Сергей Пациашвили
Крещение Новгорода

Глава 14.

Крещение водой.

Ещё с утра Василий выкатил большую бочку с вином на улицу и принялся набирать себе новых людей. Его братство сильно поредело в последнее время, лишилось поддержки христиан и кого бы то ни было ещё. И всё же Вася, несмотря ни на что, отказывался принимать новую веру и намеревался стоять до конца. Такую же клятву – не пускать Добрыню – дал жителям Людина конца и Чурила. Теперь всё зависело от того, кому больше народ поверит. Многие старшины из тех, что прежде подчинялись власти Чурилы и называли его головой, теперь перешли под власть другого головы. Людин конец отныне стал двухголовым. Но Василий теперь кого попало к себе в дружину не брал, набирал только настоящих воинов, для которых придумал особое испытание. Каждый желающий приходил к старшине на двор, выпивал полную чарку вина, затем брал в руки щит и становил в боевую позу. Василий бил своей огромной палицей, но не со всей силы, чтобы не сломать щит. Те, кто удерживались на ногах, попадали в дружину, тех, кто падали, выставляли вон со двора. И так за несколько дней братчина Василия набрала немногим больше сотни самых крепких людинских молодцов, а сам сын Буслая таким образом превратился в сотника. Справедливости ради он проверил на прочность и 30 верных своих старых товарищей, и каждый из них устоял под ударами старшины. С таким отрядом Василий мог противостоять хоть Чуриле, хоть кому угодно, и потому преспокойно принялся ожидать решающего часа.

Но сыну Буслая хватило ума удержать своих воинов в узде, когда на торжище снова собрались крестители и вся новгородская знать. Теперь крестился уже весь город. Кого силой, кого добрым словом загоняли в реку, после чего на шею вешали деревянные кресты на верёвочках. Придумка Добрыни, чтобы отличить потом настоящих христиан от тех, кто выдавал себя за таковых. Пока архиепископ осуществлял крещение, Стоян вместе с Путятой отправился в Неревский конец, на языческое капище. С топорами в руках они бойко накинулись на деревянных идолов богов, которые падали все, как один. Но Василию было всё равно, он теперь не признавал никого из богов и потому никак не проявлял себя. Последним свалили идол Перуна. Но на этом крестители не успокоились. Идол Перуна привязали к конскому хвосту, обкидали навозом и в таком виде по грязи повезли к реке. Бог войны и грома был унижен, он был повержен, и не грянуло грома с небес, и не увидели люди молний и прочих знамений. Боги безмолвствовали, словно признали своё поражение. Идол Перуна был сброшен в реку, и течение понесло его прочь от города. Правда, на реке были ещё пороги, за которые идол мог зацепиться, предвидя это, Добрыня велел всадникам обогнать плывущего кумира и не дать ему задержаться в пути. Некоторые, говорят, услышали, как плывущий идол заговорил человеческим голосом: «Пройдёт две зимы и одно лето, Новгород, и я вернусь тем же путём, которым ушёл от вас». А потом якобы даже выкинул на берег палицы, чтобы местным людям сражаться за старую веру. Кто-то при виде поругания богов не смог держать слёз, другие крепились, но все выглядели сломленными и подавленными, когда шли к воде для обращения в новую веру.

Был среди крестителей и Садко, восседал на коне, в кольчуге. Вид настолько непривычный, что многие верно поняли, что людинский шут теперь был сильно приближен к власти. После пленения Угоняя Добрыня говорил с Садком и спрашивал, какую награду он хочет получить за подвиг.

– Мне лишь одна награда нужна от тебя, – отвечал скальд, – хочу служить тебе верой и правдой.

Стоян Воробей лукаво улыбнулся, он прекрасно знал, что его купец давно добивался того, чтобы войти в младшую княжескую дружину, чего, очевидно, попросит и сейчас. Но даже Воробей удивился, когда услышал следующие слова Садка:

– Но я не хочу, владыка, чтобы верность Богу мешала мне быть верным тебе. А посему прошу тебя самолично крестить меня, стать моим крёстным отцом. И тогда служба тебе будет для меня в то же время службой Богу.

Теперь и Добрыня уже удивился находчивости этого юного гусляра.

– Так и быть, Садко, уважу тебя. Теперь мы все равны перед Богом, и знатные, и простые. Будешь моим сыном на небесах.

После крещения крестник вместе с Добрыней, Путятой, Стояном, Святославом Вольгой, отцом Иоакимом и другими важными лицами держал совет в думской избе.

– Половину дела мы уже сделали, – говорил Добрыня, – Торговая сторона вся крестилась, на другой стороне крещёных мало. Преображенский храм уже строится заново, но это в Неревском конце. А у нас, в Славенском конце будет построен свой, новый собор, собор Софийский. Ну что, христиане, что теперь будем делать с некрещёными? Васька Буслаев никак не сдаётся, с ним и Чурила-голова. Пора с ними кончать.

– Василий – мощный воин, – произнёс Путята, – я видел его на мосту. Даже жалко будет такую силу губить.

– А ведь мы могли когда-то с ними покончить разом, – говорил Стоян, косясь взглядом на Садка, – да кое-кто стрел своих пожалел.

– Это хорошо, что пожалел, – отвечал Садко. – Такая смерть только людей озлобит и сплотит против нас. Всё сейчас в Новгороде очень шатко, одним мечом всех не усмирить, нужно брать их ещё лаской.

– Крестник твой верно говорит, – согласился с ним отец Иоаким, – нужно показать им, что мы умеем прощать. Именно это есть основа нашей веры.

– Они убивали моих людей! – поднялся на ноги Путята.

– Апостол Павел был одним из гонителей христиан, – возражал архиепископ, – и, тем не менее, стал потом их вождём, святым апостолом. Если человек раскается и придёт к вере, мы не в праве ему отказать в прощении.

– Иоаким прав, – вымолвил Добрыня, – а ты, Вольга, что скажешь? Я слышал, Васька Буслаев – твой крепкий друг, больше того – крёстный брат. А теперь он на той стороне. Готов доказать свою верность новой вере в случае чего?

– Если на то будет твоя воля, – отвечал Святослав, – но я за то, чтобы подождать, и пока в битву не лезть. И не потому, что Василий, сын боярина Буслая – мой друг ещё с волховской школы. А потому, что я знаю о его старой дружбе с христианами. Костя Новоторжанин – христианский герой, так же является нам близким другом. С другой стороны, мне известно, как враждует Василий с Чурилой. Они на дух друг друга не переносят, и если на время они и заключили союз, то их очень легко можно рассорить.

– Предлагаешь столкнуть их лбами друг с другом?

– Я предлагаю тайно разослать гонцов к каждому из них. И чтобы эти гонцы предложили им полное прощение, если они крестятся. Погоди, Путята, не ухмыляйся. Ведь ни за что на свете оба разом они не пойдут креститься, а тайны только обозлят их друг против друга. Дальше нам останется только ждать, кто первый из них придёт к нам на поклон. Его мы обратим в нашу веру и направим против второго, чтобы доказал нам свою верность. Мне бы искренне хотелось, чтобы это был Василий, но, если это будет Чурила, пусть будет так. Сделаем его головой всего Людина конца, и он сам всех силой крестит. Нам лишь немного нужно будет ему помочь.

– Что ж, умно придумано, – почесал в бороде воевода. – Что ж, Святослав, ты этим и займись, людей я тебе дам для этого из младшей дружины. А теперь давайте подумаем, что делать нам с пленными ополченцами Угоняя. Самого тысяцкого мы казним, это не обсуждается, но всё ополчение разом мы вырезать не можем. Да и разве можно наказывать воинов за то, что они так хорошо выполняли приказ своего начальника?

– Обратно в ополчение их брать нельзя, – вымолвил посадник Стоян.

– Это понятно. Из ополчения выгоним, пойдут в разбойники. Нельзя просто так умелых воинов выбрасывать, тем более в такое время.

– А давай сделаем их богатырями, – предложил отец Иоаким, – только сначала нужно их крестить. Так они будут и при деле, и в то же время наказаны. Богатырская клятва запрещает богатырям поднимать оружие на христиан. Поэтому они не смогут направить своё оружие против нас. Будут служить церкви, как болгарские потыки. А старшиной над ними я советую сделать юного Святослава Вольгу. Он уже был в их рядах, многих знает и сможет убедить их креститься.

– Погоди с Вольгой, – возражал ему Добрыня, – не настолько я ему доверяю ещё. Да и к тому же, он сейчас занят другим делом. А вот тот, кто добыл нам Угоняя живым, здесь подойдёт лучше. Мой крестник – Садко. Вот тебе и мой подарок.

– Благодарю, – поклонился Садко.

Отец Иоаким, однако, остался недоволен этим решением, и, поскольку дал слово волхвам, продолжал и после того разговора приставать к воеводе, рекомендуя на пост старшины Святослава. Садко в свой черёд уже на следующий день принялся выполнять приказ. Теперь у него была целая своя дружина, о чём прежде он не мог и мечтать. Войско богатырей. Какие большие перспективы это открывало! Садко взял с собой дюжину купцов Стояна Воробья, с которыми ни раз уже плавал торговать. Они стали его особо приближёнными командирами. С ними Садко и появился впервые перед своим войском, безоружным и уставшим. Ополченцы выстроились на улице и недобрыми взглядами встречали нового своего начальника.

– Ну что братцы, – обратился к ним Садко, – провинились вы перед Добрыней шибко, теперь век отмываться будете. До конца дней будете каяться и кровь свою проливать, и, возможно, Бог вас простит.

– Ты что ли, шут, судить нас будешь? – зароптали воины.

– Я пришёл не судить сюда вас, и не шутить, – отвечал Садко, – а чтобы заменить того, кого я у вас из под носа увёл с ножом у горла и передал Добрыне.

– Брешешь, пёс!

– Вот тебе, грамота, собака.

И Садко развернул свиток бересты и передал ополченцам. Те принялись разглядывать его, передавая из рук в руки.

– Вы виноваты перед Новгородом, – продолжал их старшина, – а я виноват перед вами. Но забудем обо всём этом, поскольку скоро со мной вы разбогатеете так, как прежде и не мечтали. Спрашиваете, как? Церковь сейчас бедна, и поначалу платить нам будет вот чем.

И Садко показал шиш всему войску.

– Но по указу Добрыни, теперь каждый крещёный должен отдавать церкви десятину на восстановление храма Преображения и на постройку нового, Софийского собора. А взымать с горожан эту плату будем мы с вами, больше некому. Мы теперь – богатыри, церковное войско. Хоть по бумаге мы просто ополченцы. Но начальник над нами – отец Иоаким. Смекаете, какие дела начнутся, когда мы начнём церковную казну пополнять? Люди вы не глупые, и не мне вас учить. Сейчас у вас ветер в карманах свистит, а скоро гривна заблестит. Добычу буду делить честно, обещаю. Но силком никого при себе держать не буду. Если кто не хочет, может уходить. Добрыня вас милует. А кто хочет, оставайтесь, но тогда покреститесь и покайтесь.

И многим тогда слова Садка пришлись по душе. Лишь немногие ушли из бывших ополченцев, остальные же остались на службе и признали своего нового командира. А в это время ополченцы из Людина конца создавали земляные укрепления, ограждая себя от Неревского конца. От Славенского конца их отделял Волхов мост, который сильно обгорел и после пожара выглядел теперь слишком хрупким. Василий и Чурила готовились к схватке. Но меж тем каждый из них втайне от другого встречался с христианскими посланцами, и каждый ответил гостям отказом. Оба старшины понимали, что если один из них покинет Людин конец, то второй может взять здесь верх и первого назад не пустить. Но, с другой стороны, сопротивление против всего Новгорода казалось всё более немыслимым. Земское ополчение, которое вот-вот начало собираться из окрестных хуторов, распустилось сразу же после крещения города. Чурила и Василий по-своему пытались снова его собрать и даже заручились поддержкой нескольких хуторян. Но положиться на земских было нельзя, поскольку они никак не могли договориться о том, кто будет у них за старшего. Если в Людином конце было два старшины, то в окрестных хуторах их было множество, и каждый пел на свой лад. Под давлением Угоняя в своё время они избрали старшину, но после роспуска ополчения рассорились с ним и теперь снова действовали в разнобой. А ведь только земское ополчение в такой ситуации и могло спасти людинское ополчение. С каждым днём становилось всё более очевидно, что один из старшин однажды сдастся и пойдёт на поклон к Добрыне. Так оно и случилось, этим старшиной стал Чурила. Для Василия это означало одно – победа или смерть. Теперь он потерял последнюю надежду на помилование и принялся подчинять себе весь Людин конец. С Чурилой ушло всего сто человек, остальные остались здесь, включая известных братьев Сбродовичей и сына головы – Потамия Хромого. Все они теперь перешли под начало Василия. Другие остались верны Чуриле, но их теперь было меньшинство. Все стали готовиться к решающей битве.

Чурила в это время омывал себя водой и приносил клятву новому богу. Теперь Добрыня сделал его головой Людина конца, взял с него обещание крестить всех земляков и обещал дать ему подмогу. А затем вся сотня Чурилы направилась обратно. Уже издалека он увидел какое-то собрание на том берегу. У моста его ждали люди из братства Василия. Тем не менее, людей Чурилы это не остановило, и они продолжили путь.

– Нельзя их пускать сюда, – говорили мужички из братства.

– Васька приказал на мост не лезть. Он весь обгорел, видишь, может рухнуть, – отвечали другие голоса.

– Если они пройдут, их уже отсюда не выбьешь, а за ними подмога придёт.

– Стоять, сказали тебе. Да где же Вася-то, куда пропал?

Но тут появился и сам Василий Буслаев. Теперь на нём не было доспехов, не было и шутовского колпака с рубахой. Одеяние его поразило всех. На голое тело старшина накинул шкуру убитого им недавно на охоте медведя, в руках держал щит и тяжелейшую палицу, штаны были так же из кожи. Вид его был грозен, хищная медвежья пасть накрывала голову, словно шапка. Даже братья в страхе отшатнулись от него.

– Всем стоять здесь, – скомандовал Василий, – я один пойду. Если все туда рванём, мост рухнет. Если я паду, не закапывайте моё тело в землю, лучше сожгите.

И с этим словами витязь ступил на деревянную мостовую. Доски на ней ходили ходуном, самые обгоревшие хрустели под ногами. Была и другая причина, по которой Василий тогда один взошёл на мост. Он не доверял своим людям, которые плохо разбирались в вопросах чести, хотел быть уверен, что со спины никто не ударит и рассчитывал дать настоящий честный бой, понимая, что это может быть последняя схватка в его жизни. Быстро воин в шкуре медведя добрался до середины моста, и братчина Чурилы заробела и остановилась перед ним.

– Вы пройдёте этот мост только тогда, когда я перейду Калинов мост, – вымолвил Василий.

– Ну, за этим дело не станет, – отвечал Чурила, доставая топор, – эх, сколько я уже ваших боярских щенков передушил своими руками.

И в одиночку голова ринулся в схватку. Он был с щитом и топором, Василий с щитом и палицей. Один против ста. Топор с размаху врезался ему в щит, палица с силой ударила по щиту врага. Чурила отлетел в сторону и упал на мостовую. Топор его остался торчать в щите.

– Что стоите, собаки, убейте его, – приказал голова. И самые отчаянные его головорезы толпой ринулись на Василия.

– Нужно выручать Ваську, – говорили его братья. Но Потамий Хромой их остановил, якобы потому, что было приказано не лезть.

Сразу с десяток топоров обрушились на Василия, он устоял. Палицей бил врагам по ногам, и те валились на мостовую, бил по щитам, и щиты раскалывались. И всё же они начинали окружать, нужно было отступать, чтобы не попасть в кольцо. А щит уже стал слишком тяжёлым от застрявших в нём топоров. И Василий отшвырнул во врагов щит после того, как достал из него один топор. Теперь он остался без защиты, совсем один. Все боги, старые и новые теперь завистливо обратили на него свой взор. Он был слишком хорош для этого мира, ему пора было уже жить в мире богов. Копья и топоры обрушились на него со всех сторон, нанося ему множество ран. Но палица была невероятно тяжела и продолжала ломать щиты и сбрасывать людей в реку. Кто-то с переломанным костями падал на мостовую, кто-то падал мёртвый или без чувств с пробитым топором черепом, а Василий всё ещё стоял на ногах.

– Сдохни уже! – прокричал яростно Чурила и прыгнул на него сверху. Топор Василия ослабил удар его топора, и немного отвёл в сторону, острие вошло ему в плечо рядом с шеей. А затем мощным ударом ногой в грудь Василий сбросил своего старинного врага в воду. Река заполнялась убитыми и раненными, но Василия всё ещё не было среди них. На него нападали, он отбивался, и с яростным звериным криком сам шёл в атаку. И толпа от него отступала в страхе. И уже всё меньше появлялось тех, у кого хватало решимости кидаться на этого неуязвимого зверя, в одиночку бросившего вызов толпе. Нападали только по несколько, и так же по несколько падали в реку. Отчаянные головорезы, жестокие убийцы были бессильны перед этим израненным шутом и любителем книг. И в глазах их появлялось всё больше недоумения. Столько сил не может быть в человеке, очевидно, он потомок богов, как настоящие бояре. Сын самого Перуна. Но нет, он же шут, он поклоняется Симарглу, всего лишь выскочка. И злобные людины снова нападали, и снова царапали его мускулистое тело и медвежью шкуру, а затем падали раненными или мёртвыми.

– Это не просто медвежья шкура, – затвердили его враги, – тот медведь был сыном Велеса, его шкура крепче любых доспехов, его нельзя ранить.

– Как же тогда Васька его одолел?

– Видимо, он тоже сын какого-то бога.

– Ну что же вы, – наступал на них Василий, – неужели испугались? Смотрите, я один, а вас вон сколько.

Их действительно было много, но теперь они не просто не атаковали, а пятились от наступающего на них одного человека. И всё же, чем меньше их становилось, тем сложнее было с ними сражаться. Во-первых, потому что Василий был уже ранен, а во-вторых, потому что в большой толпе начиналась свалка, и воины, отбрасываемые ударом палицы, падали на других и сваливали их. Поэтому первую половину врагов Василий легко сбросил с моста или оставил искалеченными лежать на мостовой. Со второй половиной оказалось сложнее. Хоть враги и отступали теперь, но они сменили тактику и пытались измотать противника малыми быстрыми атаками. Василий отбивался, но не успевал никого поймать. Он терял кровь, терял силы, а врагов было ещё три десятка вооружённых бойцов. Казалось, весь Новгород, вся земля и даже небеса наблюдают за этой схваткой. И все замерли и затаили дыхание, когда Василий упал на одно колено. Враги тут же осторожно стали приближаться. Сын Буслая ещё отмахивался, но уже слабо и не мог никого достать. И вот он оказался в кольце врагов. Один из них изо всех сил размахнулся топором, чтобы ударить со спины. Но тут Василий с невероятной для себя ловкостью перекатился и свалил несколько человек в реку. Это была уловка, он ещё твёрдо стоял на ногах. И враги воспользовались последним шансом, со всех сторон набросились на окружённого бойца, чтобы всей своей массой если не разорвать его на кусочки, то хотя бы сбросить с моста. Положение Василия было теперь крайне не выгодным, он стоял на краю моста. Изо всех сил он размахнулся палицей и ударил с такой силой, что палица даже вылетела из его руки. Удар был такой силы, что почти все оставшиеся враги разлетелись в разные стороны, как брызги в воде, а некоторых даже через другой край моста выбросило в воду. Остальные не успели опомниться, как на их головы обрушились удары топора и подобранной палицы. Кто-то ещё успел воткнуть Василию топор в спину и оставить его там. Но на этом всё и кончилось. Вся сотня была перебита. Василий возвышался над ними, весь в чужой и своей крови, как бог войны, непреклонный и непобеждённый. Воистину Новгород не знал ещё такого могучего бойца. Лицо его было разбито от ударов, тело сочилось от порезов, ноги подкашивались от усталости. Он был всего лишь человек, живой, из плоти и крови, и всё же он был непобедим. Народ в Людином конце, видя это, заликовал. Это ликование и уверенность в непобедимости передалась всему братству, и потому, когда на них с тыла напали сторонники Чурилы, бойцы легко дали им отпор, без всякой пощады убивая каждого. Победа, абсолютная и безоговорочная. Теперь никто не сможет их остановить, весь мир падёт к их ногам, а Василий станет их новым князем, предводителем новой, непобедимой дружины Новгорода. С этими мыслями старшина возвращался к своим по мосту, когда сзади его окликнул знакомый голос. Василий увидел тревогу и страх в глазах своих братьев, а причину их понял лишь когда обернулся.

Здесь стояло новое, ещё большое числом войско. Теперь на них были кольчуги и шлемы, в руках не боевые топоры, а длинные копья. Во главе стоял вооружённый Святослав Вольга. Василий скривил лицо в гримасе страшной боли, забросил руку себе за спину и достал оттуда торчащий там топор. Теперь он снова был с топором и палицей, и с таким вооружением направился навстречу крёстному брату.

– Наконец-то меня оценили по достоинству, – вымолвил Василий, – и послали против меня настоящую дружину.

– Сдавайся, Вася, всё кончено, – проговорил Святослав.

– А ты уже сдался? Сам меня втянул в это, а теперь попятился назад.

– Я звал тебя сражаться за Богомила. Но Богомил пал в бою. Угоняя казнили на площади, вера Перуна проиграла.

– Казнили на площади? Вот поэтому, Вольга, я и стою здесь, напротив вас. Потому что знатных дружинников казнят как бешеных псов. А что сделали с семьёй Угоняя? Тоже самое, что и с моей семьёй? Он был моим врагом, и все это знают, но даже если бы я убил его, я бы сделал это в честном поединке. И всё же, когда у меня была возможность, я сохранил ему жизнь. Таков благородный обычай знати, который вы теперь все позабывали. Мы могли враждовать друг с другом, даже судиться и сражаться друг против друга, но мы всё равно были одной семьёй, семьёй лучших людей. А теперь что?

– Брось, Вася, всё кончено. Тебе не победить. Весь мир против тебя.

– Что ж, если весь мир против меня, тогда и я против этого мира.

И Василий встал в боевую позу. Он не собирался сдаваться. И это не могло не вызвать уважения у дружинников, пришедших вместе со Святославом. Во всей дружине не было столь благородного воина, как изгнанник Василий Буслаев. Казалось, весь старый, свободный Новгород говорил теперь из прошлого его устами, возрождая давно забытые обычаи. И многие пожалели тогда, что в городе давно не выбирают князя, иначе, не было никаких сомнений, что в выборах победил бы Василий и стал бы новым князем. Такой же дерзкий и свободолюбивый, как сам Рюрик. И Святослав угадал эти настроения своей дружины и пошёл в атаку в одиночку, навстречу своему старому другу.

– Что ж, пусть будет так, – вымолвил он.

Звериная шкура, в которую был облачён сын Буслая, не пугала его друга-оборотня, ставшего теперь ему врагом. Волк с медведем встретились на Волховом мосту, два крёстных брата, и деревянный мост пошатнулся от этого. Мощный удар палицы не разломал щит Святослава, а копьё его едва не пробило врагу живот. В последний момент Василий успел топором отвести удар. Вольга же следующий удар нанёс щитом и теперь попал по голове старшине. Василий слегка попятился назад, а копьё поразило его прямо в грудь. И всё же, даже в такой миг сын Буслая смог отвести удар немного в сторону, копьё прошло вскользь по рёбрам и оказалось зажатым между рукой и телом. Святослав в ответ снова ударил щитом, но Василий отмахнулся палицей, которая на излёте сломала ещё копьё врагу. Вольга отскочил назад с обрубком копья и щита. В ярости он выбросил и щит и древко, оставшись безоружным.

– Я не хочу убивать тебя, Вася, – проговорил он, – моя задача, взять тебя.

– Ну, давай, бери меня, – ответил ему Василий и тоже бросил своё оружие на мостовую. Теперь старые друзья сцепились в рукопашную. В кулачном бою никто из них не мог взять верх, и вскоре они перешли на борьбу. В конце концов обессиливший Василий свалился вместе со Святославом на мостовую. Они покатились по обгоревшим доскам и не без помощи Вольги вместе слетели с моста в реку. Теперь проход был свободен, и дружина спокойным строевым шагом направилась в Людин конец. Василий с трудом освободился от цепких объятий Святослава и поплыл к берегу.

– Вася, – послышалось позади бурление. Доспехи добавляли тяжести к телу, и без того ослабевший Вольга начал тонуть. Из последних сил он выбрасывал руки из воды. Василий уже вышел на отмель и намеревался снова ринуться в схватку, но позади, плескаясь, умирал его друг. До последнего момента старшина ожидал, что Святослав выберется сам, но тот не выбрался. Тогда Василий прыгнул за ним в реку и стал вытаскивать из воды. Вольга оказался слишком тяжёлым в доспехах. Василию пришлось снять с него стальной нагрудник, который застёгивался на спине, и отдать его воде. Тогда и самому Святославу стало легче, и, помогая Василию, он выплыл на отмель и оказался по пояс в воде.

– Всё конечно, Вася, – произнёс Святослав, и теперь он был прав. На мосту сцепились между собой воины из Людина конца и опытная дружина, которая к тому же была в доспехах и превосходила противника числом.

– Будьте вы все прокляты! – прокричал Василий, – вы не победили меня.

– Нет, не победили, – соглашался Вольга, – тебя можно побить, но победить невозможно. Даже если ты погибнешь, Новгород в веках будет помнить эту твою схватку, когда ты бился один против ста.

– Значит, я победил, – вымолвил в ответ Василий.

Но тут позади раздался какой-то хрип, и оба боярина обернулись. Прямо у них за спиной стоял Чурила, а из шеи его торчала стрела. Рука его держал занесённый над головой кинжал. Он намеревался напасть сзади и бесшумно подобрался со спины. Но кто-то ему помешал.

– Похоже, тебя действительно защищают боги, – ухмыльнулся Василий.

– Поэты близки к богам, но они не боги, – отвечал Василий, указывая пальцем на тот берег. Здесь с луком в руках стоял Садко. Ему, как никому другому была выгодна смерть Чурилы.

– Что ж, – говорил сын Буслая, – он напрасно старался, меня уже не спасти.

И с этими словами Василий направился к берегу. Никто не мог его остановить, только чудо могло спасти жизнь израненного воина, который намеревался снова вернуться в схватку. И чудо это случилось. Святослав был ещё в воде, когда услышал, как обгоревшие брёвна моста начинают трещать. Нагрузка на мостовую была слишком сильной. В самой середине мост прогнулся и вдруг провалился вместе со стоящими на нём воинами. Но большая часть войска осталась стоять на мосту. Теперь они не могли достать друг друга, никто не мог перейти этот мост, а переплывать его было смертельно опасной затеей. В это время Василий уже окончательно выбрался на берег и с возвышения теперь наблюдал за происходящим. Дружинники отступали, они не добились своего. Многие тогда говорили, что войско Василия одержало победу. В какой-то мере это было так. Они не проиграли и отстояли Людин конец, Чурила был мёртв, а Святослав Вольга попал в плен. Весь Новгород оказалось легче крестить, чем один Людин конец, возглавляемый опальным боярином. Теперь Добрыня был взволнован не на шутку и снова позвал к себе своего смышлёного крестника.

– Что хочешь обещай ему, – заговорил воевода, – только пусть он прекратит эту бессмысленную бойню. Его всё равно уничтожат рано или поздно, но тогда весь город утонет в крови.

– Ты знаешь, чем можно его привлечь, владыка, – говорил Садко, – заплати виру за его убитого отца и верни Ваську в дружину.

Глаза Добрыни вспыхнули, но он ничего не сказал, призадумался, наконец, вымолвил:

– Добро.

Людин конец в это время погрузился в празднование. Василий Буслаев снова нацепил на себя шутовской колпак и пил вино из большого ковша. Народ провозглашал его своим князем, а тот в свою очередь играл им на гуслях и пел таким чистым голосом, что, пожалуй, только скальд Садко смог бы его превзойти. Святослав против воли так же находился на этом празднике. На первый день он категорически отказывался пить, но на второй день сдался. Вскоре здесь появился и Костя Новоторжанин с товарищами-христианами. Он принялся уговаривать друга не дурить, но его заставили пить. Костя в этот момент уже снял свои повязки, и все могли видеть его шрамы. Правое ухо не исчезло окончательно, но было теперь сморщено, заострено на конце, существенно уменьшилось в размерах по сравнению с левым. Так же небольшой шрам был на правой щеке. Всё это делало Костю немного безобразнее, чем прежде, но всё же, он выглядел более мужественным. Несмотря на приближающиеся холода, праздновали витязи прямо на главной Пробойной улице. Василий сидел на кресле в шутовской рубахе, закатав рукава. Остальные сидели на земле в круг рядом. Праздник был в самом разгаре, когда все услышали знакомое пение и игру на гуслях:

Повадился ведь Васька Буслаевич

Со пьяницами, со безумниками,

С весёлыми удалыми добрыми молодцами;

Допьяна уж стал напиватися,

А и ходит в городе, уродует:

Которого возьмёт он за руку —

Из плеча руку выдернет;

Которого заденет за ногу —

Тому ногу выломает;

Которого хватит поперёк хребта —

Тот кричит-ревёт, на карачках ползёт;

В худощавой светловолосой фигуре певца не трудно было признать Садка.

– Вот же кашу мы заварили, Вася, – говорил он, приближаясь к другу, – как расхлёбывать будем?

– А что нам теперь расхлёбывать? Я теперь здесь голова и князь. А Добрыня пусть как хочет, так и выкручивается.

– А я вот новую веру принял, крестился от самого Добрыни, теперь он мой крёстный отец. Понимаешь ли меня, Вася? Нет ничего страшного в новой вере. Больше Новгород веру менять не будет, это последний раз. Больше никакой резни, никакой крови. Бог теперь один, и мы все равны перед ним.

– Брось, Садко, твой бог не друг нам.

– Ошибаешься, Вася. Всё это время мы поклонялись именно этому богу, хоть и сами об этом не знали. Ведь больше Симаргла мы поклонялись нашей дружбе, и именно она помогала нам выживать и побеждать. Это и есть христианский бог, который суть любовь. Вспомни, сколько раз я спасал твою жизнь? Да ближе вас, братья, мне роднее нет никого. Люблю я вас всех, чёрт побери.

И с этими словами Садко вдруг поцеловал в щёку Василия Буслаева. Затем обхватил за шею полупьяного Святослава и поцеловал и его. Затем добрался до Кости.

– Да, с двумя ушами ты был красивее, – вымолвил Садко и поцеловал его прямо в губы, отчего Костя оттолкнул его, а все присутствующие дружно расхохотались.

– У меня теперь есть своё войско, – продолжал Садко, – с ним мы, кого хочешь, заставим поступать по-нашему. Я уже заставил Добрыню. Говорю, крёстный, давай плати виру Ваське Буслаеву за убитого отца, а ни то худо будет. Он говорит: ладно. А я ему: тогда, собака, давай ещё верни Ваську в дружину. Он в бороде почесал, призадумался, да и согласился.