Сергей Семенович Монастырский
Дорогая муха
Мы с мамой тебя давно не видели. Это мы думали, что жизнь еще долгая, увидимся! На следующий, например, год!
Ладно, не бери в голову!»
***
«Когда ты была маленькая, у тебя было любимое занятие – лечь на траву и рассматривать этот кусочек пространства, который был перед твоими глазами.
– Не помнишь?
На этом кусочке пространства, величиной едва ли в метр была целая жизнь. Ползали, перебирались с травинки на травинку, божьи коровки, еще какие–то паучки. Муравьи по известной только им тропе тащили соломинки. Червяк извиваясь, полз зигзагами. Много чего еще было.
– Пап! – звала ты, они дерутся!
Я подходил, тоже ложился рядом и неожиданно увлекался твоим занятием.
– Они не дерутся, – объяснял я, – это они так играют друг с другом.
– А вот этот, – не унималась ты, – чего он прогоняет жучка с его травинкой?!
– Наверное, это его травинка, А тот жучок ее занял.
– А разве так можно?
– Конечно, нельзя. Наверное, один из них плохой, а другой хороший.
– Давай плохого накажем!
– Как?
Ты задумывалась. Бить, убивать, было категорически нельзя. Слов жучки не понимали. Шекспировский вопрос плавал в воздухе.
Когда я стал бывать в разных организациях, часто приходилось видеть, какие междоусобные войны, страсти и интриги кипят в разных служебных кабинетах. И знаешь, мне всегда помогало воспоминание об этом небольшом нашем кусочке пространства, заросшего травой, где проходила жизнь букашек, жучков, червячков.
Ничего значительного. Но это был мир, в их границах с их войнами, дружбой, романами и он им тоже казался единственным самым важным, самым главным в их жизни. Потом они умирали. Или уползали. На их месте появлялись другие паучки. И все продолжалось. Ты поняла меня, Муха?!
***
«Знаешь, о чем я с горечью жалею? О том, что недолюбил за нашу с тобой совместную жизнь тебя, недолюбил свою маму, недолюблю, очевидно, и твою маму.
Недолюбил женщин, в которых нечаянно и не часто влюблялся.
Причем в той, прошедшей на сегодняшней день жизни, время от времени об этом вспоминал, и это понимал: но все равно даже в эти минуты озарения, малость помедлив, думал долюблю! Успею! Вот, например, завтра! …
И вот это завтра наступило, но их уже нет – нет мамы, нет тех женщин, нет тебя! Нет, ты, конечно, есть, но не рядом, далеко. И не дотянуться, чтобы тебя обнять, погладить!
Но успею ли я долюбить, не знаю.
Может, потому, что завтра умру, может потому, что опять махну рукой: ладно, потом! Я же тебе это не в назидание пишу. Так уж люди устроены – все понимают, но не делают!»
***
«Муха, может быть, ты никогда не прочитаешь эти страницы, но задашься вопросом: зачем, мол, он все это писал?!
А я просто разговариваю с тобой. Как будто ты здесь.
О чем же еще мне с тобой разговаривать? О том, что я ел на завтрак? Куда сходил погулять? Какая у нас погода?
Мне кажется, что ты меня поймешь. Мы всегда друг друга понимали. Правда, это было давно. Но, я с той тогдашней тобой и разговариваю.
