Сергей Высоцкий
Третий дубль
– Рэкетиры? Известного певца?! Разве такое возможно?
– А разве возможно, чтобы известного певца подстерегал с ножом за углом режиссер?
– Возможно, – упрямо сказал Курносов. – Только не с ножом, а с пистолетом.
– У него есть пистолет?
– Откуда я знаю!
– Толчем воду в ступе, – нахмурился капитан. – У вас нет конкретных фактов. Одни подозрения.
– У меня есть факты. Три года назад произошел такой случай… Леня еще только начинал выходить в «кумиры». Данилкину кто-то из театральных холуев дал наводку, где и в какое время Орешников встречается с Татьяной. Думаете, он побежал бить им морды? Ничуть не бывало! Леня всегда подъезжал на машине к садику на улице Блохина…
– У него есть машина? – спросил Панин, мысленно отпустив по своему адресу нелестный эпитет. «Как я мог не поинтересоваться есть ли и где сейчас находится?!»
– Была, – недовольный тем, что его перебили, Курносов смерил капитана сердитым взглядом. – Так вот! Наш главреж стукнул в ГАИ, что актер Орешников использует личный транспорт для получения наживы, возит за плату пассажиров. За ним и проследили. Улица Блохина рядом с театром. Только Орешников посадил Таньку в машину, его и застопорили. Ситуация – хоть вешайся. Сказать, что Татьяна его знакомая, недавняя коллега по театру, начнут проверять, придут в театр. Он и ответил на вопрос «кого возите?»: «Руку девушка подняла я и тормознул. Почему не подвезти красивую женщину, если по пути?» Татьяну отпустили, а Леонида помытарили…
– Откуда вы знаете, что в ГАИ позвонил Данилкин? Может быть, случайно? В тот год крепко по частной инициативе ударили.
– А потому, что через два дня Леню опять изловили. Он другую приятельницу подвозил.
– Да-а! – улыбнулся капитан. – Тяжелый случай. Вот что происходит, когда приятельниц много. И чем же дело закончилось?
– Гаишники на этот раз приличные попались. И музыкально образованные. Они Леню узнали и про наводку намекнули. «У вас, Леонид, сказали, серьезные недоброжелатели есть». Он и поостерегся – машину продал. Вот вам Данилкин!
– Да ведь мог и другой наводить!
– Мог, конечно, но здесь рука оскорбленного мужа чувствуется.
– А про рэкетиров Орешников, значит, не говорил? – спросил Панин. Он никак не хотел всерьез отнестись к рассказанной истории.
– Значит, не говорил. – Курносов поднялся. – Опаздываю. Придется поднажать.
– А как у вас с ГАИ? Хорошие отношения? – спросил капитан, тоже поднимаясь.
– Две дырки в талоне. Вы помочь можете?
– У самого скоро права отберут.
Помреж недоверчиво хмыкнул и пошел к выходу. Со спины он выглядел юношей. Панин проследил взглядом, как он садится в машину. Красные «жигули» пятой модели.
Мороженое на этот раз не доставило Панину удовольствия. Растаяло. Да и варенье оказалось не вишневое, а из алычи. С кислинкой.
7
Вернувшись на Литейный, капитан сразу же заглянул к шефу.
– A-а, меломан и книгочей! – с притворным радушием приветствовал его Семеновский. – И года не прошло, как вы ко мне заглянули.
– Я уже заходил, товарищ полковник. Вы были на выезде…
– Угу. Был на выезде. А вы? В библиотеке? Время идет, а, судя по тому, что вас не дозовешься, результатов ноль?
– Товарищ полковник…
– Мне уже проходу не дают с этим Орешниковым! Дважды из Москвы запрашивали. В конце концов, известный певец – не иголка в стоге сена!
Панин хотел сказать, что позавчера, поручая ему розыск Орешникова, шеф посмеивался по поводу декадентских замашек творческой интеллигенции, а сегодня запел по-другому, но промолчал. По опыту знал, что самый короткий путь к взаимопониманию с Семеновским – дать ему выговориться. Капитан стоял перед столом навытяжку, чуть наклонив вправо голову, словно провинившийся мальчишка. Он умел в нужных случаях изобразить раскаяние и готовность к немедленному действию.
– Чем ты занимался целый день? Ходил по библиотекам и кафе? Понимаю, что не ради чревоугодия… Что стоишь? Особое приглашение каждый раз требуется?
Панин сел, удивившись, что распеканция оказалась такой короткой.
– Где твоя хваленая оперативность? – продолжал шеф. – Такое впечатление, что все в отделе разучились работать…
«Поехали, с Богом! – внутренне улыбнулся Панин. – Теперь не остановишь».
Зубцов, встретившийся с ним в приемной, успел рассказать, что полковник за несколько часов сумел раскрутить дело с убийством на Охте. Убийца арестован, и все тридцать ружей из украденной коллекции находятся в НТО. С ними возятся дактилоскописты. Убийца ведь мог иметь сообщников.
Всякий раз после удачно проведенного розыска Семеновского словно подменяли. Нет, он никогда не кичился своим успехом, не приводил в пример свой опыт. Он начинал корить своих подчиненных за нерасторопность и отсутствие инициативы. Все это знали, посмеивались между собой над шефом, но не переставали его уважать. Он действительно умел работать так, как никто в угрозыске.
– Товарищ полковник, а как на Охте? – воспользовавшись паузой, спросил Панин.
– На Охте порядок. – Семеновский посмотрел на капитана с подозрением. – Ты будто не знаешь?
– Я еще утром сказал дежурному – тридцать ружей не шутка. Концы в воду трудно спрятать.
– Та-ак… – полковник постучал кончиками пальцев по столу. – Интересная мысль. Знаменитый певец, лицо которого известно каждому сосунку, может исчезнуть посреди бела дня прямо со съемок и – концы в воду. А тридцать ружей отыскать – это, по-твоему, семечки? Вот что, капитан, вы мне зубы не заговаривайте. – Переход на «вы» означал у шефа высшую степень неодобрения. – Хватит ходить по библиотекам. Похоже, что дело серьезное. Нужны идеи.
– Уже есть, товарищ полковник. Хорошую идею вы мне сейчас подали…
– Саша, – вдруг задушевно сказал Семеновский, – кончал бы ты… – Он запнулся, покрутил головой. – Помягче слова никак подобрать не могу.
– Понял, Николай Николаевич, – улыбнулся Панин. – Я сообразительный.
– Вот-вот. Будь попроще. Скорее майором станешь. А теперь давай ближе к делу, и покороче.
Панин доложил шефу о своих поисках.
– Значит, насколько я понял, девица намекнула тебе о рэкетирах? – спросил полковник заинтересованно. Похоже, что подозрения помощника режиссера из «Театра Арлекинов» не произвели на него никакого впечатления.
– И ты, вместо того чтобы с ней сегодня утром встретиться, пошел в библиотеку!
«Далась ему эта библиотека!»
– Да… а… Ты большой мастер сыска.
– Товарищ полковник, в первой половине дня девица была на съемках. Она, кстати, директор картины. Мы договорились встретиться вечером.
– Не в кафе? – поинтересовался Семеновский.
– На студии.
– Ах на студии… А какой картины она директор? Той, что снимают об Орешникове?
– Нет. Просто директор картины. Такая должность, наверное.
– Ага. – Полковник помолчал немного, подчеркнуто внимательно разглядывая Панина, словно хотел удостовериться – тот ли Панин сидит перед ним, а потом спросил:
– Ты не думаешь, что Орешникова сбила машина? Водитель испугался, труп увез и зарыл где-нибудь.
– Думал я и об этом. Но ведь до Дворцовой площади проезд закрыт.
– Машина могла ехать по Халтурина. А после наезда повернуть назад… Разрабатывай и эту версию. И попробуй найти того свидетеля, который видел велосипед.
– Перво-наперво надо обшарить дно Зимней канавки.
– Правильно, – согласился Семеновский. – Но после того, как поговоришь с директором картины. Или картин?
Панин пожал плечами и сказал:
– Хорошо бы помощника.
– Дима Сомов с тобой работает?
– У Димы своих дел невпроворот. Николай Николаевич, вы же сами перечислили все версии!..
– Ну вот, одного певучего оболтуса два сыщика будут разыскивать, – недовольно нахмурился полковник. – Где я людей возьму? Теперь еще сокращение придумали! Преступность растет, а оперативный состав мы будем сокращать! Что они нас тоже бюрократическим аппаратом считают? Как что-нибудь случится – в милицию: найдите, задержите, остановите! Певец пропал – срочно разыскать! У него международные гастроли! – Последние фразы Семеновский произнес, явно подражая какой-то женщине. Очень уморительно. Панин не выдержал, рассмеялся.
– Ладно, бери Митю-маленького, – выпустив пары, сдался полковник.
В управлении работали два Дмитрия. Оба старшие лейтенанты. И хотя Дмитрий Кузнецов имел вполне приличный рост – метр восемьдесят шесть, его прозвали Митей-маленьким. Потому что второй Митя, Дмитрий Сомов, только чуточку недотянул до двух метров. Не хватало каких-то шести сантиметров. Его, естественно, звали Митя-большой. Когда Панин поднялся, полковник сказал:
– А на Охте все просто оказалось. Убийца – обыкновенный маньяк. Даже на учете в психдиспансере состоит. Оружие он, видите ли, очень любит! Раззе можно таких выпускать из больницы? У нас ни в чем меры нет. То людей незаконно в психушках держим, то выпускаем всех подряд.
8
Митя-маленький, увидев входящего в комнату Панина, приветственно помахал ему видеокассетой.
– Что это? – спросил капитан.
– Сюрприз, – улыбнулся Кузнецов. – Я взял напрокат в видеосалоне запись концерта твоего героя. Кстати, кто мне заплатит трешник?
– Главбух.
– Тогда плакали мои денежки. А я думал, ты раскошелишься.
– Митя! – нетерпеливо сказал Панин и протянул руку за кассетой. – Ты же знаешь, за мной не пропадет.
– А какая красуля выдает там кассеты! Я ей вопрос: есть ли у вас записи с певцом Леонидом Орешниковым? – Старший лейтенант хитро посмотрел на Панина. – Хочу сделать приятное товарищу! Его Орешников сильно интересует. И представь себе, выдает красуля мне эту штучку. – Он наконец отдал кассету капитану.
– Молодец, Дима! – улыбнулся Панин и посмотрел на кассету. Лохматый красавец Леонид Орешников, облаченный в белоснежный костюм чудовищно-ультрамодного покроя, приветствовал своих почитателей, воздев руки к небесам.
– Бери, бери, Саша. В НТО есть видеомагнитофон. Посмотришь концерт, получишь удовольствие. Я думаю, вопрос о трешке сам собой решится…
Митя-маленький был из тех людей, которых по крайней мере один раз в сутки следовало погладить по головке, похвалить. Человек настроения, он мог обидеться из-за невинной шутки, вспылить. А люди служили в Управлении уголовного розыска острые на язык, и в первый год работы Кузнецову приходилось туго. Он даже подавал заявление об уходе, но Семеновский не торопился заявление подписывать. Так совпало, что в это время Митя-маленький получил благодарность за участие в поимке банды поездных грабителей, и про заявление было забыто. Но, как шутили в управлении, приступы меланхолии на Кузнецова по временам накатывали.
– Вопрос о трешке решится… – подтвердил Панин, разглядывая портрет певца. Может быть, и правда следовало посмотреть видеозапись? Узнать, с каким оркестром он поет, кто его окружает на концертах. Если судить по тем зарубежным видеоклипам, с которыми был знаком капитан, звезд иногда показывают в кругу семьи, с друзьями. Иногда они дают короткие интервью. И вдруг капитана бросило в жар. А съемки на площади, которые не закончились из-за того, что пропал певец?! Режиссер Максимов ведь говорил Панину, что хотел снять третий, последний дубль заключительного проезда! А может быть, хорошо получился и первый? Да и все остальные съемки? Как же он оплошал! Прошел мимо такого материала! Эти кадры – живой Орешников за несколько минут до исчезновения. Его настроение, панорама площади… Мало ли какие неожиданности могут поджидать внимательного зрителя при просмотре пленки. Всей пленки, еще не смонтированной.
– Митя, ты заработал хороший обед в «Севере». Даже с бокалом шампанского…
– И с твоим любимым мороженым? – поинтересовался старший лейтенант. Он с удивлением наблюдал метаморфозы, происходившие с Паниным.
– И с мороженым! Только все ближайшие дни оно будет казаться мне горьким. Надо же, такой олух!
– Люблю самокритику, – не удержался Митя.
– А в чем загвоздка?
Капитан не принял шутки. Сказал раздраженно:
– Я поначалу считал, что вся история с Орешниковым – блажь. Какой-то розыгрыш! А наше начальство просто решило подстраховаться. Ну а потом упустил, с чего все началось.
Пропал человек – с этого и началось…
– Со съемок все началось!
Капитан снял трубку, набрал номер Максимова. Долго никто не отзывался, но Панин упрямо ждал. Наконец трубка отозвалась приятным баритоном.
– Лев Андреевич, – без всяких предисловий начал капитан, – ваш фильм об Орешникове еще не готов?
– Нет. Мне его сдавать через месяц. А кто это спрашивает?
– Капитан Панин из уголовного розыска. Вы у меня просто камень с души сняли. Мне бы очень хотелось посмотреть весь отснятый материал.
– Пожалуйста. Пленка проявлена.
– Проезд по площади получился?
– Все получилось. Вполне прилично. – Голос у Максимова был довольный. – Как бы ни вели себя звезды, а фильмы надо сдавать худсовету.
– Когда можно посмотреть?
– Вы хотите посмотреть в монтажной или в зале?
– А какая разница? – Панин ни разу не бывал в монтажной, даже не представлял себе, как это все выглядит.
– В зале – на обычном экране, а в монтажной – на монтажном столе. Изображение маленькое.
– Нет, мне бы хотелось изображение покрупнее.
– Тогда приезжайте к восьми на студию. Я вас встречу. Годится?
– Спасибо. Еще как годится!
Когда капитан положил трубку, Митя-маленький сказал:
– Вот видишь, все уладилось.
– Уладилось! – буркнул Панин. – Разве в этом дело?
– А в чем же?
– Ну как я проворонил? Единственное утешение – пленку все равно только что проявили. И первый дубль получился.
– Это очень важно? – спросил лейтенант.
– Орешников исчез во время съемки третьего дубля. А его, третий дубль, оказывается, можно было и не делать.
– Исчез бы в другое время.
– Ладно! – отмахнулся капитан. Ему не хотелось сейчас пускаться в объяснения. – Начальство решило отрядить вас, коллега, на поиски Орешникова. В помощь капитану Панину. Разумеете?
– Да ведь у меня дел непочатый край…
– Всех дел не переделаешь. А вернуть фанатам их кумира – значит восстановить спокойствие в городе.
– Надо так надо. Всегда рад помочь зашившемуся товарищу.
Панин укоризненно покачал головой. Сказал:
– Надеюсь, с твоей помощью разошьюсь. А для начала – поговори с одной дамочкой…
Он дал Сомову телефон Инны Печатниковой.
9
Любимым выражением у старшего лейтенанта Кузнецова было «Ну, сила!», и он немало удивился, когда в вестибюле телестудии к нему подошла пигалица, вся голова в мелких кудряшках, и, восхищенно пробормотав: «Ну, сила!», – поинтересовалась:
– Не из милиции?
Он сразу узнал ее по голосу.
– Так точно… – шутливо отрапортовал оперуполномоченный и, не удержавшись, добавил: – Какая кудрявая девочка! – хотя видел, что пигалице за тридцать. Ему почудилось, что фразу «Ну, сила!» женщина произнесла неслучайно – не иначе как Панин ее подговорил.
Несколько секунд пигалица соображала, как ей отнестись к столь оригинальному обращению. Заметив, что милиционер смутился, она усмехнулась:
– Ладно. Пристрелка закончилась. У вас есть ко мне вопросы?
– Да, Инна Ивановна. Я говорил вам по телефону.
– Тогда – за мной!
Она повела его по длинному коридору, покрытому обшарпанным линолеумом. Двери некоторых залов были открыты: кое-где молодые парни расставляли декорации. В одном зале знакомый диктор сидел за столиком, освещенный ярким светом юпитеров, торопливо перекладывал лежавшие перед ним бумаги. Двери других залов были закрыты, а на табло светлели надписи: «Тихо. Идет съемка».
Им пришлось сначала спуститься по лестнице, на которой курили сосредоточенные молодые люди и необыкновенно оживленные молодые женщины, потом пересечь неширокий двор и снова подняться по лестнице, также плотно оккупированной курильщиками. Печатникова шла быстро, не оглядываясь, нисколько, по-видимому, не беспокоясь, что Кузнецов может затеряться среди многочисленной армии дымящего контингента работников телевидения.
Наконец они вошли в небольшую комнату, в которой стояло четыре письменных стола. За одним из них сидел толстяк и что-то писал.
– Арюша, – обратилась к нему Печатникова, – ты не мог бы погулять полчасика? У меня важный разговор. – Рукой она показала Кузнецову на стул, приглашая сесть.
Мужчина поднял голову, глаза у него были большие и грустные.
– Могу, конечно. Пойду в буфет.
«Что же это за имя такое – Арюша? – подумал старший лейтенант. – Уменьшительное? Только от какого?» Ничего подходящего ему на память не пришло.
Как только Арюша исчез за дверью, пигалица сказала:
– Ну что же, спрашивайте. Сама напросилась. Вот уж ни сном ни духом не подозревала, что этот симпатичный милиционер на вечеринке занимается Леней Орешниковым.
С легкой усмешкой она рассматривала Кузнецова в упор, нахально: Он пришел туда специально, шпионить?
Лицо у пигалицы было некрасивое, остренькое, с мелкими чертами. А прическа а ля медуза Горгона просто-таки уродовала ее.
– Ай-ай-ай! – сказал Кузнецов. – Хорошего же вы мнения о нас!
– Хорошего. Парень тот клевый был. Я потому и разоткровенничалась с ним. Да ведь работа у вас такая…
– Что, работник милиции не может оказаться в гостях у актеров? Смешно рассуждаете. Режиссер Никонов школьный друг капитана. Да и Орешниковым не он занимается, а я.
– Очень убедительно! – сказала Печатникова. – Я же вам сразу сказала: ваш друг мне понравился. «Кудрявая девочка» готова ответить на все ваши вопросы.
«Вот жлобиха!» – мысленно ругнулся старший лейтенант.
– Вы не возражаете, если я запротоколирую ваши показания?
– Значит, допрос?
– Дознание.
– Пожалуйста! Рада буду вам помочь. Ленька Орешников – мужик мировой. И певец от Господа Бога.
– Когда вы слышали его разговор с рэкетирами?
Она задумалась.
– Для вас ведь точность нужна?
– Хотелось бы.
– Мы снимали его концерт в «Юбилейном». Третьего и четвертого мая. Те мужики пришли четвертого. В последний день. Перед концертом. Леня сидел в гримерной, а я в соседней – за перегородкой – писала ведомость на зарплату. Я работаю директором на картинах. Куда-то вышла гримерша. Помню, что-то сказала – я не вслушивалась – и хлопнула дверью. Тут-то они и появились.
– Сколько их было?
– Наверное, двое. Я слышала – разговаривали двое. Леня заорал: «Что надо?! Не видите – занят!» Он мужик вспыльчивый. «А мы из тебя ремней нарежем», – сказал один. «Заткнись, Сурик! – одернул другой и спросил: – Там есть кто-нибудь?» Наверное, про комнату, где я сидела. Не знаю, что мне в голову взбрело, но я сползла к кресла под гримерный столик. Услышала только, как первый сказал: «Пусто». Он меня не заметил.
«Немудрено, – мысленно усмехнулся Кузнецов. – Такая пичуга».
– У меня так громко стучало сердце, что я не слышала начала разговора. Только фразу про десять процентов. А потом Леня опять как заорет: «Пошли вон!..» И такого матерка пустил! В это время в моей комнате телефон зазвонил – я и вылезла из-под стола. Служба. Те мужики слиняли. Я поговорила, трубку повесила, а Леня в дверях стоит. «Слышала, пигалица? – Это он меня так прозвал. – Вот подонки! Я все думал, что про рэкетиров сказки рассказывают. А они тут как тут! Явились не запылились. Десять процентов им подавай, а то ремней из меня нарежут!»
Она замолчала.
– А дальше что?
– Он в этот вечер пел бесподобно. Наверное, думал, что они где-нибудь в зале. Назло им.
– Больше он вам ничего не рассказывал?
– Я спросила: «Леня, это опасно?» Он нахмурился и сказал: «Такие сволочи и ножом пырнуть могут». Вот и все.
– А что значит «Сурик»? Такое прозвище?
– Не знаю.
– А вы могли бы опознать голоса этих людей?
– Конечно! – не задумываясь ответила Печатникова. – У меня абсолютный слух.
«Что ж ты, пигалица, административной работой занимаешься?» – подумал оперуполномоченный.
Кузнецов быстро написал протокол, дал Печатниковой.
Пока она читала, лейтенант с любопытством рассматривал ее.
Если бы не лицо, ее можно было бы принять за девчонку. Даже скорее за мальчишку: под легким сиреневым платьем не видно было даже намека на грудь. Пигалица так пигалица.
– Складно, – подняв голову от бумаг, сказала она. – Надо подписать?
– Желательно.
Митя-маленький поднялся. Пигалица, как и при встрече, посмотрела на него с нескрываемым восхищением.
– Спасибо, – сказал Кузнецов. – Я вам очень благодарен.
– Не стоит благодарности, милое дитя! – Инна Ивановна протянула ему руку. – Найдете выход?
10
Капитан чувствовал, как в нем постепенно копится раздражение. История с певцом не поддавалась объяснению. Она могла быть и до смешного простой, если Орешников, большой любитель розыгрышей, решил подшутить над режиссером и сейчас преспокойно загорает где-то на Финском заливе. А может быть, и на юге. Но могла произойти и трагедия: наезд, расправа. Панин никак не мог определить свое личное отношение к этой истории. И это обстоятельство мешало ему вести розыск. Можно ли всерьез отнестись к тому, что сказал Курносов о главном режиссере «Театра Арлекинов»? Начни круто разбираться с Данилкиным, отказывающимся отвечать на вопросы, выскажи ему свои подозрения, а певец тут как тут. Живой и невредимый. Да еще загорелый. Как он, капитан Панин, будет тогда выглядеть?!
Всплывали все новые и новые подробности. Требовали детальной проверки. Вот хотя бы эта кличка «Сурик», о которой рассказала сегодня Печатникова Мите-маленькому. Если так назвали певца, значит, новоявленные рэкетиры с ним когда-то были знакомы. Может, учились в школе или в институте. Но, скорее всего, Печатникова с испугу не все расслышала, и слова «заткнись, Сурик» были адресованы сообщнику. Тогда есть ниточка к рэкетирам. Прозвище не из самых распространенных. Кличка «Сурик» могла происходить и от фамилии Суриков, и от цвета волос. Но к Орешникову это не относилось. Он был шатеном.
Когда Панин записал на листочке откидного календаря имена людей, с которыми предстояло срочно повстречаться, настроение у него окончательно испортилось. Список получился большой. А сегодня к восьми ему предстояло ехать в телецентр смотреть с режиссером Максимовым отснятый материал.
У входа в просмотровый зал толпились люди. Панин понял, что сотрудники телецентра каким-то образом узнали о просмотре. И не ошибся.
– Ну что за контора! – тихо сказал Лев Андреевич. – Всем всегда все известно. – И, скрестив руки на груди, остановился перед собравшимися: – Милые вы мои, у нас сегодня никакого просмотра нет. Товарищ из милиции должен по службе, – он сделал упор на слове «службе», – посмотреть несколько кадров. Только и всего.
– И мы хотим по службе! – капризно сказала затянутая в кожу длинная девица.
– Несколько кадров! – в тон ей пропел кто-то из парней.
Все рассмеялись и стали расходиться. «Кожаная» девица спросила:
– Левушка, а зачем тогда приволокли весь отснятый материал?
Спрашивая, она с головы до ног осмотрела капитана.
– Лена, кончай дурачиться! – недовольно сказал режиссер. – Я же не знаю, какие кадры потребуются.
Девица вздохнула и, одарив Панина улыбкой, удалилась.
«Крутая женщина», – внутренне усмехнулся капитан.
– Ленка наша любит повыставляться, – сказал Максимов с доброй улыбкой. – Но работник прекрасный. Она у меня на двух картинах помрежем была.
В небольшом уютном зале у пульта сидела бледная женщина лет тридцати пяти – сорока.
– Наша лучшая монтажница Светлана Яковлевна, – представил ее Максимов.
Светлана Яковлевна сдержанно кивнула. Лицо у нее было усталое, глаза смотрели безучастно.
– С чего начнем, Лева?
Режиссер посмотрел на капитана.
– У меня просьба одна – посмотреть все, что отсняли. А с чего начинать – решайте сами.
– Часа на три работенка, – сказала монтажница и вздохнула.
– Не вздыхай, мать, – успокоил ее Максимов. – Через час прервемся, сходим кофейку попить.
– Останемся без зала. – Светлана Яковлевна сняла трубку телефона: – Начинаем, Рома. С первой бобины.
В зале погас свет.
Смотреть кадры несмонтированного фильма оказалось занятием утомительным. Бесконечные дубли навевали скуку, и Панин усилием воли заставлял себя внимательно следить за экраном. Кадры были однообразными, и оживляли их только живописная фигура Орешникова, его молодое улыбающееся лицо.
«А как же теперь озвучивать? – подумал Панин. – Если вдруг?..»
Он спросил об этом у режиссера.
– Фонограмма уже готова, и я надеюсь, что Леня все-таки появится, – ответил Максимов. – Ну не убили же его, в конце концов, рядом со съемочной площадкой! Да он бы крикнул в случае опасности.
– Могла сбить машина.
– Какая машина, Александр Сергеевич? Пустынная площадь, никакого транспорта. Да он же у всей съемочной группы на виду был!
– Но за угол дома заехал!
В это время на экране появилась парочка молодых людей, случайно забредших на съемки. Шли они, правда, не с улицы Халтурина, а из скверика перед Зимним дворцом, но капитан решил, что этих людей стоит разыскать и расспросить.
– Светлана Яковлевна, нельзя ли отпечатать несколько кадров с этой молодежью? – попросил он.
– Хорошо, – отозвалась монтажница. И добавила: – Если бы мы работали на монтажном столе, можно было сразу настричь нужных вам кадров.
– Вы не забудете? – забеспокоился Панин.
– Не волнуйтесь, – успокоил Максимов. – Слишком хорошая память – единственный недостаток у Светика. – А потом сказал: – Если Леня в ближайшее время не объявится, придется брать и старые фонограммы. Все песни в картине, кроме одной, старые.
– Эта одна стоит всех остальных, – подала голос монтажница.
– Правильно, Светик, правильно. – Максимов вздохнул. – Песенка эта – Ленькина вершина. У него дома, уверен, есть ее запись. Вот ведь проклятье, не заставь я его этот третий дубль с проездом сделать, все бы обошлось! Первые два дубля он не заезжал за угол. Останавливался на углу Халтурина, разворачивался и ехал на оператора.
Панин попросил отпечатать ему кадры, в которые попала поливальная машина. Поливалка, правда, не выезжала с площади, но разворачивалась так, что шофер мог видеть, что происходит на улице Халтурина. И еще одна деталь заинтересовала капитана: с улицы Халтурина выехал красный «жигуленок».
– Лев Андреевич, вы не обратили внимания на эту автомашину? – спросил он режиссера.
– Нет, я ее даже не заметил.
– Может быть, увеличив, удастся различить номер? Светлана Яковлевна, и этот кадрик не забудьте тоже отдать напечатать.
– Может быть, прервемся минут на пятнадцать? – попросила монтажница. – Мне надо бы позвонить домой.
– Не возражаете, Александр Сергеевич? Мы с вами пока кофейку попьем, – сказал Максимов.
– А зал не займут? – встревожился Панин, вспомнив слова монтажницы перед началом просмотра.
– Я попрошу Рому постеречь, – успокоила Светлана Яковлевна.
Панин с режиссером, спустившись на этаж, зашли в кафе. Здесь было многолюдно и шумно. Максимов приветственно помахал буфетчице и показал два пальца. Через пять минут две чашки черного уже стояли на их столе.
– Ай-ай-ай! А как же принцип социальной справедливости? – усмехнулся Панин. – Строгие телекомментаторы каждый день напоминают нам с экрана, как стыдно этот принцип нарушать.
– Стыдно, стыдно. Но мы же с вами торопимся? И не ради своего удовольствия. Да и принцип социальной справедливости не заключается ведь в том, чтобы все стояли в очереди? Вот, например, Орешников, наша суперзвезда. Смешно было бы заставлять его всюду стоять в очередях – в буфете, в магазине, в железнодорожной кассе. У него бы не осталось времени на репетиции, на концерты и съемки. И кто бы от этого остался внакладе?
Панину послышались в словах Максимова нотки сарказма, и он спросил:
– Лев Андреевич, а что вы можете сказать об Орешникове?
Максимов вынул из нагрудного кармана рубашки пачку «Беломор-канала», закурил.
– Александр Сергеевич! Вы не подозреваете, какой трудный вопрос мне задали!
Заметив на лице Панина удивление, режиссер повторил:
– Очень трудный!
– Такой уж сложный человек Орешников? В свои двадцать шесть?
– Нет. Человек он как раз простой. Открытый… Добрый, в общем-то. Это у меня отношение к нему сложное. Леня – певец от Бога. Вы и сами знаете. А вот характер у него… Нет, не занозистый. Это было бы не совсем точно. Знаете, есть одно не совсем приличное слово… Сейчас в интеллигентской – подчеркиваю, в интеллигентской, а не в интеллигентной – среде стало хорошим тоном употреблять плохие слова.
– Говнистый, что ли? – усмехнулся капитан, выслушав длинную преамбулу к короткому словечку.
– Горячо. Почти угадали. С Леней Орешниковым трудно. Всем трудно. Я не себя имею в виду.
– Интересно?
– Мне – неинтересно. К его бы голосу да побольше такта и скромности! Видите, сколько я вам наговорил? Вернемся в зал?
Еще час просмотра отснятой пленки ничего не дал. Капитану больше ни разу не пришлось обращать внимание Светланы Яковлевны на заинтересовавшие его кадры.
– Не велик улов? – спросил Максимов, когда в зале зажгли свет.
– Кое-что может пригодиться. – Панин хотел спросить, когда можно получить отпечатки кадров, но монтажница его опередила:
– Завтра во второй половине дня я вам все приготовлю, – сказала она. – А сегодня не могу больше задерживаться. Как только все будет готово, могу позвонить.
Панин поблагодарил, продиктовал свой телефон.
Едва закрылась дверь за монтажницей, в зал влетел запыхавшийся толстяк. Не обратив внимания на капитана, толстяк накинулся на режиссера:
– Левушка! Ты почему взялся без меня материал просматривать?! Позвонить не мог? К чему такая спешка? Кумира-то все равно нет?
Он продолжал бы и дальше наседать на Максимова, но тот показал рукой на Панина:
– Остынь и познакомься: Александр Сергеевич Панин, с Литейного, четыре.
Толстяк виновато улыбнулся и протянул Панину пухлую руку:
– Николай Мартынов, оператор. Извините. Лев Андреевич у нас мэтр, не всегда до своих коллег снисходит. – Отсюда – конфликты местного значения. И больше всех пикируюсь с ним я. И поэтому чаще других мирюсь. А что, собственно, произошло?
– Ты же знаешь, – пропал Леня Орешников, и Александр Сергеевич его ищет. Изъявил желание посмотреть блестяще отснятый тобой материал.
– Левушка, ты даешь! Позвонил бы мне!
– На звонки к тебе я трачу большую часть суток. Вчера последний раз я набрал твой номер в два часа ночи.
– Извини! Был в отъезде. Но сегодня-то?
– Без десяти восемь тебя еще не было, а ровно в восемь мы начали смотреть.
Мартынов промолчал. Никаких аргументов у него не нашлось.
– Несколько кадров Александр Сергеевич отобрал. Светка завтра утром попросит отпечатать.
– А сегодня она заленилась? – удивился толстяк.
– Ты посмотри на часы? Могут быть у незамужней женщины срочные дела?
– То-то она меня в коридоре чуть с ног не сбила, – пожаловался толстяк.
– Николай, – обратился к нему капитан, – у вас нет обыкновения в свободные минуты снимать актеров на съемочной площадке? Мне приходилось видеть такие репортажи по телевидению. Режиссер дает последние указания своему помощнику, гример делает последний штрих на лице героини. Так сказать, быт съемочной группы.
– Нет, такие кадры я не снимал. А других операторов к нам на площадку пока не присылают. Наш Лев Андреевич хотя и корифей, но не лауреат. О нем и о его съемочной группе документалок не делают. А вам хотелось бы увидеть обстановку перед исчезновением Орешникова? – высказал он предположение.
