздает, – опять сострил козлоподобный.

– У него там свидание! – сказал оператор серьезно, не отрывая взгляда от видоискателя. – А вы просто завидуете.

– Какие злые люди! – обращаясь к своему полусонному спутнику, сказала девушка. Сказала нарочито громко, так, чтобы слышали все участники съемок.

– А вы что здесь делаете? – неожиданно вспылил администратор картины, пожилой меланхолик, все время сидевший на ящике от аппаратуры и, похоже, тихо дремавший. – Здесь вам не открытое собрание, а съемочная площадка…

– Освободите помещение! – тихо сказал козлобородый остряк, и все дружно грохнули, забыв на время о певце.

– Гена, пойдем. – Девушка бросила презрительный взгляд на остряка и, подхватив своего спутника под руку, потянула его за собой в ту сторону, куда уехал Орешников.

Возмущенный администратор схватил мегафон и крикнул:

– Граждане! Очистите площадь. Идут съемки. Очистите площадь!

Его голос отзывался эхом под аркой Главного штаба. Девушка с парнем испуганно шарахнулись и, круто развернувшись, пошли в сторону Невского.

Орешников все не появлялся.

– Ну что ж! – как-то уж чересчур спокойно сказал Максимов и посмотрел на часы. – У нашего «кумира» десять минут времени. Если через десять минут он не появится, я фильм снимать не буду. – Он сел на гранитный постамент колонны и закурил папиросу. Рука, державшая зажигалку, слегка дрожала.

– Лев Андреевич, чего вы переживаете? – наклонившись к Максимову, прошептал администратор. – Этих людей нельзя принимать всерьез. Так, эстрадная шелупонь, нарциссы. Плюньте.

– Нет! – крикнул режиссер. – У меня тоже есть принципы. Я спускать не намерен. Тем более нарциссам. Пусть с ним возятся другие. Уволюсь, а доснимать не буду!

– Но десять минут подождем? – спросил оператор.

– Подождем, – буркнул Максимов, и на съемочной площадке с облегчением вздохнули. Все знали отходчивый характер Льва Андреевича.

– Кто у нас самый быстрый? – спросил режиссер, оглядывая участников съемки.

– Толя Рюмин, – подсказал администратор.

– Не-ет! – запротестовал козлоподобный. – Я самый солидный!

– Толечка, не в службу, а в дружбу, – попросил Максимов. – Посмотри, что там с этим оболтусом?

– Только ради вас, Лев Андреевич! – Рюмин смиренно склонил голову и зашагал через площадь. Шел он медленно, нога за ногу. Как будто нарочно нагнетал напряженность. И, словно чувствуя на себе нетерпеливые взгляды, время от времени оглядывался, делая «ручкой».

– Ну вот… – сказал кто-то, когда из-за угла появился человек. Но тут же разочарованно протянул: – Нет, не Леня…

С улицы Халтурина, в направлении съемочной группы двигался мужчина с портфелем в руках. Поравнявшись с ним, козлоподобный спросил у него что-то. Но тот даже не остановился, только непонимающе пожал плечами. Подойдя к группе, он окинул телевизионщиков отсутствующим взглядом. В его глазах не было обычного для таких ситуаций любопытства.

– Уважаемый! – ласково окликнул мужчину Максимов, но тот продолжал двигаться. – Уважаемый! – повторил режиссер.

– Это вы мне? – мужчина оглянулся.

– Да, вам. – Максимов встал, подошел к мужчине.

– Вы не видели там, за углом, – Лев Андреевич махнул рукой в сторону улицы Халтурина, – велосипедиста? Такой странный молодой человек… лохматый и в бурнусе…

– В чем? – переспросил мужчина. Похоже, что мыслями он был где-то далеко.

– В бурнусе. Знаете, такая черно-желтая хламида.

– Нет! Не заметил, – мужчина извинительно улыбнулся. – Велосипед, по-моему, там есть. У Зимней канавки, но человек в бурнусе… Нет-нет не заметил.

– Что же, велосипед без велосипедиста? – растерянно спросил Максимов, но в это время администратор крикнул:

– Толик идет! – И все повернулись в сторону улицы Халтурина. Козлоподобный, выйдя из-за угла, широко развел руками.

– Чтоб ему пусто было! – сквозь зубы проворчал режиссер и сделал нетерпеливый жест рукой, призывая Толика поторопиться.

– Что он, купается в Зимней канавке? – спросил Максимов, когда запыхавшийся Рюмин притрусил к колонне.

– Нет его там, Лев Андреевич. Укатил наш корифей.

– Как укатил?! А велосипед?

– На велосипеде и укатил, – засмеялся козлоподобный.

– У него ноги длинные. Знай жмет на педали.

– Да как же… – начал Максимов и оглянулся, отыскивая мужчину с портфелем. Но того уже и след простыл.

– Вот же товарищ сейчас сказал, ты с ним повстречался, что велосипед на набережной лежит, – он растерянно оглядел собравшихся в кружок участников съемки.

– Сказал, – подтвердил администратор. – Только он какой-то малахольный. Надо проверить.

Несколько человек отправились на улицу Халтурина. Максимов не утерпел, пошел с ними. Ни Орешникова, ни велосипеда они не нашли.

Режиссер посмотрел на часы было половина седьмого. Сказал устало:

– Все, ребята, разъехались. Доснимать клип я не буду…

2

Капитан Панин уже собирался пойти домой, когда в кабинет заглянул шеф, начальник уголовного розыска Семеновский.

– Александр Сергеевич, на тебя опять «телега» пришла, – сказал он довольно миролюбиво.

Панин понял, что начальство хочет свалить на него какое-нибудь малопривлекательное дело и потому большого разноса не будет.

– Догадываешься откуда?

– Даже моей интуиции на это хватает, товарищ полковник.

– Нет, капитан, такого сюрприза ты не ожидал. Написал на тебя рапорт сам товарищ Зайцев…

Зайцев был начальником ГАИ.

– Перечислил все твои прежние нарушения…

– Николай Николаевич, их всего-то два! За три года!

– Два, ставших известными Зайцеву. – Полковник многозначительно посмотрел на Панина. – И позавчера третье. По Приморскому шоссе в черте города ты гнал за сто. На правительственной трассе.

– Ехал в Ольгино делать обыск у Сарнова. Служебные дела. Была бы мигалка…

– Ах, мигалка?! И еще эскорт мотоциклистов? Ты, по-моему, не совсем понимаешь, какие тучи над твоей головой сгустились. Зайцев человек принципиальный. Гласность так гласность! Равенство перед законом? Для всех! И прежде всего для работников уголовного розыска.

– А для автомашин с семерками? – буркнул капитан. Номера, начинающиеся с 77, имели машины высшего ленинградского начальства.

Семеновский сделал вид, что не расслышал:

– Мне надоело объясняться с Зайцевым, Саша.

– Ему самому хвост прищемили… – сорвалось у Панина с языка, и он густо покраснел.

– Саша, – шеф усмехнулся, глядя, как медленно уходит с лица Панина краска. – Ты хороший человек, даже краснеть в милиции не разучился, но считай лучше свои грехи. И готовь себя морально к выговору.

– Продам я машину, товарищ полковник. С ней только расходы. Буду ездить на казенной, с сиреной.

– А на своей, как все нормальные люди, ты ездить не можешь? Ну что бы произошло, сделай ты у Сарнова обыск на пятнадцать минут позже?

– Золотишко он успел бы припрятать! – улыбнулся Панин. – Искали бы мы его рыжие побрякушки трое суток. Вот что такое пятнадцать минут!

 

Семеновский вздохнул.

– Не могу я ездить медленно, Николай Николаевич. Честно, не могу! Это как болезнь. Правда. Бывает, сажусь за руль и думаю торопиться некуда, поеду нормально. Хоть на город посмотрю, на девушек… Нет, жмет нога на газ. Укачивает меня, товарищ начальник, медленная езда.

– Ладно; завтра я решу, какой тебе выговор объявить, – сказал Семеновский деловито. – А сейчас есть для тебя срочное дело…

Панин улыбнулся и подумал: «С этого бы и начинал».

– Ты певца Орешникова знаешь?

– Леонида?

– Значит, знаешь. Ты у нас меломан и интеллектуал. Тебе им и заниматься. Сегодня на пресс-конференции журналисты подняли вопрос о его исчезновении.

– Как это? – удивился Панин. – Такой известный певец и пропал бесследно?

– Вот ты и выясни, бесследно или следы все-таки остались. У тебя и знакомые среди местной богемы имеются.

– Николай Николаевич, какая богема? Какие знакомые?

– Есть, есть! Сам говорил – главный режиссер театра, певичка…

– Заведено дело по факту пропажи? – деловито спросил Панин.

– Зачем? Не надо! Прошло только два дня. Ты поинтересуйся, порасспрашивай. Может, у них так принято: загулял – и два дня отсыпается. Проведи разведку. Чем черт не шутит, а вдруг его похитили?

– Поклонницы?

Полковник на шутку не отозвался.

– Начни прямо сегодня. Сейчас. У этих ребят настоящая жизнь только вечером и начинается. Сам знаешь. А там видно будет, заводить дело или нет. Может, и всесоюзный розыск объявлять придется. Журналисты народ дотошный. На следующей пресс-конференции спросят.

– Николай Николаевич, да ведь мы у районного управления хлеб отбиваем! Их дело.

– Генерал сказал поручить Панину. Понятно? – Семеновский поднял руку в приветствии и двинулся к дверям.

– А какую резолюцию генерал на рапорте начальника ГАИ изобразил?

– Ты займись делом, Саша. Про резолюцию узнаешь. В свое время. – И полковник стремительно исчез за дверью.

Поздно вечером Панин позвонил режиссеру Нового театра Никонову. С Никоновым они учились в школе и даже вместе поступали в Высшую мореходку, на судоводительский факультет. И оба не прошли по конкурсу. Год проработали грузчиками в порту, зарабатывая морфлотовский стаж, но в мореходку подавать не стали. Панин поступил в университет на юридический, а Никонов – в Институт кино, театра и музыки на режиссерский.

За год работы как-то само собой рассеялось их романтическое стремление к дальним плаваниям и красивой флотской форме. Встречаясь изредка, они теперь лишь подтрунивали над своим юношеским увлечением. Но если выдавалось свободное время, шли по старой школьной привычке прогуляться по набережной Лейтенанта Шмидта, там, где покачивались у гранитной стенки то большие сухогрузы, то франтоватые гидрографические теплоходы. Но кто из ленинградцев не ходит на эту набережную, кто не поглядывает не с завистью, нет, но с каким-то тревожащим душу чувством на таинственную жизнь, царящую на кораблях?

…Трубку снял Валентин.

– Здорово, Мегрэ! – приветствовал он Панина. Александру был симпатичен этот любитель пива и бутербродов с набережной Орфевр. Но капитан считал, что Мегрэ, баловень Сименона, слишком много времени тратит на то, чтобы понять преступников. А понять – значит простить. У Панина не было времени на то, чтобы понять, и еще меньше было желания простить. Поэтому он протестовал, когда приятель называл его Мегрэ. Но Никонов только посмеивался, и Панин смирился. Мегрэ так Мегрэ. Хорошо, что не мисс Марпл.

– Валя, что ты думаешь об исчезновении Орешникова? – не ответив на приветствие, спросил Панин.

– Уже и до милиции дело дошло! Ну прохиндей, умеет создавать себе рекламу!

– Ты думаешь, это розыгрыш?

– А ты считаешь, что его похитили фанаты? И разорвали на сувениры? Не вздумайте только всесоюзный розыск объявлять!

Панин подумал о том, что ход рассуждений у них с Валентином оказался не слишком оригинальным, и сказал строго:

– Тебе смешно! А начальство беспокоится. Прошло уже два дня…

– Год назад я снимал на «Лентелефильме» картину. Помнишь, «Парень из джаза»? Леня Орешников в главной роли. Так мы не могли найти его неделю! Завихрился с любимой девушкой, жил у кого-то на даче.

– А если серьезно?

– Если серьезно, то не знаю что и сказать, – ответил Никонов. – Максимов написал начальству докладную. Работать с Орешниковым отказался. Но администратор картины на свой страх объехал несколько Лениных знакомых, тех, кого знал. Его там нет.

– Как фамилия администратора?

– Не знаю. Да на студии тебе скажут. Саша, ты и правда собираешься его искать?

– Это ты у нас свободный художник. Ставишь, что тебе взбредет в голову. А я занимаюсь тем, что мне поручают.

– Саша, он мог сесть на теплоход и уплыть по северным рекам. А может быть, купается в Пицунде. Леня непредсказуем.

– Что ты о нем знаешь кроме расхожих сплетен?

– Ну ты даешь! – Никонов помолчал несколько секунд. Потом сказал чуть даже удивленно: – Если всерьез – ничего! Кстати, раз уж тебе хочется…

– Хочется, хочется! – перебил приятеля Александр.

– Завтра я приглашен в один дом… Фамилия Ватагин тебе ничего не говорит?

– Эстрадный чтец?

– Это в прошлом, в прошлом. Миша Ватагин теперь пишет рассказы и сценки. А его жена… Ладно, завтра все сам узнаешь. В салоне Ватагиных очередной прием, будут люди, хорошо знающие пропавшего кумира. – Никонов засмеялся. – А может быть, появится и сам Леня Орешников.

Они еще с минуту препирались, кто за кем должен завтра заехать, хотя заранее знали, что поедут на такси. Но таков уж был ритуал. Никонов всегда поддразнивал приятеля, заверяя, что, надев милицейскую фуражку, он может садиться за руль и подшофе. Так что незачем нести расходы на таксомотор.

«Хорошенькая репутация у Орешникова! – усмехнулся Панин, положив трубку. – Никто не принимает всерьез его исчезновения. Только “хи-хи” да намеки на любовные похождения». Он никогда не был на концертах Орешникова, но то, что видел по телевидению, не приводило его в большой восторг. Голос – да! Сильный, красивый баритональный тенор. И некоторые песни он исполнял так, что за душу брало. Но его манера исполнения – прыжки, метания по сцене… Его наряды! Все это не совпадало с представлениями Панина о том, как должен выглядеть на сцене мужчина. Он не осуждал Орешникова, ему было достаточно того, что у певца хороший голос и серьезные песни. Мода меняется часто. И певец еще молод, у него все впереди. А пока, считал капитан, молодежь выбрала себе совсем неплохого кумира. Экстравагантность Орешникова, его манеру поведения на сцене Панин считал тонко рассчитанной игрой на популярность. Он относился к Орешншсову серьезно, и первые суждения о певце людей из его среды обескураживали.

3

Ватагины жили на Староневском, напротив кинотеатра «Призыв». Поднимаясь на стареньком, расшатанном лифте, Панин в который уже раз спросил приятеля:

– Удобно ли без приглашения? Да еще менту?

– О чем ты говоришь! – отмахнулся Никонов. – Советский Мегрэ будет для них подарком.

– Только о том, что я… – начал Панин, но Валентин заговорщицки подмигнул:

– …Занимаешься поисками «кумира» – ни слова!

Как только они вошли в просторный, завешанный африканскими масками холл, заполненный оживленно беседующими гостями, у Панина рассеялись все опасения по поводу своего появления в этом доме.

Никонов расцеловался с бледной, анемичной блондинкой лет сорока. Потом представил ей Панина, не забыв упомянуть его французского коллегу. Блондинка, Елена Викторовна, оказавшаяся хозяйкой дома, посмотрела на капитана с одобрением.

– А где Мишель? – спросил режиссер.

Хозяйка неопределенно взмахнула рукой.

– Понятно! – улыбнулся Никонов. – На кухне режет бутерброды.

Мишель Ватагин, наверное, услышал голос Никонова и тут же появился в дверях кухни с огромным ножом в руках.

– Как ты, Валя, догадался, что я занят бутербродами? – улыбаясь, спросил он. – Неужели финская салями распространяет такой аромат? – Они обнялись.

Выглядел Ватагин довольно живописно: нож, передник с кружевами, на голове кокетливо сидел белый берет. Скорее всего, чехол от морской фуражки.

– В том-то и беда, что никакого аромата. Просто я по опыту знаю – в этом доме отбивную не получишь. – Никонов повернулся к Панину. – Знакомься, мой школьный друг Алекс Панин. Ленинградский Мегрэ…

– Как же, как же, наслышан! – Ватагин протянул капитану руку. – Валентин про вас такие сногсшибательные истории рассказывает!

– Не верь, Саша, не верь! – торопливо, слишком торопливо запротестовал Никонов. – Ничего я ему не рассказывал. Михаил Арсеньевич мастер розыгрыша.

Ватагин понимающе усмехнулся и подмигнул Панину.

– Вы, ребята, распоряжайтесь тут. А я дострогаю бутерброды. Такую рыбку мне в Смольном, в столовой достали!.. – Он пошел на кухню, но у дверей обернулся: – Валентин, ты у нас старожил, помоги Елене гостей занять, а Мегрэ пусть музыку наладит. Узнаем, кстати, как у них в милиции с музыкальной эрудицией. – Он хохотнул, довольный своей шуткой, и скрылся на кухне.

В огромной, на первый взгляд безалаберно обставленной комнате собралось уже человек двенадцать гостей. Все стояли небольшими группками, со стаканами аперитива в руках. Несколько молодых женщин устроились прямо на пушистом ковре – рассматривали толстый каталог «Неккерман».

На приветствие Никонова ответили так, будто расстались полчаса назад – кто просто кивнул, кто помахал рукой. Елена Викторовна показала на поднос со стаканами. Аперитив был приготовлен на славу – крепкий, ароматный. С кружком лимона и со льдом. Панин с удовольствием пригубил, почувствовав пряный привкус итальянского вермута.

Валентин подвел его к столику, на котором стоял магнитофон. Показал, где хранятся кассеты.

– Разбирайся. А я пришлю тебе на подмогу красивую женщину. Ты еще ни на кого не положил глаз?

– Вали, вали отсюда, – проворчал Панин. – Без твоей протекции обойдусь.

Его задело замечание хозяина о милицейской эрудиции. «Тоже мне снобы! – сердито думал он. – Вот заведу вам сейчас песни Гражданской войны!» Но ни песен Гражданской, ни песен Отечественной войны в фонотеке семьи Ватагиных не было. Как не было, кстати, и у самого Панина. Зато, к своему удивлению, он обнаружил много фирменных записей настоящего джаза. Здесь были Луи Армстронг, Рей Чарльз, Глен Миллер и многие другие звезды, мастера регтайма и диксиленда. Капитан поставил кассету с записями Армстронга, и комнату заполнил хриплый голос певца.

Впечатление от вечеринки было такое, как будто присутствующие только что вышли из зала заседаний, где прослушали доклад, и теперь, разбившись на маленькие группы, обсуждают его в буфете. Большинство гостей пожилые мужчины, лица некоторых были знакомы Панину по спектаклям и телепередачам. Женщины, очень заинтересованно обсуждавшие новинки западногерманской фирмы словно собирались тут же встать и пойти за покупками, не произвели на капитана впечатления. Были они какие-то блеклые, усталые. «Пришли сюда прямо со спектакля, что ли?» – подумал Панин. И в это время в комнату вошла еще одна дама – молодая, улыбающаяся блондинка, о которых, не вдаваясь в подробности, обычно говорят: прелестная. Мужчины отвлеклись от своих серьезных разговоров и шумно приветствовали ее.

– Томик! Заворачивай к нам! – позвал актер Бубенец.

Почитательницы «Неккермана» встретили Томика кисло-сладкими улыбками, но она, не обратив внимания на «кислоту», радостно расцеловалась с каждой из них, но на ковер не села, а подошла к Панину.

– В кои веки новое лицо, – сказала она. – К вам можно?

– Пожалуйста. – Панин подвинулся, хотя места на диване было предостаточно.

– Меня зовут Тамара, – улыбаясь, сказала женщина.

– А меня Александр Сергеевич.

– Какие мы официальные! Я думала, что по имени-отчеству величают себя только полковники.

– Это происки Вали Никонова? – поинтересовался Панин.

– Прежде всего мои, – сказала Тамара. – Я заглянула в комнату, увидела вас и спросила у Валентина: «Что за мужественный незнакомец скучает там в одиночестве?» Оказалось, что комиссар Мегрэ. А мне аперитивчик не раздобудете? – попросила она, словно бы давая понять, что ритуал знакомства закончен.

Весь вечер Тамара ни на шаг не отходила от Панина. Он и сердился и радовался одновременно. Радовался потому, что рядом с ним такая солнечная и веселая женщина. Но сознание того, что произошло это как бы помимо его воли, по инициативе самой женщины, какой бы солнечной она ни была, сердило Панина. Капитан привык к тому, чтобы инициатива всегда оставалась за ним. А вот как раз этого-то Тамара лишила его полностью. Панин чувствовал себя рядом с нею словно в осажденном городе. Покорно выслушивая ее рассказ о какой-то удивительной экстрасенсорше, лечащей по телефону, он поглядывал на гостей и никак не мог найти предлог, который позволил бы ему прорваться к «основным силам». Уже давно следовало навести общий разговор на тему исчезновения Орешникова. Никонов, наверняка виновный в бедственном положении капитана, пришел ему на помощь.

 

– Ну, Мишель, когда теперь заграничная гастроль? – спросил он хозяина, как только выпили за успешную премьеру.

– Э-э, милый мой, скоро только сказка сказывается! Ты же знаешь… – наверное, Ватагин хотел рассказать, как долго дело делается, но Никонов, быстро взглянув на Панина, перебил его:

– А Леня-то Орешников?! С огнем играет! Ему через неделю в Европу лететь, а он решил в прятки поиграть.

– Какие прятки! Уверена, что с ним неладно, – сказала хозяйка.

– Похитили! Похитили! – закричал актер Бубенец и почему-то взмахнул руками, как крыльями. Будто доподлинно знал, что похитили Орешникова на самолете.

– Как скучно! – сказала певица из Ленконцерта, фамилию которой капитан не мог вспомнить. – Куда ни придешь только и разговоров про Леньку!

«Ух и завидуешь ты, милая, Орешникову!» – подумал Панин, взглянув на певицу. На ее тусклом лице промелькнула гримаса такого равнодушия, что в него трудно было поверить.

– Ну что ж! У нас есть еще одна злоба дня, – засмеялся Ватагин. – Не хотите об Орешникове, поговорим о домовых. Хотелось бы знать, что думают о них власть предержащие? Тамара, выпусти Александра Сергеевича на свободу!

Свобода Панину была предоставлена, но только в урезанном виде: Тамара перекочевала с дивана за стол вслед за капитаном.

– Отвечайте, отвечайте! – заторопила певица. – Это поинтереснее, чем Ленькины фокусы.

– С привидениями в последние часы обстановка в городе осложнилась, – серьезно сказал Панин, и гости насторожились. – Есть данные, что они все чаще будут появляться на людях. Отсюда острый дефицит зубной пасты, мыла и французских духов…

– Это еще почему? – сердито сказал кто-то из мужчин за спиной у Панина. В ответ раздался дружный хохот.

– Ну, Коля, уморил! – не в силах унять смех, произнес Никонов. – Как ты не понимаешь – им же хочется поприличнее выглядеть!

Тему привидений гости восприняли близко к сердцу и наперебой стали рассказывать одну за другой самые фантастические истории о неутешных духах, мрачных зомби и переселении душ. Правда, большинство историй были почерпнуты из пустившейся во все тяжкие советской прессы и потому походили одна на другую. Потом на смену привидениям пришли Чумак и Кашпировский. О том, что телепередачи исцеляют страждущих, не было двух мнений. Спор разгорелся только по вопросу, кто помогает лучше.

– Когда в аптеках нет лекарств, и гипнотизеры благо, – сказал Панин, но его тут же застыдили как ретрограда.

– А вам не кажется, что из Кашпировского мог бы получиться хорошенький диктатор? – спросил Мишель Ватагин. – Стоит ему захотеть – почитатели тут же выдвинут его в какой-нибудь верховный орган!

Разговор сразу же получил новое направление. Даже прелестная Тамара на время забыла о Панине и напористо принялась пересказывать статью о Сталине из свежего номера «Огонька». Правда, ее не очень слушали. Каждый хотел сказать сам. Александр смотрел на Тамару с улыбкой и думал о том, как хорошо было бы очутиться с нею вдвоем где-нибудь в тихой уютной квартире, вдали от шума, от людей.

– А вы обратили внимание, друзья, что наш Мегрэ скис, как только разговор коснулся культа? – с ехидной улыбкой сказал вдруг актер Севрюк. – У них в органах, наверное, тоскуют по доброму кулаку!

– Да, действительно! – Тамара с улыбкой посмотрела на Панина. – Разговорчивым вас не назовешь. Что вы скажете о Сталине?

– Мы с ним вместе не служили, – нахально отбрехнулся капитан и пригубил бокал с шампанским.

– Нет-нет-нет! – запротестовал Севрюк. – Вы за Скалозуба не прячьтесь! Признавайтесь – демократия вам не по нутру?

– Товарищ артист, – сдерживая раздражение, тихо сказал Панин, – мне претят разговоры о демократии между закуской и горячим.

– Правильно! – поддержал Панина хозяин. – Все правильно, кроме одного – горячего не будет. Нажимайте на закуски.

– А что касается существа дела, – капитан неожиданно вспомнил Дона Карлеоне из «Крестного отца», свято верившего, что раздражение – удел слабаков, и улыбнулся. – Вы что же, думаете, много найдется таких, кто предпочел бы опять забраться в клетку?

– Не знаю, не знаю! – в голосе Севрюка слышалось пьяное упрямство. – Вы все-таки не отлынивайте от прямого ответа! Нам всем оч-чень важно знать… – он обвел сидящих за столом долгим, оценивающим взглядом. – Очень важно знать, что вы думаете о демократии. Не держите ли фигу в кармане?

– Да еще и с маслом, – тихо сказал Никонов. Но его услышали и засмеялись.

– Валя! – укоризненно покачал головой Севрюк. Жидкие светлые волосы рассыпались в разные стороны, и он стал похож на подвыпившего дикобраза. – Умница! Тонкая душа! Как ты-то этого не понимаешь? Наша жизнь… Господи! Мы должны от каждого потребовать ответа! Особенно от таких суперменов, – он ткнул пальцем в сторону Панина. – Они и понятия не имеют о том, что такое демократия. Даже моя кошка Машка понимает больше.

– Кончай демагогию, Вовка! – крикнула одна из женщин. – Не даешь чревоугодничать спокойно.

– Вот! – уныло сказал Севрюк, вытирая слезы. – Вот! За телячий студень готовы предать свободу. Но мы потребуем! – Он стал пристально вглядываться в лица присутствующих. Наконец обнаружил потерянного было Панина.

– Вам не удастся отмолчаться, молодой человек!

– Знаете, в начале века один юрист про таких, как вы, сказал: «У нас демократию понимают так: я делаю все, что мне хочется, а другому мешаю делать то, чего он хочет».

– Умница! – захлопала Тамара в ладоши и быстро поцеловала Панина в щеку.

– Правильно, правильно, – одобрительно сказал и хозяин. – Мы даже повернуться не можем без того, чтобы не задеть соседа локтем! А почему не слышно музыки? Саша, – обратился он к Панину, – ваши музыкальные симпатии я вполне одобряю…

– Они же у меня милицейские, – не удержался Панин.

– Давай за работу! – грубовато-дружески, словно они были сто лет знакомы, сказал Ватагин. – Томка тебе поможет.

Пьяный Севрюк пытался было увязаться за Паниным, но Елена Викторовна встала у него на пути и, что-то ласково нашептывая на ухо, увлекла в сторону кухни. Наверное, отпаивать крепким чаем.

– Ну и чем же вас порадовать? – спросил капитан у Тамары, быстро просматривая кассеты.

– Хорошим старым танго. У Мишеля есть такие кассеты!..

Панин включил магнитофон, и они пошли танцевать, уверенно лавируя среди бесчисленных пуфиков, кресел и журнальных столиков. «Поменьше бы всего этого барахла, – подумал капитан, – настоящий танцзал можно устроить».

– А вы человек непростой, – сказала Тамара, в упор разглядывая Панина. – С вами на брудершафт не выпьешь.

Панин рассмеялся:

– Что за странный вывод? И кстати… – он показал на щеку.

– Это в награду за находчивость. И больше не решусь. – Она хотела еще что-то сказать, но в это время рядом с ними остановилось миниатюрное и очень кудрявое существо не то школьница, не то зрелая женщина и похлопала в ладоши.

– Ну, Инка! – разочарованно произнесла Тамара. – Мы только начали…

Пигалица ничего не ответила, а только, упрямо поджав пухлые губы, хлопнула в ладоши еще раз.

С такими маленькими женщинами Панину танцевать не приходилось. Он только собрался поинтересоваться, в каком классе учится кудрявое создание, как девушка спросила: – Вы про Леню Орешникова слышали?

– Слышал. И про него слышал. И его самого слышал. Хороший певец.

– «Хороший» – это значит просто средний. А Леня был гениальный. – И она выжидательно посмотрела на Панина. Капитан решил подыграть:

– Почему был, милое дитя?

Лицо у женщины сделалось скучным.

– «Милое дитя» прощается вам как новичку. Снято с вооружения. Так вот про Леню. С ним расправились рэкетиры. Слышали про таких?

– И про них слышал. Доводилось, – усмехнулся Панин и хотел спросить, откуда у Инны такие сведения, но теперь уже Тамара с воинственным видом захлопала перед ними в ладоши.

– Тамара, у нас серьезный разговор, – сказал Панин. – Через пять минут…

– Никаких пяти минут! Правила игры надо соблюдать!

– Не отвяжется, – совсем тихо произнесла Инна. – Вы меня на телевидении разыщите. Инна Ивановна Печатникова. У Мишеля есть все мои координаты. А сейчас мне пора…

Она подняла свою крошечную ладошку: – Чао!

– И что за серьезные разговоры могут быть с Инной Печатниковой? – спросила Тамара, прижимаясь к Панину чуточку ближе, чем требовалось в танце. – Признавайтесь.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25 
Рейтинг@Mail.ru