Сергей Скорик
Последнее заблуждение. Лекции по эволюционной типологии. Том I
В Чувстве мы противопоставляем себя – другим. Мы делаем это на освещенной территории, не замечая, что где-то в темноте при этом происходит невероятно важное событие. Поскольку оно погружено в темноту, мы не можем его уловить. Обозначим это событие, делающее вообще возможным всякое Чувство и всякое «Я», принципом концентрации или сгущения. То, что задействуется априори Чувства, что скрыто присутствует в каждом психическом акте, выражается, как способность фиксировать, брать в рамку, вытаскивать нечто из фона и удерживать (тут хочется добавить: удерживать нечто вниманием, однако, термин «внимание» будет использован нами в другом значении, для описания иного аспекта Типологии).
Для понимания принципа удержания, как корня, из которого раскрывается Чувство, мы предлагаем рассмотреть философскую категорию абсолютного. В абсолютном мы находим концепцию времени как чистой длительности, освобожденной от сущего. Что такое время как длительность? В повседневной жизни обычно мы воспринимаем время через движение. Это традиционное, канонизированное представление о времени, которое исходит еще от Аристотеля – оно опирается на функцию Мышления. Пока все движется, течет, меняется, мы это изменение принимаем за жизнь. И даже мертвые предметы, мебель, – мы все время передвигаем их с места на место, как живое, и, таким образом, длительность подменяется движением. В секторе абсолютного мы имеем чистую длительность, которая не связана с движением. Это захват, удержание, замирание мира и его дление в неподвижности, остановка «мгновения» и его абсолютизация через устранение всяческих причин и следствий (прошлого и будущего), пленение времени как результат его «удлинения» (расширения в ширь временности).
Захват, укорененный в Чувстве как его скрытый мотив, инициируется молниеносной атакой на сущее. Захват – это инстинкт чистого сознания, помещенного в центре бублика-сущего и себя не осознающего. Сознание всегда настроено агрессивно по отношению к окружающему сущему, которое дает ему шанс на самоидентификацию, шанс быть собой, быть чем-то иным, отличным от сущего. Оно возбуждается для того, чтобы чувствовать противостояние сущего и его отсутствия. Захват есть, образно говоря, реакция на конфету, которую нам предлагает мир, но, когда мы рассасываем эту конфету, мы уже растворены в эмпирическом наслаждении, мы теряем себя, отождествляясь с конфетой, и в этом состоянии захват уже не действует (тем самым, можно сказать, что Чувство создает условие для «Я», но само им не является: когда мы рассасываем конфету, только тогда и появляется наше «Я», вследствие отождествления с конфетой; эмпирическое «Я» – это всегда только отождествление с чем-то).
Захват, актуализируемый в психическом акте, как исток страсти, эмоции, вдохновения, чувства, энергии, захват как основополагающий модус бытия понимался древними греками, как сущность Эроса. Эрос был божеством абсолюта, это сама природа абсолютного, вовлекающая нас во влюбленность. Влюбляясь, мы отдаем себя во власть абсолюта, мы попадаем в ловушку, в мышеловку, мы удерживаем нечто, чем мы захвачены, но и оно держит нас в оцепенении. Как только мы выскальзываем из рук Эроса, мы персонифицируемся во что-то, мы отождествляемся с чем-то – с телом, с душой, с мышлением, с конфетой, и единственный шанс пережить наше «Я» как чистое сознание, как пустоту, как отсутствие, как интенциональный центр нам дан в эротическом событии. Причем, под эротическим событием следует понимать сам момент желания, сам позыв возбуждения, призыв к нападению, к захвату, само экстатическое стремление наружу, к сущему, для осознания собственного отсутствия. Похоть, которая появляется дальше, принадлежит уже к зоне Эмпирики. Похоть, сладострастие, нега, оргазм – это все уже следующая инстанция, интровертная вертикаль, Эмпирика, которой Чувство передает инициативу. Все начинается с выхода наружу, с экзистенции, с вы-падения из сущего и интенции на-падения на сущее. И Фрейд был совершенно прав, когда распознал в сексуальности определенный дух агрессии. Фрейд был прав, распознав в функции Чувства, в Эросе, в сексуальности ключевой узел человеческого бытия.
Рисунок 2: Закрытые события.
Эволюция
Перед тем, как перейти непосредственно к дальнейшему описанию функций и построению Типологии, мы предлагаем задержаться на некоторое время и погрузиться еще глубже в философское осознание Большого и Малого Круга. А именно, мы предлагаем взглянуть на функции в эволютивном, «вертикальном» ракурсе. Эволютивный ракурс добавляет нам нечто очень важное к общей картине, и поэтому мы будем развивать его параллельно с построением «горизонтальной» Типологии.
Мы говорили в предыдущей главе, что прототипом Эмпирики служит событие, обозначенное как «Я». Это событие находится на закрытой территории. Более того, оно находится в зоне не-воплощенного. Именно отсюда стартует наша эволюция – с появления в момент зачатия первичной спазмы, которая несет в себе «Я». Здесь начинает разворачиваться эволютивно-временная последовательность. В научно-биологическом представлении первичный акт выглядит, как слияние сперматозоида с яйцеклеткой и последующее образование нового генотипа. Условно это называется первой перинатальной матрицей. Второе событие вступает в силу, когда, пройдя точку воплощения, плод начинает расти. Рост, как мы говорили, это событие биохимическое. Для второй ступени, называемой второй перинатальной матрицей, характерно появление тела или субстанции и дальнейшее увеличение массы. Некая неведомая природная сила, некий неосязаемый ветер «надувает» тело, словно шарик, в зоне Закрытой Сенсорики.
Поскольку плод развивается внутри Матери, Мать участвует в этом событии своей инициативой. На стадии второй перинатальной матрицы эта инициатива состоит в питании плода, который един с Матерью. Плод имеет статус нового органа в теле Матери, – еще одного органа, который интегрирован в единое кровообращение, в единый обмен веществ, в единый организм. Но в какой-то момент между второй и третьей перинатальными матрицами Мать совершает отторжение плода. Эволютивно, этот момент соответствует как раз вступлению в Малый Круг, в зону функции Чувства, где происходит складывание и превращение одного в два. Мать, «осознав» вдруг наличие чего-то иного в себе, своей инициативой смещает плод, утверждая тем самым: «это не я!» С этого момента начинается диалог плода и Матери. В жизни плода происходит грандиозное событие: он с ужасом осознает, что он не единственный, кто есть в этой Вселенной. Говоря нашим языком, у плода появляется способность атаковать своим сознанием сущее, и он впервые фиксирует свое собственное наличие (в онтологии Хайдеггера данный момент назван броском в мир). Это событие обусловлено функцией Чувства, и поэтому отныне любое чувство человека будет проекцией первичного Чувства как реакции на отторжение.
Материнское отторжение и появление первого чувственного акта приводят нас на освещенную половину – на открытую сторону бытия. Мы как бы открываем темноту, вырываясь из зоны закрытого. Это удается далеко не всем биологическим субстанциям. У какого-то прыщика на теле нет самоосознания, а у амебы есть, и разница тут огромная, поскольку амеба прошла через складку бытия, а прыщик не прошел. Если прыщик тоже сумеет пройти через складку, то это ничего хорошего обладателю прыщика не сулит, поскольку это уже будет называться злокачественной опухолью, которая обретает как бы собственную волю. Прыщик, осознающий свою независимость от тела, это перерождение ткани. Какая-то часть ткани берет на себя инициативу и начинает к организму относиться, как паразит. То же самое делает ребенок, когда он осознает себя, как иное – он вступает в оппозицию. В отличие от опухоли, все заканчивается, как правило, благополучно для Матери, потому что Природой предусмотрена способность Матери вытеснить плод из своего тела – родить (с опухолью, к сожалению, нельзя проделать то же самое – опухоль нельзя экстериоризировать).
В третьей перинатальной матрице плод оказывается уже отделенным от Матери, но еще находится в утробе. Это соответствует функции Эмпирики – появляется то место, которое станет нашим «внутренним миром», и где будут накапливаться наши переживания. В течение нашей жизни Эмпирика будет постоянно нести отпечаток внутриутробного пребывания (например, когда мы нежимся утром в постели…). С другой стороны, Эмпирика будет содержать в себе свойство сперматозоида (первичного акта, нас породившего), отвечающее необходимости куда-то проникать, куда-то стремиться, опережать других, и, вместе с тем, наше тело будет продолжать расти и обновлять свои клетки. Иными словами, каждый следующий шаг эволюции не отменяет и не прекращает процессы, запущенные предшествующими уровнями. Все наши психические функции будут так или иначе отражать полный набор запечатлений, полученных за время эволюции, и все, что однажды произошло, останется навсегда с нами.
Для растительного мира процесс эволюции на этом и заканчивается, но человек идет дальше. Четвертая перинатальная матрица это, собственно, рождение человека в мир, выход наружу из сенсорно-депривационной камеры – утробы. Это событие связано с функцией Сенсорики – «внешний» мир впервые фиксируется Сенсорикой, появляется на экране восприятия. Но перед этим совершается прохождение родовых путей, выступающее для плода опять как инициатива Матери. Можно сказать, что это место нашего будущего Мышления, наш переход из Эмпирики в Сенсорику. В зависимости от того, каким будет путь плода наружу, формируется в дальнейшем наше Мышление. За это целиком отвечает Мать, поскольку она производит это действие – рожает, она нас «делает», своим волевым усилием перемещает из точки А в точку Б. Здесь появляются впервые (для нас) и время, и воля, и действие, и движение, и случай – все то, что будет фигурировать в качестве априорных величин на темной стороне Мышления.
Итак, за четыре эволютивные ступени, соответствующие четырем перинатальным матрицам, мы проходим полностью первый круг: от слияния сперматозоида с яйцеклеткой, через стадии роста, отторжения, накопления опыта (внутриутробных переживаний), до рождения в мир. На самом деле, было бы точнее сказать: до рождения мира. Человек рождается в мир на сетчатке нашего глаза, он является в этот мир тут, где уже присутствует его Мать и где она производит ребенка на свет. Но для ребенка акт собственного рождения есть событие рождения мира, который мы назвали «внешним», и который есть лишь отображение «внутреннего», уже существующего мира. Поэтому есть две возможности: первая – праздновать свой день рождения, и вторая – праздновать день рождения мира. Как мы увидим в дальнейшем, в этом выборе заключается радикальное типологическое отличие двух типов психики: одни осознают себя рожденными до мира, другие осознают себя рожденными уже здесь, в этом мире.
Что происходит дальше? После нашего рождения в мир (или рождения мира) следует последняя, четвертая инициатива Матери – инициатива мира, раскрывшегося перед нами. Мир фиксирует на себе внимание, захватывает нас. И сразу после этого эволюция идет по Большому Кругу на второй виток, цель которого состоит в посещении тех зон, где ранее имела место инициатива Матери. Мы должны научиться делать то, что делала Мать. Так, на пятой ступени эволюции, после кратковременной «запеленованной» стадии, мы начинаем целенаправленно двигаться, дотягиваясь до предметов. Мы учимся действовать сами, манипулировать, проявлять своеволие, мы обретаем собственную волю – тянемся к материнской груди… На самом деле, эта воля еще не обретена нами как в полной мере своя, собственная, которой мы распоряжаемся, она не перенесена на освещенную территорию. Это, скорее, еще «чужая» воля – воля Природы, которая распоряжается нами «изнутри», и мы лишь подчиняемся ей, не будучи способными увидеть и понять ту пружину, которая движет нами.
Воля Природы действует через нас, через наше Мышление, управляя нами, будто встроенная программа (матрица). Нам кажется, что мы сами принимаем решения, намечаем, куда протянуть руку, но мы не смогли бы и пальцем пошевелить сами, если бы некоторая воля не вела нас и не толкала нашу руку «механически», словно спрятанная пружина. Эта воля – «закрытая», но мы уже причастны к ней через наше бытие-в-мире (как сказал бы Хайдеггер, в нашем «несобственном модусе присутствия»). Это наш инструмент, полученный в дар от Природы, причем это самый эффективный инструмент, который имеется в нашем арсенале на пятой ступени эволюции (так, едва вылупившиеся из яиц черепашки сразу бегут к воде, зная, что это нужно делать, и зная, как это делать).
В дальнейшем, на шестой ступени эволюции мы учимся делать то, что однажды сделала с нами наша Мать – отторгать. Мы учимся отрицанию, отбору, делим мир на «своих» и «чужих», составляющих наряду с «Я» троицу (Я, Мы, Они), мы осваиваем Психику как таковую, проходим складку еще раз и складываем ткань мира уже самостоятельно, с той же оговоркой насчет самостоятельности, которая прилагалась к описанию своеволия. В силу этого фиктивного статуса нашей самостоятельности, все происходящее с нами вплоть до шестой стадии эволюции включительно мы можем назвать, вслед за Хайдеггером, несобственным модусом присутствия или стадией «личинок».
Рисунок 3:
Спираль эволюции.
1–4: первый виток эволюции, где имеет место инициатива Матери (1а,2а, За,4а);
5–8: второй виток эволюции, где наша инициатива сменяет инициативу Матери
И только на седьмой ступени эволюции мы вступаем на ту качественно новую, над-природную территорию, где из «личинки» начинает появляться «бабочка» и, вместе с тем, реализуется наше истинно человеческое содержание. Мы проходим во второй раз родовые пути и рождаемся заново, из «личинки», на территории человеческого. Что понимается здесь под «человеческим»? Хайдеггер совершенно точно указал на то, что «человеческое» – это не просто какое-то добавление к «животному», это совершенно новое отношение к бытию, подразумевающее раскрытие логоса, языка (в Древнем Египте говорили о мистическом ритуале «отверзания уст»). Заимствуя мета-фору у Гельдерлина, можно сказать, что присутствие человека на земле тут впервые начинает быть «поэтическим». Человек вступает в «собственный модус присутствия» и, утверждая свою инаковость Природе в человеческом, раскрывает так называемую духовную функцию своего архетипа.
Наконец, на восьмой ступени эволюции (см. Рис. 3) человек проходит сквозь игольное ушко своего архетипа, сквозь «последнее заблуждение», покидая пределы представленной в этой книге Типологии. Таким образом, завершается второй виток эволюции. Мы как бы повторяем эволютивный круг дважды: сначала как плод, потом как Мать. О дальнейшем эволютивном пути говорить пока не имеет смысла, поскольку это не является задачей нашего типологического исследования и не вмещается в канву обычных представлений, основанных на повседневном опыте (о седьмой ступени эволюции, о духовной функции, о значении архетипа для эволюции мы будем подробно говорить в дальнейшем).
Уместно задать вопрос, почему между первым и вторым эволютивным кругом существует такая грандиозная разница? Почему мы все проходим первый круг за девять месяцев, тогда как до конца второго круга добираются лишь единицы, расходуя на это всю свою жизнь? Действительно, у млекопитающих есть ресурс – «эволютивная инерция», чтобы после первого круга продвинуться до пятой ступени эволюции; большинство людей идут чуть дальше, достигают шестой ступени и на этом останавливаются, чтобы начать процесс заново, породить себе подобных (чтобы совершить эту миссию наиболее эффективно, им требуется своя «семейная территория», «гнездо», «нора», дом – подобие «утробы» в этом мире, – требуется накопить какой-то ресурс, чтобы отдать его для «роста» и «экспансии» потомства – на это уходят все жизненные силы…).
У маленького процента избранных хватает энергии и вдохновения, чтобы открыть и освоить еще одну, седьмую эволютивную ступень. А поскольку это есть их собственная инициатива, и никакая Мать не помогает им в этом, открытием одной дополнительной ступени в общем исчерпывается потенциал человека. Даже лучшие из лучших не успевают продвинуться дальше. Они оставляют после себя «бессмертные» творения, «Джоконды», которые украшают мир, свидетельствуя о совершенстве их сотворивших, об их отчаянных попытках, но это совершенство и близко не сравнимо с тем грандиозным творческим актом, на который способна всякая женщина, действующая «от лица Вселенной».
Скорость прохождения эволютивного пути на первом витке столь велика, что перед могуществом Природы хочется упасть на колени. Если бы мы могли каким-то образом сохранить такую скорость, мы успевали бы достичь бессмертия. Но на втором витке происходит резкое «торможение». Это объясняется тем, что в первые девять месяцев эволюции нас «тянули за волосы», тогда как мы сами были пассивны. За счет того, что это не мы сами эволюционировали, но нас «волочили», то есть некоторая Мать – Вселенная или Природа, называйте как хотите – должна была успеть дать нам все необходимое и вытолкнуть в мир, за счет этого из какого-то примитивного сперматозоида, из хвостатой молекулы ДНК, из невероятно примитивной слизи всего за девять месяцев появляется целый мир! Представьте себе, сколько нужно сделать, как нужно потрудиться Природе, чтобы преобразить эту слизь в небо и солнце с облаками!
Сам факт разворачивания мира из спирали ДНК кажется нам настолько ошеломительным, что мы повторим это очевидное утверждение еще раз: если бы мы продолжали эволюционировать с тем же рвением, если бы мы сами обладали хоть толикой того мастерства и творческого потенциала, который накопила Природа за миллионы лет, мы бы за период нашей жизни обретали бессмертие. Но инициатива Матери быстро иссякает – у нас остается лишь опыт «волочения» по первому кругу эволюции. После этого нас помещают в «первую копию», нас делают «отражением» некоторого скрытого «оригинала», нас ставят перед зеркалом, чтобы нашими глазами увидеть себя, и дальше мы существуем, наряду со множеством других существ, в качестве «отпечатка» или «складки».
Отныне вращение происходит по Большому Кругу. Четыре фактора – Эрос, «Я», Случайность и Биохимия – продолжают таинственным образом действовать из темноты, куда нам по-прежнему нет доступа. Однако, в нашем распоряжении уже есть какая-то часть процессов, которые мы осуществляем сами. Первое прохождение полного эволютивного цикла, первый виток эволюции породили нам «первую копию», снятую с недоступного «оригинала». Мы получили на «мониторе» четыре отпечатка, четыре наши «версии» по поводу того, что находится в «компьютере».
Тут может возникнуть вопрос: а стоит ли вообще говорить об «оригинале» и вести речь о скрытом «компьютере», если мы изначально обретаем себя уже в некоторой «копии»? Не является ли вообще «оригинал» темой для спекуляций? Не уводит ли нас эта тема в область чистых конвенций? Кант предложил назвать злополучный «оригинал» вещью-в-себе и прекратить выяснять, что такое вещь-в-себе, нагромождая какие-то фантастические описания. Он предложил заняться «копией» или «монитором», чтобы понять, как он устроен, как нам показан этот мир на экране и каков сам процесс нашего взаимодействия с «монитором» – процесс нашего познания (декартовское cogito). Кант предложил относиться к «первой копии», как к «оригиналу». Психоанализ, собственно, так и поступает, заявляя, что где-то есть некое всеобщее бессознательное, и есть осознанный нами фрагмент, как-то выстроенный в нашем представлении. В чем-то соглашаясь с Кантом и Фрейдом, мы, тем не менее, не хотим так просто отказываться от «фонового» присутствия «оригинала» в нашей картине бытия-в-мире.
Почему же нам столь важно признать самостоятельное существование «оригинала», хоть и совершенно недоступного, неуловимого, не познаваемого, сокрытого-в-себе? Дело в том, что если все, что мы видим – горы, звезды, падающие вниз камни, растущие ввысь колосья – есть «оригинал», а не «первая копия», то, как следствие этого, «бабочек» вообще не существует – все мы уже окончательно «готовы». Нельзя сказать, что человек может во что-то «вылупиться» – что он открытый вид, – если то, что мы видим или то, что видит, например, собака есть «оригинал». Если боль в ноге от ушиба есть не «копия», а «оригинал», а наше отношение к этому событию есть «первая копия», то «бабочек» вообще быть не может. Само размышление о человеке как открытом виде, представление об эволюции становится бессмысленным.
Потому философы и сражались за определение «оригинала» и «копии», чтобы дать нам шанс становиться лучше, чем мы есть. Складка, открытая Гуссерлем, дает человеку шанс на свободу. Если мы понимаем Природу и ее законы, как «оригинал», это тупик. Такой «оригинал» нас «закрывает», мы неизбежно зависим от него, мы не можем от него уйти. Если же это «первая копия», мы можем из нее «сбежать», что значит: перевести все во «вторую копию» (наподобие того, как оно было изначально переведено в «первую»). «Вторая копия» означает, в свою очередь, отделение от Большого Круга в смысле целостности. Таковая целостность возможна, если все наши четыре позиции будут освещенными – если мы сами станем источником света, а не пассивным отражателем внешнего света.
Тот факт, что у нас помимо «первой копии» есть еще нечто, позволяет поднимать вопрос об этом «нечто». Все природное вообще не вопрошает, в какой «копии» оно находится. Оно просто принимает то, что есть, как некоторый факт. У Природы нет альтернативы, которую она могла бы противопоставить этой единственной данности, в которой она обретается. Поскольку у человека есть альтернативное событие, он способен задать вопрос, и тем самым указать просвет для движения. Он способен не просто поднять вопрос о «копии», но также и непосредственно «копировать» сущее. Человек – это единственное существо в Природе, способное копировать, порождать копии. Творчество, несомненно, присуще Природе, но только человек в своем акте творчества обращается к копии. Среди всего разнообразия нашего творчества копирование наличного сущего занимает центральное место. Самое древнее искусство, обнаруженное на стенах пещер, изображало мир, и в этом событии есть нечто потрясающее, не вписывающееся в наше представление о неандертальце как дикаре, едва выступающем из общего фона Природы. Творчество Природы тоже способно вызвать восхищение, оно подчас безупречно с точки зрения даже нашей человеческой эстетики, но, тем не менее, у Природы напрочь отсутствует потребность изображать наличное – не просто брать и делать что-то новое, а брать и воссоздавать какой-то зрительный образ. Именно это событие позволяет утверждать философам, что человек это не просто один из видов, а уникальный вид, трансцендентный вид, радикально отличающийся от остальных. Тот факт, что человек переносит образы на бумагу, свидетельствует о том, что у нас есть «вторая копия», – что картинка на сетчатке нашего глаза произведена тем же способом…
Юнг, по стопам которого мы движемся, отличается от фрейдизма в плане своего отношения к «оригиналу». Интуиция подсказывала Юнгу, что в описании психики не стоит делать упор на исследование бессознательного. Действительно, сколько бы психологи ни пытались подкопаться под бессознательное, сколько бы ни изобретали технологий холотропного дыхания, в бессознательное не проникнешь. Это и отличает психоанализ Фрейда от психологии Юнга. Юнг понимал, что мы имеем дело либо с «копией», снятой с «оригинала», либо с отстоящей еще дальше от «оригинала» «копией копии», где, собственно, только и открывается человеческое («гуманистическое») измерение. Здесь, во «второй копии», обретается человечность как парадигма бытия, напрочь отсутствующая в «первой копии» – в мире Природы.
Вся Природа, всякий зверь живет в «первой копии», значительно ближе к «оригиналу»; он наделен функциями Чувства, Эмпирики, Мышления и Сенсорики, которые более уподоблены, больше подражают своим «оригинальным» прототипам. Это суть функции выживания, инстинкты (Хайдеггер назовет такое положение зверя «скудомирием» – зверь практически лишен «мира»). Все люди, попавшие во «вторую копию», это, напротив, Дон Кихоты, для которых мир или их способ жить в мире имеет очень отдаленное отношение к «оригиналу» (это позволит Хайдеггеру утверждать, что человек «мирообразующ»). И наш человеческий Бог, который представлен в деисусном чине на иконостасе, есть Бог нашего «мира», а не Природы. Его дух противоречит Природе «от и до», на все законы Природы отвечая их противоположностью. Мы посадили на трон своего Бога, и мы в идеале хотели бы жить не в Природе и не в мире природного естества, а в «копии копии». Но, к сожалению, как мы увидим в дальнейшем, на той стадии эволюции, где действуют законы Типологии, мы только наполовину, только одной ногой попадаем во «вторую копию», тогда как другая нога прочно увязает в природности «первой копии». Человек, как мы покажем, есть событие наполовину рожденное. Поэтому и Бог, сидящий в деисусном чине, не правит нашим миром полновластно, – наравне с ним правит еще кто-то, кого мы условно называем Природой. В силу такого двое-царствия мы не можем полностью оставаться в Малом Круге, а значит и не можем достичь бессмертия (не эта ли «раздвоенность» человека, его двойственное положение, промежуточный между «личинкой» и «бабочкой» статус дает почву для типологического разнообразия, а также для всякого рода мутаций, психических искажений и, как следствие, аналитической терапии – психоанализа?!).
До XX века эта раздвоенность человеческого существа понималась очень наивно, как сумма или синтез двух начал – животного и разумного, что отразилось в определении человека как animal rationale. В XX веке каждая значительная школа внесла свою лепту в новое описание человека – экзистенциальная философия со своей стороны, юнгианство – со своей. Юнг, однако, по какому-то странному недоразумению выбрал для описания психологических типов крайне неудачные термины, сразу вводящие в заблуждение, и отдал очень много сил их «внедрению» и описанию – интровертность и экстравертность (неудачны не столько сами термины, сколько их интерпретация). Под экстравертной установкой Юнг понимал активное влечение, позитивное отношение или ярко выраженный интерес к внешним объектам, под интровертной – замкнутость субъекта на себе, уход вовнутрь, постоянную углубленность в себя. Таким образом, можно заметить, насколько Юнг опирался на субъект-объектную парадигму, на освоенное им кантианство, в то время, как Европа уже заступила в эпоху феноменологии и экзистенциальной философии. Параметр экстравертности-интровертности, в силу преемственности, перешел и в соционику, которая тоже прошла мимо философских открытий XX века.
Дополнение. Мы неоднократно указывали на тот факт, что Малый Круг связан каким-то образом с миром человека, что он имеет статус над-природного события. Можно поставить вопрос: является ли Малый Круг исключительно человеческой привилегией? Имеется ли, например, у обезьяны свой «Малый Круг»? Этот вопрос, по сути, мог бы звучать и так: есть ли на Земле еще кто-то, помимо человека, кто может открывать «копии», создавать «копии копий» и, обладая двойственным статусом, жить в нескольких «копиях» одновременно? Мы вовсе не собираемся устраивать здесь экскурс в мир фауны и тратить время на чисто риторическое вопрошание – напротив, мы надеемся, что, отвечая на этот вопрос, мы сумеем лучше понять и раскрыть сущность человека.
Как известно, экзистенциальная философия выносит человека за скобки, пытаясь дать такое определение человеческой сущности, которое было бы трансцендентно всему природному. И наш Малый Круг есть своего рода интерпретация человека, которая опирается на точку зрения экзистенциальной философии. Человек, как существо, не есть одна из тварей животного мира, чем-то выдающаяся, какой-то чертой отличающаяся от всех других тварей. Человек по своей сути имеет статус уникального события в мире Природы, и для этого утверждения есть одно значительное основание. Оно состоит в том, что мы, говорящие это, излагающие такие мысли, показывающие себя таким образом и есть люди, поскольку уже само говорение, сама способность говорить находится в зоне человеческого. Именно тот факт, что субъект, размышляющий о своей и чужой природе, есть человек, делает его трансцендентным животному миру. Мы разлучились с Природой навсегда, поскольку мы не в состоянии переживать мир с ее позиции. Мы способны только переживать Природу с позиции человека, и в этом отношении мы необратимо трансцендентны Природе. Мыши, собаки, птицы, микробы трансцендентны человеческому потому, что человек на них взирает и на своем человеческом языке их называет.
Но именно потому, что мы навсегда разлучились с Природой, мы не можем достоверно сказать, открывают ли какие-то живые существа свой «Малый Круг» или нет. Дальше, за этим вопросом, начинается фантастика. Например, можно предположить, что животные попадают на какие-то свои «Малые Круги», формируя свою мышиную, обезьянью или кошачью реальность Малого Круга. И против этого не может быть ни одного опровержения. Можно предположить, например, что, любое существо, у которого вследствие восприятия формируется мир как внешний объект, в принципе может завернуть на Малый Круг.
Другое дело, что человек, как существо эволютивно открытое, проходит эволюцию дальше, чем животное. Сначала человек проходит пятую ступень эволюции, причем проходит неосознанно, на территории закрытого. Он учится стоять, перемещаться, ориентироваться, сам не понимая, как он это делает. Ведь мы ставим ногу, дышим, двигаем рукой на закрытой территории бытия. С одной стороны, мы имеем эволютивное приобретение на пятой ступени эволюции (т. н. «лидер», который нас ведет), но, с другой стороны, оно закрыто для нас, – то есть, нам не понятно, как это происходит (поскольку действуем не мы сами, но наш «лидер»). Человек пятой ступени эволюции действует в мире точно так же, как действует мышь. И, вместе с тем, любая «пятерка», прошедшая точку развилки, уже потенциально «запустила» свой Малый Круг (хоть она и не ведает об этом).
Далее, шестая ступень эволюции есть первая ступень, которая лежит уже в пределах Малого Круга. Эволюционируя до «шестерки», мы можем попасть в Малый Круг уже сознательно. На шестой ступени, за счет ее эволютивных приобретений, человек еще больше отделяется от Природы. Этим эволютивным приобретением является, по сути, способность наблюдать или рефлексировать себя, оппозиционировать своей природе. Соответствующее событие мы связываем с появлением в нашей психике «свидетеля» или «контр-лидера», и это уже очень сильно отличает человека от большинства животных. Далее, на седьмой ступени, осваивая Мышление, мы попадаем в заранее подготовленный Малый Круг (причем, следует отметить, что на первом витке эволюции мы все проходили через Мышление «по родовым путям», то есть более ни менее одинаково – нас всех «толкала» одна и та же Природа; второй раз мы проходим через Мышление уже самостоятельно, осознанно, следовательно – каждый по-своему, но при этом есть нечто общее для всех этих наших эволюционных путей, и это общее суть Язык, Язык как таковой, где под этим словом нужно понимать не только лингвистику – Язык это «язык выражения» вообще, и свой Язык существует у каждой функции, хоть само понятие Языка относится именно к Мышлению). И только на восьмой ступени эволюция уйдет снова в зону сокрытого, она снова потеряет свою сугубо человеческую модальность.
