Сергей Пациашвили
Крещение Новгорода
– Не проспать бы нам, братцы, когда будет вече. Пойдём своё слово держать против Богомила за Стояна. А если кто из Людина конца будет говорить против нашего, то будь то хоть люди Чурилы, лупите, пока не начнёт голосовать за Стояна.
И вот наступил день великого новгородского вече. Уже с утра на площади появились колдуны из личной дружины Богомила, которые на всех наводили страх своим видом. Соловей вместе со своей дружиной верхом на коне объезжал городскую площадь, будто бы показывая, кто здесь настоящий хозяин. Казалось, этот отряд уничтожит каждого, кто пойдёт против его вождя. Но вот послышался звон вечевого колокола, и Новгород стал оживать. Народ стягивался на площадь, чтобы высказать свою волю. Шли купцы, лавочники, ремесленники, дружинники, челядь, охотники из Людина конца, христиане. Народ собирался в отдельные копны, каждая из которых могла держать своё слово на вече, голоса самых разных копен были равны друг другу. А слова здесь было всего два: за Богомила или за Стояна. Воробей появился почти в одно время с Добрыней, стало ясно, что он накануне о чём-то говорил с верховным волхвом. Очевидно, в случае поражения на выборах Стоян рассчитывал уйти из города в поход и тем самым обезопасить себя. Первому Добрыня дал слово Соловью, и тот использовал всё своё красноречие. Говорил он долго и красиво и завершал свою речь такими словами:
– Подумай, как следует, Новгород. Кого ты хочешь себе в посадники? Бесславного Воробья, шут которого от его имени врал вам и баламутил всё это время, или сильного колдуна, который сможет защитить вас от всех бед? Я думаю, выбор очевиден. За мной правда, Усыня и боги, за ними – кривда и нечистая сила.
Дали слово и Стояну Воробью.
– Я, конечно, так хорошо говорить не умею, – молвил боярин, – скажу лишь, что Богомил для нас чужак, в дружине он совсем недавно, да и порядков наших не знает. Я был в дружине ещё при князе Владимире, я рос с князем. Мой отец был в новгородской дружине, и его отец. Я не буду лгать своему городу, и, если нужно, отдам за Новгород свою жизнь.
– Богомила хотим! – прокричал кто-то в толпе, и тут же началась толкучка. Это молодцы Василия Буслаева избивали кого-то из Людина конца.
Стали по очереди давать слово разным копнам. Вперёд пробились копны племён, обязанных Богомилу своим примирением. И все как одно держали речь за него. Стоян переглянулся с Садком, и во взгляде его было беспокойство и гнев.
– А ну, расступись, – закричал Садко, расталкивая толпу, – дай и другой стороне слово молвить.
И вот выбрался из толпы огромный Василий Буслаев, подобно киту, проплывающему через косяк мелкой рыбёшки. За ним потянулся чуть ли не весь Людин конец. И Василий заговорил обо всём наболевшем. Стал держать речь про своего отца, отчего толпа недовольно загудела, а Добрыня злобно нахмурился. Затем Василий и вовсе открыто заговорил против новых порядков и новой веры. Кончил, однако, просьбой поддержать Стояна Воробья, но речь его мало на кого подействовала, да и толпа постоянно мешала ему говорить. Только воевода со своим окружением стал косо посматривать на возмужавшего сына Буслая, который не только не погиб, но и сумел добиться немалой власти, находясь в изгнании и в опале. В конце концов Садко в удобный момент шепнул на ухо другу, чтобы тот убирался сразу после голосования, не дожидаясь результатов, иначе его могут схватить. А меж тем дали слово и другим копнам, дали слово и христианам, но, несмотря на это, Богомил всё равно шёл впереди. Всё же красное слово – это хорошо, но богатые подарки и вино, на которые не скупился клан Змея – это ещё лучше. По взгляду Стояна Садко понимал, что если боярин проиграет, то ему придётся очень туго. Воробей отправится в поход вместе с Добрыней, а Садко попадёт на расправу к Богомилу. И пояс дьяка уже не вызывал у Садка гордости, а как-то неудобно сдавливал живот. Но вот появился на площади дружинник Борис Вольга, вышел, поклонился народу и выступил за Стояна. Его слова возымели свой эффект, и когда началось голосование, многие из младшей дружины голосовали за Воробья. Значительная часть младшей дружины разом ополчилась против Богомила, и Соловей заскрипел зубами от злобы. За младшей дружиной потянулся и торговый народ: купцы да лавочники, которых, к тому же подговорили волшебники. Богомил нервно сдавливал эфес своего меча. Совсем не многие теперь отдавали ему свой голос, преимущество клонилось в строну Стояна. В конце уже никто не сомневался, что победа за ним. Но Богомил потребовал пересчитать голоса. Он был в ярости, казалось, он вот-вот набросится на Добрыню и Стояна. Смерть Соловья не принесла бы сейчас Новгороду ничего хорошего. Дьяки внимательно пересчитывали голоса, записывали цифры, затем подошли с куском бересты и показали его Добрыне. Тот выступил вперёд и заговорил:
– Новгород, ты сказал своё слово. И с сегодняшнего дня твой посадник – Стоян Воробей.
В ярости Соловей топнул ногой, отчего зашатался весь помост.
– Полегче, Богомил, – вымолвил Стоян, – будешь безобразничать в моём городе, будешь наказан.
– Ещё посмотрим, кто кого накажет, – прорычал Соловей и убрался прочь с площади. Новый посадник отправился к себе домой. Слухи шли вперёд него, и его родные уже вскрыли бочки с вином и накрыли на стол праздничные кушанья. Молодого дьяка Стоян посадил подле себя и стал вести с ним такой разговор:
– Хорошую службу ты сослужил мне, Садко, какую бы ты хотел получить награду за это?
– Я лишь хотел бы ещё лучше служить тебе, владыка, – отвечал Садко, – а это я смогу сделать лишь в твоей личной дружине.
– В моей дружине? – удивился Стоян, наливая себе вина, – в моей дружине служат только мои родственники, дальние или ближние. Или хочешь породниться со мной?
– Да куда уже мне, владыка? Больно не по чину.
– Вот именно, не по чину. Тебя всерьёз никто не воспринимает, Садко, для всех ты – шут. Это не в обиду тебе говорю. Просто, каждый должен быть на своём месте. Я твою хитрую натуру знаю, и знаю, где она может лучше пригодиться. Я теперь посадник, а ты – мой дьяк. Должность почётная и прибыльная, и головой не так рискуешь, как дружинники.
В одночасье мечты Садка рухнули. Он мечтал влиять на Стояна, помогать ему в управлении городом. Для своих лет он слишком многого хотел, этот урок смирил его гордыню. Садко сделал вид, что рад и тому, и выпил вина. Никто бы не понял, если бы сын разбойника из Людина конца так расстроился бы из-за такой оказанной ему высокой чести. На следующий день вече собралось снова, чтобы выбрать тысяцкого и нового верховного волхва. На должность волхва почти единогласно все избрали Богомила, здесь не о чем было и спорить. А вот за место тысяцкого разгорелся спор. Сам Борис Вольга претендовал на это место и рассчитывал на поддержку Стояна Воробья. Но Стоян открыто его почему-то не поддержал, а потому тысяцким стал другой знатный боярин – Угоняй, тот самый, у которого Василий Буслаев некогда украл коня.
Глава 10.
Гости из Рима.
Мужики потирали руки в ожидании предстоящей схватки. Все бородатые, угрюмые крестьяне, испытанные ни раз в кулачном бою. Те, что по моложе, разминались, ходили на руках или прыгали, перекручиваясь через голову. Кулачные бои – старинная русская забава у простонародья. И место было выбрано удачное: чистое поле, зелёная трава, недалеко от Новгорода. Но противник опаздывал, а у мужиков чесались кулаки. Того гляди, начали бы уже друг друга лупить почём зря. Но тут вдали показалась группа горожан, приблизительно равная им числом. Вот они, матёрые бойцы, вышли поразмяться. Один – хромой, другой – горбатый, у третьего голова перевязана. Сразу видно – городские, бойцы неважные. Но впереди шёл настоящий здоровяк, которого свет ещё не видывал. Плечи широки как коромысло, голова как наковальня, кулаки, как кузнечные молоты, а грудь как кузнечные меха. При этом он был ещё очень молод, лицо было начисто выбрито, из-под шутовского колпака на голове во все стороны торчали русые волосы. При виде такого витязя хуторской люд немного растерялся, хоть и старался не подавать виду.
– Ну что, начнём? – меж тем задорно вымолвил здоровяк.
– Тебе как звать, добрый молодец?
– Василием, – отвечал витязь.
– Не тот ли Василий Буслаев, что убивает ударом кулака?
– Тот самый, – нахмурился здоровяк.
Мужики пошептались меж собой, почесали в затылках, да и развернулись и пошли обратно, в сторону своего хутора.
– Ну куда же вы? – пошёл за ними Василий, – мужики, клянусь, в полсилы буду бить. В четверть силы!
Но земский люд был неумолим. Против такого бойца никто из них не решился бы сражаться. Василий совсем расстроился, присел на кочке, призадумался.
– Вот жизнь пошла, даже подраться не с кем, – проговорил тоскливо он, – все меня боятся, до всех моя слава уже дошла. Пойти что ли, потрясти купцов из Славенского конца? Да нельзя, они теперь меня там все в лицо знают, за версту обходят, да и новый тысяцкий ненавидит меня лютой ненавистью за угнанного коня и потому никому не велит меня трогать, сам хочет меня достать.
– Не печалься, Вася, – положил ему руку на плечо Потамий, – хватит ещё на наш век всяких драк.
– Тоска одна в Новгороде, – поднимался на ноги Василий. – Ну, пойдёмте, братцы, хоть вина напьёмся, делать нечего.
Да, велика была сила Василия Буслаева, но здесь она пропадала зря. Против этой природной силы и природного ума была подлость, хитрость и интриги слабых, всегда сплочённых между собой лучше, чем сильнейшие. Они мечтали приручить эту природную силу, сковать, обуздать её. Василий надеялся после вече заручиться дружбой с новым посадником. Ведь тот был обязан сыну Буслая, как и многим другим. В тайне Василий даже лелеял мечту вновь вернуться в дружину, и Борис Вольга хлопотал за него перед Воробьём. Но слава разбойника и людинского старшины уже разошлась о Ваське по городу. Теперь он для всех, даже знавших его отца, был чернью, павшим. Возможно, в душе бояре понимали, что в чём-то сын Буслая больше боярин, чем каждый из них, более непосредственный, более вольный, и потому завидовали ему. С ужасом для себя Василий понимал, насколько он одинок в этом мире, чужой и для близких, и для дальних. И, напиваясь вина, молодой старшина тешил себя мыслью, что раз он для всех чужой, то, либо ему и вовсе не стоит жить в этом мире, либо жить жизнью исключительной, как и положено человеку столь необычному и для всех чужому. Здесь он всё больше начинал верить в свою исключительность, в свою великую судьбу, и вынашивать план, как ему одолеть всех своих врагов, одолеть самого Добрыню и колдунов, восстановить честное имя и самому стать князем независимого Новгорода. Стоян Воробей же, став посадником, сразу дал всем понять, что ничего требовать от себя не позволит. Обещаний, которые от его имени давал Садко, посадник, разумеется, не выполнил, угождать никому не собирался. Многие бояре ходили после вече к нему с разными просьбами и прошениями, полагая, что наступило время перемен, но очень немногие получили удовлетворение по своим делам. Нужно сказать, что хоть Воробей и не обладал даром красноречия, но был хитёр и опытен в политических интригах. Став посадником, после отбытия из города с войском Добрыни и Сигурда, Стоян стал искать дружбы с волхвом Богомилом. Помог их примирению новый тысяцкий – Угоняй. Будучи родовым аристократом, он, тем не менее, стал хорошим другом Соловья и поддерживал его, когда тот домогался места посадника. От трёх этих людей: Богомила, Стояна и Угоняя теперь зависела будущая судьба Новгорода.
Меж тем, князь Владимир в скором времени с войском покинул русскую землю. Теперь он был далеко, а колдуны из клана Змея были рядом, под Черниговом, а потому с ними было лучше не ссориться. На Ромейской земле некий Варда Фока поднял восстание против власти василевса константинопольского – Василия. Момент был подходящий, империя была ослаблена, терпя поражения от болгар. Русский князь подоспел вовремя и нанёс сокрушительный удар по мятежникам. Пока те оправлялись от поражения, Владимир отправился в Константинополь и тайно принял христианскую веру. Но русский князь знал, что цезарь Василий слаб, и поставил условие, что крестит Русь в христианскую веру только в том случае, если император отдаст ему в жёны свою родную сестру. И Василевс согласился породнить величайший род в мире с князем варваров. Невеста должна была приплыть по реке. Владимир с дружиной отправился вперёд по суше. Было на реке одно опасное место, где проплывающие корабли часто грабили печенеги. Для надёжности князь Владимир стал с войском именно в этом месте и принялся ожидать, когда сюда прибудет корабли царевны Анны. В этот же момент отряд дружинников во главе с Сигурдом отправился в Киев, сопровождать митрополита Михаила. Михаил стал их заложником на случай, если бы василевс нарушил своё обещание и не отдал бы свою сестру князю. Михаил должен был от своего имени крестить Киев. Другой архиепископ, уже их Киева был отправлен в Новгород для того, чтобы именем князя крестить город.
Христиане каким-то образом уже заранее прознали о скором прибытии в Новгород архиепископа Иоана, и начали готовить ему тёплый приём. Совсем другой приём готовили Стоян и Богомил. Посадник Воробей был одним из немногих дружинников, которые были особо приближены к князю Владимиру, когда тот княжил в Новгороде. Стоян клялся Велесом в верности своему князю, но теперь князь творил что-то неладное. Уж не захватили ли его в плен проклятые ромеи и не заставили ли его силой подписать грамоту, с которой приехал архиепископ? Не было рядом мудрого Добрыни, не у кого было спросить совета. Богомил же Соловей в любом случае был против жреца чужой веры. И всё же отца Иоана приняли радушно, как доброго гостя. Как выяснилось, архиепископ не знал языка новгородцев и говорил только через толмача, который и сам говорил с акцентом.
– Великий князь Вальдемар, – начал он, – прислал нас, чтобы сообщить великую весть вам. Долгое время вы жили во тьме и во лжи. Ви не знали истинного Бога, творца Вселенной, пострадавшего за нас на кресте и воскресшего на третий день. Ви поклонялись богам, которые есть нечистая сила, противная единому Богу. Но на вашего князя сошла благодать, он увидел свет и уверовал. Теперь он хочет и вас привести к своей вере. По сему случаю сегодня у вас в храме Преображения мы будем нести службу и крестить всех желающих в истинную веру. Храни вас Бог.
Сказав это, архиепископ направился к христианам, которые радостно тянули к нему руки, прося благословения. Иные даже плакали от радости и славили Христа. Отец Иоанн осенял всех крестным знамением, по тем временам не тремя перстами, а двумя.
– Святой отец, батюшка, – протолкнулся через толпу Костя Новоторжанин.
– Чего тебе, сын мой?
– Позволь мне венчаться у тебя вместе с моей невестой Ольгой. Благослови нас.
– Благословляю, дети мои, и завтра же вас обвенчаю.
– Спаси бог, батюшка, – целовал ему руку Костя.
Ольга, невеста его, на радостях даже обняла при всех своего жениха, так для неё это было неожиданно и приятно. Но затем вдруг покраснела и отпустила будущего мужа. Костя тоже залился краской и пожалел даже, что не носил ещё бороды.
– Поздравляю, брат мой, – приобнял его за плечи Садко, который тоже был здесь, – сам архиепископ ромейский вас обвенчает. Хоть и хомут на шею, зато освящённый воскресшим богом.
– Будет тебе, – слегка толкнул его счастливый Костя.
– Не могу смотреть на твою радостную физиономию. Можно подумать, женитьба кого-нибудь сделала счастливым.
– Лучше скажи, что там Стоян говорит? Примет он новую веру или будет противиться воле князя?
– Так он мне всё и рассказал, – говорил ему Садко, – я знаю не многим более твоего. Знаю лишь, что Стоян снюхался с Богомилом, и очень ваша вера им пришлась не по вкусу. Так что скажи своему батюшке, чтобы таких речей, как сегодня, за стенами храма больше не вёл.
Сказав это, Садко ушёл, ему нельзя было долго здесь находиться, да и присутствовал он здесь лишь по поручению Стояна. Но прежде, чем вернуться к скучной работе дьяка, он свернул в проулок, который вёл совсем в другую сторону от думской избы и встретился там с другим своим товарищем – Святославом Вольгой.
– Ну, что скажешь, брат мой? – спрашивал его Садко.
– Мы готовы, – отвечал Святослав, – волхвы пойдут на союз с христианами против колдунов.
– Добро. Теперь остаётся только уговорить Стояна. Смотрите, раньше времени не вылезайте, только когда я скажу. Эх, не просто будет уговорить Стояна, шибко он боится вождя Усыню.
– Усыня в Чернигове, он сюда не придёт.
– Я знаю, знаю. Но Стоян осторожничает, рисковать боится. Ты не волнуйся, я своё слово сдержу, но за посадника ручаться не могу.
За долгие годы присутствия в Новгороде христиане отстроили свой молельный дом в настоящий храм, который называли храмом Преображения. Именно в Преображенском храме на следующий день служил свою службу архиепископ Иоанн, и многие в тот день преобразились из язычников в христиан. Но много было и тех, кто пришли просто поглазеть на заморского жреца, лопочущего на чужом, незнакомом языке. Для одних это была потеха, для других большое диво, для третьих – знамение великих перемен. Для Кости и Ольги это означало заключение священного союза на небесах, и ни о чём другом они сегодня больше думать не могли. В этот же день Ольга переехала в дом к Новоторжанам, где молодым супругам выделили целую комнату. Здесь Костя впервые без стеснений обнял свою жену. Лицо его залилось краской, её ещё пуще. Ольга застыла и словно впала в оцепенение. Костя целовал её в щёки, в губы, в лоб, даже в брови, прижимал её к телу. Самое время, чтобы заделать дитя. Но оба молодожёнов не знали, как, хоть и много раз видели, как это делает всякая дворовая живность, будь то куры, собаки или коровы. Но так, по животному они не хотели. Пришлось немало постараться и испытать немалые неудобства, и в конце концов заснуть не удовлетворёнными, хоть и счастливыми, в объятиях друг друга. Это уже потом старшие братья посветят Костю в тонкости интимной жизни, и после проб и ошибок что-то начнёт у него получаться. Но и сейчас молодые были счастливы тому, что были вместе, рядом, на земле и на небе, и никто не мог их разлучить.
Церковные службы в Преображенском храме происходили с того дня ежедневно, но от общего числа новгородцев крестились немногие, в основном приходили лишь ради любопытства. Греческий священник нёс свою службу исправно, хоть никто и не понимал ни слова, а толмач переводил народу только проповеди. Так прошёл целый месяц, и совсем уж расхозяйничались христиане в городе, стали посылать своих людей по домам с проповедями, даже Стояна начали склонять в христианскую веру.
– Сколько можно в своей жизни веру менять? – отпирался посадник, – эдак и с ума сойти не долго.
Богомила же христиане явно раздражали, и он стал искать на них управы.
– Ну, молятся и молятся, что с того, – отвечал равнодушно Стоян на все его жалобы.
– Они хулят нашу, истинную веру, называют нас дикарями, сманивают в свою веру.
– Хочешь перебить всех христиан в городе? Князь Владимир осерчает. Добрыня голову снимет и с тебя, и с меня.
– Не бойся Добрыню, бойся могучего вождя Усыню и Черниговского князя Всеволода. Они смогут за нас заступиться, если примем их сторону.
– Всеволод с Усыней пойдут на Киев, а не на Новгород. До Киева им ближе, в Киеве нет сильного войска, всё ушло на войну, и Киев нанёс им страшную обиду. К нам колдуны не придут, нам никто не поможет. А я против своего князя не пойду.
– Получается, у нас с тобой несогласие выходит, – лукаво произнёс Соловей, – а если в дружине несогласие, к кому следует обращаться? К вече.
Богомил хорошо усвоил урок новгородского народовластия, и вот вскоре зазвенел вечевой колокол, и стал народ собираться на площади. И увидели все Богомила Соловья, стоящего на помосте. Поклонившись народу, говорил верховный волхв такие слова.
– Приветствую тебя, Новгород. Когда я стоял здесь в прошлый раз, я просил вас сделать меня своим посадником. Я обещал, что, если стану посадником, то дам вам защиту от врагов, и сделаю Новгород сильным. Вы же меня не послушали, и вот результат. Теперь иноземец, не знающий даже нашего языка, от лица киевского князя учит нас, как нужно правильно верить, хулит нашу веру, поит народ вином, говоря, что это кровь Бога, будто бы народ – это упырь, который должен пить кровь.
И народ зароптал, и пошло в толпе волнение.
– Не гоже! – кричали торговцы.
– Долой чужаков! – голосили даже некоторые смельчаки.
– Князь Владимир покорился ромейскому владыке, – продолжал Богомил, – его держат в плену и заставили подписать грамоту с приказом весь Киев и Новгород обратить в новую христианскую веру. Сначала они крестят нас в свою веру, а затем заберут нашу землю, а всех нас сделают рабами. Великий град Новгород, где испокон века жил свободный люд, покорят иноземцы. Скажите, дадим мы им это сделать?
– Нет, не дадим!
– Долой басурман!
И большая толпа горожан вслед за Богомилом двинулась прямо на Преображенскую церковь. Христиане закрыли врата храма и огромные ставни, в результате чего оказались запертыми внутри. Отцу Иоанну объяснили, чего требует народ, а архиепископ заговорил на ломанном русском:
– Мы же здесь по велению князя. Как смеют они бунтовать против воли своего василевса? Они же чернь. У нас даже знатные люди не могут перечить кесарю.
– На Руси народ вольный, святой отец, – заговорил вдруг Костя Новоторжанин, – не привык подчиняться одному богу и одному василевсу. Но мы можем их усмирить, если пойдём на союз с волхвами.
– С кем?
Архиепископу на его родном языке объяснили, кто такие волхвы, и он на своём же языке отвечал.
– Христиане не идут на союз с язычниками, – переводил толмач, – христианская вера несёт людям душевное спасение, но если не хотят они спасение, то пусть горят в аду.
– Но, батюшка, – не сдавался Костя, – волхвы враждуют с колдунами, они помогут нам и помогут крестить много людей. Без них нам не одолеть колдунов.
– Хватит! – отвечал архиепископ, – я устал от этой земли, устал от этого беспорядка. Я целый месяц нёс этим дикарям слово божье. Видимо, дьявол завладел их умами. Я возвращаюсь в Киев.
– Сначала нужно выбраться за эти стены, – съязвил Костя.
– Сжечь их, – послышались голоса с улицы.
– Да, сожжём храм! – вторил ему другой голос.
– Плохи наши дела, – говорил Новоторжанин, – если не выйдем сейчас, нас тут зажарят заживо.
– Так выходим же. С нами Бог, неужели мы испугаемся каких-то варваров?
И отец Иоанн пошёл вперёд всех. Ворота открылись, и священник пошёл навстречу толпе.
– Именем Божьим, заклинаю вас, – начал он.
– Бей попа, – прокричал кто-то из толпы, и не успел архиепископ договорить, как разъярённые горожане набросились на него. В последний момент Костя вытянул его на себя за рясу и закрыл собой. Завязалась драка. В храм язычники войти не могли, там не было больше места, дрались прямо в проходе. Вытаскивали кого-нибудь из храма и избивали уже на улице. Выбитые из строя бойцы уползали на паперть, а оттуда куда подальше. Послышались дикие женские крики, на весь двор раздался звонкий детский плач. Ольга издали пыталась разглядеть мужа, но Кости нигде не было видно. То ли он был в самой гуще схватки, то ли уже лежал где-то с пробитой головой, а, может, вовсе затоптали в толкучке. Узнать это не было никакой возможности. В храме было хорошее эхо, шум драки поднимался под самые купола и облетел весь Новгород. Василий Буслаев услыхал этот шум за версту. В один миг собрал он людей и бегом направился в Неревский конец. Уже по дороге узнали, кто, кого и за что бьёт и помчались к храму.
– Кого бить-то будем, Вася? – спрашивал Потамий Хромой.
– Ещё спрашиваешь? Костя – мой названный брат. Раз он христианин, значит, бьём тех, кто бьёт христиан.
– Ой, что ж это делается-то! – послышался рядом отчаянный женский крик. Какая-то христианка стояла на коленях прямо на земле, с разбитым в кровь лицом, и неистово молилась и сыпала проклятия на язычников.
– Господи, помоги! Господи, защити!
И тут же откуда-то появилась группа отчаянных молодцов, уже одним своим видом наводящих на всех ужас. Некоторые были разодеты как шуты, в красные рубахи с длинными рукавами, в которых, однако была специальная прорезь для кулаков. У некоторых, включая огромного как скала вождя шествия, на голове был чёрный шутовской колпак. Этот здоровяк слово таран решительной поступью ворвался в толпу, пробивая себе дорогу к храму. Под его кулаками враги разлетались в разные стороны, как трава под косой, и, если оставались в сознании, хватались за голову и уползали в сторону.
– Берегись, шуты здесь! – прокричал кто-то. Горожане тут же прекратили своё нападение на христиан и все вышли из храма навстречу новому страшному врагу. Братчина Василия меж тем уже поломала строй новгородских горожан и многих побила или обратила в бегство. Из храма понемногу стали выбираться и христиане. Показался и Костя, он стоял возле самого архиепископа, защищая его от нападок врагов. Богомил со стороны, сидя верхом на коне, наблюдал за происходящим. Вскоре здесь появился и Стоян Воробей со своей свитой.
– Эх, Богомил, что же ты наделал, – вымолвил он.
– Ты же сам этого хотел, только боялся. Ничего, если что, вали всё на меня.
– Садко, – вдруг подозвал Стоян, и один из всадников вплотную подъехал к нему.
– Слушаю, владыка.
Но Стоян вдруг отвернулся от него в другую сторону и скривил лицо.
– Ты чего, чеснока что ли объелся?
– Да, – улыбнулся в ответ Садко, – говорят, убивает всякую заразу во рту.
– Дурак. Я видел у тебя лук, ты стрелять-то умеешь?
– Обижаешь, владыка, бегущему зайцу в глаз попадаю.
– Хорошо, вот и покажи мне своё мастерство. Видишь того крепкого молодца. Запамятовал, как его…
– Это Василий Буслаев, владыка. Сын боярина Буслая, твоего старинного друга. Тот самый, который на вече….
– Понял, понял. Давай-ка, пристрели его.
– Как же так, владыка?
– Ты не понял приказа, дьяк?
– Но он же в толпе, – возражал лучник, – я ненароком могу задеть кого-нибудь из горожан.
– Ничего, он широкий, ты не промахнёшься. Стреляй.
Садко взял стрелу, вложил её в лук и натянул тетиву. Спина Василия воистину была огромной и сейчас была совершенно открыта. Сразу несколько врагов пытались его свалить, но их удары его даже не пошатнули. Крепка была шея витязя, крепко он стоял на земле.
– Стреляй же! – кричал Стоян на прицеливавшегося дьяка.
– Нет, там дети, если задену….
– Не дури мне голову. Стреляй, сукин сын!
Ещё немного, и стрела готовы была уже вырваться из натянутой до предела тетивы. Но вместо этого стрелок опустил лук.
– Нет!
Богомил Соловей злорадно улыбнулся.
– Вот, значит, как? – гневался Стоян, – Ты хочешь у меня служить или нет? Тогда стреляй. Это твой путь в мою личную дружину, а, может, и в младшую дружину Новгорода. Не перечь своему посаднику.
– Нет, владыка, что хочешь со мной делай. Я не буду стрелять в друга.
– Ну, тогда, пошёл вон с глаз долой, – обозлился Стоян, и Садко поспешил убраться отсюда прочь. Оставалось только гадать, какое наказание приготовит для него Воробей, но добра от этого искать точно не стоило. А ведь если бы не Садко, да не Василий Буслаев, Стоян ни за что не стал бы посадником. А меж тем Воробью самому пришлось исправлять положение, и его младшая дружина, не слезая с коней, заехала прямо в толпу и многих передавила, другие же бросились в рассыпную. Один дружинник хотел задавить и Василия, но тот лишь пригнулся, взял обеими руками коня за живот и опрокинул его на землю вместе с всадником. Вместе со своим братством Василий Буслаев отступил к храму и скрылся внутри. Здесь он встретил и Костю с рассечённой бровью, который всё это время держался возле отца Иоанна и защищал его. Священник, однако, тоже не отделался одним испугом и сейчас прикрывал рукой подбитый глаз. Посадник Воробей слез с коня и один направился в храм.
– Прощения прошу за беспорядки, – проговорил он, обращаясь к отцу Иоанну. – Видимо, ваша вера слишком противна нашему народу.
– Ты пошёл против воли князя, – бросил ему архиепископ.
– Да нет, батюшка, если бы не я, вас бы всех тут перебили. Я спас вас. Народ не хочет вас принимать, не я.
– Я вернусь в Киев и всё доложу митрополиту.
– Ну, воля твоя.
И архиепископ, гордо перешагивая через тех, кто уже валялись без чувств, отправился к себе домой. Вскоре он действительно отбыл в Киев, массового крещения Новгорода не состоялось. Совсем иначе дело обстояло в стольном Киеве. Здесь христианство приняли многие, в том числе и знатные люди. Колдунов там уже не было, и некому было воспрепятствовать этому. Митрополит Михаил фактически стал уж главной города и распоряжался всюду, словно князь. Он же стал собирать войско, призывая на помощь всех христиан, когда узнал, что язычники из Чернигова идут войском на Киев. Теперь чародейские богатыри избрали себе нового воеводу – Дубыню – вождя клана Вепря, вместе с которым был и черниговский князь Всеоволод Додон. На призыв митрополита в свою очередь откликнулись монахи из соседней Болгарии и прислали своё христианское войско, которое тут же в народе окрестили потыками, то есть птицами за лебединые крылья, которые они прикрепляли к своим доспехам со спины. Но именно болгарские потыки стали первыми христианскими богатырями, которые должны были дать отпор языческим богатырям. Князь Владимир в свою очередь никак не отреагировал на происходящее, поскольку был занят важным делом на ромейской земле. Долгое время он ждал, когда приплывёт его невеста, пока не понял, что император Василий просто решил его обмануть и не выполнять данное слово. Тогда русский князь развернул свои войска в сторону моря, где на Крымском полуострове стоял богатый ромейский городок – Херсонес. Из мести императору Владимир взял город в осаду. Горожане храбро отбивались и имели массу припасов, что говорило о том, что осада города будет долгой. Для Киева это означало, что подмоги от великого князя ждать не стоит, отбиваться и держать осаду в случае чего придётся своими силами. Для Новгорода это на некоторое время означало свободу и независимость. Казалось бы, мечты Василия начали сбываться. На радостях он даже отправился к старшине Чуриле и говорил ему такие слова:
– Не хочу быть твоим врагом, старшина. Хочу, как и ты, служить посаднику Стояну. Ведь мы делаем одно дело.
Чурила лишь недобро улыбнулся, впрочем, его изуродованное шрамом лицо иначе и не умело улыбаться.
– Думаешь, в дружину обратно вернуться, мальчик? Думаю, в думскую избу ты теперь попадёшь только как шут.
И в ответ на это все люди Чурилы дружно расхохотались.
