Сергей Николаевич Прокопьев
Сон Пресвятой Богородицы
Славик водил Ксению к вчерашним одноклассникам. На этих вечеринках Ксения ловила себя на ощущении навсегда ушедших в прошлое школьных компаний с их щенячьим восторгом, где парни и девчонки пыжатся казаться взрослыми, а будущее видится им сплошным праздником. В кругу друзей Ксении атмосфера была приземлённей. Собираясь вместе, гуляли дым коромыслом, дурили от души, но у всех за спиной семейная круговерть, дети на шее…
Щёки Славика украшал плотный румянец. Ксения любила в постели положить ладонь на его лицо и медленно-медленно гладить ещё детскую кожу. Такое было только с тем самым Коленькой – первым парнем в десятом классе. Потом пошли щетинистые мужчины.
С Ксенией Славик жадно открывал для себя женщину. Однако при всем мальчишестве голову не терял, дескать, «ты моя женщина навеки». Его забрали в армию, а через полгода комиссовали по здоровью. Но больше не встречались. Однажды столкнулись в трамвае. Славик ехал с молодой женщиной. Подошёл. «Моя жена», – кивнул головой в сторону спутницы. И произнёс как-то нехорошо: «Хотел жениться на деньгах и женился». В сказанном было и хвастовство, и упрёк. Ксении послышалось: вот были бы у тебя деньги… Ответила «нет», когда тихо предложил: «Может, созвонимся?» Хотя в первое мгновение, как увидела, была не против…
Редко в какой период у неё не было мужчины на стороне. Любопытная до впечатлений, охочая до сладких ощущений, адреналина, что давали любовные приключения, легко заводила знакомства. Угасала связь с одним, появлялся другой, кто-то из прежних выныривал из прошлого. Как правило, не отказывала. «Много у меня было женщин, – признался однажды Дима-адвокат, – но как ты – ни разу». Не только он говорил такое. Любили её мужчины… Возвращаясь домой с очередного свидания, вела себя как в ни в чём ни бывало. Мужу женского доставалось сколько хотел, без ограничений, даже если час назад горела в чужих объятиях и пригребла в родную гавань в состоянии «никакая». Виноватой себя не чувствовала… Почему бы и нет, искренне считала… Скрывать от мужа свои интрижки всегда везло… Это много позже подумает: а вдруг погиб оттого, что постоянно изменяла, истончая невидимую, связующую сердца супругов нить…
При всех изменах мужа любила. И мечтала о детях от него. Чуть, считала, девчонки подрастут, нужно третьего заводить… Не пугала серьёзная проблема: у неё был отрицательный резус-фактор крови, у него положительный. Было время, настойчиво звала: «Петя, бросим город, поедем к твоим в деревню, дом построим». Корова с целебным молоком не входила в планы, навоз не вдохновлял, а вот деток нарожать среди сельской идиллии – рисовала картину. Удерживающих, эгоистичных мыслей: «Пожить для себя» – не лелеяла. Те самые, вшитые в сознание, «пятеро детей» должны быть. Не суть важна пропорция «мальчики – девочки», главное – пятеро…
В детстве соседка-подружка Галка располагала немыслимым богатством для их полусельской, с частными домами улицы. У Галки было две куклы из мягкой, телесного цвета пластмассы. Одну называли московской, другую – ленинградской. Из Москвы и Ленинграда привёз Галке отец. Большие, с полным функциональным набором: глаза открываются-закрываются, говорят «мама». Любо-дорого одевать их, заворачивать, нянчиться. Как живые. Было Ксении с Галкой лет по шесть, это ещё до школы. Ксения куклу снарядит на прогулку, бант себе завяжет, выйдет на улицу, у калитки их дома стояла лавочка, из школьной парты сделанная, сядет и «прогуливает» куклу. Убаюкивает, колыбельную поёт.
Ребятишки, та же Галка, зовут в казаки-разбойники играть, в лапту, вышибалу. Она – нет. Если вышла с куклой, никаких игр. Как же бросить своего «ребёнка»? Росла не паинькой – кошкой по деревьям, заборам лазила, не всякий мальчишка угонится, но, если занялась «дитём», остальное по боку. Нянчить, купать, одевать – на первом месте. На руках шила куклам платьица, трусики, колготочки. Однажды в шкафу нашла новую, самую красивую наволочку, из неё скроила игрушечную одёжку своей ляльке. Что самое интересное – мама не ругала… Поохала: «Ксюша, Ксюша, какая ты ещё глупенькая…»
Она и взрослая была неравнодушна к куклам. Сумасбродный кавалер Боря Чернов, прознав это, штук пять подарил. То резиновую, со свистком в боку вручит. «Закрой глаза», – попросил как-то, сам поднес к уху любовницы куклу и как нажмёт на неё, вызывая резкий свист. То привезёт Барби. «Деточке-конфеточке», – хихикал над её слабостью. Боря был водителем-экспедитором. Разъезжал на красном «москвиче»-каблучке. В течение трёх лет нет-нет и пассажирское сиденье занимала Ксения. Боря – парень весёлый, моторный, с поговоркой «без бэ»…
«С Ленкой когда женихался, – рассказывал Боря, – у её матери частенько деньги перехватывал тайком от Ленки. Без бэ… То «червонец», то «пятёрку». Занимала по первой просьбе. Дело к свадьбе завертелось. Думаю: чё отдавать? Можно сказать, общие финансы уже. Займу и морду тяпкой, как забуду. Тёща не намекает. Боялась, что сделаю ручкой доченьке. С полгодика на халяву занимал… Как-то, уже далеко после свадьбы, заругались с Ленкой. Ей поскандалить только дай. Знаешь, что, говорю ей, я вообще женился на тебе за-ради денег, чтобы матери твоей долги не отдавать. Она в визг: “Врёшь?! Какие долги?” Спроси, говорю, у мамочки. Она за телефон. И в слёзы, как услышала: “Да-да! Занимал и не отдавал!”»
Ксения любила вырваться среди рабочего дня за город. «Без бэ», – каждый раз согласием отвечал Боря на просьбу подружки съездить к берёзкам или куда-нибудь на бережок. Встречались эпизодически, но было негласное правило: если кто-то изъявил желание свидеться, другой – все дела по боку. Боря влетел без Ксении на огненном «каблучке» в аварию. Разбил «транспорт любви». Сам остался целым и невредимым. «А чё со мной сделается?!» И завербовался на север… Приезжая в Омск на побывку, звонил: «Это, без бэ, я! Покатаемся?» Теперь у него были свои «Жигули» и снова красные. «На краснуху по жизни обречён!» Возил для уединения к себе на дачу, иногда – домой, пока жена на работе. Пару раз заруливали к нему в гараж. По-партизански, чтобы соседи не засекли постороннюю женщину. Ксения, перед тем как пересекать зону повышенной опасности, укладывалась на заднее сиденье, Боря драпировал с головой покрывалом «контрабанду». И не догадаешься, что под драпировкой недозволенный для женатого человека груз. В гараже имелся полный постельный набор: простыня, подушки, одеяло. Боря раскладывал сиденья, застилал…
Любовники радостью украшали будни. Романтика секретных свиданий, праздники тела, обожание наполняли жизнь яркой новизной. В кровь вливалась лёгкость от предвкушения очередной тайной встречи. Кто-то из мужчин любил носить её на руках, кому-то нравилось мыть «девочку», как маленького ребёнка, под душем, кто-то именовал княжной, кто-то солнышком… Так было и в двадцать, и в двадцать пять, и в тридцать…
Толю-камазиста звала в счастливые минуты Топтыжкин. Коренастый, он по-медвежьи переваливался при ходьбе. И сильный. Ксению, как ребёнка малого, подхватывал рукой, согнутой в локте, под попу и легко к её визжащей радости перебрасывал с руки на руку. И всегда бережно. Во всём относился бережно. Что в самые интимные моменты заботился, прежде всего, о её сладких ощущениях, что при встречах первым делом наседал с вопросом: «Есть хочешь?» Да не за-ради вежливости – лишь бы отметиться. При любом раскладе старался подкормить. Пусть хоть крошечку съест. Всегда имел при себе конфеты или шоколадку. А уж если обстоятельства позволяли, исстарается приготовить вкусненькое для возлюбленной. Искусным поваром с широким репертуаром деликатесных блюд не был, но картошка с мясом, макароны по-флотски, наваристая уха из судака или стерлядки получались на зависть.
Чистюля. КамАЗ не «Волга», а всё одно – исключительно в белой футболке сидел за рулём. Толе по его уму-разуму не водилой быть. Но не смог из своей деревушки под Усть-Ишимом выше баранки подняться.
Познакомились, стыдно вспомнить, как. Конец июня, у Ксении, студентки-заочницы института культуры, сессия. После экзамена подружка пригласила к себе домой в девичьем кругу отметить день рождения. «Поалкашируем за моё здоровье!» – весело предложила. Ксения на вопрос: «Что будешь пить?» – загусарила: «Водку! От вина башка в жару трещит». Когда в шесть вечера поехала к матери за детьми, головной боли не ощущалось, но имелись другие признаки, говорящие, что наалкашировалась чересчур. «Надо протрезвиться», – оценила ситуацию и направилась в район посёлка Рыбачий, намереваясь, используя прохладу Иртыша, вернуть себе нормальное состояние. Купальник летом всегда наготове лежал на дне сумочки.
На берегу стояло два КамАЗа, а в Иртыше, зайдя по пояс, смачно фыркали, густо намыливались четверо мужчин. Ещё один, лет тридцати крепыш с атлетической фигурой стоял в плавках у среза воды. Как бы в раздумье: купаться или нет?
Видный по физическим данным мужчина.
– Поплыли или как? – не могла не задеть его, входя в воду, Ксения.
Она на Иртыше выросла, плывёт и плывёт. Толя, так звали атлета, поначалу вперёд умахал, дабы показать, кто из двоих сильный пол, но потом, как от берега далеко ушли, рядом стал держаться.
– Ну, и что, – спрашивает, – на ту сторону рванём?
– Можно и на ту…
С берега закричали:
– Толян, уезжаем.
– Вот так всегда: не успеешь с парнем познакомиться, его забирают, – продолжала кокетничать Ксения, теперь уже на обратной дороге к берегу.
– Так айда с нами!
– Если до автобусной остановки подбросите, то айда!
– Подбросим, не на себе везти!
Это была её ошибка. Подвела водка, которая к тому моменту ещё не вся выветрилась. Ксения громогласно заявила, выходя из воды:
– Парни, еду с вами! Таку красавицу берёте?
– Конечно! – загалдели они. – Не пожалеешь!
Забираясь в машину, Ксения забыла сумочку с паспортом на берегу. Полиэтиленовый пакет с конспектами Толик ей подал, подсадив на верхотуру кабины, а про сумочку, куда сунула босоножки, забыла. В суматохе – водилы торопили: «Едем-едем!» – сумочка вылетела из головы. В кабине сидело ещё двое мужчин. Вспомнила о паспорте, когда прилично отъехали.
– Надо вернуться, – попросила Толю, – там паспорт!
– Давай сначала на стоянку парней отвезём. Тут недалеко.
На стоянке дальнобойщиков было ещё три КамАЗа. Горел костёр, что-то варилось в котелках. Мужчины выбрались из машины, и Толя тоже.
Тут же с двусмысленной улыбочкой в кабину вбросил себя мужик, щёки в чёрной щетине, с голым торсом. Потом узнала его прозвище – Рябой.
– Ух, какая кралечка! – оценил Рябой.
– Ты чё пришёл? Мы с Толей сейчас поедем за сумочкой! – возмутилась Ксения. – Чё за дела?
Рябого не остановило категоричное заявление, он без прелюдии перешёл к активным действиям, сжав женское колено, начал задирать платье:
– Чё ломаешься, как целка, не знаешь, зачем привезли?
– Я с Толей! – пыталась остановить притязания Ксения.
– Ты теперь и с Васей, и с Мишей… общая! Тебя подобрали по дороге, и не нервируй меня! Я психованный! Могу и врезать!
И занёс руку… Ксения поняла: кричать, сопротивляться бесполезно, только больше разозлит. Перешла на деловой тон:
– Не пугай! Пуганая! Презерватив есть?
– На хрена?
– На хрена попу война! Ты женат?
– Ну!
– Гну. Лезешь на первую попавшуюся! Хорошо, если нарвёшься с какой «придорожной» на хлам или трепак, а если СПИД подцепишь? И привезёшь на конце неизлечимое богатство! Иди, ищи презерватив!
Надеялась, пока будет искать, удастся выпрыгнуть и рвануть через луг на трассу. Или, может, Толя придёт. Рябой высунулся из кабины:
– Мужики, дайте презерватив!
Кто-то из водил оказался запасливым…
Рябой навалился на Ксению. Было противно, но быстро.
– Следующим пусть Толя придёт! – потребовала у застёгивающего джинсы Рябого.
– Толян, тебя девушка следующим требует! – спрыгнул Рябой на землю. – Только резинку надень, она с принципами.
От Толика шёл свежий запах водки.
– Толя, чё за дела? – зашептала ему в лицо. – Ты ведь обещал! Едем отсюда!
– Это не моя машина!
– Прошу тебя, милый, дорогой! Нельзя мне здесь оставаться! Может всё плохо кончиться для тебя и меня!
– Я пьяный! Рябой убьёт за угон!
– Будь человеком. Я ведь из-за тебя приехала, ты мне очень понравился, а ты бросил с этой обезьяной! Хочешь, чтобы через строй пропустили? Никто, кроме тебя, не нужен…
Мотор взревел. Мужики, что сидели у костра, повскакали с мест, закричали. Толик сдал назад, разворачиваясь, а потом рванул через луг, срезая путь к трассе. Машину мотало из стороны в сторону…
Сумки на берегу не нашли.
– Как я к маме без босоножек поеду? Как босота… Дёрнуло связаться с тобой!
Они заехали к её подруге, взять какую-нибудь обутку. Подружка усадила за стол, поставила бутылку… А потом постелила им на кухне на полу…
– Рябой меня точно убьёт! – шептал Толя, забираясь к Ксении под лёгкое покрывало…
– Будем надеяться: мама считает, что я ночую дома, а муж – что осталась у мамы.
Утром, усаживая Ксению в такси, Толя сказал решительно:
– Я приеду обязательно. Жди.
Приехал в июле с большущей дыней. И признанием:
– Люблю тебя, Ксюшенька! Постоянно думал о тебе!
Встречались больше года. Он приезжал в Омск когда на сутки, когда на две-три недели. Уединялись днём у его друга-холостяка, что жил в двухкомнатной квартире на Левобережье. Нравилось Ксении, она вообще любила машины, кататься с Толей на КамАЗе. За городом он, не боясь, уступал баранку. Вот где адреналин! Огромная машина легко слушается тебя. Летит под колеса дорога, в сердце страх с восторгом, какая-нибудь песня из магнитолы…
От Толи забеременела. И как только вкрались подозрения, решила: если что – буду рожать. Муж ничего не поймёт, а Толе, скорее всего, не скажет, что его ребёнок. Зачем? Но точно знала – от него. Резус-фактор крови у Толи был отрицательным, благоприятный для Ксении.
Для Толи она была параллельным миром, четвертым измерением, куда нырял при первой возможности, где грело сердечное тепло, не было дрязг, претензий, попрёков, дышалось легко и свободно. В привычном мире бросала и возвращалась жена, мучила душевная неустроенность, была тупая деревенская пьянка. Никогда не жаловался Ксении на жизнь, но чувствовала – дома ему плохо. Приезжал улыбчивый, весёлый, любил вворачивать в речь строки Есенина или Маяковского. Школьная программа хорошо засела в памятливую голову. «Когда-нибудь сгребу тебя и твоих девчонок, – говорил в светлые мечтательные минуты, – и на самолете полетим в Усть-Ишим. Обязательно на самолёте, чтобы разом рубануть, раз – и мы в моей деревне, у мамы. Она тебя обязательно полюбит».
Многие мужчины, расслабленные близостью, мечтали куда-нибудь с ней уехать. Это была блажь. Но Топтыжкин – другое. Кто его знает, предложи категорично – может, и решилась бы Ксения на бесповоротный полёт… Со временем его безрадостный мир стал вползать в их отношения. С Ксенией Толя никогда не садился за руль пьяным, однажды приехал за ней на работу с хорошим запахом. «Ксюша, не казни – сегодня под банкой!»
Через день снова под той же баночной посудиной.
За месяц до этого попал под следствие. На стоянке дальнобойщиков за городом под задним колесом его КамАЗа был обнаружен труп мужчины с раздавленной головой. Когда появилась милиция, Толя спал в кабине пьяный. Следствие быстро установило, что труп подложен. Но Толе пришлось понервничать. Под стражу не взяли, однако потаскали в милицию. «Похоже, Рябой хотел меня подставить», – сказал Толя Ксении. Каким счастливым, просветлённым вышел из милиции, когда с него окончательно сняли подозрения. Ксения ждала в машине, Толя попросил поехать с ним.
Забеременела перед их разрывом. Начался он, когда Толя опять приехал к ней на работу подшофе. Заметным. Пригласил на квартиру друга, который куда-то уехал. «Поехали, Ксюшенька, я так соскучился!» В центре города, выворачивая из боковой улочки на проспект Маркса, впритирку прошёлся с КамАЗом-седёлкой, сорвал у коллеги зеркало заднего обзора. Тот выскочил из кабины, Толя тоже. Один другого в плечах шире. Кулаки у обоих с детскую голову. «Ты куда смотришь, пьянь?» – презрительно оскалился потерпевший и коротким ударом врезал Толе по скуле. Потом снял в качестве компенсации зеркало с его машины: «Вас, пьяниц, за яйца подвешивать надо!»
