Сергей Николаевич Попов
Последний писк полковника Зарубина. Иронический детектив
Неожиданно по створкам окна полосонул свет. Было понятно, что кто-то едет на машине по узенькой Лесной улице в направлении коттеджа №6. «Кого это интересно носит в такую пору? – подумал я. – А кстати, который час? Наверное, где-нибудь половина второго ночи». Вдруг я услышал на крыльце чьи-то шаги. «Уж не костоправ ли вернулся? – промелькнуло в голове. – Конечно, он – больше некому. Точнее, он не вернулся, а его вернули наши сотрудники для того, чтобы учинить допрос относительно второго трупа, найденного невдалеке от его коттеджа». Я стал ждать, как сейчас в замке провернется ключ, вспыхнет свет, войдет Виталий в сопровождении Ревнилова, а то и самого Платона Филипповича.
Но то, что я услышал, удивило сверх меры: доносившиеся из-за железной двери звуки напоминали удары лома. «Зачем же так ломиться в собственный дом, тем более, когда здесь я? – промелькнула мысль. – Может Виталий вернулся один, например, напился, да забыл, что оставил меня здесь с Владипутей. Мне стало легче от этой мысли, и я уж хотел было встать и открыть дверь, но вдруг ужалила мысль: «Стоп! Виталий не пьет. Тогда кто же это?» Сердце бешено забилось от мысли, что визитер и есть тот человек, который здесь в Чириково отрезает головы, руки и отстреливает верхушки черепа. Я притаился на лежанке и решил не выдавать себя столько, сколько удастся.
Наконец дверь со скрежетом открылась. Послышались чьи-то тяжелые шаги, и тишину разрезал рыдающий мужской голос: «Яна! Яна! Ты здесь?» «Что это они все здесь рыдают, в этом коттедже? – невольно подумал я. – Плакал дом, я приготовился думать грустную думу и возможно всплакнуть, а теперь ворвался какой-то мужик и тоже в плачь». Слабый свет карманного фонарика заскользил по стенам. Свет уже от уличного фонаря на мгновение осветил грузную фигуру ночного гостя. «Хозяин, верни мне мою Яну, и я оставлю тебя жить! – снова зазвучал в темноте тот же плачущий голос, от угроз которого скорее становилось смешно, а не страшно. Естественно, что никто не ответил. Визитер продолжал угрожать: «Хозяин, последний раз предупреждаю тебя: или сейчас же возвращаешь Яну или я убиваю здесь всех». Слова гулко разносились по коттеджу. В ответ опять тишина. И, в конце концов, голос спросил уже жалобно: «Ну, здесь есть хотя бы кто-нибудь?» Я, затаившись, молчал.
Не дождавшись ответа и на этот вопрос, ночной визитер, видимо огляделся впотьмах и увидел полоску света на нижнем этаже, идущего из-под двери, за которой находилась Владипутя. Грузная тень устремилась туда. Я понял, что теперь мне придется вмешаться. Значит, надо выждать подходящий момент.
Я дал ночному гостю спуститься, замер у перил лестницы и стал наблюдать за происходящим сверху. Дверь распахнулась, в потоке света я увидел всё ту же грузную низкорослую фигуру, которая буквально ворвалась в освещенный зал. Затем раздался дикий визг Владипути, которую незнакомый мужик застал в одних трусиках, но этот визг перекрыл такой же дикий крик ночного гостя: «Где Яна?» «Нет здесь Яны!» – в свою очередь, что было сил, заорала в ответ Владипутя. «Как это нет? – возмутился мужской голос. – Когда Василий Иванович видит ее здесь?» «Какой еще Василий Иванович?» – возмущенно спросил женский голос. «Василий Иванович – слепой из Ульяновска, – уточнил голос ворвавшегося мужика. – Он отчетливо видит Яну именно здесь, в коттедже костоправа».
«Что за чушь? – судорожно подумал я. – Почему слепой и видит? А главное, мужчина дважды произнес глагол „видит“ в настоящем времени, как будто этот слепой из Ульяновска находится сейчас здесь и лицезреет неуловимую Яну. Допустим, два дня назад или сегодня с утра какой-то слепой мог каким-то чудом видеть в этом коттедже какую-то Яну. Что с трудом, но допустимо. Но в таком случае люди говорят „видел“. А этот мужик два раза произнес именно „видит“. Нет, я не ослышался. Сумасшедший бред!» Меня уже больше суток преследует какой-то кошмар, который начался вчера в ресторане. А главное, он никак не закончится. Может быть, взять ущипнуть себя и все пройдет? Я, что есть сил, ущипнул себя за руку.
А дальше я услышал пронзительный крик Владипути: «Отвянь, хорек вонючий!» Затем послышался шум – видимо в «хорька» полетел какой-то предмет и стали доноситься звуки борьбы. Я решил, что если вмешиваться, то сейчас.
В мгновение ока, оказавшись на первом этаже, я застыл в дверном проеме. Передо мной, вцепившись друг в друга, застыли голая Владипутя и толстый низкорослый мужик лет сорока с длинными грязными волосами. Лицо мужика уже было, как следует, исцарапано.
«Ты – костоправ?» – спросил мужик, отпрянув от девушки. Я посмотрел на вопрошавшего и вдруг увидел не его лицо, а направленный прямо на меня черный ствол пистолета – немецкого «Вальтера». В минуты смертельной опасности, меня, излишне трепетного в обычной жизни, почему-то охватывает необычайное спокойствие и пробуждается азарт. Так произошло и в этот раз. Я, широко улыбнувшись незнакомцу, дружелюбно ответил: «Да, костоправ – это я». «Ах, ты, гад! – рассвирепел ночной гость и сделал шаг вперед, но вдруг остановился. – А где Яна?» – уже вполне дружелюбно спросил он. «Да вот она» – также дружелюбно ответил я и указал мужчине за спину. Тот оглянулся, и в этот момент я ловко выбил у него пистолет ударом ноги. Оружие закрутилось на скользком кафельном полу, как волчок. Мы все трое замерли, глядя друг на друга. Я хотел было поднять «Вальтер», но неожиданно этот, казалось бы, неповоротливый мужик резко толкнул меня двумя руками в плечо, и я, поскользнувшись, ударился головой о чудо-кровать. Толстяк выбежал, хлопнула входная дверь. На улице заревел двигатель. Было слышно, как полетела из-под колес щебенка и, когда я сбежал с крыльца, машина с толстяком уже сворачивала с улочки, ведущей к коттеджу, на большую дорогу. Догонять ее мне было не на чем.
Сердце бешено колотилось. Итак, скорее всего я только что нос к носу столкнулся с человеком, который замочил, а затем разрезал на куски агента «Моссад», а затем отстрелил верхушку черепа еще какому-то спортсмену. И эта встреча, надо сказать, для меня еще очень хорошо закончилась – подумаешь, шишка на голове.
«Кто это был?» – спросила Владипутя, когда я вернулся вниз. Она прижалась ко мне всем телом и дрожала. «А я почем знаю!» – бросил я. В этот момент меня стал занимать другой вопрос: что докладывать начальству? Согласно инструкции офицер спецслужб должен в таких случаях или задержать нападавшего, или уложить его на месте. Ни того, ни другого я не сделал. Да и вообще, кто это был? Какую информацию я могу сообщить о непрошенном визитере? Я понимал, что информации у меня нет никакой. «Это как минимум взыскание, – с горечью подумал я, – плохо так начинать работу в новом отделе». Спасение пришло неожиданно.
«А все-таки я этому вонючему хорьку рожу-то расцарапала!» – удовлетворенно произнесла та, кто сейчас испуганно прижималась ко мне. «Стоп! – меня осенило. – Я и в самом деле видел царапины на лице ночного гостя. Значит, под ногтями девушки должны были остаться фрагменты его кожного покрова, а может быть даже кровь. – Это уже что-то! Этим можно отчитаться перед Платоном Филипповичем за ночное происшествие. Надо только убедиться, что под этими ногтями что-то есть». Я ласково взял руку девушки, положил ее в свою ладонь, погладил и поднес к губам. «Успокойся, успокойся. Вонючий хорек больше не придет» – шептал я, покрывая поцелуями кисть ее руки с наружной стороны. Владипутя вся разомлела от ласк. «Ой, какой ты сексуальный!» – восторженно произнесла она. «Да, – подтвердил я, – я очень сексуальный», перевернул ее ладонь в своих руках, приблизил к губам, а сам внимательно заглянул под ногти и с удовлетворением констатировал: «Есть! – и кожа и даже кровь». И от нахлынувшей радости я стал радостно покрывать поцелуями уже не только ладони девушки, но и лицо. «Ой! Ты меня возбуждаешь, – неожиданно произнесла Владипутя. – У меня голова пошла кругом! Побежали наверх!»
Я хотел было съязвить – напомнить про отсутствие «Мартини» и красной икры, но вовремя вспомнил, что я не на свидании, а на задании, промолчал и бережно взял ладони Владипути своими двумя руками так, чтобы из-под ее ногтей, не дай Бог, ничего не выпало. По дороге на второй этаж я думал: надо позаниматься с ней сексом так, чтобы она поменьше двигалась, поменьше махала руками или за что-то цеплялась, словом, чтобы «информация» о ночном госте не выпала у нее из-под ногтей. Я аккуратно уложил девушку на ту лежанку около камина, где только что собирался спать сам, ласково погладил ее по голове и плечам: «Лежи, тихо лежи, моя ласточка. Очень тихо лежи». «Ой, какой ты нежный! Я тащусь!» – восторженно вздохнула Владипутя. Я лег рядом. «Только бы она от счастья не стала скакать и прыгать». – с содроганием подумал я. Я даже инстинктивно отодвинулся от Владипути на край постели. И тут моя рука соскочила с лежанки куда-то вниз и уперлась в кнопку. Мое тело по инерции устремилось за соскользнувшей рукой. Под весом тела кнопка вдавилась вниз – лежанка пришла в движение. Оказывается, это еще одна чудо-кровать!
Валики плавно двигались, и все тело Владипути так же плавно поднималось и опускалось им в такт. «Ой, и делать-то ничего не надо – кровать все сама за меня и за тебя делает. Вот это я понимаю секс! – не скрывала своего восторга Владипутя. – Давай такую лежанку купим!» Я промолчал, а сам подумал: «Интересно, а из каких соображений этот умелый рукастый костоправ наделал столько механизмов – чудо-кроватей? Зачем они ему?»
Утром я соскреб булавкой из-под ногтей своей спящей знакомой то, что так боялся растерять за ночь, завернул в какую-то бумажку и спрятал в карман. Такой «отчет» о ночном происшествии вполне удовлетворил мое начальство.
Глава 3. …А вы груди считать умеете?
«Через полчаса пойдешь отдыхать, а пока еще посиди тут». – сказал Платон Филиппович после того, как выслушал мой доклад о ночном происшествии.
«Легко сказать отдыхать, – подумал я. – А кто будет за меня налаживать мою личную жизнь?» И, воспользовавшись тем, что начальник отдела погрузился в свои дела, я стал думать о Гале Лейкутович, той самой ученице 11-го класса «А», игрока в хард-болл.
Итак, как бы мне напомнить о себе этой Гале? Единственный способ позвонить по телефону и пригласить на свидание. А куда пригласить? – В ресторан или в ночной клуб, а вдруг это ее к чему-то обяжет? Я бы не хотел строить свой роман на обязательствах с ее стороны. Мне нужны только чувства. Пригласить на дискотеку? – Но там гремит музыка, все трясутся, прыгают – не то место, куда можно пойти, чтобы полюбоваться Пречистой Девой. (Я именно так стал упорно называть Галю – Пречистая Дева). Я вдруг понял, что хотя не знаю, куда пригласить это полубожественное создание, но я твердо знаю, какие цветы я ей подарю. Это будут не банальные розы, и не революционные гвоздики, это обязательно будут герберы, да, это будет букет, составленный из гербер всех возможных цветов: желтых, красных, розовых, белых, фиолетовых. Пречистая Дева с таким букетом – это кич!
В этот момент меня вызвали к Платону Филипповичу. Одновременно со мной секретарша ввела в кабинет женщину, которую я узнал сразу – это была Лена, жена костоправа. «Сейчас устроит скандал за раскуроченную дверь». – подумал я и приготовился оправдываться. Неожиданно женщина положила на стол какой-то блокнот. «Вот я нашла его на гравиевой дорожке около своего коттеджа. Это не Виталия и не мой». «И не мой» – тут же открестился я. «Наверное, того негодяя, кто мне дверь сломал». – с негодованием произнесла женщина. Забыл сказать: уезжая в отдел, я оставил наблюдать за домом «желторотика». (Молодой сотрудник, конечно же, проинформировал Лену о ночном происшествии). «Не иначе того негодяя». – с готовностью подтвердил я, затем взял блокнот, только было хотел его раскрыть, как мой начальник задал посетительнице вопрос: «А вы не знаете, кто бы это мог быть?» Женщина пожала плечами. «Ну, я так и думал» – сказал подполковник. Но жена костоправа вдруг произнесла: «Хотя вчера звонил Виталию какой-то Павел, говорил, что приедет лечиться вечером. Мы допоздна его ждали, но он так и не приехал». «Что за Павел?» – заинтересовался подполковник. «Не знаю. Он раньше у нас никогда не был. Виталий ему очень подробно объяснял дорогу». Было видно, что это все, что можно было узнать от пришедшей женщины. Я наконец-то открыл блокнот. На первой же странице была запись следующего содержания:
«Я рискую навсегда потерять Яну. А если это произойдет, я – Паэл Озерлик, безработный, я – бомж…». Я тут же протянул блокнот своему начальнику, тот прочел, перевернул страницу, что-то почитал и глаза его вдруг стали квадратными. Он схватил телефонную трубку и буквально прокричал в нее секретарю: «Капитана Ревнилова ко мне! Срочно!» «Что такое?» – взволновался я. «А ты послушай, – и подполковник стал читать следующую страницу блокнота. – Я думал, что у меня только с Яной ничего не выходит. Но, вот я лег в постель с этой необычной женщиной. В мою грудь упирались две ее крепких груди, в живот тоже. Это было прекрасно! Это было как в сладком фантастическом сне. И ничего не вышло».
Вбежал капитан Ревнилов. «Срочно установить, когда въехал в нашу страну и выехал ли из нее… как его… Паэл Озерлик» – скомандовал подполковник. «А что такое?» – поинтересовался капитан. Начальник отдела снова зачитал тот же фрагмент из блокнота. «Ну и что?» – едва ли не одновременно спросили капитан и я. «Как, ну и что? – взвился наш шеф. – Вы считать-то умеете?» «Что считать?» – не поняли мы с Ревниловым. «Груди, вот что, – заорал начальник отдела, – две груди упирались в грудь этому Озерлику, а в живот-то тоже груди упирались. Не могли же это быть одни и те же груди! Значит, их всего сколько было?» «Четыре!» – восторженно произнес Ревнилов. «Правильно. Наконец-то сосчитал», – облегченно вздохнул начальник отдела. «Вы – гений, товарищ подполковник!» – восхитился Ревнилов. Платон Филиппович отреагировал спокойно: «Я не гений, я – математик. Я мехмат МГУ заканчивал». «А я – собаковод, – встраиваясь в тему, сказал Ревнилов, – образование разведчика у меня, как и у вас, дополнительное». «Вот и вцепись в этого Озерлика мертвой хваткой, если ты – собаковод, – подхватил подполковник. – Не дай ему выехать за границу России. Пришей проникновение в частный дом, ношение огнестрельного оружия… Ни мне тебя учить. Словом, одна нога здесь, другая – там.» Ревнилов вышел (нет, не вышел, а вылетел). Жена костоправа тоже ушла.
И тут взвился уже я: «Не понимаю, Платон Филиппович, ну за что мы преследуем эту женщину с четырьмя грудями? Почему, увидев ее, я должен ее задержать или даже убить? Ну, родит она когда-нибудь Спасителя Отечества, что в том плохого?
«Тебя интересует, что плохого в том, что эта дама должна родить спасителя Отечества?» – в лоб спросил меня начальник отдела. В ответ я утвердительно кивнул головой. Платон Филиппович вдруг неожиданно задал мне вопрос: «Ты, конечно, читал книгу про смуту, про Гришку Отрепьева?» «Нет, – ответил я, но затем поправился. – Телепередачу смотрел». Подполковник облегченно вздохнул: «И то, слава Богу! Тогда ты помнишь, что бояре сделали с этим мальчиком по имени Гриша, для того, чтобы он уверовал, что он и впрямь сын Ивана Грозного?» – продолжал он. «Помню, – ответил я. – Они его зомбировали, и он уверовал». «А что последовало за тем, когда он уверовал, что он – законный наследник российского престола?» – спросил Платон Филиппович. «Смута» – ответил я. «Правильно! – с одобрением в голосе подтвердил подполковник. – Словом, большая за тем последовала кровь, последовала интервенция и свержение законного самодержца, царя Бориса, избранного, кстати, прямым всенародным голосованием, точно таким же, каким в России избирают президента. Короче, от одного зомбированного ребенка последовал развал государства. А теперь от казусов истории перейдем к сегодняшнему дню. Представь, Антон, что ребенок вот этой необычной женщины, ну, когда он появится на свет, тоже будет зомбирован какими-то людьми, которые захотят прийти во власть, так сказать, недемократическим путем. Представил?» Я утвердительно кивнул головой. «И что тогда будет?» – пытал меня подполковник. Я молчал. «Кровь тогда будет и угроза государственному строю, – ответил за меня Платон Филиппович. «Но почему, если человек хочет спасти Отечество, то обязательно должна быть кровь? – возразил я, – Что в этом плохого, в желании спасти Отечество?» «От чего спасти? – заорал на меня начальник управления. – От чего он тебя должен спасать, этот ребенок?» «Ну, например, от эпидемии куриного гриппа или гриппа свиного» – вызывающе ответил я, вспомнив программу новостей, посвященную очередной эпидемии. Подполковник опешил. Он не ожидал такого поворота моей мысли. Я продолжал: «Этот ребенок изобретет какую-нибудь вакцину и не будет больше угрозы для людей. Почему он обязательно будет делать государственный переворот?». «В том-то и дело, Антон, – с болью в голосе произнес Платон Филиппович, – что как только кто-нибудь заикнулся, что собирается спасти Отечество – копни глубже и обнаружится, что ни о какой вакцине речь не идет, «спасителю» в первую очередь нужна власть, а это смута и большая кровь. Опасность для государства. Мы же с тобой должны обеспечивать именно безопасность страны. Так что надо эту женщину задерживать. Ты согласен со мной?» «Согласен», – ответил я, хотя полностью согласен не был.
В эту минуту распахнулась дверь. На пороге стоял капитан Ревнилов, он был мрачнее тучи. «Паэл Озерлик улетел в Дюссельдорф первым утренним рейсом».
«Отбой! – скомандовал Платон Филиппович. – Все свободны».
От этой команды начальника отдела лично я пришел в восторг. После суток, проведенных то в коттедже, то в машине, теперь меня переполняло чувство свободы. Этой свободой надо было срочно воспользоваться. И вот тут-то мой мысленный взор снова упал на Галю. Я вышел за дверь и, не задумываясь, какой может быть реакция одиннадцатиклассницы на мой звонок, набрал номер ее мобильного телефона.
Я что-то сбивчиво говорил о необходимости встретиться, потому что надо срочно наметить перспективу дальнейшей работы, врал, что отбываю в командировку, которая может оказаться длительной. «Но я же сейчас учусь», – растерянно ответил приятный бархатный голос. Черт, я как-то забыл, что сейчас только одиннадцать часов утра, и в школе полным ходом идут занятия. Но Галин голос тут же повеселел: «Есть одна пара, которую я смогу прогулять – с двенадцати часов до двух».
Школа, в которой училась Галя, находилась где-то на Шаболовке. Повторяю, я не знал, куда поведу свою спутницу, я знал только одно, что обязательно должен подарить ей букет разноцветных гербер. В ларьке я старательно выбирал цветы, чтобы они нарочито имели самый разный окрас: белый, красный, желтый, оранжевый и фиолетовый, выбирал из расчета, что если не восхищу девушку, то хотя бы удивлю ее. Букет удался на славу, – настоящий «вырви глаз». Стояли солнечные теплые дни второй половины сентября, на деревьях уже золотилась листва. Я вспомнил, что недалеко от Шаболовки есть Донской монастырь, на его территории живописный некрополь, где то и дело снимают сцены из различных исторических фильмов. Идеальное место для небольшой прогулки.
Галя была ошарашена. Она впилась глазами в разноцветный букет: «Никогда не представляла себя среди таких цветов…. Мне обычно розы дарили или гвоздики». С цветами в руках она тут же стала вертеться около какой-то зеркальной витрины. «Слушай, а мне идет. Только смотрюсь как-то уж слишком легкомысленно!» Легкомысленность – это то, что я и стремился придать девушке своим китчевым букетом. Прежде ее схожесть с Пречистой Девой Марией как бы давила мне на психику, она обязывала относиться к ней не как к девчонке, а как к иконе. Шаловливый букет превращал эту схожесть в игру, сама же обладательница богообразной внешности как бы вышла из своего парадного портрета и стала доступна для простого общения.
В монастырь мы прошли беспрепятственно, а вот вход в некрополь нам преградил охранник. Оказывается простым смертным некрополь можно посещать только в определенные часы. Моей досаде не было предела! И тут я вдруг сообразил, что являюсь не простым смертным, которому негде в погожий день прогуляться с дамой, я являюсь сотрудником спецслужб, который, возможно, находится на выполнении государственного задания, а спутница с букетом чрезмерно ярких цветов присутствует рядом специально для отвода глаз. «Сейчас я все улажу, – сказал я растерявшейся Гале и зашел в будку охранника. Я предъявил парню свое удостоверение, парень вытянулся по струнке и разрешил пройти. Девушка, наблюдавшая эту сцену, буквально просияла.
В некрополе Галина радовалась, как дитя. «Узнаю! – то и дело восклицала она. – Сколько раз этот монастырь в фильмах видела, а не знала, что он рядом с моей школой».
Когда восторгам пришел конец, я встал перед необходимостью как-то поддерживать разговор. Я решил подтолкнуть Галю н рассказать об ее увлечении.
– Как организуется ваша игра хард-болл? – спросил я. – И почему она так называется?
«Хард – тяжелый, болл – шар. Есть стред-болл, это когда шариками с краской стреляют, а хард-болл, он жестче, – с увлечением стала говорить моя спутница, – здесь стреляют или отмедненными стальными шариками или свинцовыми пульками».
«Это же, наверное, больно, когда попадут?» – посочувствовал я.
«Больно, – посетовала девушка. – Остается синяк, а в середине маленький шрам. Синяк проходит, а след от шрама остается навсегда». Я смерил взглядом Галю, такую ухоженную, нежную, и с удивлением спросил: «А как тебя туда занесло?»
– Занесло меня туда очень просто, – охотно ответила девушка. – Мой бывший ухажер, ну, это было давно, устраивал ролевые игры. Я в них тоже участвовала. А затем его вдруг позвали стреляться команда на команду из пневматического оружия. Мальчишки, все пошли, а меня не позвали. Я сказала: «Я тоже хочу». Ухажер мне отрезал: «Мы девушек не берем». Мне хотелось нового увлечения, и я стала тренироваться. Тренировалась больше, чем они, и меня позвали. Так я оказалась в хард-болле, стала участвовать в соревнованиях». Галин рассказ меня захватил, и я уже с интересом стал расспрашивать дальше: «А в чем заключаются ваши соревнования?» «У нас компания – десять человек, мы обычно делимся на две команды и стреляем друг по дружке. Попали – убит, и так до чьей-то победы. У меня тогда была обычная пятизарядная винтовка ИЖ-61. Она стреляла прицельно, но на двадцать метров. Но это было давно и неинтересно. Интересно сейчас, – девушка внезапно оживилась. – Сейчас я – снайпер».
И, не дожидаясь моих вопросов, Галя стала вдохновенно говорить дальше: «Прошлой весной мы решили поехать на встречу с другой командой в район города Реутов. Там был недостроенный завод на окраине города, все перерыто бульдозером – то есть готовые окопы, готовые укрепления, – идеальное место. В команде соперников был один мальчик, совсем молоденький, лет четырнадцати. У него была мощная винтовка МС-15 с четырехкратным оптическим прицелом. Находясь в укрытии, он попадал в человека на расстоянии почти ста метров. Наши же винтовки, я говорила, били только метров на двадцать-тридцать. Именно из-за него мы из четырех боев проиграли три. Когда мы ехали назад с этих соревнований, я сказала командиру: «Я хочу быть как этот мальчик – я хочу быть снайпером, хочу попадать в человека с расстояния ста метров». Я продала свою винтовку ИЖ и купила винтовку МС-15, как у этого мальчугана. Она была однозарядная: значит, один выстрел – один труп. Я купила оптику и стала тренироваться. Я занималась с инструктором, занималась очень упорно долго: каждый день по три часа, один выстрел в пять минут. Очень утомительные тренировки, но через неделю я уже выбивала коробок практически со ста метров.
Инструктор, который меня тренировал, раньше служил в специальных войсках, он говорил, что у меня очень большое дарование, потому что я одна, кто с такого расстояния «пневматикой» вышибает спичечный коробок, ни один из мужиков, которых он знает, не может это сделать. И еще он говорил, что в войну перекупали хороших снайперов и что за меня, случись что, дали бы…. Ну, дальше он какую-то просто немыслимую цену называл».
Я слушал этот экстравагантный рассказ и откровенно любовался своей спутницей. Это юное чистое существо словно просветляло всего меня, освещало изнутри. Я подумал, что именно здесь могло бы вырасти большое чувство на всю жизнь. По крайней мере, я бы очень хотел этого. Внезапно откуда-то из-за замшелых надгробий вынырнула фигура в черной сутане. Священнослужитель окинул нас колючим взглядом и заспешил куда-то по своим делам. «Плохая примета – встретить монаха-черноризца», – почему-то мелькнуло у меня в голове. Но я тут же забыл об этом.
Мы гуляли по тихим аллеям некрополя, любовались старинными надгробиями, читали сделанные на них напутственные надписи, вспоминали тех, кто покоится под плитой, если его имя было нам знакомо. И вдруг наше внимание привлекла молчаливая фигура Христа, стоящая в полный рост с опущенными вдоль тела руками и со слегка наклоненной головой. Фигура была сделана из черного мрамора, и из-под нависших бровей прямо на нас смотрели глаза изваяния. Смотрели испытывающее. Эти глаза находили тебя всюду, куда бы ты ни пытался скрыться от них: шагнешь вправо – они все равно смотрят прямо на тебя, шагнешь влево – та же ситуация, отойдешь назад или вплотную приблизишься, глаза все равно зорко глядят тебе в душу. Лучше уж не метаться, не пытаться уйти, а предстать под их взором таким, какой ты есть со всеми своими грехами и человеческими слабостями. Мы оба, не сговариваясь, это сделали. Я застыл, встретив на себе испытывающий взгляд Сына Божьего, застыла и Галина. О чем я думал в этот момент? Я проклинал себя за то, что провел эту ночь в одной постели с Владипутей, провел, несмотря на то, что знал: существует красивая чистая девушка, которую я сам окрестил Пречистой Девой. Ну, почему я не сберег себя для нее?! Я не знаю, о чем думала Галя, но внезапно девушка вздрогнула, отвела глаза от монумента из черного мрамора и виновато произнесла: «Мне, кажется, предстоит совершить один очень тяжкий грех…. Но совершить его из-за любви к ближнему.» Она резко повернулась и стала быстро удаляться по аллее.
Я догнал ее у самого выхода из монастыря. Прощаясь, она протянула мне руку, я протянул свою, но не успели наши ладони дотронуться друг до друга, как мы оба разом их отдернули – нас ударил ток. Мы оба расхохотались и вновь протянули руки навстречу друг другу. На этот раз электрического разряда не было, и я ощутил тепло и бархатистость ладони семнадцатилетней девушки, решимость ее пожатия и тот особый нерв, который шел от ее прикосновения. «Неужели это любовь?» – промелькнуло в голове.
Надо сказать, что пока я наслаждался обществом своей очаровательной спутницы, у меня во внутреннем кармане уже несколько раз звонил мобильник, но я делал вид, что звонок для меня не важен, и не реагировал. Потом, судя по короткому отрывистому звуку, стали одна за другой приходить SMS-ки. Их я тоже не читал. Простившись с Галей, я открыл почту. Платон Филиппович, ругаясь, на чем свет стоит, срочно вызывал меня в отдел.
«Завтра ночью ты уезжаешь с Ревниловым в Ульяновск». – приказным голосом сказал подполковник, когда мы встретились.
Прочитав недоумение на моем лице, начальник отдела пояснил: «Я тут продолжил изучение блокнота, который обронил возле коттеджа Паэл Озерлик. В нем есть очень полезная информация…» На этих словах Платон Филиппович достал из стола крохотный блокнот, который подобрала жена Виталия, и стал читать вслух: «От меня в очередной раз убежала Яна. Если она не вернется, я – Паэл Озерлик – банкрот, я – бомж. Прежде, чем в Дюссельдорфе сесть на московский рейс, я позвонил слепому Василию Ивановичу в Ульяновск и спросил, где Яна. Слепой сказал, что видит ее в коттедже у костоправа и назвал адрес: Московская область, деревня Чириково, улица Лесная, дом 6 и добавил: там же находится та необычная женщина, с которой у тебя в первый раз ничего не вышло. Попробуй еще разок».
Для меня это решение начальника было большой неожиданностью, я невольно задал вопрос: «А кто тогда будет дежурить в Чириково?» Последовал ответ: «Никто. Караулить эту даму в коттедже – попусту терять время. После двух трупов она, скорее всего, туда не вернется. Перспективней взять того, кто всегда в курсе местонахождения этой женщины и уже потрясти его. Одним словом, ваша цель в Ульяновске – слепой Василий Иванович или тот, кто выдает себя за эту одиозную личность. Ступай!»
