Сергей Николаевич Прокопьев
90-й ПСАЛОМ
– Нормально, – ответил Андрей.
– Тогда быстро собираем, чья рука-нога, потом будем определять, афганцам-шакалам ничего не должны оставить…
Они загрузили в БМП два трупа, брезент с фрагментами тел… Как кричал на обратной дороге стрелок БМП без ног:
– Мама, не хочу умирать! За что?!
Механика-водителя убило при взрыве фугаса, стрелка выбросило, обрезав бронёй ноги…
Виктор воевал достойно. Раз возвращались после операции. В их колонне была бронетехника и пять автомашин. Виктор на «Урале»-бензовозе, что порожняком шёл. В кабине, кроме него, сержант-артиллерист, ну и, естественно, водитель. Душманы подбили бензовоз. Пустой-то он пустой, да бак полон паров бензина. Не зря бензовозы старались залить под завязку с перехлёстом, чтобы не оставлять в баке взрывоопасного пространства. От меткого выстрела пустой бензовоз взорвался. Машина запылала. Воины из кабины выскочили, упали на обочину за камни от пулемётного огня. Старший колонны – зампотех майор Логинов – после взрыва бензовоза командует заполошно:
– Не останавливаться! Всем вперёд! Не останавливаться!
Было ему под сорок, и он панически боялся стрельбы. Из тех воинов, которым война категорически противопоказана. Как уж в Афгане оказался? Приказным порядком или, может, по жадности напросился. Рассчитывал перед пенсионом подзаработать на войне с туземцами. Да те оказались не с луками и бумерангами.
Белый как стена майор, вернувшись на «точку», докладывает комбату, тогда у них Штонда был, о потере бензовоза с людьми. Комбату наплевать на психологическое состояние подчинённого. Орёт по матушке и не Волге, по батюшке и не Амуру:
– Почему бросил людей?
И отправляет майора обратно. Андрей видит, с зампотеха толку ноль – губа трясётся, всего колбасит. Вызвался съездить вместо него. Комбат осадил добровольца: не суй нос не в свой навоз. Рот Андрею с инициативой заткнул, зампотеха наладил обратно. Тот на БМП помчался к месту взрыва. Застал одну сгоревшую машину. Возвращается на всех парусах обратно: так и так, все сгорели.
– А автоматы, – комбат орёт, – тоже бесследно сгорели?! Железо?! Езжай хоть что-то от трупов привези!
Рано Виктора записали в трупы. Он сначала с бойцами отстреливался, а потом под огнём троица побежала к крепости. Метрах в трёхстах от места, где подбили машину, располагалась древняя крепость, в ней стоял афганский полк защитников апрельской революции. Моджахеды, человек двадцать, пустились за лёгкой добычей в погоню. Русские не просто сверкали пятками, перемещались перебежками, огрызались автоматными очередями. Перед крепостью стояли пушки с боевыми расчётами. Защитникам революции нет бы помочь освободителям-союзникам, угостить контрреволюционеров из всех стволов, они как увидели ораву моджахедов, что на них движется, драпанули в крепость. Побросали пушки вместе с боеприпасами, прицелами… Ничего не надо, лишь бы шкуру спасти…
Наши подскочили к орудию, развернули и ну долбить прямой наводкой. Артиллерия не зря бог войны. Быстро изменила соотношение сил в пользу Советского Союза.
– Бегу к пушкам, – смеясь, рассказывал Виктор Андрею, – вижу афганцы, всё, думаю, сейчас они нам огоньком подсобят. Эти вояки хреновы – драпать, будто танки на них прут! Я матом: куда вы?! Не понимают русского слова. Пришлось самим отстреливаться. Дали мы духам по рогам! Афганцы из крепости увидели нашу героическую стрельбу, заговорила совесть, прибежали снаряды подносить!
Окончательно помогли отбиться от моджахедов дивизионные разведчики. Они возвращались из рейда на БТРе, вдруг слышат – стрельба, зашли в тыл душманам, а дальше дело техники…
Из отпуска Виктор вернулся сам не свой.
– Всё, – сказал, – ухожу из армии, подаю рапорт. Не могу больше. Ты бы слышал, как кричала сестра Валентина, когда внесли гроб! Отец спрашивает: «Как сын погиб?» А я не могу говорить. Внутри сдавило. И мать криком исходила… Но с сестрой, что творилось… Отпаивали лекарствами, не помогало. Кричала и кричала. «Родной мой, братик, Валя! За что?» На кладбище обхватила гроб: «Не отдам!» Даже мать её пыталась успокоить. В детстве не раз слышал, как голосят. Но здесь, что-то невыносимое. Думал, с ума сойду. У самого сердце останавливалось. По сей день крик в ушах… Невеста Валентина была, как замороженная… После похорон, рассказывали, вернулась домой, надела свадебное платье, фату, а потом сняла, облила бензином и сожгла в огороде.
Не помогли Виктору ни водка, ни встреча с семьёй. Вернулся на «точку» потухшим. Как только начинал рассказывать о похоронах, весь напрягался, руки тряслись.
– Сдулся, – сказал Андрею ротный, – не боец. Видишь, на чём сломаться можно.
Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него. Яко Той избавит тя от сети ловчи и от словесе мятежна, плещма Своима осенит тя, и под криле Его надеешися; оружием обыдет тя истина Его. Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме приходящия, от сряща, и беса полуденнаго…
Что же такое в этих словах? Что? Как они могут защищать?..
Олюшка призналась: молилась за него, пока воевал, каждый день. Старалась хотя бы раза два в месяц попасть в церковь, заказывала молебны. Они прожили семь лет до Афгана, никогда богомолкой не была.
– Всё та женщина, – объясняла Олюшка, – она про старшего сына рассказала… К нам приезжала – это младший был в армии. Когда старший служил, каждый день молилась за него. Один раз не получилось, так его именно в тот день избили. Меня учила молиться всем сердцем, не тарабаня слова…
Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме приходящия…
Тулукан – провинциальный центр, по размерам, как наш город районного статуса. Гарнизон, стоящий сразу за ним, разрезала по одному краю дорога, по которой проводили караваны машин. Гарнизон не давал покоя моджахедам, последние то и дело устраивали провокации со стрельбой. Узким местом для обороняющихся был участок дороги напротив казармы, под которую приспособили П-образное глинобитное здание бывшей афганской школы, в ней учились до войны дети из близлежащих кишлаков. Отчаянные духи могли на нескольких машинах подлететь к «точке» и ударить из пулемётов, гранатомётов. А школа вот она – каких-то тридцать сорок метров от дороги, не промахнёшься. Китайцы в далёкие времена, обороняясь от набегов захватчиков, поставили Великую китайскую стену. Русские возвели глинобитный забор в два метра высотой. Закрыли здание школы от обстрелов и от чужих глаз, любопытствующих через бинокль и прицел.
Кирпичи лепили по древней технологии. Земля вокруг глинистая. Месишь глину с мелко нарубленной рисовой соломой. Потом форма на три кирпича песком обмазывается во избежание прилипания, заполняется массой, затем сырые кирпичи вываливают на просушку. Температура летом под семьдесят градусов. Солнышко не хуже печи спекает. С гор, конечно, видно, тут забор не спасёт, да хотя бы с дороги соглядатаи не зыркали, где что. В школе располагались личный состав танковой роты, мотострелковый и пулемётно-гранатомётный взвод мотострелковой роты, медпункт и лазарет, комната советско-афганской дружбы (она же ленкомната). В отдельной комнате жил командир батальона. Командиры взводов спали с личным составом. Андрей вместе с ротным и зампотехом роты жил в домике учителей, что располагался чуть поодаль от школы. Артиллерийская батарея стояла в окопах в охранении гарнизона. Личному составу, в том числе офицерам, пришлось зарываться в землю. Жили в трёх землянках. Два с половиной метра глубина, нары… На потолок шли стволы деревьев, что рубили в окрестностях, затем слой хвороста, на него насыпался грунт, который накапливался при копке рва под землянку. Изнутри потолок обшивали досками от ящиков для снарядов. Надёжное укрытие. Снаряды миномётные не брали.
Гарнизон был обнесён по периметру двумя рядами колючей проволоки с заминированной пятиметровой полосой между ними.
Днём партизаны-моджахеды не нападали, действовали в бандитскую пору – по ночам. В такой обстановке одними часовыми не обойтись. За дорогой вырыли два окопа для танков и столько же для орудий батареи. Танкисты выдвигались в свои окопы на ночное охранение, артиллеристы стояли постоянно. Ночью БМП держали под прицелом дорогу с двух сторон. Само собой, часовые. Но кроме этого – минные заграждения в местах, где можно подобраться близко. В частности, у арыка рядом с «точкой». Ночь в горах падает обвально, без вечерних зорек. Задача сапёров – по первой темноте пехотные мины с растяжками тайком от соглядатаев как можно быстрее поставить. Утром надо снять, опять же конспирацию соблюдая. Будто не по взрывному делу воины вышли к арыку, дрова собирать или ещё что. Будто ничего и не ставили вечером…
Надо сказать, попадались на минную уловку душманы. Ловушки срабатывали.
Ни от одной ночи хорошего ждать не приходилось. Поэтому с наступлением темноты велось постоянное наблюдение за округой через приборы ночного видения. Каждое подозрительное движение могло быть предвестником нападения. Душманы шли на хитрости – завозятся в одной стороне, стрельбу откроют, отвлекая на неё гарнизон, но основные силы бросят с другой стороны…
По глубоким руслам арыков, по этим естественным, водой проложенным ходам, подходили незаметно со стороны Тулукана как можно ближе к «точке», метров на восемьдесят, а дальше конец лафе – надо высовываться, выбираться на поверхность. Нападали когда как: пять-десять человек начинали стрельбу, могло быть – двадцать-тридцать, случалось и больше. Тогда танки выезжали из укрытия на дорогу, давили огнём… Артиллерия подключалась…
Бывали собачьи периоды, почти каждую ночь лезли. Постоянно держали в напряге. Очерёдность ли устраивали – сегодня одни, завтра другие – или, как работники ночной смены, днём отсыпались? А на «точке» одни и те же бойцы. Доходило: начинается стрельба – Андрей лежит с автоматом в руках и по звуку определяет: ещё можно подремать. Какие-то секунды прошли: ещё чуть-чуть… Днём некогда спать, дел по горло: воды привезти, людей накормить, хлеб испечь, помывку, стирку организовать… Спать некогда, поэтому и секундам рад… Наконец стрельба набирает опасную громкость, всё, хорош ночевать…
Самая что ни на есть окопная жизнь. Какое там кино, как в дивизии в Кундузе? Какие концерты московских артистов? Однажды магазин солдатский приехал на «точку». Привезли нитки, иголки, печенье, конфеты солдатам, мыло, зубную пасту. Без малого не обделались продавцы… Майор, зам. по тылу, прилетел и две женщины, товар у них в ящиках. Вертолёт забросил. Но забрать вечером, как планировалось, не смог. Погода испортилась, ветер афганец поднялся. А ночью душманы полезли. Майор выглянул из землянки – пули свистят, мины рвутся… Заскочил обратно: «Ни фига себе, сказала я себе! Стреляют!» А ты как думал? Это не у вас в Кундузе. Женщины в угол забились, визжат: «Вызывайте вертолёт, у нас материальные ценности!»
Сейчас, поди, рассказывают, как геройски воевали в Тулукане.
Душманов бесило – изматывают русских, давят и давят в надежде: вот-вот сломаются от напряжения и бессонницы, тогда можно будет застать их чумных врасплох, перестрелять, перерезать. Ничего подобного. Стоят мужики. «Точка» живёт в обычном режиме. Не спит вповалку, солдаты на операции выезжают. И не сонными мухами… Наши приноровились к предложенному басмачами графику. Одних бойцов раньше в приказном порядке укладывали спать, другие в это время бодрствовали.
Поэтому днём душманы не отваживались нападать – силёнок не хватало.
Разве что случайная стычка. Однажды группа бойцов решила дров пособирать и у крайних жилищ столкнулась с бандитами. Зима своеобразная в тех местах – днём может быть теплынь, ночью вода замерзает. Околеешь без обогрева. Пошли солдаты к зарослям у арыка. Вода шумит, из-за неё не услышали душманов, и те по той же причине проворонили шурави. Возможно, к ночной атаке готовились. В месте неожиданной встречи стояло заброшенное жильё. Наши воины с одной стороны к углу дувала подходят, душманы – с другой. И ас-саляму алейкум лоб в лоб. Не мирные крестьяне-рисоводы – при автоматах. Наших пятеро, их шестеро. Нос к носу. Опешили и те, и другие. Автоматы не наготове, не в атаку шли. Пару секунд молчания. С русской стороны был справный в плечах грузин Тенгиз Асатиани. Перед ним афганец не дохля, крепкий мусульманин, борода чернущая. Дух первым среагировал на рукопашную атаку. Рассчитал: каждый из соплеменников сцепится с русским, и, пока будет идти борьба, по парам, свободный перережет неверных. Подавая сигнал «делай, как я», схватил Тенгиза за горло. Да ошибся в расчётах. Не ожидал, нападая, что зубы Тенгизу даны не семечки щёлкать. Проиграв первый раунд, грузин во втором применил ошеломляющую тактику – обхватил душмана, как брата родного, прижал к себе, как от переизбытка чувств, и тигром вонзил зубы в ненавистную щёку. Вырвал кусок мяса с волосами, выплюнул, чтобы дальше рвать зубами духа… От вампирского приёма тот заблажил на своём языке, испугавшись уродства – так можно и без носа остаться. Оттолкнул от себя Тенгиза. Тому только это и надо. За автомат, короткой очередью завалил укушенного, вместе с его рядом стоящим подельником…
На стрельбу с «точки» подмога несётся, а на Тенгиза затмение нашло. Губы в крови душманской, глаза собственной налились. Выхватил нож и режет голову моджахеду… За тех друзей, которых накануне обезглавили на операции… Еле оттащили…
Та стычка с душманами благодаря находчивости Тенгиза без потерь закончилась. Можно сказать, без единой царапины. Да не всегда такой расклад выходил. Восток – дело хитрое. Вблизи гарнизона река протекала. Дорога на Файзабад через неё шла. Капитальный бетонный мост соединял берега. Специалисты из СССР до войны возводили. Можно и документы не смотреть на предмет выяснения, кто руку к объекту приложил. Самодельные надписи на мосту – любит наш человек увековечиться при первой возможности – гласили, что строили его спецы из Черкасс и Куйбышева. Наши много мостов в Афгане возвели, дорог проложили, качественных, надо заметить: танк развернётся – и только царапины на асфальте.
Мост и в мирное время объект стратегический, в военное – втройне. Рота мостовой переход первым делом взяла под круглосуточный контроль. Построили укрепление – будку глинобитную, танк обязательно в охране стоял. Из живой силы пять человек. Рано утром, чуть рассветает, афганцы на базар в Тулукан спешат. Кто апельсины везёт, кто – промтовары, кто в качестве покупателя едет. Эти две бурдухайки двигались за другим заработком. Ударили из двух гранатомётов по будке и танку. Наши начали отстреливаться. Взводного срезало очередью, заряжающий в танке сгорел. Механик-водитель умер в госпитале. Когда с «точки» подскочила на стрельбу подмога, душманов как и не было.
Второй раз они придумали тонкую уловку для усыпления бдительности. Маскарад с похоронами устроили. Покойник в материал завёрнут, его бегом несут на кладбище предать земле. Картину необычных для русского человека похорон не раз советские солдаты наблюдали. Душманы в тот раз решили на человечности поймать охрану. Бежит трусцой к мосту похоронная процессия, всем своим видом показывая, дескать, пропустите. Взводный что-то почувствовал. В душе ли сыграл сигнал опасности или где он ещё может возникнуть. Что-то насторожило в скорбной картинке, а что и сам потом не мог сказать.
– Приготовиться к бою! – скомандовал, глядя на приближающуюся похоронную процессию.
Душманы подбегают, у них всё было рассчитано, поди, не один раз репетировали сцену, отрабатывая маневр. Дали знак «мёртвому», тот белый материал с себя срывает, саван вместе с «почившим» скрывал гранатомёт. Однако очередь из пулемёта опередила выстрел «покойника». Душман с гранатомётом на самом деле перешёл в разряд навсегда отвоевавшихся, к нему присоединился ещё один из процессии, остальные скатились под мост и ушли.
История с расстрелянным танком у моста имела продолжение, которое поведал Андрею ротный Валерий Шевченко, когда они через несколько лет встретились в Москве. После Афганистана ротный поступил в военную академию бронетанковых войск. В первый год учёбы вдруг вызов в Туркестанский военный округ к военному прокурору. Что к чему?
Прокуратура располагалась в Ташкенте на улице Сапёрной. А как раз напротив этого серьёзного учреждения стоял огромных размеров чугунный казан, в котором готовили невероятного вкуса узбекский плов. Тут же подавали холодный кофе, тоже обалденного вкуса, и миндаль в белой глазури. Ротный прибыл к прокуратуре раньше назначенного часа, было время не торопясь подкрепиться узбекской гастрономической экзотикой, однако аппетита в себе не обнаружил, заботило другое – по какому поводу из самой Москвы вызвали? В первую очередь это бы узнать. Вопиющих грехов за собой не помнил, но из мухи при желании всегда можно раздуть слона.
Оказалось, вызвали на очную ставку с предателем Димеденко. Вычислили ротного (служба работала чётко) по показаниям предателя о полученном ранении в районе кишлака Банги, и по его собственному донесению, в котором он скупо изложил, что при боестолкновении такого-то числа им уничтожены (или ранены) два душмана, тела духи, отступая, унесли.
Случилось всё следующим образом. В тот июньский день они встречали колонну из Кундуза. Вторая рота у моста через реку Банги, как обычно, передавала охранение колонны первой. Душманы тоже ждали колонну. Ротный вовремя обнаружил группу, спускающуюся с гор, открыл огонь из пулемёта, метров четыреста было до цели. Духи развернулись уходить, человек восемь было, двое упали. Доподлинные результаты своей меткости ротному стали известны через три года от следователя прокуратуры. Димеденко пуля попала в правую лопатку, его телохранителю помощь врача не понадобилась – отвоевался подчистую.
О появлении в районе Тулукана группы гранатомётчиков, возглавляемой предателем по кличке Тадж Мамат, они узнали от разведчиков. Кличка наводила на подозрение, что за ней скрывается не кто иной, как таджик сержант Мамаджонов из их дивизии. Сержант был в сопровождении колонны, на которую напала банда душманов. Считалось, Мамаджонов сгорел вместе с водителем топливозаправщика, был причислен к пропавшим без вести. С появлением группы Тадж Мамата кто-то высказал предположение – не Мамаджонов ли орудует? Лишь через несколько лет во время следствия подозрения с сержанта были сняты.
Димеденко душманы выкрали в Кундузе. Три солдата улизнули из части (стояла под Кундузом) и с проходящей колонной рванули в город, захотелось по магазинчикам (дуканам) пройтись. В одном из дуканов солдатский шопинг трагически закончился – выкрали. Димеденко повязали кровью. Спасая свою шкуру, согласился расстрелять двух сослуживцев, с которыми пошёл в самоволку и которые отказались воевать на душманской стороне. Готовили Димеденко в Пакистане, там принял ислам, стал искусным гранатомётчиком. Дали ему, как и обещали при вербовке, жену, и за кровавую работу неплохо платили… В его группе было десять человек, добрых три года душманила на участке Кундуз–Ханабад–Банги. Гранатамётчики состояли на особом счету, черновой работы не касались, в их задачу входило при нападении на колонны отстреляться с максимальной пользой и уйти, дальше работали банды.
Сдали предателя сами душманы, указали на дом в Кундузе, в котором Димеденко со своими бойцами находился на отдыхе. Почти все духи были уничтожены. Димеденко взяли тяжело раненным.
Именно группа Тадж Мамата расстреляла из гранатомётов охрану у моста перед Тулуканом, сожгла танк.
Андрей иногда думал: не исключено, Димеденко жив и преспокойненько топчет землю. Если ему не дали расстрел, то после вывода войск из Афганистана была амнистия…
Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него. Яко Той избавит тя от сети ловчи и от словесе мятежна, плещма Своима осенит тя, и под криле Его надеешися: оружием обыдет тя истина Его. Не убоишися от страха нощнаго, от стрелы летящия во дни, от вещи во тме приходящия, от срящя, и беса полуденнаго. Падет от страны твоея тысяща, и тма одесную тебе, к тебе же не приближится…
