bannerbannerbanner
полная версияФонтан

Сергей Савин
Фонтан

Полная версия

Прошла секунда. Другая. Вдалеке застрекотал примолкший было кузнечик. Пьеро открыл глаза, сдвинул глазные щупальца так, чтобы посмотреть назад.

Он был там. Розовый Волк. Здоровенный, больше Пьеро раза в два, с чёрно-коричневым панцирем, вмятым в то, что совсем недавно было его телом. Длинные ротовые щупальца всё ещё тянулись к Пьеро.

Пьеро выдохнул. Металлическая смерть приходила не за ним. Скорее всего, ей вообще было всё равно, кого забирать, как и всем людским машинам. Всепоглощающий страх пропал, и Пьеро понял: сон окончен; можно просыпаться.

Пьеро открыл глаза и увидел над собой низкий закопчённый потолок с крылатой шестерёнкой. Символ мудрости и мира тускло светился бледно-голубым светом.

На соседней лежанке приборматывал, постанывал и подёргивался Влас. От старика веяло жаром, закатившиеся глаза поблёскивали в полутьме, воздух с хрипом продирался сквозь седую неухоженную бороду.

За серой занавеской, служившей дверью уже звучали приглушённые голоса и позёвывания – народ потихоньку просыпался и занимал очередь к последней кабинке с ультразвуковым душем. Неделю назад хватило на троих.

Пьеро пошевелил пальцами на руках и ногах, попробовал было повернуть глазные щупальца вправо, но вовремя вспомнил, что больше не спит. Пора было выбираться из спальника и идти на утреннее собрание.

***

Вот и овраг… Как его, русло.

Пьеро остановился в двух шагах от обрыва – если подойти ближе можно прокатиться на заднице до самого дна. Внизу, меж высохших до белизны, затвердевших до стали коряг, было пусто. Даже пауки-охотники ушли отсюда. Они простор любят, чтобы ветер к их засадам пищу подгонял. Красно-коричневые барханы в овраге лежали почти недвижно – там не дуло. Пьеро поднёс ладонь козырьком ко лбу. Он знал: входы есть, нужно их просто найти.

На той стороне оврага пустыня забирала своё. Бордово-бурый песок постепенно растворял стекло и сталепластик также, как медленно капающая вода проедает любое железо, так же, как время втягивает в небытие остатки человечества.

Пьеро посмотрел налево, направо. Унылые крутые склоны, и никакого намёка на спуск. Перевесил бак на грудь. Снял с пояса флягу, помотал над ухом. На дне чуть-чуть плескалось – дневная норма. Всего горсточка, но этой горсточки хватит, чтобы не уйти в сны насовсем. Или чтобы сделать компресс Власу. Шаман давно уже чувствовал себя неважно, но неделю назад совсем занемог и слёг. Метался в горячке так, что порвал спальник.

Колдуны не умирают легко. Особенно, если некому передать силу, а с преемниками у Власа всё было плохо. В пещере не было никого, кто мог толковать сны, кому было под силу вытаскивать спящих из кошмаров и сопровождать мёртвых в вечный сон. Влас брался учить всех желающих и даже некоторых нежелающих. Хватался за любую соломинку. Коломбина поехала умом; Арлекин слишком любил звёзды, однажды он ушёл в пустыню и не вернулся.

Остался только Пьеро, но он был из нежелающих. Он не хотел быть шаманом, ему не нужна была сила и способность ходить по чужим снам. После смерти матери он запретил себе сновидения, и с тех пор под веками видел только темноту.

До вчерашней ночи.

Пьеро ушёл из пещеры затемно, до общего собрания – не хотел, чтобы по его виду кто-то догадался. Он чувствовал, как горят щёки и замотался в шарф. Ощущал чужие взгляды и спрятал глаза за круглыми чёрными очками. Потом взял бак побольше – чтобы походка была обычной, не подбрасывал бы в воздух каждый шаг. И всё равно, уходя Пьеро знал: Влас понял, почуял, пусть и сквозь жар, и теперь уж точно не отвяжется.

За скелетом моста в тысяче шагов справа овраг круто изгибался к северу, чтобы через шесть с половиной тысяч шагов нырнуть в большую, больше человеческого роста, трубу, забранную стальной решёткой. Прутья той решётки были два пальца толщиной, а между ними не пролез бы и ребёнок – это было известно всем в пещере, Пьеро, когда был маленьким, пытался. И не смог.

Пьеро вздохнул: надо двигаться дальше, не торчать же тут весь день. Он повернул налево. На проплешинах мостовой плясали песчаные вихри. Дома в этом районе казались почти целыми снаружи. Как мумии, которые оставляют после себя пауки-охотники. Внешняя оболочка цела, а изнутри всё выедено досуха. Через две тысячи шагов перед ним открылась небольшая площадь. В центре её высился постамент чёрного с белыми прожилками камня. От памятника остались только ноги, надпись на покосившейся табличка не разобрать.

Ветер усилился, Пьеро остановился передохнуть и прикинуть маршрут. Сейчас добраться до вон того большого купола с обломанным шпилем на крыше, потом налево, чтобы обойти завал, а там можно и люк поискать. Влас говорил, рядом с оврагом люков много, и все ведут к руслу. Если повезёт… Обязательно повезёт! Не может не повезти! Пьеро прямо видел этот люк: присыпанный песком и ветками, ржавый по краям, такой тяжёлый, что кажется, будто Вспышка вплавила его в землю, запечатав вход. Но если найти щель, вставить монтировку и поднажать, то раздастся такой звук…

Резкий клёкот раздался слева. Тело отреагировало раньше сознания. Пьеро отскочил назад, под прикрытие шершавой стены, присел, чтобы оставаться в тени и осторожно окинул взглядом площадь.

Паук-охотник стоял на постаменте. Размером с кошку, серо-бурый, он задрал передние лапки и медленно водил ими в воздухе. Брюшко с чёрными полосами выглядело дряблым. Самка, да ещё и голодная. Значит, где-то рядом гнездо, не исключено, что в том самом здании со шпилем.

Пьеро начал аккуратно пятиться на полусогнутых. У пауков-охотников нет глаз, а слушают и нюхают они щетинками на ногах. Получается не ахти. Но сила их не в этом, и даже не в яде – эти твари могут почувствовать чужие эмоции. Страх, жажда, усталость – для них как маяки в ночи, как громогласное объявление по интеркому «кушать подано».

Пьеро дышал медленно, как учил Влас, стараясь отбросить все сторонние мысли, сосредоточиться на дыхании. Вдоооох. Выыыыдох. Вдоооох – шаг назад. Выыыыдох – ещё один. Вдоооох – замереть, медленно повернуть голову: нет ли других пауков? Выыыыдох – ещё шаг; вроде чисто, может, повезло? Вдооох – шаг. Не торопиться. Снова клёкот на площади, на этот раз поближе; тварь идёт сюда? Выыыыыдох – скорей бы угол какой или груда камней. Вдоооох – снова клёкот, ещё шаг назад. Выыыыдох – правая ступня попала в ямку, поскользнулась, поехала, подвернулась.

Баммммм! Пьеро упал на бок, с размаху дав баком в стену. Гулкий звон поплыл над улицей, а когда прекратился на секунду всё замерло. Мгновенье тишины он потратил на то, чтобы вскочить. Боль вкрутилась в лодыжку ржавым винтом. Пьеро выпрямился и побежал. Главное – держаться против ветра. Пауки-охотники умеют стрелять паутиной шагов на двадцать, но выпускают они не снаряд, а тонкую нить. Яда на той нити хватит, чтобы отправить в вечный сон кого угодно, а сама нить практически невидима, поэтому увернуться от неё очень сложно. Но нить есть нить, малейший ветерок – и всё, охота не удалась.

Пьеро сорвал шарф. Раскалённые распахнутые губы встретили поток мелких песчинок. Сзади заклёкотали. Пытается перегнать, чтобы выпустить свою дрянь в лицо. Если подберётся близко – прыгнет. Тогда точно конец. Они прогрызают даже сталепластик, а яда на жвалах больше, чем на паутине.

Рейтинг@Mail.ru