Сергей Высоцкий
Пираты московских морей (сборник)
ОСАДА
После непрошеного визита «Шона Коннери», Фризе, включая телевизор, с опаской вглядывался в экран: а вдруг шутнику, который разыграл его, так понравилось морочить сыщику голову и он устроит еще какой-нибудь прикол? Еще почище первого. Но прошло несколько дней, телик вел себя вполне пристойно.
Но в пятницу 13 апреля снова «пожаловал» незваный гость. И Фреди Крюгер тут был вовсе ни при чем. Просто по пятницам показывали сериал «Дживс и Вустер».
В этой серии над Берти Вустером вновь нависла угроза женитьбы. Его школьный приятель пятый барон Чаффнел, а попросту Чаффи, провинился перед красоткой Полиной Стоукер, и она обратила свои взоры на Бертрана.
Респектабельный Дживс, лукаво улыбаясь, дал своему хозяину очередной мудрый совет, как избежать нежелательного развития событий. А потом вдруг согнал с лица улыбку и сказал, глядя прямо в экран:
– Владимир Петрович! Попытка связаться с вами сэра Шона Коннери закончилась неудачно. Я не тешу себя надеждой…
– Ну, вот! Приехали! – сердито воскликнул Фризе. Но его суровости хватило только на эти две короткие фразы. Не мог он смотреть на Дживса без улыбки. А поэтому вполне дружелюбно заметил:
– Вы почему со мной таким серьезным тоном заговорили? Прикалываться – так по полной. Люблю посмеяться от души. – И добавил, поиграв бровями: – А идиотских розыгрышей не терплю!
– Никаких розыгрышей, – пообещал Дживс. Фризе вспомнил, что недавно был сильно удивлен, прочитав в «Иностранке» юмористическое эссе Дживса-Лури о музыке. Но ни о музыке, ни о злоключениях своего хозяина Вустера, персонаж «из ящика», рассказывать не собирался:
– Вы явно обескуражены, господин Штирлиц, – продолжал он, проникновенно заглядывая сыщику в глаза. – Не скрою, в таких обстоятельствах и у меня могли бы возникнуть вопросы. Чтобы вы поняли суть проблемы, которую я собираюсь с вами обсудить, прочитайте Луи-Мари Венсана. В вашем иностранном журнале…
Владимир, вспомнив свое недавнее общение с Шоном Коннери, не поленился, встал с кресла и выдернул шнур из розетки. Подумал: «Так надежнее. Любовь к Дживсу-Лури еще не повод для того, чтобы поощрять этот затянувшийся розыгрыш».
Кроме того, Фризе задело, что Дживс с серьезной миной на лице обозвал его Штирлицем и ни разу не повеличал сэром. А в сериале «Дживс и Вустер» он, нужно и не нужно, сыплет: «Да, сэр, нет, сэр, отличная мысль, сэр!»
«Ну и катитесь колбаской! Потешились – и баста! Может быть, теперь оставите меня в покое? – Владимир с неприязнью разглядывал экран. – Со Штирлицем-то я сам обмишулился. Ну и что? Не Матой Хари же мне было представляться этому Шону Коннери?
Он встал с кресла и начал прогуливаться по квартире. Пересек гостиную, потом кабинет. Четыре шага потратил на то, чтобы преодолеть крошечную комнату-тамбур перед прихожей. Ее назначение Владимиру всегда было непонятно. В ней не было окон и не стояло никакой мебели. Фризе держал там два велосипеда, мужской и женский. Он перевез их на городскую квартиру, когда продал дачу на Николиной Горе. И с тех пор ни разу на велике не катался. Но ухаживал за ними очень тщательно – смазывал, вытирал пыль. Это были шведские велосипеды, на которых его бабушка и дедушка катались еще до Октябрьской революции. А потом на этих же велосипедах прогуливались по окрестностям Николиной Горы и даже пускались в дальние путешествия по Московской области его родители. И сам Владимир продолжал семейную традицию, с той только разницей, что предки всегда катались друг с другом, семейными парами, а у потомка подруги менялись очень часто и доверять им дорогие сердцу велики Фризе остерегался. Катался в одиночестве. Холостяки – люди привередливые.
Эти шведские велосипеды были одним из многих звеньев, которые помогали ему держать связь с прошлым.
Из помещения с велосипедами Фризе шагнул в просторную прихожую. Дошел до входной двери и на обратном пути остановился перед гигантским старинным трюмо.
Человек в зеркале ему очень не понравился: улыбочка независимая, а глаза растерянные. Как будто этот человек забыл, сколько будет дважды два и, пока лихорадочно вспоминает, делает вид, что держит все под контролем.
«Дурак ты, Фризе, а не сыщик! – сказал он своему зеркальному двойнику и хотел показать язык, но поостерегся. Бабушка, когда-то его предупреждала: будешь кривляться перед зеркалом, таким кривым и останешься на веки вечные.
При воспоминании о добрейшей бабушке он невольно улыбнулся во весь рот и подумал:
«А что, если взять и подарить оба телика, какому-нибудь детскому дому? Телевизоры почти новые, цифровые. Ребятишкам будут в радость».
Мысль об этом словно камень у него с души сняла.
«Вот будет смеху, когда они вместе с училками усядутся смотреть передачу “Спокойной ночи, малыши”, а с экрана Дживс скажет: “Ну как, господин Штирлиц, вы готовы обсудить мое предложение?”»
Он подмигнул своему отражению в зеркале и отправился в обратный путь. Фризе давно подсчитал, сколько шагов надо сделать, чтобы пройти по квартире от окна на кухне до входных дверей: сто двадцать. Когда на улице лил дождь или мороз подбирался к двадцати градусам, «барражирование» по квартире заменяло ему прогулки по городу. Да и в хорошую погоду помогало собраться с мыслями.
Он проходил по гостиной, когда, его окликнул приятный, хрипловатый басок:
– Володя!
На экране телевизора красовался мужчина средних лет. Невысокий, плотный. Можно даже сказать, толстяк. Он был в костюме и при галстуке, но поверх костюма был накинут белый халат. Позади, насколько хватало глаз, простирались освещенные ярким солнцем пески.
– На войне, как на войне! – строго произнес Фризе, не спуская глаз с гостя. – Это уже не шутки, господин пришелец, а настоящий террор. Несанкционированное вторжение в частные владения. Вам серьезная статья светит!
Он понимал, что зря сотрясает воздух, что тот, кто устроил этот розыгрыш, не слышит его, но удержаться не мог.
– Что я тебе посоветую, Володя? – ворчливым голосом сказал мужик, пропустив мимо ушей предупреждение. – Брось-ка ты артачиться. – Ты это… Короче, не будь дураком. И слушай меня внимательно.
Он сложил руки на груди и потер ладонями локти. Как будто стоял в нерешительности на берегу реки и раздумывал, прыгать ему в холодную воду или нет? Только откуда было взяться среди песков холодной речке?
Но едва уловимая игра света и тени на его широком лице не примерещилась же сыщику? Так бывает, когда от легкой водной ряби отражаются веселые солнечные зайчики.
– Ты чего молчишь, сыщик? Может, плохо слышишь? Я бы мог и поближе подойти, да тут речка.
«Вот! Есть все-таки речка! – с удовлетворением подумал Фризе, на секунду забыв, что его всего-навсего, разыгрывают. – Догадливый я малый! Не растерял наблюдательность!»
– А перевозчик вторую неделю пьет, – пожаловался пришелец. – Какой-то проходимец с вашей стороны ему коробку виски подарил. Коррупция, она и у нас коррупция. Взятка, если по русски выражаться.
Упоминанию пьющего перевозчика Фризе не придал значения. Господи, да кто только не пьет в нашем мире?! И короли, и президенты, и академики и плотники. Перевозчики не исключение.
– Так будешь меня слушать или нет?
«А почему бы и не послушать? – подумал Владимир. – Пусть повеселятся. От меня не убудет. Если выслушаю до конца, может быть, они отстанут?»
И тут ему, словно кто-то шепнул на ухо: «Фризе, опомнись! Какой это, к черту, розыгрыш! Ты же “вживую” разговариваешь со своими непрошеными гостями. Они адекватно реагируют на твои реплики, вразумительно отвечают. – Владимир тряхнул головой. – Бр-р-р! Какая-то абракадабра! Такого просто не может быть!
А беспроводная связь? – Сыщику показалось, что он нашел рациональное объяснение всем “чудесам”. – Сидит где-то в укромном уголке паскудник и вещает».
Но что-то тут не стыковалось. А вот что…
– Ты, Володя, не с бодуна ли сегодня? Никак не можешь сосредоточиться! – начал проявлять нетерпение собеседник.
Сыщик обреченно вздохнул.
– Уже сосредоточился, вещайте.
– Послушай, клоун! Я сейчас тебе такое «вещание» устрою, что век будешь помнить!
Владимир непроизвольно зажмурился, когда увидел, как мужик тянет с телеэкрана к его лицу здоровенную волосатую руку.
Щелчок по носу был таким сильным, что из глаз сыщика непроизвольно брызнули слезы. Справившись с шоком, Фризе посмотрел на экран.
Обидчик сказал как ни в чем не бывало:
– Ты бы присел, милок. Разговор у меня долгий. Ноги пожалей. Тебя артриты-артрозы не мучают?
– Не мучают, – Буркнул Фризе и сел в удобное кожаное кресло. В детстве, свернувшись калачиком, он любил засыпать в этом кресле, обняв большого плюшевого медведя.
– И, слава богу! Нервишки целее будут, – философски заметил гость. – Кстати, здесь удивлены твоим отказом покалякать с уважаемыми людьми. Твоих любимых мужчин на разговор присылали! Коммандера Бонда. Непревзойденного пройдоху Дживса. Чем они тебе не угодили?
Мистер Бонд решил, что во всем российский менталитет, прости Господи за корявое слово, виноват. Дескать, все в России не как у нормальных людей.
– Ку! – не выдержал Фризе и развел руки, словно петух крылья, перед тем, как закукарекать.
– Не надо, Володя! – Укоризненно произнес собеседник. – Не коси под Бельмондо[3].
От словечка «менталитет» сыщика тоже тошнило. И нос болел нестерпимо. Его так и подмывало встать с кресла, пойти в прихожую и исследовать перед зеркалом пострадавший нос.
– Готов к серьезному разговору? – спросил странный мужик, расположившийся на берегу невидимой речки.
Фризе не терпел принуждения в любом виде и сейчас с трудом подавил в себе желание, взять молоток и разбить экран. Любопытство разбирало: что еще за серьезный разговор хочет предложить ему виртуальный пришелец?
Да, именно любопытство, а не лень, вопреки утверждению товарища Троцкого[4] на одном из забытых ныне партийных съездов, являлось двигателем прогресса.
– Я, кстати, тоже присяду, – сказал мужик.
Он осторожно, словно боясь помять на широких брюках щегольские стрелки, сел прямо на песок.
Но никаких брюк со стрелкой не было видно. Так… Кой-какие обтрепанные и замызганные брезентовые штаны.
Фризе показалось, что песок похож на бутафорский, приклеенный к мягкой основе. И еще он обнаружил, что рядом с тем местом, на которое приземлился гость, валяется чинарик папиросы. О чем-то этот чинарик говорил. Но о чем? Фризе пытался вспомнить, но не мог. О чем-то очень важном…
– Ты, конечно, знаешь про Закон сохранения материи? – спросил собеседник.
Сыщик приготовился услышать от незваного гостя все, что угодно, но только не вопрос из учебника физики. С физикой и химией у него в школе имелись проблемы. Если честно, учителя «натягивали» ему пятерки по этим предметам, только для того, что бы «не портить общую картину». Но тем не менее он постарался не ударить лицом в грязь:
– Как мне помнится со школьных времен, закон называется несколько иначе.
– И как же он называется, этот закон?
– Закон сохранения и превращения, – не очень уверенно произнес сыщик. – Превращения энергии.
– Значит, сдал экзамен – и вон из головы? Ни разу в жизни больше о нем не вспоминал? Поройся-ка в памяти!
Владимиру словно, кто-то подзатыльник отвесил. Он вспомнил чернее-черного усыпанное звездами небо, бушующее море, услышал басовитый голос ученого собеседника, который, стараясь перекричать свист ветра, рассказывал о том, что Закон сохранения и превращения энергии совсем не так прост, как некоторые недоучки себе его представляют.
Фризе хотел сказать об этом, но гость исчез. А экран поразительно смахивал на аспидно-черное Средиземноморское небо, под которым сыщик прослушал увлекательную лекцию о превратностях судьбы разных видов энергии. На экране телевизора не хватало только россыпи невероятно ярких звезд.
«Ну, артист! – подумал Владимир. – Дал мне время очухаться? Поразмышлять?» – Он незаметно для себя стал относиться к своим «гостям», как к вполне реальным персонажам.
ШТОРМОВОЙ ПЕРЕХОД
Несколько лет тому назад любовница Фризе Берта купила им путевки в круиз по Средиземному морю. Время она выбрала неудачное – ноябрь. Море нещадно штормило, теплоход «Армения», самый щуплый и захудалый в Черноморском пароходстве, угрожающе скрипел и норовил зачерпнуть побольше соленой средиземноморской воды. Пассажиры валялись в своих каютах и блевали. И поэтому в ресторане наслаждались великолепной едой лишь четыре-пять отважных, не подверженных морской болезни гурманов. Фризе приходил в ресторан одним из первых. Но не самым первым. Первым всегда был большой лысый дядька, балагур и анекдотчик, просивший у каждого из оставшихся в строю пассажиров совета, что ему купить на имевшиеся у него доллары. На сорок два доллара. Ровно столько позволила советская власть обменять каждому туристу. Свои сорок два доллара его супруга берегла, чтобы потратить их на острове Мальорка. По слухам, за эти деньги там можно было купить бусы из искусственного жемчуга.
Супруга дядьки-балагура была женщиной необыкновенной толщины. По профессии врач-диетолог. Агрессивное состояние морской стихии и вынужденная диета сильно помогли толстушке: когда после двадцати шести дней круиза потрепанная «Армения» вернулась в Одессу и пассажиры снова увидели врача-диетолога, они ахнули от удивления. С жемчужным ожерельем, в наскоро ушитом платье, она была очень привлекательна. И походила скорее на танцорку из ансамбля Игоря Моисеева, чем на врача-диетолога.
Но в воспоминаниях Фризе дама была проходным персонажем. Сыщика озадачило явное сходство идей, которые пытался развить перед ним «гость из ящика» с теми «откровениями», которые он впервые услышал от ее супруга.
Дядька-балагур первым появлялся в корабельном ресторане и, пользуясь отсутствием супруги, поглощал еду в огромных количествах. Два хороших едока в пустынном ресторане самой обстановкой были просто обречены на знакомство. Лысый крепыш, испросив у Владимира разрешения, пересел за его стол. Он оказался доктором биологических наук, заместителем директора научно-исследовательского института. Звали его Ростислав Игнатьевич.
– Главное достояние нашего учреждения, – с гордостью поведал новый знакомый, – мозг известного революционера. Нас и создавали только для того, чтобы изучать, изучать и изучать этот выдающийся артефакт. Да простит его бывший обладатель, мой цинизм.
От этого доктора наук, – его лысая голова постоянно напоминала сыщику голову «известного революционера», – Фризе и услышал кое-что новенькое о Законе Ломоносова – Лавуазье.
Своими откровениями Ростислав Игнатьевич поделился с Фризе во время ночного перехода из Алжира на Мальорку. Шторм в эту ночь превратился в настоящую бурю. Владимира не оставляло чувство, что это их последний переход и «Армения» вместе со всеми пассажирами вот-вот пойдет на дно. Наверное, похожие мысли занимали и мозг ученого-биолога. А такие моменты всегда способствуют доверительным разговорам.
– Человек обладает умом, – безапелляционно провозгласил Ростик, после того, как они долго сидели молча на полубаке, а лихие порывы ветра у них на глазах размолачивали в щепу стол для пинг-понга.
Была бы погода получше, Фризе непременно возразил Ростиславу Игнатьевичу. Дескать, а как быть с дураками? Тупягами-мертвягами и прочими безумцами. Но метеорологическая обстановка не располагала к дискуссиям.
– И у каждого есть душа.
Упоминание о душе из уст доктора биологических наук заинтересовало сыщика.
– Вот как?
Ученый не почувствовал скепсиса в реплике Фризе, а может быть, и саму реплику не услышал из-за гула разыгравшейся стихии.
– Я имею в виду эмоции человека, его духовный мир. Вы меня понимаете?
Владимир кивнул.
– И вот, человек, венец творения Господа, как говорят богословы, умирает. Его тело превращается в прах, в гумус, в золу. Дает импульс для нового цикла развития природы. Вы меня понимаете?
Похоже, что доктор наук не был вполне уверен, что юристы тоже обладают кой-каким интеллектом.
Фризе, чтобы не разочаровывать Ростислава Игнатьевича, снова отделался кивком.
– Мы давно используем на практике механизм действия Закона сохранения и превращения материи. Но сказав А следует сказать и Б! Еще в Древнем Риме говорили: «Ex nihilo nihil fit». Что означает…
– Не трудитесь! – остановил Фризе собеседника, впавшего в менторский тон. – Это означает: «Из ничего ничего не происходит». Мы на юрфаке латынь проходили.
– Проходили! – презрительно буркнул доктор наук.
Фризе специально употребил это словечко, чтобы собеседник спустился с профессорской кафедры на землю, вернее, на море, которое в любую минуту могло поглотить их утлую «Армению» и даже не заметить этого.
– Так вот, Володя, – после некоторой паузы, нормальным, почти задушевным тоном, сказал Ростислав Игнатьевич, – если материя и энергия не исчезают бесследно, а преобразуются в другие формы материи и энергии, то надо быть последовательными и признать, что наши мысли, чувства – весь потенциал интеллектуальной и духовной деятельности человека тоже не может исчезнуть бесследно. Куда же все это подевалось? Псу под хвост? Нет, Владимир Петрович! Если уж Закон сохранения и превращения имеет всеобъемлющее значение, он распространяется и на духовные субстанции.
– Один мой любимый писатель выразил эту идею значительно короче и образнее.
– Да-а? – В этой реплике Фризе почувствовал и сарказм и недоверие. – И как же этот ваш любимец сформулировал передовую научную мысль?
– «Нет ничего прочного, устоявшегося, неизменного. Все текуче, потому что все сотворенное тоже творит».
– Ну, знаете… – снисходительно начал Ростик, но в этот момент порыв ураганного ветра подхватил фанеру и щепки от разбитого игрового стола и унес ввысь. В сторону перемигивающихся звезд Млечного Пути. А может быть, к берегам солнечного острова Кипр. Собеседники молча проследили за тем, как фанера, словно ковер-самолет Аладдина взмывала все выше и выше и, наконец, исчезла в темноте.
– Однако! – пробормотал ученый. – Дотянет ли наша посудина до Мальорки? – К словам сыщика он уже не возвращался. Владимир мог поклясться, что Ростик и знать не знает ни о каком писателе по имени Генри Миллер.
«Останемся живы, поставлю свечку покровителю всех мореплавателей, – решил Фризе. – Кажется, это святой Николай. В Морском Николаевском соборе в Питере я и поставлю свечку».
– Так вот, у нас есть данные, что в полутора метрах над Землей существует субстанция, в которой концентрируется энергия разума и души умерших. Эта субстанция…
Ростик задумался. Молчал он так долго, что Фризе показалось – ученого мужа укачало и он сейчас сорвется с места и побежит к борту. Облегчить желудок. Но вместо этого он пригладил на голове несуществующие волосики и проникновенно вымолвил:
– Ай-яй-яй! Как же я был неправ, называя это субстанцией! Болван!
Таким самокритичным Ростислав Игнатьевич понравился сыщику больше, чем самодовольный вещун-профессор.
– Вот что значит хорошая встряска. Какая удача, что мы попали в сильный шторм! Он буквально вправил мне мозги. А, может быть… – собеседник поднял голову, окинул взглядом аспидно-черный небосвод, разделенный пополам Млечным Путем, но на этот раз комментариев не последовало.
– Не заглянуть ли нам в бар? – предложил Фризе. Он решил, что Ростик сильно хватил перед ужином, а клин, как известно, клином вышибают.
– В бар? Хорошая мысль. Кстати, если мысль – особая форма энергии человека, то после его смерти она, как и все другие виды энергии, никуда не исчезает, а концентрируется в том слое, о котором я только что вам рассказал. Только назвал его некоей субстанцией. А это не совсем точно. В этом слое накапливается вся энергия, которой обладал человек – энергия мысли, энергия любви, энергия зла. Этот слой оказывает колоссальное влияние на нашу жизнь. Вы со мной согласны?
– Звучит убедительно.
– «Звучит убедительно!» – передразнил Ростик. – Фризе, я вам излагаю причину стремительного ускорения прогресса! Дело вовсе не в том, что люди рождаются более умными! Не согласны? Да вы оглянитесь вокруг… – Ростик широким жестом указал на палубу. Как будто хотел убедить Владимира, что люди ни на йоту не поумнели за два последних тысячелетия. Но, кроме них, на пляшущей палубе никого не было.
– Все объясняется влиянием коллективного разума, сконцентрированного в полутора метрах над поверхностью нашей планеты. Скажите, почему большинство умников люди невысокого роста?
– Ах, не знаете? – с победоносным сарказмом заклеймил доктор наук сыщика, хотя Фризе и слова не вымолвил.
– Так я вам объясню! Мозг этих коротышек находится в непосредственной близости к коллективному разуму ушедших поколений. Он подпитывается там, как аккумулятор автомобиля от сети.
– Не могу с этим согласиться, – запротестовал Владимир.
– Обидно? Какой у вас рост?
– Дело не во мне. Де Голль, например…
– Ну да, ну да… А, что вы скажете о Наполеоне? Ленин, Павлов, Черчилль… Несть им числа.
Забыв о недомерках, Ростик перескочил на другую тему:
– Вы знакомы с теорией о том, почему взрыв тунгусского метеорита оказался несоизмеримо мощнее, чем можно было бы ожидать от небесного тела такой величины? Нет? Я так и думал. Объясняю. Метеорит спровоцировал взрыв так называемого биослоя, в котором сконцентрирована энергетика ушедших поколений. Если бы не эта глобальная катастрофа, развитие науки на нашей планете шло значительно быстрее. Вы меня понимаете?
На этот раз вместо обычного кивка Владимир поднялся со скамьи и вместо того чтобы повторить приглашение Ростику отправиться в бар, сказал:
– Пойду, проверю, как там моя подруга. Не разбудил ли ее шторм?
– Она у вас очень обаятельная женщина, – сказал вслед сыщику Ростислав Игнатьевич. – И такая умница.
Похоже, теория биолога, о том, что самые умные люди – коротышки, на красивых женщин не распространялась. Берта была женщиной очень высокой. Профессия баскетболистки обязывала.
– Встретимся через полчасика в баре, – теперь уже предложил биолог. – Я доскажу вам нашу новую теорию. И объясню теорию коллективного разума.
– Яволь! – отозвался Фризе.
Но ни через полчасика, ни через час Владимир в баре не появился. Когда он пришел в каюту, Берта не спала и не мучилась морской болезнью. В легкой пижамной курточке она стояла на коленях и пыталась большой тряпкой – сыщик успел заметить, что это его рубашка, – собрать воду с ковра, которым был застелен пол каюты.
– Володька, как хорошо, что ты пришел! Поможешь мне.
– Корабль получил пробоину?
– Еще не получил. Я проснулась и поняла, что моя морская болезнь закончилась. Можешь себе представить? Встаю с постели – голова свежая и так есть хочется! Подумала, сейчас оденусь и пойду тебя искать. И закатимся в бар. И надо же дернула меня нечистая сила свежего ветерка в каюту впустить! Открыла окно, а волна как шарахнет!
В коротенькой – до пупка – прозрачной распашонке Берта выглядела такой нежной и соблазнительной, что Фризе даже не подумал присоединиться к «спасательным» работам. Он только отобрал у подруги свою рубашку, купленную, кстати сказать, два дня назад в дорогом афинском магазине, и бросил ее в ванну. Когда вернулся, Берта была уже в постели. Без распашонки.
– Ой, Володька, мы с тобой никогда не занимались любовью в такую бурю, – прошептала подруга, нежно обнимая Фризе за шею.
– Какой уж тут бар! – Любовь у них всегда затягивалась надолго.
На следующее утро, когда «Армения» ошвартовалась в Пальма-де-Мальорка, море было спокойным, солнце приветливым и ласковым. Теплоход выглядел умытым и повеселевшим. Из цепких лап разбушевавшейся стихии он вырвался с минимальными потерями: всего-то улетевший в сторону Кипра старенький стол для пинг-понга!
А вот крупный ученый Ростислав Игнатьевич, Ростик, как звали его за глаза туристы, старался держаться от Фризе подальше и не встречался с ним взглядом.
«Раскаивается за свою ночную откровенность, – решил сыщик. – Неужто, государственные секреты выболтал? Или стесняется, что от марксистской теории отступил?»
На Мальорке супруга Ростика обрела свою мечту – ожерелье из искусственного жемчуга. А дубленку за тридцать баксов ученый-биолог купил только в Риме. В толпе богомольцев и туристов на площади Святого Петра. Он так радовался этому событию, что ни у кого не повернулся язык сказать ему, что дубленка липовая, из искусственного меха.
