Сергей Валериевич Добряков
Судьбы в режиме танго
– Дед… А как ты думаешь, такое ещё возможно? Как в тридцать седьмом?
– Володя… У тех, кто это сам тогда пережил, да ещё в кабинетах, на второе издание духу не хватит. А вот запугивать людей будут, чтобы из-под их власти не выходили… Дальше – ваше дело, как среди этого строить свою судьбу. Я-то что… Сам подумай, сколько мне осталось. Да я и привык, что жизнь меня то наградит, то обойдёт… Вот эта моя первая любовь, я вам рассказывал… Последнее, что я о ней знал, – это что она стала сестрой милосердия в ту же Первую мировую… А дальше что? Если она оказалась где-нибудь в эмиграции, может быть, это для неё было очень плохо. Она любила Россию… А если в этой связи свернуть на её личное везение? Дворяночка, и ещё довольно родовитая, сам понимаешь… Ладно, на такие вопросы надо отвечать всю жизнь. Так может, вы и ответите…
– Дед, мы всей правды, наверное, не знаем.
– Вот поэтому, милый, я вам и рассказываю по чуть-чуть… А что вы думаете, Дмитрий Кузьмич на фронте видел и нечто похуже моего. И ваш родной отец тоже… Я это понимаю. Правда может иногда и убить. Поэтому давайте пить чай, как в плохих пьесах. Поверьте, я устал от разговоров, как и вы.
Володя и Ира как-то послушно удалились на кухню. Анатолий Семёнович же начал колдовать над магнитофоном. Потом сел в кресло, откинувшись на спинку оного. Снял очки. Протянув руку, положил их на стол. Прикрыл глаза.
«Осенние листья шумят и шумят в саду», – разнеслось по комнате. Уточним: пела великая Надежда Андреевна Обухова…
Видимо, в Ленинграде тоже была осень.
18.08.2017
01.04.2018.
Незадолго до одной катастрофы
Рассказ с очень сильными реминисценциями
Точные ощущения сильной любви
невозможно восстановить в памяти…
И. Меттер. «Пятый угол»
Примерно середина июля 1914 года. Стиль, конечно, старый. Во всех смыслах.
К примеру, в этих питерских меблированных комнатах (они же – номера) обстановка новизной не отличается. Что-то в стиле модерн – не помню что, – конечно, есть. Но в основном – сборная какая-то мебель. В смысле – эклектически подобранная. Да и номер сам по себе такой, чтобы только маленькому человеку с барышней вечер или ночь провести.
Катя лежит с открытыми глазами, натянув легчайшее одеяло до подбородка. Рядом – Тевлик Субботовский. Он ещё спит. Или просто у него глаза закрыты – сразу не скажешь. Излишне отмечать, что эти наши герои уже не дети.
Хотя – молодость… Вот и одеяло у пары общее.
Но Тевлик открывает глаза. Не поднимая голову с подушки, обводит взглядом комнату. Чувствуется, что он немного близорук.
– Катюша… Ну здравствуй, милая женщина.
– Доброе утро, Толенька.
– Полежим ещё немного. Спешить некуда, и в целом вроде рано.
Тевлик вынимает из-под одеяла голую руку. Повернувшись, гладит Катю по голове. Потом просовывает ей руку под затылок.
Катя поворачивается как-то так, что в итоге Тевлик под одеялом обнимает её за плечи. Потом – лежат… И тихо. Да и разговоры очень негромко звучат.
– Ещё даже никто не проснулся, – нарушает молчание Катя. – Вон там, по соседству.
– После бурной ночи отдыхать надо всем, – философски отзывается Тевлик. – Но что было делать? Не у тебя же и не у меня устраиваться. А тут, кстати, и коридорный – свой парень. Дрались когда-то в одном строю. Теперь всегда готов помочь старому товарищу. А что я еврей, ребят, кстати, никогда и не раздражало.
– Сейчас о ненависти лучше не думать.
– Тоже правильно. Ещё нервы на эти мысли тратить… Лучше – о любви… Катенька, а ты понимаешь, что вся наша жизнь теперь разделилась? Вот так – до этой ночи. А вот так – всё, что будет после. Тем более мы первые друг у друга.
– Мы любим друг друга.
– Поэтому и первые.
Помолчали. Теперь уже Катя осмотрелась, чуть-чуть приподнявшись. Раза два её взгляд останавливался на обуви, одежде и нижнем белье – мужских и дамских. Как-то уж очень аккуратно и то, и другое, и третье было разбросано по всему номеру.
Катя положила голову Тевлику на плечо, повернувшись под одеялом.
– Знаешь, кого ты мне напомнил этой ночью?
– Кого?
– Да просто… Ты ведь знаком с картиной «Явление Христа народу»?
– А что?
– Там, на первом плане, в левом углу… Юноша, вылезающий из воды… Ну, вспомнил? Вот ты совсем как он. Только тело у тебя более смуглое. И ты, наверное, сильнее. Для меня ведь совсем стало сюрпризом, что ты ещё и боксом владеешь.
– Приёмы бокса – это самые лучшие спутники в вечерние часы. После тебя, конечно… А вот ты… Катюша, ну с кем бы тебя сравнить?.. Я ведь интеллигент в первом колене. Поэтому мне на ум банально приходит Венера Милосская. Только у тебя тело более совершенное. Тоже более сильное. И ловкое, понимаешь?
– Я всё-таки знаю, как верно следить за собой. Правильно, что мы почти всё своё постельное принесли.
– Так и я образование не только на улице получал. То есть получаю… А скажи, Катюша… Юноша и река… Это намёк, что я побываю в церкви три раза?
– Почему три?
– Ну… Первый раз – креститься. Второй – тебя вести под венец. Третий – крестить уже нашего ребёнка. Прочее – как Бог на душу положит.
– О Боге тоже не будем. Я ведь о юноше говорила. А куда Бог приведёт его, тебя… Ну, нас…
– Да, обстановка тут не для высокой мистики. Хотя Достоевский беседовать на эти темы людей в трактиры посылал.
– Просто мы должны быть вместе. На любом пути.
– Конечно.
– Просто знаешь… Иногда в сознании возникает внезапно какой-то образ. А потом примеряешь его к людям. А вдруг подсказана какая-то дорога? И людям, и тебе? И мне, конечно.
Заговорив о Боге, Катя приподнялась уже так, чтобы смотреть Тевлику прямо в глаза. А он повернул к ней лицо. Отвечая, взгляд не отводил.
– Послушай, – протянул Тевлик. – Ты ведь с Лёвой Гликманом как всегда? Ну, здороваешься по-хорошему?
– Поводов ссориться не было. А что он?
– Да просто. У него ведь дедушка – больной и старый меламед на покое. Ну, учитель Закона Божьего.
– Я это давно знаю. А в чём дело?
– А старика, видишь ли, огорчает, что мы выросли атеистами. Лёвчик вообще марксистом заделался. Так вот, дед ему и мне внушает, что любые попытки красиво устроить земную жизнь ничтожны перед волей Бога. Разгневается Бог на людей, захочет их покарать – и жизнь им разрушит. Знать бы только за что… А другие люди этому посодействуют. По разным причинам.
– Но ведь жить из-за этого мало кто боится. Хотя самоубийств за последние годы очень много…
– Я о другом. Понимаешь, Катюша… Я вот думаю, что свою жизнь люди переворачивают по-разному. Иногда они просто и тихо стирают границы между сферами и кругами. Причём за долгие годы. И сами этого не чувствуют.
– Ты о чём?
– Ну вот смотри… – Тевлик приподнялся и устроился на постели поудобнее. – Возьмём хотя бы наших прадедов. У твоего были дворянские балы, приёмы, охоты. Только давно. Скоро ведь даже русские ребята будут о них узнавать только из «Войны и мира». Толстой, по-моему, был единственным, кто ещё это помнил… Да, а мой прадед в те же годы ваял бочки в своей Субботовке. И оба прадеда верили в Бога. И, скорее всего, считали, что их жизненный уклад будет очень долгим. А что уже теперь? И, главное, что потом может случиться?
– Скажи, пожалуйста, – ответила Катя. – Прости, я тоже немного о другом… Как дела у твоих друзей?
– У кого именно?
– Алёша Панкратов, Даня Либенсон… Я говорю про них.
– Вот тут скверно. – Тевлик мгновенно помрачнел. – Из них уже за агитацию во время забастовки душу вынут. Притом Алёша ещё и городового булыжником угостил. И Даня тоже дрался. В общем, мальчики сидят крепко. И легко не отделаются.
– Если им нужны свидания… Выдать себя за невесту я готова.
– Девчонки надёжные у них уже есть. У обоих.
– Толя… Извини… А ты в эти дела…
Катя не договорила.
– Да просто мы общаемся, как все люди. Моё дело – учиться. И теоремы доказывать. Конечно, если товарищ попросит кому-то помочь или что-то спрятать… С краденым я в жизни не свяжусь, да ко мне с этим и не пойдут. А вот по политической части спрячу всё что угодно. Да так, что век не найдут. А на меня и не подумают. Я это умею.
Лицо Тевлика было спокойным и твёрдым. Этому впечатлению не противоречила даже близорукость глаз.
– Чтобы я друзьям не помог, да ещё фараонов к ним привёл… В каком дворе это видано? А если ещё серьёзнее… Будущее принадлежит вот таким. То есть революционерам. Это однозначный вывод.
– Ты думаешь?
– Половину Питера забастовками недавно накрыл не «Союз русского народа». А ещё есть Баку, Ревель, Москва, Рига… И вроде бы Николаев. Общественная жизнь, Катенька, подлежит и поддаётся анализу не меньше, чем мир чисел и фигур.
– Но забастовки могут подавить. Агитаторов пересажают. Кризис, если он есть, рано или поздно пойдёт на убыль.
Тевлик сел на постели. Расправил голые плечи. Начал тихо и чётко напевать, отбивая такт пальцами по прикроватной тумбочке:
Мрёт в наши дни с голодухи рабочий —
Станем ли, братья, мы дольше молчать?
Наших сподвижников юные очи
Может ли вид эшафота пугать?
В битве великой не сгинут бесследно
Павшие с честью во имя идей.
Их имена с нашей песней победной
Станут священны мильонам людей.
… Одним словом, социал-энтузиазм города берёт. Равно как и деревни.
Сказав это, Тевлик вдруг рухнул головой на подушку. Его голая грудь так и осталась неприкрытой.
– Ты знаешь, я заметила, что «Варшавянку» во все годы нашего взросления исполняли каким-нибудь оригинальным способом. То во время еды, то просто разучить пытаются и не могут. Я уж не говорю о том, что спьяну. Не удивляюсь, что писатели тоже способны это подметить.
Для девушки, которая минуту назад молниеносно прикрыла свою наготу сдернутым было одеялом, Катя держалась на редкость уверенно. Можно сказать, как строгая учительница на уроке.
– Это потому, женщина моя, что энтузиазм в годы реакции иссяк. Плюс истощение реальной силы. А сейчас ребята расправили крылья. И начальство, как всегда, в мундире, но без штанов. Признаки безошибочные. Это я тебе заявляю как студент, близкий к социальным низам.
– Понимаешь, Толя, я всегда верила, что человек вынесет любое испытание силой своего духа. А если человек голоден и озлоблен – разве он силён? По-настоящему?
– У Ницше тоже было расшатанное здоровье. Я уж молчу о Достоевском. А тут… Вообще-то, конечно, разбираться в этих партиях всё равно, что перебирать коллекцию насекомых. Но у эсдеков есть серьёзные люди. Вроде фракция там одна… Вот Лева, Алеша и Даня, по-моему, тянулись именно туда. Причем там народ терпеливый. Умеет ждать своего часа. И, знаешь, внимательного человека эти напугать могут.
Тевлик лежал спокойно и говорил размеренно. Теперь в его голосе отчётливо проявились какие-то лекторские нотки.
– Я не о себе, конечно. Я ничего не боюсь. Но год назад… Запомнил я одного парня. Даже больше года… На Путиловском, что ли, работал… Ну, и к разным партиям приглядывался… По крайней мере, он так говорил. А вообще, кажется, болтается повсюду. Симпатичный парень, низкорослый только. Но девушкам он нравился. Коля Ежов… Меня моложе… Ну вот, таких никогда никто не видит. Только им палец в рот не клади. А когда они симпатично улыбнутся и начнут долго и грубо кусаться…
Тогда поднимется вой: «Как же мы их раньше не заприметили?»
– Толя, а ты себе не противоречишь? Сам же позавчера говорил, что может быть большая война. И что мы из-за Сербии не останемся в стороне.
– А что, война революции может помешать? Вспомни пятый год.
– Как раз помню. Папа ведь под Мукденом погиб. Ты это знаешь.
– Прости, пожалуйста.
– Ничего. А будет война – брошу курсы и пойду в сёстры милосердия. Раненых оставлять без помощи подло. А уж отрезанную ногу из операционной я как-нибудь вынесу. Силы воли у меня хватит. Княжна Гедройц чудеса творит, а я чем трусливее?
– А я её не вынесу? Я имею в виду ногу, а не княжну Веру Игнатьевну. Вообще, очки мне уже требуются не только для чтения. Но раненого до операционной я таки тоже дотащить сумею.
– Я и не сомневаюсь. В тебе, мой любимый.
– А другой я людям и не нужен. Я это знаешь когда понял?..
– Я о тебе поняла иное. Тебя… Положим, оскорбляют. А ты не гнёшься, не ломаешься и уважаешь себя.
– Товарищи у меня другие? Да и отец… Знаешь, раз уж мы решили полежать и поболтать между разными бурями, давай перейдём к ещё более красивой теме.
– К какой же?
– Ну, хотя бы давай вернёмся к боксу. Понимаешь, когда я им овладел? Когда я рос, у нас с тобой на Лахтинской, в домах неподалёку жил один человек. Из латышей. Ты его не знала… А он… Кстати, как раз японскую войну прошёл. Теперь занимался разными вещами. Но нас этот Освальд Карлович обучал бесплатно.
Тевлик снова устроился поудобнее.
– Мы даже между собой церемонии завели… Коля Лутонин, Лёва, Алёша, Даня… Митя Бурлаченко… Ну и я, конечно… Как пойдем гулять или купаться – обязательно выберем место. И боксируем между собой. Причём не понарошку. И с купанием точно так же. Хоть вода ледяная – а мы всё равно в Неву… И соревнуемся – кто дольше проплывёт. Хорошая школа… Кому в драках держаться помогала, а кому-то и в учёбе…
– Согласись, что из тебя всё-таки вышел студент, а не хулиган. И с твоими друзьями всё непросто.
– Но я же не революционер, курсистка моя милая. Положим, в мещане я тоже никогда не попаду… Просто люди у нас плохо понимают, какое это важное оружие – ясный практический ум. Человек на туманной поэзии далеко не уедет. Даже в наше поэтическое время. Это и Блок, мне кажется, осознал.
– А как тебе Гумилёв или Ахматова?
– Очень ясные люди. На мой вкус, во всяком случае. Всем бы так писать.
– Главное… Они – хозяева своей судьбе и своим чувствам. А дальше…
В дверь постучали.
– Извиняюсь, – промолвили из-за, видимо, достаточно тонкой двери.
– С добрым утром, Родя, – отозвался Тевлик. – Прости, что не впускаем. Что-нибудь случилось?
– Ничего, Толя. Но скоро постояльцы начнут просыпаться. А ты сказал предупредить.
– Спасибо.
– Не надо ли чего?
– Благодарю вас. Не беспокойтесь, пожалуйста.
– Родион, мы сейчас соберёмся и уйдём тихо. С тобой переговорю до ухода. Тогда и разочтёмся.
– Сделаем. Опять извиняюсь, барышня.
– Не за что. Спасибо вам, Родион.
Я, кажется, забыл упомянуть, что кровать стояла чуть ли не впритык к двери. Тесная меблирашка, что ж поделаешь.
– Любопытно, за кого он меня принял? – нарушила молчание Катя.
– Он же с нашей улицы. Поэтому просто и сознательно тебя не узнал. Парень вежливый. И не болтун.
– А почему я его не вспомнила?
– Так он живёт на том конце. И в наш дом редко заглядывал. Петербургская сторона – не деревня, Господи Боже!
– Ну да…
– Ладно, мне тебя ещё на вокзал провожать. И домой заехать. Чтобы оттуда уж тоже к маме на дачу. – А…
– А отец, я же говорил, ни о чём не спросит. Есть у него сейчас такая поговорка: «Тебе жить».
– Ну, Зоя меня покрывает ничуть не хуже. И я её, и кухарка нас… Да просто мама помешана на приличиях. По старой памяти. Но к тебе-то она хороша… А если ещё и примешь православие…
– Ты моя жена. По-другому я на тебя не гляжу.
– Да, слушай… У тебя ведь день рождения скоро.
– Это точно. Уже будет двадцать… А знаешь, я ведь набавлять себе год только перед тобой и отвык. Ты в игры играть кого угодно отучишь. Я вот тебя уважаю ещё и за это.
– А что тебе подарить?
– Сегодняшней ночи мне, что ли, мало?.. Любимая моя…
Помолчали.
– Знаешь, Катюша… Мы сейчас совсем нагие. Только под одеялом. Так вот, при умывании и одевании давай не будем отворачиваться. Друг друга мы рассмотрели и взяли. Теперь запомним. Ну… Сколько нам ещё жизнь отмерит красоты и счастья? Ты в чём-нибудь уверена?
– Только давай быстро. Ты сам говорил. Да, и постельное бельё здесь оставим. Если возможно.
– Конечно… «Ой, полным-полна коробушка…», – вдруг пропел Тевлик. И так же замолчал. Вдруг.
– Милый… Хорошо, что мы всё-таки счастливы.
– А ещё лучше, что знакомы с детства.
Анатолий Семёнович Субботовский отодвинул в сторону и бумагу, и авторучку. Он уже не раз замечал, что воспоминания ему из себя вытаскивать всё же трудно… И вот это… И об одном раненом, который умер у него на руках в 1915 году. И о жертвах одной газовой атаки… И о том, как Катя всем перестала писать… Или письма не доходили?.. Всё-таки наступил уже год семнадцатый…
К вымыслу прибегать не хотелось…
30.10–30.11.2018.
04.04.2019
Скрытая идиллия
Рассказ
1
Этот типовой кирпичный дом достоинством в несколько этажей появился… Ну, сейчас можно сказать, что давно. Питерский пригород, по которому в своё время прошлась война, после 1945 года превращался в спальный район. Тогда дом и возник.
Он стоит на юго-восточном краю пригорода, за старинными въездными воротами. От них тянется к железной дороге шоссе…
Что это? Пробка? Значит, переезд закрыли. Кое-кто даже готов пробираться между машинами без чуткой страховки от светофора.
Ну а дом… Немного в стороне. За полосой зелени. Трава, кусты и деревья разрослись, но запущенной полосу всё же назвать нельзя. Это здешняя особенность: вроде бы что-то растёт, «не ведая стыда», и никто ни за чем не смотрит. Только на деле – и симметрия, и надзор есть за насаждениями.
Коле Стремникову, который все четырнадцать с лишним лет своей жизни прожил в указанном доме, привиделось ещё с младенческих когтей, что цель движения – в одном. Чтобы из его русла люди пробивались в сторону, к покою. Тогда можно посетить родной подъезд. А с высоты столь же родного этажа, да из не менее родной квартиры… Увидеть всё из окна своей комнаты.
«Всё» – это масса любопытных вещей… Ну, шоссе с машинами, тут мы повторяемся. Но сейчас ещё кое на что укажем.
К примеру, по ту сторону шоссе – огромный пруд. Там летом собираются все жители пригорода. Но особенно люди из окрестных домов. А дома… Часть их тоже расположилась вдоль шоссе, если глядеть в сторону железной дороги. И тоже тонет себе в зелени. Там бывшие дачи императорских времён и даже бывшая вилла одного великого князя (на имена отвлекаться не будем). Ещё есть хороший дом-музей…
Но, признаться, мы здесь не гиды. И плохие краеведы вдобавок. Поэтому о конкретных строениях смолчим. Скажем одно. На чей-то взгляд, парадоксальное…
…Тут есть место идиллии.
2
Вечер. Точнее, белая ночь. Коля Стремников насладился видом из своего чуть прикрытого окна. А теперь зажёг лампу. Задёрнул шторы. Разбирает постель.
Светловолосый, крепко сложенный и рослый мальчик…
Между прочим, цель его жизни… Нет, конечно, это только одна из целей…
…Если от пруда взять немного в сторону, можно выйти к просторному парку. А там хватает статуй, выполненных в античном духе. Колю эти шедевры впечатлили рано. И он тайно постановил: обязательно наработать себе тело, как у одной из скульптур.
…Молодой человек, а табличку с именем близ статуи прочтёте, когда захотите… Мощный, но не перекачанный. Нормальный ориентир для физического развития. Вроде Лёшки Девятова. За Лёшкой, бегая или плавая, еле угонишься, и по борьбе с ним сложно справиться… Девчонки к нему липнут…
Да нет, своей физической формой Коля доволен. Но… Себя нельзя запускать! Тут и бабушка права, и отец тем более… Однако спать уже тянет.
Раздеться до плавок, потушить свет… А хорошо в полутьме ощутить телом простыню. Это в одном рассказе верно заметили. Из литературы на лето…
Интересно, приснится сегодня что-нибудь? Или Надя, например?
3
Всё же сновидений не было. Зато сквозь сон, кажется, птицы пели. А дальше…
– Николай! Подъём!
Бабушка, как всегда распорядительная, но снисходительная и моложавая, стояла у Колиной кровати. И трясла внука за плечо.
– Давай-давай, как сейчас иногда всё ещё поёт молодёжь! Я и так тебе отпустила лишний час сна. Скажи спасибо, что на уроки уже не надо.
– Сказал уже. Мысленно. – Бросив бабушке эти слова, Коля садится в постели. – А мама с папой уехали?
– Мама на рабочем месте. А папа до своего, надеюсь, вот-вот доберётся. Даром что пробки. Вылезай.
Коля подчиняется, но с независимым видом.
– Ну что, любимый внук? «Упал-отжался».
– Как мой тёзка в твоём детективе.
– Тот вырос подонком, бандитом и убийцей. А тебе надо тренироваться… В каких целях?
– В мирных и конструктивных.
– Работай.
Бабушка идёт к двери.
– Темп поддерживай, как всегда… И чтобы не халтурил. Это я для проформы, не заводись. В советской жизни я бы наблюдала, делаешь ли ты зарядку. А теперь сам собой учись командовать.
Исполнив все указания, Коля натягивает шорты. Прибрав постель и захватив майку с собой, идёт умываться. Ни носки, ни тапочки не украшают его ног. В ванну наш персонаж не лезет. И не включает гибкий душ. Зато поворачивает трубку крана. Была она над раковиной – нависла над ванной.
Продозировав холодную и горячую воду, согнувшись, подставив свой торс под струю, стараясь не намочить ни шорты, ни волосы, очень ловко изгибаясь с последней целью, Коля ловит радость. Похоже, он её поймал… Так, пустим в ход мыло… Теперь смыть и вытереться. И остальная личная гигиена… Хорошо, что нигде нет прыщей. Ни на теле, ни на лице… Причешемся…
4
А стол на кухне бабушка уже накрыла. Покосилась на босые ноги внука.
– Садись завтракать. Между прочим, пол холодный.
– Зато чистый. Забыла, кто его мыл? И вообще, на прочность не проверяй.
Всё это Коля выговаривает без малейшего признака обиды. И весело накидывается на еду.
– Ладно, отрок-спартанец. Тем более сейчас тебе мыть только посуду. Потом можешь идти. Ты на пляж или в парк ещё?
– В парк тоже хочется.
– Я, знаешь, сама полюбила гулять по нему в будни. Кажется, об этом тебе ещё не рассказывала. Так, ну… Деньги и список для магазина я тебе приготовила. Как говорят в криминальных кругах, не свети ими. А также телефоном и… Чем?
– Ключами. Обижаешь, между прочим.
– Тебя обидишь… – Бабушка потягивает чай из чашки. Не потому, что хочет или надо, а чтобы внук в одиночку не завтракал. – Сейчас, вообще-то, не лучшие для вас дни. У родителей отпуска не у всех… Хорошо, если есть кому и где вас занять.
– Тебе тоже есть чем заняться. «Молчание ягнят» вчера не я смотрел. Или Висконти найдёшь.
– Я до сих пор заполняю пробелы в эрудиции. А твоя превосходная личность, разреши напомнить, только формируется. Поэтому, если напорешься на страшилки и кино для взрослых, учись воспринимать случайно увиденное… Как?
– Критически.
– Ещё как?
– Без непродуктивных эмоций.
– Молодец! Если в сознании оказывается лишнее…
–.. его не надо принимать за насущно необходимое.
– Давай-ка без пищи во рту… Что надо, чтобы отличить лишнее от нужного?
– Умение анализировать факты.
– Чтение моралей окончено. Согласись, получилось не хуже, чем в приятных для меня фильмах или книгах. Дирижируй посудой в раковине и двигай на весёлый ветер. А мне, как старухе, тоже будет чем заняться.
… Это только введение в идиллию. Идиллия ещё попробует возникнуть.
5
Коля лавирует между машинами на шоссе. Он может себе позволить такое. Пробка как минимум минут на десять… А кто в здравом уме и трезвой способности к манёврам будет давить пацана?
Всё!.. Впереди – пруд и свобода. От автотранспорта.
Как же весело после асфальта идти по немощёной аллее!
Их две, этих аллей. Они и облекают пруд с обеих сторон. Сбоку от каждой – пляж. На левом (если глядеть от шоссе) берегу – по правую руку. На правом же – по левую. Коля спешит на левый берег.
Дальше, за прудом, аллеи сольются в масштабную развилку. А оттуда пути в разные стороны. И к железной дороге, и к соседнему пригороду, что за её полотном. И есть несколько тропок направо вверх, в сторону жилых кварталов.
Между всеми этими путями – рощи и поляны. Тоже, по существу, парк. Но он очень запущен и временами смахивает на лес. Как-то довольно давно, ведя урок по краеведению, Софья Эммануиловна рассказала Коле и его одноклассникам, что при царях эти земли отдавались под дачные участки и для прогулок…
Так погуляешь! Зимой, например, в темноте… И старшие пацаны побить могут. И бандиты забьют стрелку – типа разборки… И Зимний Маньяк вылезет. Типа Чикатило. А то бы не дёргались мамы и папы!
Надо заметить, в ту пору Коля решил сдать экзамен по смелости. Дело было в декабре. Иными словами, стемнело Бог знает в какую рань… И Коля пришёл к пруду… Нет, кое-где, конечно, фонари горели. Но по большому счёту, тьма стояла такая, что стукачам с операми встречаться впору! А людей не было.
Так Коля, уподобившись классическим примерам, решил себе доказать, что он не боится темноты и реалий её… Доказал же это раньше Лёшка Девятов, пройдя вечером половину данной местности рядом с какой-то пьяной компанией!
Правда, людей там было несколько. Взрослые мужики, да ещё с бабами. Они просто угол срезали. На Лёшку почти не глядели… И всё равно… Когда Коля случайно столкнулся с ними, и Лёшка был рядом… Хоть снимай видео и в Интернет выкладывай!
…А я вот один! Далеко не полезу, но пруд кругом обойду! Весь…
И обошёл! Между прочим, Зимний Маньяк не появился ни из одного тёмного угла. Да, может, его и выдумали журналисты… Жертв ведь никаких никто не нашёл. А Коля, проделав путь вдоль левого берега и вернувшись в исходную точку по правому, был в восторге из-за того, что победил страх. Да… Теперь можно домой! Девочка Дубравка из старого фильма Колю бы поцеловала… Потому что он её не хуже!
…Хотя мы отвлеклись. Надо говорить об идиллии, а мы – о препятствиях. Тем более что сейчас не зима. И любимая девочка Коли – не Дубравка в кино. А Надя. В жизни.
Опять же, прошло после того похода несколько лет.
6
Итак, что с идиллией?
Начнём с травы. Вот тут, на левом берегу, – целая лужайка перед песчаным пляжем. Ходить по ней Коле особенно нравится, если небо серое, но дождя нет. А воздух… Он тогда серебряный какой-то.
Неплохо, если облачно, но солнце есть. А когда солнце всё прогревает, как сейчас… Коле в такие минуты кажется, что вот-вот вокруг зазвенит музыка. Неважно, какого стиля. А люди под неё легко переведут свои проблемы в сторону. И пешком доберутся сюда. Купаться и развлекаться. Многие. Или только немногие…
Но сейчас всё не так. Единственный человек здесь – Коля. Одежда его у ног легла… Переведя дух, он спокойно входит в воду. Немного поплавав, берёт курс на правый берег.
За последним виден бульвар. Там тоже проезжая часть. Движение большое, хотя и не как на шоссе. Да, а с шоссе-то бульвар пересекается. Прямо перед теми же старинными воротами. Вот на это ещё надо указать.
…Когда вновь становится мелко, Коля плывёт назад.
…Вылез из воды. Прошёл к одежде.
7
Куда теперь? Весь мир открыт… Хотя и не очень надолго.
Коля вспомнил, что он ещё ни разу не загорал. Хотя загорать лучше всего, если жара настоящая. И после полудня.
Между прочим, сколько времени?.. Коля нагибается к своим шортам, достаёт из кармана мобильник. Глядит на… Ну, ещё время до двенадцати тянется…
Вот бы так… Чтобы Надя сюда пришла! И купаться захотела. Даже не одна если… Это ничего.
А вдруг не придёт сегодня? Ждать тогда глупо…
Позвонить бы ей. Да и так уже два раза на свидания лез… Правда, Надя не могла реально. В обоих случаях.
С мобильником в руках Коля болтается вокруг собственной одежды… Толком не обсохнув, кладёт телефон на песок. А потом одевается, подбирает телефон. Быстро суёт его в карман. Натягивает носки и кроссовки. И идёт по левому берегу.
Вот и пруд остаётся за спиной.
Вдруг Коля сворачивает назад. Выбирается направо, то есть в итоге на бульвар. А по ту сторону бульвара – въезд в переулок, в который выходит фасад очередного из бывших великокняжеских дворцов.
Коля бежит вполне спортивным образом. Пересекает бульвар и врывается на проезжую часть переулка. (Правда, там машину перед дворцом встретишь редко.) Дальше – мост, проходящий по плотине между ещё двумя другими прудами. Теперь – через него, но тут лучше по тротуару.
С моста – новый поворот налево… Наконец – прямо через последнюю на этом пути проезжую часть… Вот так иногда срезается угол!
8
Сказать, куда Коля в итоге выбрался?
Всё правильно, вы угадали. Просторный парк. Главный в пригороде. Известен на весь мир.
Коля стоит у ограды. Снова смотрит по своему мобильнику… Видимо, время у него пока есть. Да и голова срабатывает точно. Иначе бы он не пошёл покупать билет.
А в парке… Там, на пространстве между двумя павильонами… Вот интересно, что лучше: радоваться, но просто идти? Или радоваться, но бежать?
Счастливый всё-таки народ – дети… Им можно бегать без оглядок…
Вот так – по небольшим аллеям. Запутанным, но на деле проложенным симметрично. А деревья-то над головой густые – парк не слишком регулярный. Рывок… Ещё один рывок… Ну куда ж и тут от очередного пруда денешься? Тем более в парке этот пруд – центральный. Всё вокруг него, по его берегам. Половина – точно.
Коля старается не налетать на людей. Да и на правой руке у него мелькнули регулярные посадки. Там, конечно, тем более надо не бегать, а классически ходить.
Особенно когда в париках и с широченными юбками на каркасе… Фижмы, что ли? И царицы их носили, и вообще все дамы… А Надя могла бы быть царицей? Да нет, скромная слишком. Но фрейлиной могла бы… Типа посмирнее. В фаворитки к великим князьям её уже не надо…
Впрочем, на эти темы Коля думал довольно давно. Мы что-то отвлеклись.
К тому же классическое начало опять переходит в романтическое. Держась вдоль берега пруда, Коля берёт влево от регулярных аллей. А там и от дворца с громадными к нему пристройками. Ну… Осталось немного… Ещё как следует!..
Утёс! Разбитый сосуд на утесё… И сидит… Да нет! Надя всё равно красивее. Хоть во что её одень-переодень…
Коля стоит в стороне от этого фонтана. В какой уж раз вынимает мобильник… Выяснив точное время, светлеет от восторга. Через меню заходит в фотоальбом. Убедившись, что никто не присмотрится, подносит телефон близко к глазам.
На одной из фотографий – крупным планом чуть бледноватое лицо девочки. Умный взгляд… Красивые, густые тёмно-русые волосы… Это и есть Надя.
Коля как бы случайно задевает своими губами её изображение…
9
Он успокоился, положим, не совсем. Но ведь достаточно быстро…
Теперь Коля сидит на одной из скамеек в сравнительно тихом углу. И пристойно думает, что ему делать дальше…
Да нет… Это не то чтобы угол. Просто край одной из дальних аллей.
Оттуда – прямой выход к точке, где стыкуются границы сразу трёх парков. И ещё одного военного городка. Ну, теперь не совсем военного. Или не только… Но границы-то его сложились… Аж в девятнадцатом веке…
Впрочем, Колю это сейчас мало интересует. Он… Спасибо, если оценил, что ветви деревьев над головой густую тень создают! Потому что небо перекрывают. А солнце уже палит…
А вот о чём Коля задумался…
…Царица в жару… Она как должна была гулять? Под зонтиком?.. Ведь дождь мог пойти… Значит, зонтик должен нести кто-то из слуг. Так? Тем более тогда будет комфорт… Короче, царица расслабится…
И вот тут бы к ней… С просьбой… Чтобы помогла… Софья Эммануиловна ту главу из «Капитанской дочки» конкретно так читала… Тьфу! Маша по тексту была девушкой… А я – пацан… Вдруг бы царица меня решила в фавориты взять? Значит, Надя тогда легла бы побоку…