Катя отвела взор в больничное окно, набухшей позолотой сверкал растекающийся во все стороны безмолвный горизонт, за которым простирались бескрайние донбасские степи и лесистые холмы. Жизнь там мерно тикала, словно стрелка метронома, ведущая ритм весёлого оркестра, а здесь всё остановилось, замерло в каком-то апокалипсическом крике, который рвался из груди, но не мог найти выхода. Весь необъятный многоликий мир в мгновение сжался до переделов ничего не понимающего собственного тела, готового взорваться в душераздирающем вопросе: «Почему?!». Вот и всё, закончилась так и не начавшаяся история любви Станислава Воскресенского и Екатерины Прошиной, бездарно растратившей свою молодость на жизнь с человеком, которого, наверное, даже и не любила. На улице жара, а морозно-то как, руки млеют от холода, зубы стучат!
В сознании, словно бумажные кораблики по журчащему ручью, проплывали картинки шёлкового прошлого. Девчонки из класса, смеющиеся над шуткой Кати, когда она повелительно и гордо приказала Славику стать певцом, печальные и полные надежды взгляды Стаса, смотревшие на Катю отовсюду и сопровождавшие постоянно и везде, где бы ни пересекались их тропинки, щедрые рассказы Константина Эдуардовича, обещание которому так и просыпалось даром в жизненную пустоту.
– Ну, чем я могу вас успокоить, уважаемые? – съёжившись проговорил офицер.– Может, попросить чайку или кофейку у медсестёр?
– Как вас зовут, молодой человек? – немного облегчённо спросила Вера Сергеевна.
– Капитан Шмелёв, можно Саша, – представился военный.
– Имя запомню, сын мой тоже Саша, – опустила глаза Вера Сергеевна, в этот момент Катя вышла из состояния тяжёлого забытья, но, как и решила, ничего не сказала по поводу смерти Саши Минина под Бахмутом: «Достаточно Вере Сергеевне и этих переживаний».
– Да и фамилия у меня простая, запомните, позывной Шмель, меня и в школе так называли. Но я человек маленький, а Певец – это был гигант, я вам говорю как его командир. Вы должны знать, что Певец – просто человек с большой буквы. – Шмелёв перевёл дыхание, три раза широко перекрестился. – Царство небесное новопреставленному… Сына он похоронил. Сын ещё в прошлом году в плен к укропам попал. После трёх месяцев пыток их с другим пленным товарищем пустили на минное поле. Сын погиб, а тот другой проскочил к нашим, он всё и рассказал Певцу, когда тот его разыскал. А так бы ничего не знал. Добровольцем он пошёл воевать, за сына мстить. Он был самым старым у меня в подразделении, но самым, как бы это сказать, безбашенным что ли, как будто бессмертным. После Светлодарска брал Зайцево, Опытное, под Артёмовском косил укроп, да так, что костей найти не могли. Не жалел ни себя, ни врага. Это вам от меня краткая характеристика бойца, героя. Буду ходатайствовать о награде, посмертно. Что бы вам ещё рассказать?
– Артёмовск это же Бахмут по-ихнему, да? – поинтересовалась Катя.
– Да, Бахмут, – улыбнулся Шмелёв, – а вы телевизор что ли не смотрите?
– Нет, не смотрим. И кто там кого больше бил? Они наших или мы их?
– Да мясорубка это была. Сейчас и не скажешь.
– А как его ранили, Славика? – спросила Вера Сергеевна.
– Мина прилетела. Попали под миномётный шквал, все отошли, а одного молодого бойца, совсем мальчишку, в ногу ранило. Певец заметил, вернулся за ним, тянул на себе пару километров, наверное. И всё-таки и его достала своя мина, он раненого бойца, считай, от её разлёта и прикрыл. И заработал себе осколочек под самым сердцем. Доктора говорили, что совсем рядом с сосудами поселился, что нельзя лишнего движения было сделать. Не послушал их Певец. Да ещё и додумался по друзьям кататься. Может, уже что-то чувствовал, не знаю. Он вообще был очень чувствительным, людей насквозь видел, стены как рентген просвечивал, безошибочно выбирал маршрут движения. Эх, печаль … Искали мы его в субботу весь день, привезли на скорой вечером уже всего белого, врачи сказали внутреннее кровотечение открылось. Я ж тут рядом в палате лежал, поэтому успел перед операцией поговорить, за руку его держал.
Капитан Шмелёв, сдерживая нахлынувшие скудные слёзы, отвернулся к стене. Ни Катя, ни Вера Сергеевна слёз не сдерживали.
– Саша, скажите, почему люди на Украине такие злые стали? Что мы им сделали, что надо было идти на нас войной и убивать?
– Деньги им платят за убийства, и деньги немалые. Ни на каких заработках в той чёртовой Европе такого не заплатят. Вот и лезут на нас как вурдалаки за американский интерес, – задумчиво, не выражая никаких эмоций, словно читал научную лекцию, проговорил Шмелёв. – А почему злые стали? Вы как учитель, наверное, должны лучше меня знать.
– Наверное, по той же причине: деньги вкладывают в обман, в раздор и лживое воспитание, – продолжила логическую цепочку Вера Сергеевна.
– Наверное, так. Хотя…Случилась у нас однажды история. Сидим в окопах, боекомплект на нуле, а укры рядом, через сто метров, кроют нас из стрелковки, не дают головы поднять. И сами не дёргаются, и нам не дают. Кто-то из наших бойцов перед этим в брошенном доме похозяйничал, подобрал там старенький баян. И что бы вы думали? Взял Певец этот баян, развернул на все меха и запел. Певец же этот, как его, мульти…инструменталист, вот. И вы представьте, заглохли укры. Слушали. Только Певец замолкал, делали один выстрел вверх, мол, пой ещё. И Певец пел, долго, до темноты. Значит, не всё человеческое в них уничтожено. Или не во всех. И это, я бы так сказал, обнадёживает в этой войне.
–Да-а, – задумчиво протянула Вера Сергеевна, – баян-то хоть на место вернули?
– Да нет уже этого места, одна труба дымоходная осталась…Тут вот ещё что, главное чуть не забыл, засуетился Шмелёв и сунул руку в карман на груди. – Перед операцией, Вера Сергеевна, в ходе которой Певец умер, он дал мне ваш адрес и строго-настрого приказал передать вам вот этот свёрточек. Он вам его хотел отдать в субботу, ещё живым был, но, видно, уже плохо ему было, не получилось зайти. Здесь банковская карточка и пароль к ней. Снимите, это вам на лечение. Певец приказал, я исполняю его волю.
– Да как же это? – замахала руками Вера Сергеевна. – У него жена есть, я не возьму, что вы!
– Берите-берите, там вам с лихвой должно на всё хватить, – Шмелёв втиснул свёрток в руку Веры Сергеевны.– А с женой он давно развёлся, ей и так квартира в Москве досталась. Так что всё справедливо. Звонили ей, она отказалась не то, что хоронить, но даже на кладбище приехать. Похоронили сами, там, где он и велел, место захоронения по фамилии у смотрителя кладбища спросите, он хороший мужик, подскажет. В целом всё, у меня дела, вчера после ранения выписали, собираюсь в расположение. Извините, если что не так. И обязательно лечитесь! После победы приеду на могилку Певца, зайду, проверю, адрес у меня ваш есть, помните это! До свидания!
Шмелёв двумя жилистыми руками пожал тонкие кисти Кати и Веры Сергеевны и, не успев дождаться ответного «до свидания», громко зашагал по выложенному плиткой коридору отделения. Потом неожиданно развернулся и крикнул издали:
– Там в свёртке ещё адрес кошачьего приюта. Певец в Светлодарске котика бездомного и раненого подобрал. Вылечил, откормил его, а потом отвёз в приют, оплатил содержание и хотел после войны забрать. Рыжий такой, красивый. Может, вы себе его возьмёте? Я не могу, у меня дома в Воронеже два своих кота и кошка…
Рыжий кот, свесив громадные мохнатые лапы с подоконника, внимательно наблюдал за бегающей по стеклу мухой на окне кухни Веры Сергеевны. Рядом в глиняном горшке торчали обломанные боковые стебли алоэ, оставался целым только центральный. Но ещё один лихой прыжок кота, и многострадальный цветок прикажет долго жить.
– Да пусть ломает, – улыбаясь Кате, ласково сказала Вера Сергеевна. – Что толку с того цветка, всё равно воды нет полить его нормально, и Василий Васильевич молчит как рыба. Ну, что это такое творится-то, когда такое было – без воды жить?
Катя мечтательно смотрела на Рыжика. Сегодня сорок дней, как Славика нет, сорок дней, как он был здесь, в этом доме, в этом подъезде, в который никогда в своей жизни не заходил, потому что стеснялся, боялся навредить Катиной семейной идиллии. Зашёл один раз, первый и последний, после чего ушёл в вечность. Ушёл не как оперный вокалист Станислав Воскресенский, объехавший всю Россию и Европу, а как русский герой с позывным Певец. А идиллии-то у Кати и не было…
Вот, сейчас, сидят они с Верой Сергеевной, заменившей Кате и мать, и лучшую подругу, и ждут Юру Брежнева, а Юра, как всегда, непунктуален. Опять, небось, встретил какого-нибудь дружка, и на ходу, закусывая дикими яблоками, которые растут на каждом углу, выполняет свою норму приёма спиртного в сутки. Как он обычно шутил. Но нет, вот и Юра, трезвый, румяный, опрятно одетый в чистые новые джинсы и чёрную футболку с надписью «СССР», элегантно заходит в квартиру, что крайне неожиданно – с тремя букетами цветов и с модной спортивной сумкой через плечо.
– Это вам, Вера Сергеевна, это тебе Катенька, а это две гвоздики на могилку Славки, уже договорился с соседом, он подвезёт на кладбище туда и обратно. Вы со мной? – важно, по-хозяйски присаживаясь за стол и наблюдая за изумлённой реакцией женщин на букеты, спросил Брежнев.
– А что, поедем, Вера Сергеевна? – засуетилась Катя. – Там и помянем, чего здесь высиживать. Может, и Рыжего с собой возьмём?
– Почему бы и нет, я сама хотела, с утра думала – на кладбище бы. Да чем туда доедешь? А раз Юра договорился, то давайте.
– Сосед через часок подъедет. А пока, может, по чайку? – Юра достал из спортивной сумки двухлитровую пластиковую бутылку питьевой воды, большую пачку индийского чая и большой пакет свежих ароматных эклеров. – Там ещё вино кагорчик для вас и конфеты, достать или лучше на кладбище возьмём?
– Не доставай, Юра, правильно мыслишь, – ответила Вера Сергеевна, наблюдая за улыбающимся в лучах утреннего солнца лицом Кати.– А ты чего это с утра пораньше и трезвый сегодня, да блестишь как новая копейка?
– Вера Сергеевна, я же вам уже давно сказал, что завязал. Всё, хватит, не моё это, – деловито пояснил Юра. – Вы не думайте, я не алкоголик и не бандит какой. Ну, сидел, да, но я ж не за разбой и не за убийство сидел. Там и вины моей, собственно, не было, бухгалтер портачил, а я подписывал. А сейчас всё, с понедельника иду в налоговую, буду регистрировать предпринимательство. И за работу теперь – только денежку. Достаточно бесплатно и за сто грамм пахать. Я же всё могу по ремонту делать, буквально всё. Решил ремонт в своей квартире замутить. Да не просто ремонт, а такой, чтобы все девки охали и ахали.
– А зачем тебе девки, ты ж уже не мальчик, Юр? – захохотала Вера Сергеевна.
– Вечно вы за слово ловите, привычка у вас вот эта учительская. Ну, не девки, я женщин имел в виду. Женщину одну. Нравится она мне, давно. Только она не знает об этом. Счастливой её хочу сделать, жить ради неё хочу. Вот так.
– А мы её знаем, Юра? – присаживаясь поближе, заигрывающе прошептала Катя.
– Знаете, – гордо ответил Брежнев. – Но не скажу пока. Я ещё должен этой женщине понравиться. И она ещё сама замужем, только муж от неё ушёл к другой. И пьёт с ней.
– Вот оно как, – закивала головой Катя и подвинулась к Юре ещё ближе, – а понравишься ли ты ей? А вдруг нет? Вдруг ей не сантехник, а принц на белом коне нужен?
– Одного принца она уже воспитала, а потом потеряла, – тяжело дыша, прокряхтел Брежнев. – Сразу говорю, что певцом становиться не буду, пусть принимает меня такого, как есть – сантехником. А не примет, значит, буду просто другом. И муж её бывший меня ничем не напугает, не таких на место ставил.
– Юра, ты же футболист, да? – продолжила напирать грудью на предплечье Брежнева Катя, вынуждая его, ёрзая на табуретке, пятиться в угол кухни. – Ты ж, наверное, всё свободное время свой футбол по телевизору смотришь, да?
– Да какой футбол Катя, уже и забыл, что это такое. И болеть-то не за кого, ни «Шахтёра», ни «Зари», а российский футбол я совсем не понимаю без наших команд. Я книги читаю, мне Певец, то есть Славка, много заданий надавал – чего прочитать. А он мой друг, лучший друг. Вот так!
– Пейте чай, молодёжь, – перебила Вера Сергеевна, – время идёт. Летит время…
Июль 2023 г.