Сергей Николаевич Огольцов
Блог, или Роман на слабо́
Своего счёта у меня не было, а терять общение с девушками жалко, поэтому я начинал пояснять, что отбываю пожизненный срок, но мне удалось взломать код Wi-Fi директора тюрьмы и её письма скрашивают мой камерный быт, но они всё равно прерывали со мной диалог.
Потом Эмма подсказала мне про соцсеть ФейсБук* для общения.
Я подписался, но никогда ни к кому не просился в друзья, из-за застенчивости, только к Эмме. И всё равно на момент когда ФБ прикрыл мой акаунт, у меня скопилось 350 друзей и 45 наблюдающих.
Ну ещё бы! Ежедневно я размещал по 2 снимка из Езнагомери и параллельных ей миров.
Трения с ФБ начались из-за пандемии.
Мне, прожившему всю свою жизнь (кроме деревенской) в полицейском государстве, было бы стыдно не заметить, что теперь меня, как жителя планеты, загоняют в глобальный лагерь с помощью фиктивной пандемии и прочих инструментов оболванивания.
Я не молчал, а мои призывы к бдительности ФБ стирал за нарушение правил сообщества.
Потом им там (где?) как видно надоело и мой акаунт был блокировал за то, что кто-то, якобы, пытался на него зайти из города Белгород (Россия) и теперь, в целях безопасности, мне следует вставить снимок моего паспорта в данное сообщение и нажать кнопку.
Я вставил и мне стало приятно от такой заботливости про мою безопасность, но долго кайфовать не получилось, потому что мне ответили (кто?), что это не я и паспорт тоже не мой.
Да они (кто?) там (где?) совсем уже опиз*динели что ли?!.
Но как и кому я докажу хоть что-то, если оно даже адреса не назвало?
Приговоры спускаются в односторонне-анонимном порядке, от лица всех пользователей.
Так мой акаунт и остался заблокированным, а что теперь с ним я не знаю.
Жаль конечно, 5 лет деревенского быта, людей, животных, растений, облаков по 2 снимка в день.
Я рассчитывал на ФБ как дополнительное место хранения. Увы, всё ушло в песок, потому что вскоре жёсткий диск с фотографиями расплавился.
Эх! Надо было на Google Disk хранить или сделать резервную копию на лазерный!
Но к Цукенбергу у меня претензий нет и я его "сцукой" не зову, как некоторые несознательные пользователи.
Опыт мне подсказывает, что он такая же витринная кукла как и… (нет! я ничего такого не говорил, это вовсе не я и совсем-совсем не про Него, а Ему здоровьечка необозримого и ныне и присно и на все Его дальнейшие президенто-сроки…)
Когда не имеешь слуха, особо так можешь и не рассчитывать на карьеру Баха, Ван Клиберна или Татьяны Булановой. Тем более, если и голоса у тебя тоже нету да и чувство ритма порой подводит.
Но если очень хочется?
Тогда скачиваешь Muscore, audacity, покупаешь пластмассовый микрофон для Скайпа, и открываешь акаунт на Youtube под названием Студия Деревня.
Ха-ха! Да здравствует Интернет! Ура Youtu.. что за херня?! Один из вытуженных студией номеров не сгружается…
Знамо дело, тут надо обратиться в службу поддержки и, после 2-3-4 обменов электронными письмами, соображаешь чего там надо куда втыкнуть или вписать – нарастил ещё один мускул по пониманию софтовой матчасти!
Но на Youtube такие номера не проходят, для обращения в службу поддержи вынь да положь 1000 подписчиков на твой канал.
Я что им, блин, Бах? Или Татьяна Буланова?
Ладно, проехали, как говаривал паровоз над Анной Карениной…
Однако когда всё тот же Youtube вытер одну из поделок студии на основании нарушения мною правил Ютюбного Сообщества, запахло чем-то уже знакомым.
Ага. Добро пожаловать в наш ГлобЛагерь! (Лицам других ориентаций предлагаем выбрать более подходящие ворота вхождения и нажать соответствующую кнопку:
Twitter (чик-чирик!),
LinkedIn (твоя карьера под кнопкой твоей мышки – ты только кликни!),
Instagram (ну я ващще такое красиивое!),
Tik-Tok (тики-так и фики-фак!),
see more…)
В общем, сделал я от ворот разворот и разместил копию на https://vimeo.com/727663083, пока и ту платформу не успели ещё Гуглом перекупить для глобальных назиданий поднадзорным сообществам.
(Особо въедливым откроюсь: да, первые 4 строчки спёрты из фильма "Служили два товарища" (1968) и нет, номер скреативился до СпецОперации, ещё аж 17 марта 2019 г.)
Другая соцсеть, но это уже позже, называла себя ЛитПром и стражем духовности в Интернете.
Я зарегистрировался посмотреть откуда и от чего они духовность охраняют – от поднявшего голову быдлизма или же заняли позицию на вышках с пулемётами развёрнутыми внутрь периметра.
Ну так там насквозь и откровенно видно – Союз Писателей СССР в новой упаковке.
Как узнал?
А если их старшой (Председатель) доверенное лицо президента на самоизбирательных выборах, то дальше катиться некуда – натуральный Всесоюзный Союз.
И тут снова невольно вздохнулось: никакой ГКЧП и близко не накрылся, а все они орёлики туточки, и они и остальные все-все—и Кремлёвский Мечтатель упившийся детской кровью семьи Романовых, и Кремлёвский Упырь гнавший на казнь многомиллионные классы, чтоб не мешали предначертаниям социалистически массового счастья по гипотезам теоретиков марксизма и практиков из ВКП(б), и дорогой Леонид Ильич с остальными мумиями—всем нашлось место в куклёныше Барби одобренном ОТК номенклатуры, облизанном доверенными лицами из Союза Писателей…
Просто теперь, для демократичности, они напропалую матерятся площадной бранью, и у них коммент не коммент если не матюкнётся в стиле прыщаво подрастающих недорослей.
Чего уж скрывать, мы все родом оттуда, но на ПТУшниках моя ностальгия обрывается почему-то.
Резко. Безотчётно.
А и ж ведь без понятия, что мат – это сокровеннейшая суть языка, с которой требуется архи-что-ни-на-есть-аккуратнейшее обращение и правильная подача, чтобы срабатывали все грани его ассоциативных коннотаций!
Тут с кондачка не прохонжэ и, чтобы мат сверкнул как нада, его порой следует предварять не менее как полустраницей убористого текста.
Помнишь как по утрам Луи № 14 заходил в свой придворный курятник? "Его Величество… Матюк!", – и палкой ТРАХ! по полу.
Однако при всём при этом (и именно тут зарыта самая трудная собака) сам матюк должен прозвучать без лишней пафосности, задушевно и можно даже сказать по-домашнему, чтоб в тебе сразу же почувствовался соотечественник.
Взять, для примера, такой расхожий, на сегодняшний день, "п*издец", который суют где надо и не надо, а ведь зачастую куда намного бы лучше прозвучало "п*издарики"!
И множество иных подобных тонкостей, которые сделают тебя душой компании и желанным гостем…
Но нет, духовникам Литпрома всё это свиток за семью печатями, тупо, низкопробно, перенимают друг у друга затруханные шаблоны методом "копи-пэйст", не различая выщербленным до убогости умом, что их прибой волны падает неудержимым домкратом.
Увы нам и ахти там, где ведут себя с жемчужинами языка по-свински типа тех шибздиков за гаражами, что в очередь сосают сигаретку стыренную Вовчиком у его сеструхи, и монотонно талдычат унылую жвачку:
– Не писька-попка, ну скажи какие писька-попка мы крутые, а?
– Да! мы полный писька-попка!. Мы, писька-попка, эпатажные такие!
Зазубрили письпопики не постигая смысла…
Истинный эпатаж Маяковский делал на своих концертах – рояль за ноги подвесит над сценой, а под него стол с самоваром и – ну вокруг того стола с корефанами чифирить, покуда кто-то из обилеченной публики не проявит своё возмущение, на что Владирым Владирмыч (ни-ни! окстись! я в Председатели не мечу, совпало просто!), особо не заморачиваясь для оглядки в зал и даже почти не вникая на что, конкретно, жалобы, громогласил диагноз от самоварного консилиума: «сам дурак!».
Э! Умели люди эпатажно эпатировать до большевицкой революции.
Нет я не спорю, на ЛитПроме есть поцелованные Музой, которых приятно открывать, но основная прочая масса творят скрипя портупеей, скребя пером неотличимо от соратников по творческому цеху, а когда вышестоящий Зам Председателя изволят мемуары выдристать как на премьере ужастика «Чужой-4» ему случилось свои джинсы обосрать (sic! он мамой клялся!), тут уж вся шатия-пишбратия с восторгом, наперебой, взахлёб упиваются: «ах! как, писька-попка, свежо!»—«да, писька-попка, так актуально!»—«ухх! ну писька-попка, по полной писька-попка!»
Ещё бы! самое жгучее воспоминание из юных лет вертухая, если не считать шмеля, что укусил за письку, когда на него попкой сел, но про то Зам Председателя ещё пока не поделился.
Каррочи, меня из той богадельни через 3 недели вышибли, хотя я там ни единого мата не употребил.
Или может поэтому?
И присутствие электричества (да, отключения случались, но ненадолго – день-два, не больше четырёх, и в такие дни при свете свечек я поднимал тосты за АрцахЭнерго, что как-то извиняло перебои с поставками электроэнергии, к тому же не они ведь тот буран подняли), сочетаясь с присутствием ПК, натолкнуло меня вспомнить давно отложенный «Хулиганский Роман», за который я и принялся прилежно.
Предисловие ко 2-му изданию Хулиганского Романа
«…Пару лет назад на меня навалилась непонятная хворь, несколько раз в сутки я полностью отключался – терял сознание без оглядки на место и время: на кухне, во дворе, на ступенях лестницы перед дверью, затем медленно выплывал из сумеречного небытия обратно, покидал лежачее состояние и пытался жить дальше.
Три дня терпел, а 1-го сентября, как законопослушный преподаватель, я добрёл до учительской в школе нашей деревни, но вместо «здрасьте-поздравляю» сказал: «Отвезите меня меня в райцентр, не то помру».
Полторы недели под капельницами лачинской лечебницы поставили меня на ноги и укрепили во мнении, что есть реальная опасность так и оставить ненаписанным роман, идея которого вынашивалась не одно десятилетие; а жаль.
Всё это вылилось в первое издание романа законченного за год с небольшим. Позднее, работая над переводом его на Английский язык (жалко же – какой материал пропадает!), я увидел, что некоторые места Русского варианта написаны наспех, едва обозначая детали неряшливым пунктиром, следствие трусливой спешки – успеть бы!
И вот, от стыда и досады на впопыхах пропущенные ляпы, пришлось засесть за очередную (клянусь – последнюю!) редакцию «Хулиганского Романа».
Что до изначального сюжета и увязки композиционных компонентов, то к ним у меня претензий нет – лихо закрученное не закрутить лихее, так что работа велась в основном над постановкой нужных слов в нужное место, одним словом – правка стиля.
Это типа как бы наждачком пройтись по готовому изделию (для тех, кто понимает о чём речь, а остальные способны лишь «дзинькать висюльками своих нано камушков» (Дж. Леннон из Ливерпуля) или просто «е*бальниками щёлкать» (Вл. Каверин из Конотопа)).
Вот вроде как и всё.
Всё!
2018-10-2»
Будущее наглядно доказало мою вероломно клятвопреступную сущность.
Однако кто без греха?.
*Организация признана террористической, её деятельность на территории РФ запрещена
* * *
Бутыль #36 ~ Доголливудим и переголливудим ~
«Но почему?» – подумал Иннокентий утром следующего дня, – «а и скорее даже что конкретно находят они в этом курении? К тому же ещё так массово».
Спросить у Майи не получалось, потому что она зашла в душ и оттуда теперь доносился упругий шум воды вперемешку с её насвистыванием – обычная привычка Майи, когда она мылась, и она нравилась Иннокентию, который не выносил фальши благодаря своему абсолютному слуху в первой половине дня.
Иннокентий подумал ещё немного и достал из джинсов Майи сигарету, чтобы экспериментально убедиться в своей правоте, для чего он вышел на балкончик и закурил.
Визуально, дым выглядел даже интересным, пока не попадал в глаза, но вкус его лишь усугублял непредвзятый негативизм экспериментатора, поэтому большую часть сигареты не подвергнутой продолжению теста пришлось отправить в пепельницу из стеклянной банки, чей замутнелый бок давно уж сросся с железом прутьев оградивших тесное пространство совместно с деревянным брусом перил.
Затем он ещё понаблюдал немного за одиноким облачком в центре пустого небосвода после чего, случайно и совершенно безотчётно, опустил взгляд вниз с седьмого этажа.
Там разворачивалось зрелище заставившее его насторожиться.
Два чёрных автомобиля испускали на чёрный асфальт две группы людей в чёрном, под самым подъездом.
Намётанный глаз геймстера мгновенно распознал (несмотря на столь отвесно-вертикальный ракурс вида сверху) чёрную униформу мордоворотов Дона.
Тот явно решил не дожидаться десяти часов вечера, когда истекал обещанный срок для размышлений.
Думать на эту тему дальше Иннокентий не стал, он вернулся в комнату, где уже находилась Майа в своём махровом белом халатике и влажночёрных кудрях после душа.
– Валим отсюда, бэйби, – напряжённым голосом произнёс Иннокентий.
Она поняла с полуслова, сбросила белый халат с восхитительно пахнущего приятным гелем Palmolive тела, натянула джинсы с кедами и кофточку из шкафа в углу, повесила через плечо свою сумку.
– 42 секунды, – подытожил он кратко взглянув на круглые настенные часы, – Уложилась в норматив морских котиков. Погнали, Мурка.
С площадки, она заперла дверь, чтобы хоть пару секунд замок задержал преследователей.
На светящемся табло у входа в лифт «2» сменилась на «3».
Не сговариваясь, встревоженная парочка застучала чечёткой укороченных шагов ускоренного бега по ступеням вниз.
Один этаж, второй, тре…
Иннокентий встал как резко вкопанный и упреждающе поднял руку.
Майа замерла под его подмышкой на уровне своего лба покрытого невыразимо милыми кудряшками после шампуня тройного действия для всех видов волос, также от Palmolive.
Снизу раздавались нестройные шаги многочисленных ног.
Лихорадочно поозиравшись, они синхронно заметили щель чуть приоткрытой двери с номером 50.
Туда!
В комнате после прихожей чёрный жилец забормотал недовольно:
– Ничего плохого не делаю! Примусы починяю!
– Брось, Бегемот! – торопливо ответила Майа. – Мы не чекисты, сам видишь – без маузеров.
Иннокентий присмотрелся, что чёрный, оказывается, кот с гладкой шерстью и непривычным ростом для семейства кошачьих.
– Майа! – сказало чёрное животное, – тебя не узнать. Перешла на Palmolive? Из окна кухни ход на пожарную лестницу. Не наступите в миску с молоком на подоконнике!.
…Оказавшись на земле с обратной стороны здания, они свернули в ближайший проходной двор, вышли на оживлённую улицу.
По асфальту тёк ничего не подозревающий поток пешеходов, огибая и уворачиваясь от идущих в противоположном направлении тротуара…
– Стой! Блин! – Майа остановилась резко, но не настолько вкопано, как Иннокентий перед этим. – Мы с Минни договорились на 10 у сухой груши!
– Сейчас не до этого, Майа! Они будут прочёсывать улицы.
– Это важно, милый! Ну пожалуйста! Миннина тётка будет ждать.
Подруга стояла в условленном месте, и ещё даже не приседала на скамейку Крыса:
– Вот всегда ты опаздываешь! Тётка ж может и не дождаться!
…Но вот они, уже втроём, шагают сквозь невнятные отголоски и гулкость здравоохранительного коридора, судя по числу медработников среди посетителей.
Минни постучала в белую дверь из-за которой выглянуло добродушно чёрное лицо Афро-Американки под крахмальной чипеткой утопающей как айсберг в океане причёски «Афро».
– Привет, Анжела! Тётушка Дэвис ещё здесь?
– Йес, мэм.
– Я буду держать за тебя пальцы крестиком, – сказала Минни Майе и ободряюще погладила по плечу, с которого та сдёрнула лямки сумки.
Майа передала подруге свою поклажу, постучала по дереву двери и скрылась за ней.
– А тут… ну… этта… типа… чё? – спросил Иннокентий.
– УЗИ, – с талантливой краткостью прозвучал ответ Минни.
Не в силах скрыть взволнованность лица, Майа покинула кабинет.
Отметая расспросы подруги и не менее вопросительный взгляд Иннокентия, она проговорила: «Не сейчас!».
Для неё, взращённой трущобами микрорайонов улицы, серьёзность ситуации проступала уже до самого дна – времени в обрез, нужно рвать когти и скрыться от профессиональных убийц Дона мафии с рыболовным прошлым и, если удастся, залечь поглубже, не выдавая себя излишним бульканьем…
Предчувствия её не обманули, на выходе из здания стояли четверо в чёрном, ухватясь за стволы под плащами.
– O, Fuck! Fuck! Fuck! Fuck! – дрожащими губами частила Минни, пытаясь вжаться в твёрдую неподатливость стены вестибюля.
Заклинание явно не срабатывало.
Майа выхватила у неё свою сумку, левой рукой вцепилась в рукав сюртука и с криком «Беги, Кеха! Беги!» потащила следом, помелькивая брендовым знаком Nike на кедах.
Из случайно подвернувшейся каталки на четырёх ножках с колёсиками, которую буфетчик медучреждения использовал для транспортировки товара, Иннокентий выхватил бутылку с манящей наклейкой Coca-Cola.
Они заскочили в лифт и успели нажать на кнопку, скоростной лифт устремился вверх. Подоспевшие с опозданием убийцы расстреляли сомкнувшиеся створки, но те, сияя клеймом Zongzing Limited, оказались пуленепробиваемыми.
Преследователи отёрли взмокшие лбы и, вселяя жаждущую зависть свидетелям происшествия и качества легированной стали от Zongzing Limited, протяжными глотками, выхлебали свои Coca-Cola, которые успели на ходу прикарманить из каталки, не снижая при этом темпа погони (профи есть профи), мча словно Формулы 1 – взык!. вжик!. вжик!. взык! – мимо раззявы буфетчика, перед тем как открыли бесполезную пальбу, если кто-то ещё помнит…
Влюблённые выбежали на крышу высотного здания.
Неподалёку, с нарастающим замедлением проворачивались лопасти только что севшего на крышу вертолёта. Чоп-чооп-чоооп…
От него деловито подваливал папанька Майи с (как всегда) молотком за поясом, а также Дон и пара его мордоворотов в чёрном.
– Потому что выше жопы ЖКХ не прыгнешь, – с деловитой издёвкой хмыкнул Дон и, обернувшись к вышибале бара Мало Не Будет, добавил:
– Давай, не тяни резину!
С натренированным подобострастием, качок выдернул свой молоток из-под кожи ремня.
Майа и Иннокентий обнялись на прощанье.
Силы слишком неравны, куда ни глянь – шанса ни в одном глазу, поэтому взгляды их слились друг с другом и больше не отвлекались по сторонам.
Вышибала вскинул молоток, резкими движениями давнего навыка он споро прибил широкую доску, чтобы второй её конец вытарчивал с крыши в наполненную воздухом пустоту.
– Я люблю тебя, Майуля! – проговорил Иннокентий. – Ты лучше, чем Остров.
– Ай лав ю туу, май Кехха! Ахху как я ю лав! как ни разу за всю май лайф!
Злобно заскрежетав зубами, завершающим ударом молотка качок, от ярости, вместо гвоздя х*уйнул себя по пальцу.
Скуля и уйкая, вышибала сунул пострадавшего себе под мышку и, подскакивая с ноги на ногу как перед запертой дверью в туалет, когда пиво рвёт нахрен мочевой пузырь, споткнулся за карниз и ухнул с крыши с равномерно утихающим воплем.
– Финита ля комедия, – прокомментировал Дон, чей титул обязал его записаться на курсы Сицилийско-Сардинского диалекта online. – У меня ещё куча дел на сегодня, а вы, голубки, прогуляйтесь по досочке, как велит давняя добрая традиция на Карибах.
Дула двух воронёных стволов угрожающе вскинулись…
Всё дальше за борт вдоль доски, не отрываясь, поперёк неё, медленно отшаркивают кеды Nike и – вплотную следом – опоссумовые мокасины, пока не срываются, обе пары, в синхронном соскальзывании.
«Да пошла она, эта Кнопка», – успел подумать Иннокентий сквозь свист воздуха вспоротого их совместным падением, ожидая расплющится через секунду и крепко обнимая Майу, – «вот кто мне нужен, а тебя, Кнопка (и конец своей мысли он просто выкрикнул—прощально, громко, нецензурно) НАХ*УЙ!»
…………………………………
Ух и теснотища на том свете, хуже даже, чем в Епифановне (думал Иннокентий), но темень тут такая же как и у неё.
– Иииии! – послышался жалостливый писк, но для него уже чем-то знакомый.
– Майа? Ты?
– Иийаааа.
Стараясь не делать глубоких вдохов, чтоб не теснить и без того плотно впакованную на него Майу, Иннокентий скачкообразно соображал – похоже, Епифановна способна принимать даже и двоих, если использовать правильное Слово Управления, но надо поскорее из неё выбраться, чтобы не подвергать удвоенной перегрузке изнутри.
– Искеп, Епифановна, искеп, залётная ты моя…
Раздался знакомый сухой щёлк и створка штатно поехала вверх.
Иннокентий принял от Майи её сумку, пока та вываливалась в щель и отходила нетвёрдо шаткой походкой по пляжу.
Он смотрел вслед её миловидно округлым джинсам Levi’s, готовясь протиснуться на волю вслед за нею, когда вдруг ощутил вибрацию в прижатой к его боку сумке, сунул туда руку и из следующей упаковки достал вибрирующий айфон, который начинал переходить на заключительные писки адской машинки из голливудских боевиков.
Он молниеносно выхватился в щель, скачками гепарда рванулся к Майе, но чувствуя, что не успеть, последние метры пролетел как пловец, что бросился в воду вытянув руки.
Дотянулся.
Они на пару покатились по песку. Раздался оглушительный взрыв.
Майа стряхнула песчинки прилипшие в уголке её губ и спросила:
– Это что было?
– Твой айфон.
– У меня нет айфона.
– Больше нет, но был – розовый айфон в зелёной сумочке.
Уголки распахнулись, обращая губы в очаровательную «О».
Она застыла рядом с ним горестно взирающим на кучку белых неровных осколков – всё что осталось от Епифановны и на чёрный огарок торчащего неподалёку ствола пальмы…
Когда они приближались к хижине, Майа вдруг вспомнила:
– А на УЗИ мне сказали, что будет мальчик. Я уже и имя ему придумала – Гаутама. А ты какое бы хотел?
– Хотел бы Егором, в честь Епифановны, но придётся отложить, ты ж ведь упёртая. – И, как приз победителю, он протянул ей чудом уцелевшую в синих лохмотьях бутылку с чёрточкой в названии напитка на наклейке…
А пугало в выбеленной зноем куртке, за оградой из сухих камней, вздохнуло с облегчением, но улыбаться воздержалось, всё равно ведь дальше некуда, если у тебя разрез рта Чекаэса от компрачикосов (он же Человек, Который Смеётся)…
И под звуки невинного рока из полузабытого детства:
"Не ходите, дети, в школу!
Пейте, дети, Кока- (ТСС! ТСС!)…(и уже шёпотом): -К*оолу!"
снизу вверх из каннабисной гущи поплыли финальные титры…
* * *
Бутыль #37 ~ Ибо всё возвращается на круги своя ~
Арам был сама уважительность, называл меня полным титулом «Дядь Сирож» и клялся, что даже не слыхал моей деревенской клички «Цогл», хотя в глаза меня ею не звали.
Но и я не показывал виду, что мне не нравится его излишняя шумливость присущая людям не совсем уверенным себе.
Однако в тот день он пришёл ко мне на подворье непривычно тихий и в прогоне обычных деревенских тем—какой мудак новый председатель (тот вообще-то жил безвылазно в Лачине, но числился жителем нашей общины), сколько телят вчера волки порезали в тумбах в очередь Амбо и чьих, кому он теперь будет отдавать своими, а также новости ближайших деревень—держал он себя с какой-то непонятной полуулыбкой, а когда стал спрашивать про мои дальнейшие планы: что дальше намечаю строить и сколько уже в подвале литров спирта, мне даже почувствовалась в нём небывалая прежде ко мне снисходительность.
Как-то свысока. Как будто знал уже…
Эмма в то утро проснулась рано, а не в одиннадцать, как всегда по воскресеньям, и была во дворе, когда начались эти странные «бухи», она стояла на крыльце на солнышке и уже знала, но не хотела догадаться и спросила маму, а Сатэник, посуровев лицом, сказала:
– Это война, Эмма.
Бомбили Степанакерт.
Мама сказала Эмме спуститься в подвал под кухней.
По улицам носились обезумевшие машины, не различая цветов светофора.
Люди бежали, вскрикивали. Куда? Кому?
Пыль с дымом поднимались в синее небо.
Началась третья карабахская война.
Полуторамесячная странная война. Война беспилотниками против автоматов легендарного Калашникова.
Война, в которой генералы приказывают оставить укрепрайон и отойти. Ну командиры ж знают да. Манёвр такой, наверно. Для стратегии.
Затем бросают в атаку на оставленные позиции до тех пор, когда бросать уже некого.
А после, премьер награждает генералов званиями Герой Нации, за чёткое исполнение поставленной задачи.
Полковник по кличке Чоха, упрямый как карабахский осёл, довёл Премьера до того, что пришлось по телефону позвонить, так он ответил: «шли письменный приказ», нигадяй праативный…
Приказа так и не получил, за всю войну не сдал и метра, но и Героем Нации не стал…
Два батальона выводились в чисто поле оборонять подступы к Степанакерту.
Там и простояли треть войны даже без лопат, чтоб выкопать окопы. Без пищи, кроме сухих макарон.
Над ними пролетали беспилотники с грузом кассетных бомб на город, но ни разу ничего не сбросили.
Повезло.
А на другом краю войны четверо суток безвылазно задыхались в смраде, собственном и своих боевых товарищей.
Эти суки беспилотники инфракрасными лучами даже ночью вычисляют из позы присевшего по нужде бойца наличие блиндажа неподалёку.
Война, в которой Армия Армении участия не принимала, предоставив Армии НКР (на 40% составленной из граждан призывавшихся в Армении) совместно с местным ополчением противостоять объединённым Азербайджано-Турецко-Израильско-Сирийско-Тунисским военным усилиям, согласуясь со стратегическим директивами из Еревана.
Война, при упоминании которой в вечерних теленовостях, лица ереванцев хмурнели, брови сдвигались, поскольку город-миллионник Ереван украсился рекламными картинками мальчиков в камуфляжке и одного солдата, что разинул рот, чтобы не лопнули перепонки при выстреле его пушки (на тот момент он уж давно был взорван беспилотником вместе со своим орудием, но Yerevan-City продолжал жить как и прежде, для него Карабах оставался такой же тьмутараканью, как для понаехавшей Москвы Сапожковский район Рязанской области, кроме тех, чьи сыновья проходят срочную службу в НКР).
Прогрессивно информированное мировое сообщество возмущалось между двумя прихлёбами пепси или пива перед своими мониторами, а после кликало подробности бракоразведения певицы Гуги или на братскую могилу раскопанную в погребе ничем не примечательного ранчо в штате Техас, а прочие даже и не переключались со своих Х-сайтов и репортажей матчев по бейсболу.
"Жизнь, да", – говаривала моя тёща Эмма Аршаковна пока ещё была здесь…
Прибывшие из России блоггеры (да были и такие), в касках сверхпрочного образца и громоздких бронежилетах, с трепетом души воспевали из окопов передовой линии фронта общечеловеческие качества Армянского Солдата.
Француз-корреспондент с мимолётным визитом в глубокий тыл, ещё даже и не доехав до Карабаха со своим небрежно собранном узлом из пушистых локонов на затылке, обиженно пояснял своему смартфону: «putain de maison de fous»…
Немногочисленных Армянских добровольцев из стран СНГ министерство обороны Армении отправляло обратно, откуда явились.
А кто без спросу добирался в Карабах, тех отправляли восвояси местные командиры подчинённые Еревану.
Добровольцы испытывали чувство законного негодования, но оставались в живых.
Особо упорные, не понимающие глобальных требований текущего момента, сливались с местным ополчением какой-нибудь из деревень, умудряясь на день-два сорвать сроки согласованных планов, но затем ситуация возвращалась в намеченную колею…
Возможно кто-то из особо упрямых выжил и 30 лет спустя, на своём смертном одре сможет сказать: «Да я был там тогда!»
Все мы помним знаменитую взбодряющую речь Мэла Гибсона перед битвой шотландцев с превосходящими силами Британских поработителей в «Храбром Сердце».
Нет ну скажи классный боевик, а?
Иногда вот думаю, смогли бы все римские легионы противостоять батальону десантников вооружённых модернизированными Автоматами Калашникова целых 45 дней?.
Деревня опустела, мужиков помоложе отправили на фронт, кроме Армена, отца семерых детей.
Детвору (кроме детей Армена) увезли в Армению, на родину переселенцев.
Из 12, жизнь продолжалась в 3-4 домах.
Кратко появился директор школы, который дезертировал и пришёл угонять своё стадо в Армению.
С горизонта накатывала канонада, день ото дня слышнее.
Я возил тачкой землю, засыпал заднюю стену мастерской земляным валом, чтобы дожди не заливали, чем-то же надо заняться.
Тачка хорошая, двухколёсная, сам делал, как и жестяной ящик склёпанный для такой операции.
Затем садился за ПК и переводил роман Пинчона.
Молодец Томас, достойно сделал стоящую вещь.
(http://sumizdut.narod.ru/volume-2/pynchon/index.html)
Потом Мельсик пришёл с пучком какой-то травы домашнего соления, в глаза не смотрит, вернее смотрит, но не глазами, а полной пустотой, говорит: «Он во всей деревне только тебя уважал».
Мельсик это отец Арама.
У меня на ужин рис был, хлеб. Мы пили спирт двойной возгонки, но опьянеть не получалось.
Тридцать лет тому, в первую войну, Мельсик был федаином, а в эту самочинно явился в расчёт орудия, при котором воевал Арам. и вместе с сыном отступал с боями от Физули до Амараса.
Пушка хорошая, дальнобойная на 20 км, только не видно куда попадает.
Когда-то била по Рейхстагу.
В Карабахе таких орудий было только шесть, у Амараса беспилотники добили последнюю.
Мельсик спокойно всё рассказывал, ровно, без малейших эмоций.
Командир батареи разрешил ему оставаться, раз сын тут, и даже слушал его советы, но всё равно погиб.
Им же сверху видно куда ударить и как. От всей батареи только трое в живых остались, один из них Мельсик, но без ранений как остальные два.
Арам погиб на его глазах, метров за сто. Пушку ставили и тут – взрыв.
Мельсик подбежал, начал переворачивать труп сына, как тридцать лет тому ворочал товарищей-федаинов.
Два осколка убили Арама, один сквозь сердце, второй через висок до шеи. Ничего, наверно, не почувствовал.
Скоро вечер. Окна кухни настежь. Мельсик сидит осунувшись потемнелым лицом, глаза пусты.
Перечисляет ошибки тактики и стратегии, что когда из Гадрута население вывезли, не стало кого защищать.
Колонна пустых автобусов пришла из Армении и Командушчи (да, тот самый) кричал в мегафон, чтобы люди грузились.
Премьер прислал, как представителя с авторитетом.
«Как в ту войну Турки от нас бежали, так и мы теперь от них, на дороге столько калашей валяется».
Мельсик отвёз сына 33-х лет и похоронил в родной деревне (он не знал, что её предусмотрено сдать), потом вернулся в Езнагомерь угонять стадо Арама в Армению, куда уже уехала его вдовая невестка Амест с двумя детьми дошкольниками.
Наутро он мне сказал, что подписана капитуляция.
Три дня спустя я принял горячую ванну и в 10:17 покинул Езнагомерь. Дверь запирать не стал, чтобы мародёры зря не ломали. Всё-таки "евро", жалко же, за 100 км из Степанакерта привозил.
На двухколёсную тачку примотал мешок со свитерками, что когда-то мне вязали дочки и Сатэник, ещё рюкзак с литровой бутылью абсента и парой туфлей, парой джинсов и печенья пачкой, а поверх всего гитару тоже привязал. Всё остальное осталось позади, даже трёхтомник Солженицина с его автографом.
А спирт я уже успел раздать. Это – свято.
