Сергей Савелов
Шанс. Подготовка к выполнению замысла. Книга 2

Полная версия

Вышли на том же месте. Водитель при расставании уважительно пожал мне руку. «А я и не видел, где он был, когда пел. Достались ли ему шашлыки?» – меня вдруг нервно пробило на хи-хи.

На скамейке возле барака вижу почти всю нашу компанию. «Чего это все собрались? Неужели из-за меня? Надо отметить удачную сделку и ребят как-то успокоить. Правду говорить не желательно», – удивляюсь и решаю.

Отступление. Блатные.

А в это время в беседке продолжилась беседа по возвращению хозяина.

Володя Прокофьев по кличке Мешок действительно являлся теневым хозяином города. По молодости, сделав несколько ходок на зону, решил остепениться и осел в этом тихом городке. Купил хату, завел подругу и принял предложение братвы, став «смотрящим» в этом районном центре. Уже несколько лет он успешно негласно «держал» город. Соседи и даже большинство из местной братвы не знали о роли тихого инвалида в криминальной жизни города. Пришлось подсуетиться, немало отстегнуть куда и кому надо и оформить инвалидность.

Информация обо всем, что творится в городе, вплоть до решений в исполкоме, райкомах и всех планах руководства города, тем более в милиции, всех преступлениях стекалась в этот неприметный дом, за высоким забором в тихом переулке к Мешку.

Мешок не афишировал свою власть и свои возможности. Общался только со своими информаторами и Фиксатым, который присутствовал на сегодняшней встрече от городской братвы. Фикса занимался силовой поддержкой и прикрытием криминальной деятельности в городе и районе. У него была группа тщательно отобранных «торпед», готовых выполнить любое поручение. Тандем Мешка с Фиксатым сложился довольно прочным, так как каждый был доволен своей ролью. Фиксатого не устраивала тихая жизнь из-за некоторой авантюрности характера. Ему нравилось рисковать, льстило неприкрытое уважение при его появлении в общественных местах. Нравилась бессильная злоба «правильных» ментов, так как голова у Фиксатого «варила» и повода для привлечения его к ответственности местным правоохранителям он не давал.

Мешок, узнав, что проездом его собирается навестить сам Гвидон, передал сообщение о намечающейся важной «стрелке» Фиксатому. Отправил от греха из дома свою подругу. Не приветствуется на важных встречах присутствие посторонних, да и тесные, постоянные отношения с женщинами не «по понятиям». Он чувствовал себя спокойно – косяков за ним не было и «предъявлять» ему не за что. До него дошли слухи о предстоящей «сходке» в области воров. «Вероятно, поездка Князя в отдаленный от центра район области связана со «сходкой», – предположил.

Мешок с Фиксатым оговорили между собой сумму, передаваемую в «общак» сегодня, раз уж так сложилось. Сами разожгли мангал, замариновали мясо и Мешок собственноручно «накрыл поляну» к оговоренному часу. Гвидон прибыл с казначеем, которому между делом был вручен взнос для общака. Тщательно пересчитав деньги, тот кивнул Гвидону. Задумчиво покуривая «Мальборо» тот начал:

– Я доволен вами. В районе правильно поставили дело, не то, что в некоторых…, – намекнул и задумался.

Мешок слышал о проблемах воровской масти в более дальнем районном городке, который располагался на берегу водохранилища республиканского значения, связанными с рыбными промыслами. Рыбная мафия обурела, почувствовав свою сил и перестала считаться с воровскими интересами. Наивные и жадные. Гвидон их обломает, – удовлетворенно промелькнула мысль.

Пересказав гостям все местные новости и решив ряд вопросов, хозяева замолчали и уставились на задумчивого хозяина области. Мешок, вспомнив об интересе Князя к искусству решил позабавить слухом того о появившемся в городе гитаристе, сочиняющем якобы отличные песни. Информатор просто слюной захлебывался от восторга. Во взгляде Князя появился интерес. Переглянувшись с казначеем, неожиданно он попросил показать ему пацана и подготовить инструмент на всякий случай. Мешок прошел в дом и сделал по телефону несколько звонков. Вернувшись, сообщил, где будет ждать его «шестерка», который поможет выйти на районного «авторитета», а тот найдет и привезет пацана. Гвидон кивнул присутствующему водителю и через час перед авторитетами стояли два подростка.

Какая разница между ними? Один какой-то неприятный с партаками на кистях – заметно трусит. Другой смотрит прямо, ведет себя уверенно и независимо, как будто каждый день встречается с законниками. Хотя, он, наверное, не подозревает, куда его привезли и что его может ждать в крайнем случае. Нет, по глазам видно – все понимает. В глазах ум, уверенность и дерзость. Когда тот прервал Князя и сам подошел к стулу, то, наверное, и Гвидон опешил, но быстро сумел собраться. Не много людей в такой компании могут себе позволить так вести. Не похоже это на детское легкомыслие. Чувствуется в парне внутреннее напряжение, но очень скрытое. Движения, голос, поддержание беседы – ничего не говорит о волнении. Ведет себя с достоинством, но проявляет уважение, как к взрослым и в то же время держится, как равный собеседник. Смеет даже отказывать Гвидону в том, что ему не выгодно. А как логично обосновал цены, и ловко уклонился от рассказа о своих планах, – отмечает про себя.

Парень Мешку понравился, хотя в процессе разговора пришлось несколько раз напрячься.

Гвидон начал, катая в руках фужер с вином:

– Парнишка мне понравился. Спасибо Володя за него. Нечасто таких людей встречаешь. Присмотри за ним!

– Похоже, он не из «бедовых» и не пойдет к нам, – задумчиво заявил Мешок.

– Не пойдет, – соглашается Гвидон, – но нам этого и не нужно. У нас много всяких. Разве мало первых секретарей едят у нас с рук, в саунах парятся? Этот не из таких. У него есть стержень. Гнуться и в жопу целовать он не сможет, поэтому партийную карьеру ему не сделать, но чувствую – у него большое будущее и потенциал, – задумался.

– Если такого не сломают, то в дерьмо могут окунуть или подставят и закроют. Жизнь она такая…, – продолжил выяснять свою задачу Мешок.

– Вот и присмотри, – жестче повторил Гвидон и продолжил: – Пользы нам он может принести много. Ты помнишь, он сказал про память и зло? Так я думаю, что и про добро он хорошо помнит, а такие люди нам наверху нужны, поэтому, когда будете прикрывать – он должен понять от кого помощь, – посмотрел на обоих. – Если ваших возможностей хватать не будет, сообщайте немедленно.

Мешку указал:

– Собери о нем все. – Выясни про поход и лагерь (хмыкнул), – продолжил инструктаж. Немного подумав, добавил: – А этого….

– Рыга, – подсказал Фиксатый.

– Да, этого убери. Какой из него авторитет? Даже среди мальков? Только в «блудняк» вписать может. К осени подбери другого авторитетного пацана.

– Наш интерес к этому соловью…, – и удивленно замолчал, увидев улыбнувшихся Мешка и Фиксатого.

– Фамилия его Соловьев, – разъяснил Мешок.

Теперь и Гвидон улыбнулся и продолжил:

– Наш интерес к нему скрывать. Никто не должен знать о нашем интересе. Думаю, что скоро не только нам парень будет интересен и возле него станет тесно. Если он попадет на зону, то с ним будет проще, но и возможности его снизятся, а значит и наши, – завершил Гвидон.

Когда гости распрощавшись, уехали, Фиксатый восхищенно цыкнув зубом заявил:

– Тц! Гвидон – голова! На раз просек все про парня. Пока тот пацан – срубит бабла на его песнях, а вырастет, то еще больше.

– Надо подумать, кого к нему подвести, – продолжил Мешок, соглашаясь с Фиксой.

Июнь. Продолжение.

Пока с Рыгой шли от дороги вдоль барака к моему сараю, тот чуть ли прыгал вокруг меня, восторгаясь моей и своей крутизной. Периодически пытался добиться от меня признания неординарности такого события – встречи с ТАКИМИ! людьми, почти небожителями, а они даже разговаривали с нами, ели за одним столом и жали руки. (?)

– Теперь мы с тобой…. Ух! – слов выразить свой восторг у Рыги явно не хватало, и он активно помогал себе руками.

Когда завернули за угол, около лавочки с торца барака обнаружили большую толпу подростков, состоящую в основном из моих друзей, ребят из бараков, Белого и Желтого домов. Также был Фил и несколько пацанов из Дашкиного поселка. Увидев меня, все оживились. Рыга удивленно замолк, увидев такую толпу, растерялся, и торопливо заверив меня в своей вечной дружбе и несомненной поддержке во всех моих делах, ретировался от греха. Многие его недолюбливали, и разгоряченные пацаны могли навешать ему, не обращая внимания на его «крутизну» и поддержку «небожителей».

Ребята накинулись на меня с вопросами:

– Куда тебя возили? Чего этому от тебя было надо? Как все прошло? С кем надо разобраться?

Больше всех рассмешил Яшка. У него всегда словарный запас был небогат. Сейчас же он и его забыл. У Сереги постоянно в речи присутствовали слова паразиты – «на ху…, бля…ь» и привычка сплевывать каждый раз. Яшка горячился:

– Мы, на ху…, бля… ь, тьфу, хотели идти, на ху…, бля…ь, тьфу, тебя выручать. На ху…, бл…ь, тьфу. Да не знали, на ху…, бля…ь, тьфу, куда идти. Ты где, на ху…, бля…ь, тьфу, был?

– Все нормально ребята, – улыбаюсь, – пригласили на беседу насчет моих песен.

В груди потеплело. Друзья обеспокоились из-за меня и готовы были идти на разборки. Не важно, с кем и куда. «Хотелось бы верить, что собрались почти все мне на выручку не из-за долгожданных импортных обновок из Москвы. Все-таки дружная у нас компания. На многих лицах была заметна искренняя обеспокоенность», – мысленно отмечаю.

Оглядываюсь. Возле соседнего барака толпятся женщины, а у некоторых гаражей группируются бараковские мужики. Всех заинтересовало многочисленное собрание обеспокоенных поселковых ребят.

Посыпались новые вопросы:

– Какие песни? Кто пригласил? ....

– Вы их не знаете. А песни…? Давайте я вам сейчас их спою, пока мы все здесь… собрались, – отвечаю и запинаюсь, неожиданно вспоминая: знаменитая песня Митяева «Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались». Еще не мешает перед походом вспомнить и подобрать аккорды туристических и других походных песен. Вероятно, придется в походе петь. Уже на первом собрании девчонки намекали. Свою гитару, однозначно, в поход не возьму. Не хочу рисковать. Дождь, сырость, походный быт – не самые благоприятные условия для хорошего инструмента. Если ребята захотят музыку, пусть ищут другую гитару, которую не жалко, – размышляю про себя, пока не замечаю тишину вокруг.

Оглядываюсь. Все с удивлением и обеспокоенностью смотрят на меня.

– Сейчас гитару принесу, – успокаиваю всех.

Спел те же песни, что исполнял перед ворами. Пока пел толпа вокруг меня, как минимум удвоилась. Закончив, попытался уйти, но куда там! Насели на меня все, потребовав еще песен. Пришлось исполнять и другие песни. Народ уже запомнил некоторые, и люди просили спеть их или повторить. Пришлось повторить «Кольщик» и «Ушаночку» из новых.

В воскресенье с Павлом закончили запись песен для демонстрации в Москве. Решили, что повезу пленку.

Глава 3.

Июнь. Белянина.

В понедельник сводил Таньку к Рулю. Там, после возни на диване, когда валялись голые и расслабленные подвергся настоящему допросу:

– Почему ты, гад такой, столько времени избегал меня? Скажи правду – чья это квартира? Что у тебя с Маринкой? У тебя с ней серьезно? Ты новые песни написал? В походе петь будешь?

Я даже растерялся от потока вопросов и упреков. Потом она призналась:

– Сволочь ты, Соловьев! Всю душу вымотал. Чего я только себе не напридумывала? А еще девчонки шепчутся – Соловьев Маринку Белову везде танцует – в школе, в клубе, дома и в разных позах. Даже видели вас в Березках за линией.

Я рассмеялся над богатой фантазией сплетниц, а она неожиданно заплакала и отвернулась. Вот это да! Танька ли это? Или это игра? Никогда бы не подумал, что хитрая и расчётливая Белянина (как я думал) способна плакать из-за чувств, – растерялся.

Повернулся к вздрагивающим плечам и круглой попке. Поглаживая всякие приятные выпуклости и целуя в шейку, стал шептать различные успокаивающие глупости и оправдания. Постепенно всхлипывания стихли. Девчонка возбудилась, и мы с ней в очередной раз занялись приятным делом. В этот раз я попробовал быть сверху. Оба возбудились и «потеряли голову». Пришел в себя, когда Танька пискнула подо мной. В процессе имитации полового акта из-за совместных движений мой член почти воткнулся ей в лоно. Только боль заставила Таньку вскрикнуть и прийти в себя. От внезапного ужаса у меня даже эрекция пропала. Она тоже испугалась, но, похоже, меньше меня. Посмотрев на меня заплаканными счастливыми глазами, призналась:

– Ты меня чуть женщиной не сделал. Я, конечно, не против, если ты будешь со мной всегда.

Испытующе смотрит. Вздыхает, что-то поняв и отворачивается.

– Не знала, что я такая собственница, – продолжает признаваться. – Знаешь, как невыносимо видеть, когда вы с Маринкой шепчетесь и смеетесь? Хотя мы с тобой договорились, что я буду с Сашкой, но я не могу с тобой окончательно расстаться и выбросить из головы. Особенно трудно вечером в кровати одной, – хихикает, вспомнив что-то.

Я уже пришел в себя от пережитого ужаса и снова притягиваю ее к себе.

– Теперь я только снизу! – соглашаемся оба.

Какая у нее бархатистая кожа и упругое тело! У Маринки кожа более тонкая и ощущения другие от прикосновений, – заползает подленькая мысль. Татьяна более решительная и откровенная со мной в постели, – продолжаю сравнивать. Даже разделась почти без всякого стеснения вначале, – вспоминаю. Хотя, как только вошли в комнату, сразу оба головы потеряли и стали скидывать одежду с себя и друг друга. Безо всяких прелюдий кинулись голые к друг другу.

– Предполагаю, что мы с тобой останемся любовниками на всю жизнь, – провокационно предположил я.

Татьяна внимательно посмотрела на меня, отвернулась и задумчиво глядя в потолок хмыкнула.

– А ты тогда с Маринкой будешь? – снова вопросительно повернулась.

– Нет. У Маринки – Вовка, – признался.

– А ты с кем тогда? – удивилась.

– Моя жена, возможно, еще на горшке в детсаде сидит, – отшучиваюсь.

– Ах ты, извращенец! – радостно смеется и больно сует кулачком в бок. – Тогда я согласна, – соглашается, опять глядя в потолок.

Для нее важнее, что я не Маринку выбрал, – догадываюсь.

Снова начинаем целоваться и ласкать друг друга…

Когда лежим расслабленные, отдыхая, Танька начала снова начала разговор:

– В пионерском лагере от комбината мы с девчонками рассматривали какую-то самодельную потрепанную книжку с рисованными картинками. Там много разных способов изображено, как может мужчина с женщиной заниматься этим. Всем девчонкам интересно было.

– Вероятно, вы смотрели самиздатовскую версию Кама Сутры, – предполагаю.

– Не помню я, как эта книга называлась. Вроде там начальных и конечных листов не было, – вспоминает. – Мы с тобой тоже будем пробовать по-разному? – наконец задает интересующий ее вопрос.

– Конечно. Когда ты станешь женщиной, – смеюсь. – Сейчас мы с тобой ограничены в желаниях и экспериментах.

– Ты говорил, что в попу тоже приятно, – обличает меня.

Мысленно предполагаю: Без смазки может получиться так же, как с Маринкой.

– Давай в следующий раз попробуем, надо будет кое-что запасти, – отказываюсь. – Нам ведь сегодня и так хорошо! – утверждаю.

Танька благодарно целует в щеку.

– Я такая счастливая! – признается. – Так бы лежала и лежала с тобой, – продолжает и потерлась щекой о мое плечо. – Сюда никто не придет? – беспокоится. – Чья это комната? – интересуется.

– Я, как и обещал тебе, договорился со своим знакомым. Сюда никто не придет, пока мы здесь. Когда мы с тобой расстанемся сегодня, я ему сообщу, – успокаиваю ее.

– Хорошо-то как! – констатирует она. – Почему женщины и девчонки так по-разному рассказывают про это? Ведь это так приятно! – непонятно интересуется Танька.

– Давай потом и об этом поговорим, – предлагаю: – Нам пора собираться.

Гляжу на часы, стоящие на телевизоре. Уже был пятый час. Пора собираться на поезд в Москву.

Таня явно расстается со мной с сожалением. На прощание целуемся. Легко шлепаю по ее симпатичной попке. Радостная уходит через второй выход из подъезда.

Глава 4.

Июнь. Москва.

Еле допёрли многочисленные свертки до вокзала. Снова обшарпанный и вонючий плацкартный вагон. Теперь нас трое. Стаса предупредил, что ему придется ожидать нас на улице во время продаж-покупок, так как люди, с которыми нам приходится общаться против новых лиц. Стас понимающе кивнул, а Фил – заметно обрадовался. По приезду сохранил наши билеты на всякий случай, а ребят предупредил, чтобы не дергались при встрече с милицейским патрулем. Часть груза пришлось оставить в камере хранения.

Соломоныч искренне обрадовался, увидев нас и сразу вызвонил Аду Антоновну. Я посмотрел на Юрку.

– Мне что, выйти? – догадался он.

Киваю.

– Я тебя потом позову, – обещаю.

Достаю бобину с пленкой и конверт с текстами и нотами. Вопросительно смотрю на присутствующих.

– Я же говорил, что Сергей умный парень, – заявил довольный Соломоныч Аде Антоновне.

– Давай Сережа сразу определимся с твоим творчеством, – решительно заявляет женщина.

Киваю опять.

– Ты согласен предложить для продажи некоторые свои песни? – спрашивает, пристально вглядываясь в меня.

Снова киваю.

– Ты гарантируешь, что их еще никто не зарегистрировал? – допытывается.

– Возможно, зарегистрировали три мои песни, но их среди этих нет, – трогаю бобину.

– Ты их продал? За сколько? – оживилась Ада Антоновна.

– Коммерческая тайна, – сообщаю и, улыбаясь, пожимаю плечами.

«Должны же торгаши понимать законы торговли», – думаю.

Соломоныч прячет понимающую улыбку, опуская голову.

– Хорошо, – соглашается она, немного разочарованно, – за сколько же ты хочешь продать эти песни с правами на них?

– За пять тысяч рублей за песню, – открыто смотрю на нее, стараясь не проявить эмоций.

– Это не реально! – решительно заявляет женщина. – Пойдем ко мне в кабинет, не будем здесь мешать, – предлагает, взглянув на Соломоныча.

– С нами сегодня еще один пацан. Это он под богом ходит. Та икона была его, – вопросительно гляжу на Соломоныча. – Может не стоит его держать на улице?

Соломоныч колеблется. Потом неохотно кивает и сообщает:

– Пусть заходит.

– Этим летом мне некогда будет ездить к вам. Возможно, он будет возить товар. Парень надежный, – успокаиваю его.

– Хорошо, пусть заходит, – заявляет уже без тени сомнения.

Приглашаю ребят к Соломонычу. Передаю Филу список вещей для Маринки, а сам иду за Антоновной в глубины магазина.

Кабинет у нее значительно просторней, чем у Соломоныча и больше похож на кабинет, чем на склад антиквариата, хотя здесь тоже хватало разных артефактов.

Антоновна расположилась за солидным столом. Кивнула мне на стул возле стола для совещаний, приставленного к ее столу и начала убеждать меня:

– Сережа, пойми! Неизвестные песни неизвестного автора столько не стоят. Надо реально смотреть на вещи.

– Сколько же предлагаете вы? – спрашиваю, стараясь выглядеть равнодушно.

– Пойми. Каждая из песен может стоить по-разному, – задумывается, – от трехсот до одной тысячи рублей, – предлагает. – Если действительно песня стоящая, – уточняет.

Мотаю отрицательно головой:

– Могу предложить одну стоящую песню за три тысячи, если поможете зарегистрировать в ВААПе остальные, – предлагаю.

Удивленная моей информированностью, смущенно заявляет:

– Я такие вопросы не решаю.

Еще раз замечаю у Ады Антоновны эмоции.

– Твои песни надо слушать, чтобы их оценить. Здесь у меня нет магнитофона, чтобы их прослушать. Предлагаю съездить к одному знающему человеку, который сможет их оценить и купить, – вопросительно смотрит на меня она.

Пожимаю плечами:

– Если надо, поехали.

Антоновна, задумчиво глядя на меня, тянется к телефону.

– Алло, это я! – …, – приехал. – …, – Привез, – …, – пленку и ноты. – …. – Сколько песен? – спрашивает меня.

– Семь, – отвечаю.

– Семь, – повторяет в трубку.

Слушает:

– Так, … так, … поняла, … так, … хорошо! – кладет трубку.

– У нас есть час. Потом встретимся с одним человеком, – задумчиво сообщает мне.

Я поднимаюсь из-за стола.

– Поедем, кофе пока попьем. Расскажешь мне о себе, – предлагает мне, решительно поднимаясь с кресла.

Молча иду за ней. Выходим во двор через заднюю дверь магазина. Антоновна подходит к новой красной «шестерке». Открывает ключами водительскую дверь, садится и, перегнувшись через сиденье, открывает правую пассажирскую дверь для меня. Замечаю болтающуюся на зеркале, какую-то пушистую зверушку и наборный плексигласовый набалдашник на рычаге переключения передач.

«И весь тюнинг? – мысленно удивился. «Хотя нет, что-то переключила под приборной панелью», – заметил. «Вероятно, самопальная противоугонка установлена», – предположил.

Поехали какими-то дворами, переулками и я быстро запутался в кривых московских проулках и поворотах. Подъехали к кафе в каком-то тихом переулке.

«Гости столицы, явно про это кафе не знают», – мысленно отметил.

Антоновну здесь знали, так как она приятельски здоровалась с немногочисленным персоналом. Посетителей в кафе было немного из-за раннего времени. Сев за столик у окна, она сделала заказ для себя и вопросительно посмотрела на меня.

– Кофе со сливками или с молоком. (Сомневаюсь, что в это время найдутся сливки даже в Москве). Сахара одну ложку, – сделал заказ я.

Вижу удивленный взгляд Антоновны. «Опять эмоции вызвал!» – удовлетворенно отмечаю мысленно.

– Расскажи, пожалуйста, о себе, – предлагает Антоновна.

– У меня не богатая биография, – улыбаюсь. – Живу с родителями в рабочем поселке, перешел в десятый класс.

– От девочек, наверное, прохода нет? – провоцирует на откровенность.

– Пока справляюсь, – неопределенно отвечаю, открыто улыбаясь.

Антоновна помолчала и, не дождавшись продолжения снова спрашивает:

– Как ты песни стал сочинять?

– Давно замечал, что в голове порой крутятся какие-то мелодии, иногда со словами. Решил как-то записать. Купил и научился играть на гитаре. Ходил к репетитору – профессиональному музыканту. Он помогает с нотой записью и табулами. Недавно выступил на концерте к восьмому марта со своей песней, – привычно рассказываю свою версию.

– Кому уже продал песни, расскажешь? – спрашивает.

– Одну в наш городской ВИА, две другие для женского голоса певице из областной филармонии. Одна из них «Дальнобойщик». Вы слышали ее. Девочка, которой ее подарил, так решила, – признаюсь.

– За сколько их купили, не скажешь? – допытывается.

– Дорого, для нашего городка и областного центра, – намекаю на столичные возможности.

Антоновна обиженно поджала губы.

– Все равно, ты очень дорого запросил, – задумчиво заявляет она.

– На какой гешефт Вы рассчитываете, если не секрет? – откровенно спрашиваю.

Антоновна пристально смотрит на меня и задумчиво произносит:

– Евгений говорил мне, что ты очень необычный молодой человек. Теперь я и сама…, – замолчала. – Конечно, я рассчитываю на небольшой процент, – признается неохотно. – Все будет зависеть от человека, к которому мы едем.

– Чем думаешь заниматься после школы? Музыкой? – интересуется, думая о другом.

– Нет. В институт пойду, – признаюсь.

– Все, поехали, – сообщает, взглянув на часики, и лезет в сумочку за кошельком.

Достаю и кладу на стол рубль.

– Я заплачу, – нерешительно заявляет Антоновна.

Пожимаю плечами и выхожу из-за стола, «забыв» рубль на столе.

В машине предлагаю:

– Вы можете рассчитывать на десять процентов с каждой проданной песни. Или тысячу, если поможете зарегистрировать песню в ВААПе.

– С ВААПом я тебе вряд ли помогу, – задумчиво признается она. – Надо бы с Евгением посоветоваться, – решает и поворачивает к обочине, останавливаясь у телефонной будки.

Возвращается. Едем дальше.

– Евгений тоже не знает. Пообещал разузнать про регистрацию. Вероятно, потребуются немалые деньги, – сообщает, взглянув на меня.

«И здесь хотят заработать жуки!» – думаю с неприязнью.

Приехали к старому пятиэтажному дому. Дом был с всякими архитектурными изысками. Поднялись на четвертый этаж по широкой лестнице. Между лестничными пролетами было пустое квадратное пространство. «Для лифта, что ли?» – возник вопрос, «для подъема крупногабаритной мебели», – пришел ответ от памяти будущего.

На звонок открыл дверь невысокий седоватый мужчина, лет пятидесяти, одетый в халат на белоснежную рубашку с галстуком. С интересом посмотрел на меня и расцеловался с Антоновной. Она представила нас:

– Сережа Соловьев, Иосиф Аркадьевич!

Пожали руки.

«Рука мягкая, теплая», – мысленно отмечаю.

– Проходите, пожалуйста, – хозяин приглашает рукой вглубь просторной роскошной квартиры.

Не снимая обуви, проходим в большую комнату. Оглядываюсь. В углу рояль, вдоль стен вычурные диванчики и стулья. В другом углу столик с букетом живых цветов, похоже на антикварный со стульями на гнутых ножках вокруг. У входа какие-то статуи, в углах вазы. Вдоль левой стены белая мебельная стенка в тон со светлыми стенами. Комната, да и вся квартира оформлена богато и со вкусом.

– Чай, кофе? – радушно предлагает хозяин.

– Благодарю, только пила, – отказывается Антоновна.

– Спасибо, – тоже отказываюсь.

Он приглашает нас к столику и садится спиной к окну.

«Лицо прячет в тени», – соображаю.

– Ну-с, молодой человек, говорят, вы можете удивить старика? – мельком взглянув на Антоновну, с интересом смотрит на меня, приглашая к разговору.

Пожимаю плечами, молча ожидая продолжения, и достаю из пакета бобину с пленкой и конверт с нотами.

– Вам решать, – сообщаю.

– Хорошо, не будем терять время, послушаем, – забирает пленку. – Может, сам споешь? – предлагает, не выпуская бобину из рук. – Мне сообщили, что ты хорошо поешь, – опять взглянул на Антоновну. – В живую песня по-другому звучит, – объясняет.

– Могу, – соглашаюсь с ним.

– Что тебе для этого надо? На каком инструменте играешь? – интересуется.

– На акустической гитаре, шестиструнной, – сообщаю.

Непроизвольно морщась от выбора плебейского инструмента, встает из-за стола:

– Сейчас посмотрю, где-то был этот инструмент.

Приносит гитару и протягивает мне. Пробую звук. Шикарно. Гитара эксклюзивная, концертная. Немного подстраиваю и начинаю с первой песни, записанной на пленке – «Так хочется жить».

Во время моего исполнения Аркадьевич положил подбородок на сцепленные в замок руки и прикрыл глаза. По окончании песни задумчиво посмотрел на меня.

– Я не буду сомневаться в твоем авторстве, хотя твой возраст и эта песня не соответствуют друг другу, а исполнение у тебя дворовое, – сообщает. – Эта песня первая на пленке? – интересуется и снова берет бобину.

Киваю. Он встает, идет в стенке и, открыв одну из дверок умело заправляет пленку в большой магнитофон. Марки не вижу. По комнате разносятся из невидимых динамиков звуки синтезатора Павла и мой голос. «Вроде неплохо получилось записать», – мысленно отмечаю.

– Кто играет? Не ты? – останавливает магнитофон по окончании песни и спрашивает меня.

– Один профессиональный музыкант, – признаюсь.

– Хм, не плохо, – соглашается, – давай тогда и другие песни на пленке послушаем, – принимает решение и запускает магнитофон.

«Не вдохновился моим исполнением под гитару», – догадываюсь.

Аркадьевич, отойдя от магнитофона, прослушивает все записи, выключает и поворачивается ко мне.

– Какие разноплановые песни. Все твои? – не выдерживает он.

Молча смотрю на него и киваю.

– Я бы не решился показывать их профессионалам, если бы это был плагиат, – наконец сообщаю ему.

– Спой под гитару про коня, – предлагает он.

Пою «Коня», потом и другие песни по его просьбе. Наконец он подходит к главному вопросу:

– Сколько ты за них просишь?

Передаю слово в слово то, что уже озвучил Аде Антоновне.

– Ого! – восклицает и, обращаясь к ней: – Ничего себе аппетиты у современной молодежи! Зачем тебе столько денег? – спрашивает, хитро глядя не меня.

– Овес нынче дорог, – уклончиво отвечаю репликой Бендера.

Аркадьевич тонко захихикал. «Тоже знает Ильфа и Петрова», – мысленно отмечаю.

– Я могу тебе заплатить тысячу рублей за все песни, – предлагает.

Встаю, задвигаю стул и беру со стола конверт с нотами.

– Извините, что отнял у вас время. Пленку отдадите? У меня в Москве еще много дел, – смотрю угрюмо на него.

– Пленку-то отдам. А если эти песни прозвучат потом где-нибудь? Что будешь делать? – хитро сморит на меня.

– Я могу даже оставить пленку, уйти без нее и без денег, но обманув меня сейчас, в будущем вы потеряете больше. Я не злопамятный, но память о зле у меня хорошая, а жизнь сегодня не заканчивается, – сверлю его взглядом.

Некоторое время меряемся взглядами. Наконец он отводит взгляд. Антоновна сбоку облегченно выдыхает, чуть скрипнув стулом.

– Не собираюсь я никого обманывать, – буркнул он в сторону. – Кто же так торгуется? Сразу собираешься уходить, угрожаешь, – возмущается, видимо забыв, что только что сам угрожал кинуть меня.

– Не люблю торговаться, – сообщаю, – я знаю настоящую цену моим песням. Она значительно больше, чем прошу я.

– Откуда ты можешь знать? Я предлагаю тебе реальную цену, по две тысячи за первую песню и про коня, за остальные по пятьсот рублей.

Начался конструктивный торг. В результате пришлось скинуть свою цену. Сошлись на четыре тысячи пятьсот рублей за «Так хочется жить», «Коня» и «О той весне», после того, как я объяснил концепцию песни о войне – несколько детей в касках и солдатских скатках поют на фоне военной кинохроники. Остальные четыре песни ушли по три тысячи за каждую. Согласился с дополнительным условием Аркадьевича привезти ему еще песен. Вижу довольство в глазах Антоновны.

– Не споешь ли те песни, которые уже продал? – спрашивает она.

– Кофе можно? – интересуюсь, наглея.

– Иосиф Аркадьевич, у вас сливки найдутся? – улыбаясь, спрашивает в спину, отсчитывающего деньги Аркадьевича.

– В холодильнике посмотри, – отмахивается он.

Через некоторое время отхлебываю ароматный напиток и берусь за гитару. Пою «Дальнобойщик», «Маленькую страну» и «Все пройдет».

– Однако, – неопределенно произнес Аркадьевич. – Еще есть? – интересуется.

– Есть дворовые и блатные, – признаюсь.

– Спой, – чуть ли не в унисон попросили оба.

Пожимаю плечами и пою «Кольщик», «Ушаночку», «Ребята с нашего двора» и «Старые друзья».

– У тебя кто-то сидел из родных? – формально поинтересовался Аркадьевич. (Видимо, не впечатлился от этих песен).

– Нет. Много знакомых сидело и сидит, – признаюсь.

– Какую песню ты пел на вашем концерте? – не унимается Антоновна.

– Про бабушек, – отчего-то смущаюсь.

– Спой, – предлагает и объясняет Аркадьевичу о нашем концерте к 8-му марта.

Пою про бабушек. Взрослые внимательно слушают.

– Образно и трогательно, – отмечает Аркадьевич. – Ты в песнях упоминаешь бараки, сараи…. Там так у вас живут? – интересуется.

– Живут по-разному. Я с родителями и бабушкой – в бараке, – признаюсь.

Пересчитываю деньги и складываю их в пакет.