Сергей Николаевич Прокопьев
90-й ПСАЛОМ
Из такой винтовки ранили Валентина. Грудь и голову крышка люка защищала, а спина, как в тире… Стрелок, может – лёжа, может – с колена, а может – поднялся с рисового поля и совершенно спокойно, был в полной безопасности (бой в другой стороне), времени прицелиться достаточно… Пуля играючи пробила тело насквозь. Рядом с сердцем прошла, чуть бы влево, и всё закончилось ещё там… Момент ранения совпал с выстрелом пушки. Теряя сознание, командир рухнул внутрь танка на место наводчика и получил ещё одно ранение – ограждение казенника пушки сломало правую ногу, как спичку…
Ротный отдал команду Ермохину вернуться к Банги, выяснить, что с Валентином, а Бурмистрову приказал перестроить колонну на плато и ждать танки Валентина и Ермохина. Но тут комбат Штонда (кто в доме хозяин!) принимает своё решение: двигаться вперёд и никого не ждать. Только в Кундуз без всяких остановок. Ермохин ещё до команды комбата «вперёд» развернул свой танк в сторону Банги, по дороге ему удалось связаться с танком Валентина, наводчик ефрейтор Файзулин доложил: танк подбит, а Валентин тяжело ранен, духи обстреливают со всех сторон. Ротный поставил Ермохину задачу занять лысую гору у Банги и прикрывать сверху подбитый танк пулемётным огнём. Сам с группой на двух танках и БМП мотострелков (Андрей был в БМП) полетел из гарнизона на подмогу.
Когда прибыли к месту засады моджахедов, танк Валентина уже перестал быть грозным оружием. Гора железа. Если бы не вовремя подоспевший Ермохин, душманы праздновали бы победу, отрезая головы танкистам в качестве вещдоков для премиальных. И вдруг появляются ещё одни желающие забрать экипаж. Душманы с прибытием подкрепления к раненному танку и не подумали ретироваться, наоборот – перенесли огневую мощь на новые цели. Обозлились – жалко терять верный заработок. Из пулемётов и автоматов из кишлака и «зелёнки» поливают группу ротного, с рисового поля из винтовок бьют. Котёл, настоящий котёл. Как из него вызволять экипаж танка? Вдобавок к душманскому огню в нескольких местах на дороге асфальт зиял свежими дырами, там могли быть мины, фугасы.
Обстрел усиливался, стоило начать продвижение к танку Валентина. Задачка. Решение припылило со стороны Тулукана в виде бурдухаек – двух грузопассажирских «тойот». У каждой открытый кузов под завязку набит мирным населением. Афганцы придумали приспосабливать «японцев» под пассажирские перевозки. Ставили на борта металлические дуги, за которые пассажиры держались во время движения. В результате модернизации получался вместительный салон для неприхотливых местных жителей. А куда аборигенам деваться? Выбирать из транспортных услуг приходилось между автопёхом по жаре, лошадью и автомобилем. Железной дороги нет в отсталой горной стране, воздушные суда между деревнями не летают.
Ротный скомандовал Андрею остановить бурдухайки и максимально задействовать местный гражданский материал под боевую задачу. Бросил при этом:
– Кто будет сопротивляться – стреляй!
Пассажиры по требованию Андрея сошли на землю. Угрожая автоматом, Андрей начал строить живой щит вдоль дороги, дабы прикрыть работу сапёров. Пулемёты моджахедов нехотя смолкли на военную хитрость с человеческим фактором, автоматы утихли. Но из винтовок духи продолжали постреливать, несмотря на наличие бородатых соотечественников на линии огня. Андрей ставил в щит одних мужиков. Сапёры вытащили фугас и противотанковую «итальянку». Местных тут же убрали с простреливаемого участка, никого из них душманы не задели.
Танки и БМП мотострелков заняли дорогу напротив подбитого танка Валентина и заставили замолчать огневые точки душманов в «зелёнке» и кишлаке. Андрей и ротный поползли к экипажу. Файзулин с водителем Абазовым уже вытащили Валентина из танка, положили в более менее безопасное место – у кормы. Командир был без сознания, весь в крови. Ротный с Андреем зафиксировали сломанную правую ногу коленом штанги для чистки пушки и бинтами. Потом стащили куртку, нательную рубаху, выход пули был под левым соском. Ротный вколол промедол, затем перевязали раненого, уложили на плащ-палатку и ползком потащили к дороге по колее, которую проложили катки танка, когда он скатился без гусеницы в поле. Возобновилась стрельба на дороге, и тут же сбоку, метрах в семидесяти от подбитого танка из развалин кишлака выскочили несколько духов с винтовками и начали стрелять. Ротный тащил впереди, пуля угодила ему в ногу. Андрею, он тащил сзади, чиркнуло по бедру. Только и всего – брюки пуля подпортила. Абазову и Файзулину досталось крошевом камней, что выбивали пули. Валентину опять не повезло – ранило в плечо. Ермохин вовремя заметил душманов у развалин, ударил по ним из пулемёта и разогнал.
В Кундузе Валентину сделали операцию, тогда-то хирурги и зафиксировали – пуля прошла в миллиметрах от сердца. Собрали ногу, сломанную родным танком, укрепили аппаратом Илизарова, дабы кость нарастить до прежних размеров, извлекли пулю из плеча.
Госпиталь деревянный, модульный. Реанимация – такая же, в двери окошко, стеклом забранное. Андрей постучал, друг увидел, улыбнулся, помахал слабой рукой.
– Ещё повоюем, братишка, попляшем! – сказал в стекло Андрей.
В Валентина что-то вливалось из капельницы. Андрей показал ему большой палец: молоток! И вернулся в хорошем настроении в Тулукан. Через два дня прилетел в Кундуз на вертолёте с вещами Валентина и ротного и столкнулся у хирургии с последним. Тот сидел сам не свой.
– Валера, что случилось?
– Да голова раскалывается, – отвёл глаза ротный и не выдержал… – Валентина больше нет.
– Что ты сказал? – подался к нему всем телом Андрей. – Что ты сказал?!
– Валентин умер!
– Как умер? Не может быть?!
Его перевели из реанимации в общую палату, и вдруг кричит: «Мне плохо!» Сердце останавливается. Ставят прямой укол в сердечную мышцу. Не помогает. Врачи не поймут – в чём причина? Богатырь, столько операций перенёс… При вскрытии оказалось – тромб закупорил сердечный клапан.
Валентину оставалось всего две недели до отправки в Союз. Он запланировал, не откладывая в долгий ящик, жениться дома. Но день свадьбы назначил с учётом скорого отпуска Андрея, который должен был погулять на той свадьбе за всю роту. Ребята уже обдумали, что подарить молодожёнам – японский видеомагнитофон. В 1982 году это была большая редкость. Договорились скинуться, и на чеки Андрей купит дефицитную технику. Кроме её решили чайный сервиз на двенадцать персон вручить, в первую очередь – молодой жене.
– Все вместе нагрянем в гости к ним в Ачинск, будем после водки чаи гонять! – говорил Валера Шевченко.
Ротный был родом из Донбасса, что за Сибирь-матушка с Енисеем-батюшкой не знал, мечтал выбраться в мирной жизни к другу Валентину.
– Ты повезёшь Валентина домой, – сказал Шевченко Андрею, – у тебя скоро отпуск. Командир дивизии не против.
Ещё раньше он приказал Андрею:
– Суку-комбата не трогай, я сам с ним разберусь.
Разобраться не дали.
– Дурак, – кричал командир дивизии на Шевченко, – под трибунал захотел?
Сначала комбата Штонду спрятали в дивизии, а потом и вовсе заменили. Ротному пришлось сходить на беседу к особистам, до них дошли угрозы Шевченко. Но всё обошлось.
Валентин снился Андрею в двух повторяющихся сюжетами снах. Один: на базаре в Тулукане Валентин покупает апельсины и раздаёт мальчишкам. Так поступал в жизни. Приедут на базар, конечно, на БМП, а то и двух. Группой человек десять. Пока воины отовариваются, броники наготове, красноречиво говоря пушечно-пулемётным видом: сравняем с землёй всю торговлю, если что. Валентин всегда угощал вечно голодную местную пацанву. Купит килограммов пять апельсинов и раздаёт. Те рады-радёшеньки подаркам. Когда он приезжал на базар, сразу сбегались… Случалось, какой-нибудь мальчишка на ухо предупреждал Валентина об опасности:
– Мистер, туда не ходи.
Значит, там кто-то мог быть из банды. Истина: делай добро, и оно к тебе вернётся тем же – в Афганистане не утрачивала силу… Пацанва тоже соображала: если «мистера» сегодня убьют, завтра угощения не жди. Бывало, Валентину говорили:
– Корми-корми, а потом этот пацан тебе в спину из автомата засадит!
Он улыбался:
– Может, этот как раз и не выстрелит.
Во сне Валентин загорелый, белозубый… И вдруг падает лицом на гору апельсинов, а в спине нож. Андрей подхватывает друга, кричит про вертолёт и госпиталь, несёт к БМП… Валентин на руках умирает… Во втором сне они охотились в тайге. Кедры, ели до неба, снег по пояс. Неожиданно из берлоги выскакивает медведь, Валентин вскидывает ружьё – оно заклинивает… Андрея как парализовало – ни рукой, ни ногой пошевелить не в силах…
Сны мучили, стоило разбередить душу воспоминаниями… Возвращаясь домой после юбилейной встречи с афганцами, Андрей понимал, снова по ночам будет вскидываться с криком, а Олюшка успокаивать шёпотом:
– Андрюша, ты дома, всё хорошо, спи.
Но он обязательно поднимется, уйдёт на кухню, будет сидеть перед чашкой остывающего чая, отходя от сна, не желая его повторения…
Откуда вынырнул этот расхлябанный в шарнирах типчик в кожаной кепке с длинным козырьком – не заметил. Случись щекотливая ситуация после Афгана – ни за что не опростоволосился бы. За двадцать один год мирной жизни растерял окопную бдительность. Ночной незнакомец нарисовался, как в киношной сказке. Трах-тебедох – и любуйтесь на туго обтянутую кожей рожицу.
– Слушай, брателло, – обратился из ничего возникший паренёк, – дай закурить!
Андрей не успел сказать антиникотиновое «не курю и другим не советую», как последовал удар сзади. Просящий курево в оном не нуждался – играл подлую роль подставы.
Андрей так и не понял: то ли успел инстинктивно уклониться, или бивший пропил твёрдость руки. Удар получился вскользь. Череп остался цел. Но без сильного сотрясения не обошлось.
Нашла потерпевшего Олюшка. Стало тревожно на сердце от долгого отсутствия мужа, позвонила по сотовому, вместо Андрея из трубки бодрое сообщение: телефон отключен или вне зоны приёма. Самое ценное на поживу грабителям при Андрее были сотовый да денег на пару пива. И боевые награды – орден Красной Звезды и медаль «За боевые заслуги». Олюшка занервничала, куда муж подевался из зоны приёма? Надела поводок на Чибу, чёрного пуделька, и на улицу. На Андрея наткнулась в двух кварталах от дома, лежал без сознания на детской площадке у деревянной скульптуры «Лесовичок». Вызвала «скорую», отвезла в больницу.
Вернувшись домой, почти не спала, рано утром поехала к мужу. Андрей виновато улыбался, подмигивал, дескать: не дрейфь, мать, всё путём. Она принесла какую-то снедь, любимый Андреем сушёный чернослив, а также протянула мелко исписанный листок, запаянный полиэтиленом, и булавку:
– Пристегни.
И ещё дала тоненький, размером А6, молитвенник.
Когда жена ушла, он отыскал 90-й псалом.
Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится…
Андрей не мог вспомнить ни того солдата, ни его мать. Олюшка подробно описывала женщину:
– Как не помнишь? Среднего роста, лет сорока пяти, высокий лоб, красивые брови дугами…
Нет, не помнил, стёрлась из головы. Сколько было солдат и матерей за десять лет работы в учебке. Каждые полгода сто восемьдесят человек выпуска. На принятие присяги приезжало по пятьдесят и более родителей.
– Она говорила на «о», – пыталась жена подтолкнуть его память, – из-под Горького приезжала, посёлок Шахунья.
Ситуацию помнил. День будничный, пасмурный. Поздно вечером вышел из части, торопился, но у КПП зацепил глазами женщину. Ту самую, что не мог потом восстановить в памяти. Она сидела на скамье, у ног сумка. Не сразу отреагировал, через месяц предстояло отправляться в Афганистан, голова загружена отъездом. Прекрасно понимал: с его военной специальностью воевать придётся не в штабе. Сделал пару шагов мимо женщины, потом что-то заставило обернуться:
– Что вы здесь делаете?
– К сыну приехала, а уже, говорят, поздно. Может, вы его вызовете? Товарищ офицер, я всего на один день, завтра вечером домой…
– Конечно, нет. Только что их уложил. – Андрей вознамерился идти дальше, но снова обернулся. – Где будете ночевать?
– Вот здесь на лавочке и посижу, тепло ведь. У меня куртка есть.
Андрей решительно взял сумку:
– Пойдёмте к нам. Завтра в части рабочий день, но освобожу вашего сына, побудете с ним вволю.
Жена приветливо встретила женщину. Случалось и раньше солдатским матерям ночевать у них. Втроём поужинали на кухне. Андрей пошёл смотреть телевизор, убавив звук до минимума – сын спал. А женщины на кухне пили чай.
Гостья, узнав, что Андрею отправляться в места боевых действий, достала из сумки потёртый молитвенник, сказала жене:
– 90-й псалом очень сильная молитва, обязательно будет беречь, перепишите, и пусть днём и ночью находится при нём. Днём и ночью, постоянно. И вы сами молитесь за него каждый день, во что бы то ни стало молитесь…
И рассказала про брата. Тому мать молитву перед отправкой на фронт в медальон вставила. До Праги в артдивизионе дошёл и всего с двумя ранениями. После первого в госпитале три месяца лежал, во второй раз, боясь потерять своих, отказался от госпиталя. Началась война для него под Курском в сорок третьем. Колонна двигалась к передовой, и вдруг налетели самолёты с крестами. Посыпались бомбы. Солдаты в разные стороны от дороги. Брат плюхнулся на землю, а вокруг светопреставление – гул, грохот, земля ходуном. Вдруг рядом как жахнет, уши заложило, брат понять не может: жив ли, нет, цел или по частям надо собирать. Когда стихло, поднял голову. Ездовые лошади побитые, бочка с водой перевёрнута, ящики с боеприпасами разбросаны, у ездового вся спина в крови, кричит истошно: «Перевяжите! Перевяжите!» Старшина в трёх шагах валяется – полголовы осколком снесло. А брат рядом с воронкой, рукой до края подать, лежит, и ни одной царапины. Попал в мёртвую зону взрыва. Осколки над ним прошли в ездового, лошадей и старшину. Всего-то и досталось – комья земли по скатке ударили… По сей день живой, чарку за Победу и погибших за неё поднимает…
Накануне отправки в Ташкент Андрей по настоянию жены прочитал молитву с тетрадного листка в клеточку. Пытался вникнуть в текст, но ничегошеньки не понял. Жена сложила несколько раз листок, завернула в полиэтилен, при помощи утюга надёжно запечатала, подала вместе с булавкой:
– Андрюша, пристегни к майке. Гимнастёрку или брюки снимать будешь, а тут всегда при тебе. И перестёгивай каждый раз, как меняешь майку. Христом Богом прошу: не забывай.
Не забывал. Не всегда пристёгивал, носил в кармане гимнастерки, в брюках. Но не расставался никогда.
Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него…
Андрей медленно читал, смотрел в больничное окно, пытался вникнуть в смысл слов. Они были непонятны, и в то же время звучало что-то знакомое, будто этот ритм, эта мелодия сидели где-то глубоко-глубоко. Когда вернулся из Афганистана, на второй день Олюшка попросила пойти с ней в церковь.
– Надо поблагодарить Бога, – сказала, – поставишь свечки Богородице, Николаю Угоднику, а потом, если захочешь, постоишь со мной на литургии. Сможешь, крестись, когда я крещусь.
Он совершенно не понимал, что и почему в службе. Разглядывал многоярусный иконостас. Слушал пение хора. Из высоких окон лился солнечный свет. Поначалу Андрей маялся, потом поймал себя на мысли: его не томит, казалось бы, бесцельное стояние, он не нудится необходимостью выполнить просьбу жены. Непонятный язык службы не раздражал, в нем было что-то отдалённо близкое… После службы Олюшка заказала благодарственный молебен. В церкви они остались одни. Из алтаря вышел старенький седобородый священник.
– Зачем вам? – спросил.
– Надо, – твёрдо сказала Олюшка.
Батюшка посмотрел на неё долгим взглядом и согласно кивнул.
Возвратившись из Афганистана, Андрей узнал: разнарядка была на Веню Самохвалова. Тоже прапорщик. Коммунист. Лозунг: «Коммунисты, вперёд!» – тогда действовал, как в Великую Отечественную. Андрей не был членом партии. Но отправили на войну его. Из округа пришла разнарядка на двух человек. Ехать предстояло старшине роты сапёрного батальона Самохвалову и политработнику Стеклову. Был такой майор. Тот поступил категорично, бросил на стол командира части партбилет и ушёл из армии:
– Я рос без отца, не хочу, чтоб и мои дети осиротели!
Веня поступил хитрее.
Лет пять назад Андрей выгуливал Чибу по набережной и услышал своё имя, обернулся – Лена, жена Вени, догоняет.
Поздоровались. Обменялись информацией о детях. Потом Лена повинилась, глядя в сторону противоположного берега:
– Прости нас, Андрей, Веня должен был в Афган ехать.
– Я в курсе.
– Лучше бы он воевал…
– Кто его знает…
– Ты ведь живым вернулся…
– Мог погибнуть не один раз…
С командиром части Веня жил «вась-вась». Рыбачили на пару. Веня особенно по зимней ловле мастак. Летом тоже не из последних рыбарей, но на льду не имел равных. И уху варил эксклюзивную, самогон гнал вкуснейший, сало коптил отменное. В результате вместо войны поехал в Венгрию. Газеты о кровавых событиях в Афганистане не распространялись. Советский народ делал выводы по цинковым гробам, что прибывали в каждый город. По основным аэропортам страны пролегало несколько скорбных авиамаршрутов «Чёрных тюльпанов». Они-то и разносили красноречивую информацию о войне. Веня договорился с командиром и поехал в мирную, благостную Европу, в Венгрию, на завод по ремонту бронетехники. В один день у сына возьми и отвались звёздочка на велосипеде. Веня, будучи не в совсем трезвом состоянии, отправился с рамой и звёздочкой на своё предприятие. Бетонная балка сорвалась с крана как раз в тот момент, когда он пересекал цех, направляясь к сварщикам. Вернулся в Россию в цинковом гробу.
– Лучше бы в Афган поехал… – смахнула слезу Венина жена.
– Кто его знает… Жизнь такая штука, от неё не скроешься.
Последнюю фразу Андрей не сказал. Удержал на языке.
Живый в помощи Вышняго, в крове Бога Небеснаго водворится. Речет Господеви: Заступник мой еси и Прибежище мое, Бог мой, и уповаю на Него. Яко Той избавит тя от сети ловчи и от словесе мятежна, плещма Своима осенит тя, и под криле Его надеешися; оружием обыдет тя истина Его…
В госпитале Андрей решил выучить псалом. Он запоминал одну строчку, пытался присоединить другую. Получалось не сразу. В молитве угадывался внутренний ритм, но тут же ускользал… Не удавалось удержать его, чтобы нанизывать на эту основу слова, откладывая их в памяти… В детстве у родителей не было икон, не звучали молитвы. Мама лишь перед смертью, окончательно обезножев, стала держать подле себя листок с «Отче наш». В домике бабушки в углу висела икона, обрамлённая рушником. «Может, когда был совсем маленьким, бабушка молилась вслух при мне? – подумалось Андрею. – Что-то вошло в кровь, потому и знакомо…»
Виктор Седов подал рапорт об увольнении из армии, вернувшись из отпуска. Он сопровождал гроб с Валентином в Ачинск, так как Андрею отпуск задержали. С командованием не поспоришь. Валентина повёз Седов. Сорок пять суток отпуска, плюс двадцать на сопровождение «двухсотого», плюс дорога. Почти два месяца находился в Союзе.
Седов был командиром мотострелкового взвода, с ним Андрей получил боевое, а вернее – кровавое крещение. Андрей прилетел на вертолёте из Кундуза в Тулукан во время операции. Колонна попала в засаду между Кишимом и Тулуканом. Третья рота обеспечивала охранение. А они с Виктором возили раненых и убитых. Подлетали на БМП, опять же: главное – на максимальной скорости идти, если мина – есть вероятность взорвётся сзади, тогда только и всего – получишь «пинка», и езжай дальше… Подскочили к месту боя. Картина не для слабонервных: БМП подорвалась на фугасе. Там нога в сапоге валяется, тут боец с развороченным животом…
– Ты как? – спросил Андрея Виктор. – Выдержишь?
За спиной у Андрея была Чехословакия в 1968-м. Он служил в Каунасском десантном полку, их бросили в Чехословакию в самый первый день заварухи, и с 21 августа по 5 сентября по ним стреляли безнаказанно из окон, из-за углов. Было и такое: подошёл вплотную наглец, задрал водолазку, достал из-за пояса пистолет и всадил пулю в солдата. Лишь 5 сентября министр обороны Гречко разразился разрешительным приказом – отвечать на стрельбу стрельбой. Андрей, отправляясь в Афган, считал: у него-то, в отличие от многих, есть опыт боевых действий. Пороха понюхал. Но уже в первый афганский день понял: Чехословакия – даже не цветочки, слабенькая пыльца…
