Сергей Николаевич ПРОКОПЬЕВ
В семье не без у рода
Первое чудо той поездки – «Символ веры». Я до этого год пытался запомнить. Начинаю: «Верую во Единого Бога Отца, Вседержителя, Творца небу и земли, видимым же всем и невидимым…» Вроде запомнил два-три предложения, через полчаса вспоминаю – ноль, не откладывается в мозгах. Поучу-поучу и брошу… Так сказать, экзамен завтра не сдавать, как-нибудь потом при случае. Месяца через два вспомню: надо выучить, а то в церкви все поют, я слов не знаю…
В поезд в Дивеево с мамой сели… Я купил двухместное купе, так называемое полукупе. Поезд ход набрал, расположились, дальше известное вагонное дело: надо поесть. Поели, чай попили, сейчас бы поспать, но мама спрашивает:
– Сын, всё забываю тебя спросить: ты «Символ Веры» выучил?
– Да ты знаешь, как-то не входит в меня!
Мама – учительница, и этим всё сказано.
– Сын, это уже не смешно! Ты считаешь себя православным и не знаешь «Символа Веры»! Мне за тебя стыдно!
Я, как двоечник, начал оправдываться:
– Мам, ну когда учить, на двух работах. Днём на основной – вечерами проекты… «Отче наш» ещё от деда знаю, «Богородицу», «Царю Небесный…», а тут какой-то ступор…
– Я тебя услышала, не надо больше длинных речей, на молитвослов –
учи!
Беру у неё молитвослов, спорить себе дороже, но на первых строчках бросает в сон. Пытался усиленно таращиться в текст, повторять про себя «верую», а ничего с собой поделать не могу. Мама пельменями накормила, чаем с плюшками напоила, поезд мягко покачивает – какое тут запоминание… Уснул.
Утром проснулся, молитвослов под боком у стенки, открыл, прочитал один раз и по сей день помню.
– Выучил? – мама спрашивает за чаем.
Учительница, ничего не попишешь, если задание дано, будь спокоен –
экзамен устроит.
Рассказал без запиночки.
– Можешь ведь, когда захочешь, – прокомментировала мои успехи.
Год учил, а тут с ходу уложилось в голове.
В Дивеево каждый день начинали со службы, исповедались, причастились, купались в источниках. Как раз на Николу зимнего окунались. Летом вода в источнике ледяная, а тут декабрь. Холодно, но потрясающие впечатления. Я поначалу засомневался – такой мороз, маме шестьдесят лет. У мамы ни толики сомнений: быть у батюшки Серафима и не окунуться в святом источнике.
Та поездка стала мощным толчком к окончательному воцерковлению и серьёзным переменам в жизни.
Прошло полтора года, открываю своё дело, фирму по проектированию и монтажу промышленных систем вентиляции и кондиционирования. Не сразу, но вдруг осенило: это же благословение батюшки Серафима. Всё получилось по молитвам нашего рода – прадеда Трофима, деда Луки, мамы и благословению батюшки Серафима.
Когда начал строить храм в Подгородке, хотел просить владыку Феодосия освятить в честь Серафима Саровского, владыка посчитал иначе –
освятили в честь Александра Невского. Владыке виднее, а батюшка Серафим – основной путеводитель моей жизни. Один из самых дорогих образов для меня в нашей церкви – икона Серафима Саровского, из Дивеево её привёз…
Отец
Папа – отдельная история. Любил учиться. Его брат Николай в школьные годы одни пятёрки в табеле имел, папа не круглый отличник, четвёрочник, но твёрдый и упрямый, а математика у него всегда была на отлично. Армию отслужил, вернулся в Черепаново и окончил школу мастеров при железной дороге, была она по строительству, работал прорабом на стройке. Потом в Черепаново открывают медицинское училище. Папа его окончил в первом выпуске. Был уже взрослым человеком, с профессией в руках. В войну подростком призвали на трудовой фронт в посёлок Приводино, три месяца учился в ФЗО на плотника-судостроителя, а потом всю войну баржи строил, плотничал. Профессией владел совершенно, а ещё и мастер-строитель. Казалось бы, зачем то медучилище. Нет, особо не раздумывая, подал туда документы и пятнадцать лет работал фельдшером на «скорой». В училище ему усиленно советовали идти в мединститут на хирурга – рука твёрдая (ещё бы – плотник), нервы железные, глаз верный. Он, было, собрался, да тут я родился, мама не отпустила. Он и дальше остался бы в медицине, да в Черепаново открыли филиал Искитимского строительно-монтажного техникума. Отец поступает на вечернее отделение… Работал мастером, начальником цеха на комбинате стройматериалов, начальником производственно-технического отдела в управлении механизации животноводческих ферм.
Мы смеёмся: пап, откройся в Черепаново консерватория, ты стал бы пианистом.
По жизни трудоголик из самых завзятых. Затянуться с ним в работе – смерть. Легенды ходили. Приедем картошку копать, сажали от горизонта до горизонта, соток пятьдесят – семья у нас семь человек плюс к ним корова, кабанчик. Полоть, окучивать – эпопея, ну а копать – войсковая операция с привлечением всей родни. Вдвоём-втроём такие объёмы не осилить. Необъятные картофельные наделы – повсеместное явление в Черепанове, на уборку урожая скликалась вся родня, все резервы в лице братьев и сестёр, племянников и дядьёв. Выходим в поле, у соседей обычная картина: три мужика подкапывают, пять-шесть женщин и подростков собирают картошку, У нас на лопате отец в единственном числе, а бригада из пяти-шести сборщиков едва поспевает за ним. Не зря звали отца в таких случаях Бульдозер.
– Сергей Лукич, скажут, ты Бульдозер-катерпиллер.
– Не, я просто не перекуриваю!
На покосе вставать с ним рядом с литовкой было бесполезным занятием, никто не мог угнаться. Упрётся и пошёл-пошёл-пошёл. Кажется, не на много быстрее тебя машет косой, но это машина, не знающая сбоев и понятия «устал». Так в любой работе. Мотоцикл купил, пригнал во двор, разобрал до винтика, собрал и только после этого начал эксплуатировать.
Дед был отличным плотником, отец дальше пошёл – начинал с плотника, а потом стал столяром-краснодеревщиком. Вся мебель в доме – комоды, диваны, кресла, стулья, тумбочки – его рук дело. Не говоря о такой мелочёвке, как табуретки. Буфеты в моду вошли, у него – шедевры, точёная работа, комоды – тоже точёнка. Станок токарный по дереву сделал, привод не электрический, ножной, как у швейной машинки, но тем не менее… Все инструменты делал сам. Какие у него были рубаночки! По сей день храню… Железку для рубанка хорошую найдёт, отточит. Трёх-четырёхсоставные рубанки делал. Одни детали из твёрдой породы дерева, на другие древесина средней твёрдости шла, на третьи – мягкое дерево, та же липа…
И это всё параллельно с медициной, а потом – комбинатом стройматериалов… Он и фельдшером был на всю родню. Всех наших пользовал. Не всякий терапевт так диагнозы ставил, как он…
И единственный человек в семье невоцерковлённый. Слушать не хотел. Думаю, жили бы они в Костино, даже в советское время, было бы иначе. А так с двух лет на спецпоселении. Комната в бараке двадцать квадратных метров на три семьи. Церковь в глаза не видел. В тринадцать лет начинается война, его забирают на трудовой фронт в Приводино, там была база отстоя и ремонта речного флота. Первым в Приводино брата Алексея, тому пятнадцать лет в сорок первом исполнилось, забрали, следом отца. Он сначала в Приводино, потом в Архангельске работал. Даже под бомбёжки попадал. Немцам Архангельск был костью в горле, туда приходили караваны из США.
В сорок седьмом пришла пора отцу в армию идти, его отбирают в элитные части – в десант. Крепкий, головастый, по тем временам образованный – сразу после войны пошёл в вечернюю школу и добрал два года до семилетки. Медицинскую комиссию прошёл, из двадцати кандидатов всего двоих отобрали. Выдали на руки документы – иди в военкомат. Там дотошно анкету изучили, парень, конечно, куда с добром по всем пунктам здоровья, да имеется идеологическая загвоздка – из высланных. Как такого в спецчасть отправлять, вдруг заброска в тыл врага, а он неблагонадёжный. Забраковали. Отец к военкому:
– Что делать?
Скорее всего, военком из фронтовиков попался, не из военного чиновничества, не стал парня мурыжить.
– У тебя все документы на руках, – сказал, – а значит, что? А то, ноги в горсть и езжай домой. Встанешь в военкомате на учёт, когда надо призовут. Отец быстренько на поезд и в Черепаново. Оттуда и в армию ушёл.
Получается, в тринадцать лет забрали его от отца с матерью в ФЗО, а вернулся домой после армии, в двадцать пять, сформировавшимся человеком. Ему о Боге говорят, а он не воспринимает, почвы нет.
У нас в Подгородке храм, внуку моему Саше девятый год, спортсмен, хоккеист. В прошлое воскресенье стоим в притворе, ждём причастия. Саша в окно смотрит… Из окна хорошо видна дорога в дендропарк, буквально метрах в ста от храма идёт. Саша на дорогу смотрит и говорит:
– Дед, представляешь, пять человек мимо храма прошли и ни один не перекрестился.
Саша в церкви с рождения. Мы храм поставили, и он родился. До семи лет причащался в месяц три-четыре раза. Внучка Катя, на два года младше Саши, точно так же причащаем. В школу пошли, реже стали причащаться, и всё равно раз в месяц обязательно. Они Господа дети. Как бы судьба ни складывалась – Его дети с рождения. И наш род за них молится. Они могут уходить, приходить, но род уже не отпустит. У святых отцов читал – род у Господа Бога имеет первостепенное значение. Ты отвечаешь за свой род, твой род молится за тебя. Все мы знаем пословицу: в семье не без урода. Но не знаем истинного её значения. Урод – не идиот, не отщепенец. На самом деле буква «у» прилипла к слову «род». Смысл пословицы: человек отклонился от своего рода, он не с ним, он рядом по той или иной причине – у рода. Но сильный род не отпустит, не даст погибнуть, вымолит у Бога отколовшегося. У каждого рода, безусловно, своя настройка, своя сила. Если род сильный – вытаскивает своих даже из ада. Иногда, чтобы сохранить, спасти нужный Богу род, Он забирает младенца, и тот вымаливает пропадающий род до третьего колена.
У внука в классе спрашивают: кто носит крестики? Он с гордостью руку тянет:
– Я.
У него это с молоком матери, изначально в сознание вшито – он христианин, он православный. Не знает, что были времена, когда не разрешались нательные крестики. Для него это обязательный атрибут. Пусть только кто-то попробует что-то нехорошее сказать… Не мыслит себя без крестика… Умиляюсь, вспоминая такой случай. Раза два точно было.
В воскресенье часто сын приезжает к нам в Подгородку… Полный дом гостей – сын с женой, внуки, папа, мама… Стол, само собой, накрываем… На радостях можем усесться за трапезу и сразу за ложки-вилки…
Саша смотрит на это дело и говорит:
– Не понял, а мы что «Отче наш» читать не будем?
Для него, да и для внучки, не прочитать «Отче наш» перед трапезой – это непорядок.
В Благовещение идём с Катей из храма. Перед нами на поляне посёлок и дом наш. День яркий, снег на солнце играет. Дом у меня отличный.
Я как-никак строитель, старался по высшему разряду всё сделать. Без кичливости, но хорошо. Выгодно отличается от соседских домов. С подачи внука Саши, он спортсмен и этим всё сказано, у нас в ходу следующие оценки: высший балл – «первое место», похуже – «второе место» и так далее.
– Катя, – спрашиваю, – скажи, ведь дом у деда – первое место!
Она не задумываясь:
– Нет, не первое!
И с девчоночьим кокетством:
– Второе, дед, место!
Я как вкопанный встал от такой наглости:
– Как это «второе»? Катя, думай, что говоришь?
Она хитренько на меня смотрит:
– Первое место – храм!
Ну что ты будешь делать? И не возразишь этой пигалице – права на все сто!
Даже если они, поступив в институт, отойдут от церкви, если мир их затянет, всё равно есть куда возвращаться, основание есть. У моего папы не было почвы.
В детстве у нас было заведено дедом коллективное чтение Священного Писания. Под двунадесятые праздники обязательно читали Ветхий Завет, Новый Завет. Вечером за круглый стол садились дед, мама, я, сестрёнка, брат, бабушка, пока жива была, она первой умерла. Дед доставал Библию, лежала в буфете на особой полке, там стояла шкатулка с документами и Библия рядом. Даже когда почти ничего не видел, сам на ощупь открывал дверцу, бережно брал Книгу, нёс к столу… По дому он ориентировался хорошо. Библия из дореволюционных. Толстенная, тяжеленая, каноническое издание на русском языке. Бумага тонкая, листочки во многих местах подклеенные. Откуда была – не знаю, сейчас у брата Володи… Читала чаще мама. У деда хранились видавшие виды тетрадочки, возможно, ещё со спецпоселения, в них он когда-то записал, в какие праздники что читается из Библии. По этим записям мы ориентировались. Читали обязательно Евангелие, Апостол. Все любили исторические книги Ветхого Завета. Бывало, соберёмся вечером перед Пасхой, уже куличи напечены, обалденный запах в доме, яйца накрашены, мы садимся кругом за стол, над ним люстра трёхрожковая, дед достаёт Библию…
Не помню ни одного случая, чтобы папа хоть на минутку рядом присел. Или печь топил, или ещё чем был занят. Однако сам факт коллективного чтения навёл его в один прекрасный момент на отличную мысль. Он страшно любил приключенческую литературу: «Дерсу Узала», «Земля Санникова», Майн Рид, Джек Лондон… Покупал книги такого рода или брал у кого-нибудь. Однажды предложил почитать вслух. Библию читали по команде деда, приключенческую литературу – по предложению папы. Однажды принёс том Твардовского с «Тёркиным». Папа читал хорошо, с выражением, входил в образ. Всей семьёй прочитали «Робинзона Крузо», «Всадника без головы», «Капитана Фракасса».
Отец был единственным из всей семьи, кто не ездил ни разу в Новосибирск причащаться. В младенчестве его до двух лет, пока семью не выслали, носили-водили к причастию, после этого – ни разу не принял Святое Причастие.
В шестьдесят лет, в 1988 году, оформил пенсию и ни дня больше на производстве не работал. Смеясь, говорил:
– Ушёл на пенсию, стал ездить по командировкам.
Я взял дачный участок. Единственно чем добрым запомнился Горбачёв, людям стали нарезать землю под дачи. До этого взять землю – проблема из проблем, тут бери хоть три участка. Те, у кого глаза завидущие, хватали: себе два участка, детям – два. Один участок километров за двадцать в одну сторону, другой за тридцать в другую, третий ещё дальше… Садово-дачный энтузиазм на несколько лет охватил наш увлекающийся работящий народ… Копали колодцы, строила дома, бани, сараи… Сейчас добрая четверть дач заброшена… Отец узнал, что я собрался строить дачу, приехал в Омск… Раза три приезжал, по месяцу жил, я на двухэтажную дачу размахнулся… В один год подняли стены, покрыли крышу, на следующий год всю отделку сделали. Сестра в Новосибирске тоже участок взяла. И ей дачу построил. Свояк к нему подкатил:
– Сергей Лукич, помоги!
И тому дачу поставил.
В 1987 году у нас в Черепаново открывается приход Всехсвятской церкви – Всех святых, в Сибири просиявших. Храм строится, службы идут. Батюшка спросил на первом собрании прихожан, кто умеет петь. На маму показали. Голос хороший, слух отличный, ноты знает. И церковные тексты отлично читает. Регентом была жена священника, взяла маму на клирос с распростёртыми объятиями.
