Сергей Нечаев
Жизнь и приключения русского Джеймса Бонда
Особо ценное знакомство
Итак, Чернышев спас из огня Аглаю-Луизу Огье, супругу маршала Нея, поэтому не приходится удивляться, что после этого случая отважный русский стал самым почетным гостем прославленного французского военачальника. И вот в доме Мишеля Нея, командира корпуса, ведущего боевые действия за Пиренеями, Чернышев познакомился с его начальником штаба полковником Антуаном-Анри Жомини, известным военным теоретиком и историком, гражданином Швейцарии, находившемся на французской службе.
Вскоре это знакомство переросло в дружбу. Жомини нашел в Чернышеве не только внимательного слушателя, но и компетентного оппонента. Александр Иванович сумел оценить блестящие анализы наполеоновских сражений, где Жомини обобщил принципы оперативного искусства великого полководца, а также показал его промахи, которые могли бы обернуться поражениями, если бы неприятель смог ими воспользоваться.
Из бесед с Жомини Чернышев сделал важные выводы: политическое решение о подготовке войны против России уже принято Наполеоном, что подтверждалось сведениями из двух авторитетных источников (секретный доклад французского министерства иностранных дел, полученный от Талейрана, анализы и прогноз Жомини), а война в Испании в ближайшее время завершится, и высвободившиеся войска будут использованы против России.
Получается, что Жомини делился с Чернышевым секретной информацией, дополняя ее своими комментариями и прогнозами.
И еще один важный вывод сделал Чернышев из бесед с Жомини: этот талантливый военный аналитик обязательно должен быть на службе России, тем более что сам Жомини сообщил своему новому другу, что собирается подать в отставку из-за неприязни к нему маршала Нея. Забегая вперед, скажем, что именно по представлению Чернышева в то время уже бригадный генерал Жомини в 1813 году был принят на русскую службу в чине генерал-лейтенанта. В дальнейшем он состоял в свите Александра I, был одним из основателей Николаевской академии Генерального штаба, участвовал в планировании операций в русско-турецкой войне 1828–1829 гг.
Он вел правильную осаду на одного генерала, швейцарца Жомини, большого знатока по отделу технических знаний, которого крайне неосторожно оскорбили целым рядом несправедливостей. Дело шло к тому, чтобы похитить его у Франции, привлечь на русскую службу и таким образом хитростью лишить императора одного из самых ученых специалистов.
Альбер ВАНДАЛЬ«Разрыв франко-русского союза»
Придворный фат и дамский угодник
Первые донесения от Чернышева поступили уже в начале августа 1810 года, и, как ни удивительно, первым источником информации стал сам Наполеон. Свои плоды давали его долгие беседы с Чернышевым в неофициальной обстановке, когда император, ни о чем не подозревая, проговаривался о самых секретных вещах. Теплые отношения русского офицера с Наполеоном не были секретом для окружающих, и это придавало ему вес в свете и позволяло расширять круг полезных знакомств.
В сложившейся обстановке Александр Иванович полагал, что отличной маскировкой его тайной деятельности может быть репутация светского льва и дамского угодника.
В 1810 году он постоянно находился при дворе Наполеона, и обрaз легкомысленного повесы и прожигателя жизни стал прекрaсной мaской умного и рaсчетливого рaзведчикa. Ему не только удaлось «рaзговорить» самого Наполеона, но и, находясь беспрестанно в высшем парижском кругу, он был, как пишет в своих «Воспоминаниях» Ф.В. Булгарин, «покровительствуем всеми дамами двора и высшего общества, был, как говорится, в моде и умел пользоваться своим счастливым положением для исполнения поручений».
«Своим человеком» Чернышев стал у сестер Наполеона Каролины (королевы Неаполитанской) и Полины (принцессы Боргезе).
У Чернышева сложились дружеские отношения с маршалом Мюратом, женатым на сестре Наполеона Каролине. Во время пребывания Мюрата в Париже Чернышев неизменно получал от него приглашения на семейные обеды и вечера. В задушевных беседах Мюрат рассказывал Чернышеву немало такого, о чем русский разведчик, возвратясь к себе, немедленно составлял специальное донесение в Санкт-Петербург.
Что же касается Полины Боргезе, то в Париже даже ходили слухи о том, что у Чернышева был с ней роман. Так это или нет – утверждать невозможно, однако принцесса Полина точно была более чем неравнодушна к «донжуану» из России, а Чернышев, будучи рослым красавцем с густой вьющейся шевелюрой, неистощимым рассказчиком и острословом, прекрасным танцором и мастером утонченных комплиментов, умел соединять приятное с полезным и часто приобретал в дамских будуарах очень ценные сведения о будущем грозном противнике России.
Его любовным похождениям не было числа, и, если верить молве, одна из принцесс императорской фамилии, красавица Полина Боргезе, далеко не была равнодушна к его ухаживаниям. Обладая искусством разговаривать с женщинами, он умел заставлять их болтать и извлекал из их болтовни полезные сведения. Это было одним из главных его источников осведомления. Кроме того, он обладал замечательным чутьем и поразительно угадывал в свете и в высшей администрации людей с податливой совестью, у которых наша политическая неустойчивость извратила, а то и совсем уничтожила нравственное чувство – те элементы, которые сформировались из грязных отбросов революции и сумели выплыть на поверхность. Он вращался преимущественно среди них, затем посещал салоны иностранной колонии, куда сходилось порядочное число людей, служивших Франции или в силу необходимости, или из-за выгоды, но сердца которых не переменили родины. Члены дипломатического корпуса обходились с ним по-товарищески, и когда ему удавалось получить доступ в их рабочий кабинет, он с большим искусством «скашивал глаза» на лежавшие на столе бумаги и украдкой прочитывал некоторые отрывки из писем. Сверх того, во время его махинаций в парижском обществе, его нередко видели в компании молодых людей, только что выпущенных из военных школ в полки; он старался сойтись с нашими будущими офицерами, старался снискать их дружбу и, таким образом, иметь возможность следить за всеми частями армии. Одним словом, в Париже он сделался оком царя – оком бдительным, нескромным, с острым и пронизывающим взором. Помимо всего сказанного, это была правая рука русского государя, который пользовался им еще и для того, чтобы завязать более тесные отношения с людьми исключительного значения.
Альбер ВАНДАЛЬ«Разрыв франко-русского союза»
Другой великосветской возлюбленной Чернышева стала Полина Фурес. Еще во время Египетской кампании она была любовницей Наполеона, а вернувшись во Францию, она завела светский салон, всегда полный умных и интересных гостей. Многие из них весьма пригодились Чернышеву…
В связи с этим историк Альбер Вандаль пишет:
«В Париже Чернышев действительно оказался полной противоположностью Куракину: он был столь же подвижен, как тот неповоротлив. Он бывал во всех слоях общества, в одинаковой степени увлекаясь и собиранием сведений, и желанием повеселиться. Обладая большим апломбом и удивительным умением сходиться с людьми, он втирался в те круги общества, знакомство с которыми имело для него особую важность, и потерял счет своим успехам в свете. Он пользовался большим успехом у женщин, был «большим сердцеедом», в женском обществе был неиссякаем в комплиментах и любезных фразах, и, хотя некоторые из дам, идя против всеобщего увлечения, считали его «самонадеянным, фатом, приторным и, следовательно, крайне пошлым», многие находили его неотразимо очаровательным. Таким образом, он нашел приятный способ наводить справки, и в будуарах парижанок производил полезные ему разведки, выжидая случая проникнуть дальше и добраться до военных канцелярий включительно».
До страшной трагической ночи в доме австрийского посла имя Чернышева встречалось только в разделах светской хроники и местных сплетен парижских газет. Рослый красавец с непокорной вьющейся шевелюрой, прекрасный рассказчик и острослов, он неизменно становился душою любого общества, особенно того, где были прекрасные дамы. В великосветских салонах неизменно бытовало представление о посланце российского царя как о жуире и удачливом покорителе женских сердец. Ему симпатизировала сестра Наполеона – королева Неаполитанская. А другая сестра императора – легкомысленная Полина Боргезе, согласно молве, была даже «в любовной связи» с кудрявым российским повесой… Но это была лишь театральная маска. Репутация легкомысленного повесы служила прекрасной ширмой для ловкого и умного царского посланца, которому почти всегда удавалось получать важную информацию о политических и военных планах Наполеона накануне франко-русского военного конфликта 1812 года.
Евгений ПРИМАКОВ«Очерки истории русской разведки»
«Сотрудничество» с Талейраном
За короткий срок Чернышеву удалось создать целую сеть информаторов в правительственных и военных кругах Франции. И «друзья» у него были не только «платонические», многие из них были подкуплены, причем за немалые деньги, в том числе и личные деньги «светского льва» и «дамского угодника».
Например, Чернышев свел знакомство с высшими военными деятелями Франции – ее маршалами. Кстати, характеристики, которые он дал Даву, Удино, Лефевру и другим, можно назвать образцами аналитического мастерства и эпистолярного искусства.
Чернышеву было известно, что экс-министр иностранных дел князь Шарль-Морис де Талейран-Перигор, на которого совсем недавно Наполеон с кулаками напал на глазах у всех в Люксембургском дворце, обвиняя его в лицемерии и предательстве, является тайным агентом Александра I, которому он направлял свои секретные донесения. В них освещались важные вопросы внешней политики и экономики Франции, содержались прогнозы развития военно-политической обстановки в Европе, а также давались конкретные советы по противодействию амбициозным планам Наполеона. И все же информация Талейрана требовала перепроверки, что и было поручено Александру Ивановичу, имевшему обширные связи в соответствующих кругах.
Чернышев был довольно хорошо осведомлен о «талантах» князя Беневентского: о его коварстве, беспринципности и корыстолюбии. В общем, направляясь на первую встречу с высокопоставленным агентом «Анной Ивановной», Чернышев прекрасно знал, с кем ему предстоит иметь дело.
Почему с «Анной Ивановной»?
Да потому, что именно так именовался Талейран в конспиративной переписке Александра Ивановича с Санкт-Петербургом. Между прочим, эта «дама» обошлась русской казне в кругленькую сумму, но получаемая от «нее» информация того стоила.
– Я догадываюсь, месье Чернышев, что означает ваш статус в Париже, – сказал Талейран, когда они расположились в его кабинете. – Быть доверенным лицом, по сути, сразу двух императоров, своего и чужого, – такое вообще вряд ли когда-нибудь удавалось кому-либо другому из людей вашей профессии.
– Ваше сиятельство имеет в виду мои обязанности курьера, которому поручено осуществлять контакты между двумя государями? – переспросил гость, на самом деле сразу почувствовав в словах экс-министра потаенный смысл. Так оно и оказалось.
– Нет, молодой человек, под вашей профессией я имел в виду не курьерские поездки между Парижем и Петербургом, а нечто совсем иное.
Репутация Талейрана была уже вполне устоявшейся. Русские дипломаты в официальной переписке называли его «попом-расстригой», «письмоводителем тирана», профессиональным предателем и столь же профессиональным взяточником и казнокрадом, который обоими этими способами награбил несчетное число миллионов. Но никто не отрицал его выдающегося ума, проницательности и дальновидности, сочетавшихся с готовностью на любое преступление, если оно выгодно, и с абсолютным бесстыдством, которое он умело скрывал за величавой и ленивой надменностью прирожденного вельможи.
Ефим ЧЕРНЯК«Пять столетий тайной войны»
С императором Александром Талейран впервые встретился на переговорах с Наполеоном в Эрфурте. В то время император французов уже отдавал себе отчет в «верности» князя, однако ему были нужны его уникальный ум и опыт. Он считал, что Талейран пока еще может быть ему полезен. Во всяком случае, гораздо полезнее, чем «действующий» министр Жан-Батист Номпер де Шампаньи, который безусловно одобрял все, что говорил и делал Наполеон.
Приглашение Талейрана в Эрфурт многие историки называют «удивительным ослеплением» Наполеона и «не случавшейся до сих пор ни разу потерей интуиции».
Завистники всегда говорили о Талейране, что он всю свою жизнь «продавал тех, кто его покупал». Но это не совсем верно. Талейран всегда думал о себе и о Франции. Каких-то идеалов Революции он не продавал (их просто не было), а Директорию он в свое время «продал» Наполеону лишь потому, что та изжила сама себя и стала вредной для страны. А потом он служил Наполеону верой и правдой, но лишь до того времени, как действия того не вошли в противоречие с интересами Франции. К концу 1808 года это противоречие стало слишком уж заметным, и в Эрфурте Талейран в конечном итоге сыграл весьма специфическую роль.
Впрочем, обо всем по порядку.
Историк Альбер Вандаль пишет:
«Талейран все более входил в роль сдерживающего элемента при Наполеоне. Это была роль, которую он пытался играть и которую, в особенности, любил выставлять напоказ. Оценивая события с присущей ему проницательностью скептического наблюдателя, он ясно понимал, что борьба между Наполеоном и Европой делалась все более опасной, уже не только потому, что слишком затягивалась, но и потому, что делалась все напряженнее и доходила до огромных размеров. Он сознавал, что ошибочные действия делали успех необеспеченным, и начинал сомневаться в конечном исходе».
В конечном итоге мудрый Талейран «начал отделять свою судьбу от судьбы Наполеона, который, по его мнению, слишком зарвался».
Он полагал, что император теперь упрямо шел по пути, который стал противоречить интересам Франции. Если говорить коротко, то Наполеон, по убеждению Талейрана (и не только Талейрана), превратился в необузданного честолюбца, ведущего страну к катастрофе.
В Эрфурт Талейран прибыл за три дня до приезда самого Наполеона. И поселился он буквально в двух шагах от того места, где должен был жить император Александр. Как допустил подобное всегда столь мнительный Наполеон – непонятно…
В императоре Александре Талейран видел единственную силу, которая могла бы покончить с властью Наполеона, а чтобы закрепить «новые отношения», князь при встрече сказал:
– Государь, для чего вы приехали сюда? Вам надлежит спасти Европу, и вы в этом преуспеете, если только будете противостоять Наполеону. Французы – цивилизованный народ, а их правитель – нет. Правитель России цивилизован, а народ – нет. Значит, русский государь должен быть союзником французского народа.
Следует заметить, что русскому императору Талейран был крайне несимпатичен. По этой причине подобные слова ближайшего советника Наполеона показались Александру удивительными и даже подозрительными. Конечно же, он не поверил ни одному его слову.
А Талейран тем временем продолжал, говоря о том, что естественные границы Франции проходят по Рейну, Альпам и Пиренеям. «Все остальное – завоевания императора. Франции нет до них никакого дела».
Он и в самом деле был не согласен с безудержными завоевательными планами Наполеона. Не согласна с этим, по его мнению, была и Франция.
Чтобы закрепить новые отношения с Александром, Талейран выразил готовность поступить на русскую службу, разумеется, тайно и, что тоже само собой понятно, с полагающимся в таких случаях жалованьем. Все это, конечно, было обговорено и согласовано не при первой встрече, а на нескольких последующих свиданиях. Более того, чтобы доказать серьезность своих намерений, Талейран тут же стал выдавать царю секреты Наполеона, указывать пределы, до которых можно доходить, когда случится противостоять требованиям и планам французского императора, не вызывая окончательного разрыва. А потом в беседах с Наполеоном Талейран горестно вздыхал, слушая его жалобы на неожиданное упорство, проявленное царем в ходе переговоров.
Ефим ЧЕРНЯК«Пять столетий тайной войны»
В ходе переговоров Талейран усиленно старался делать вид, что он находится в тени, но при этом он планировал вести свою собственную игру – игру пока скрытого, но бесспорного противника Наполеона.
У Альбера Вандаля читаем:
«Его изменой руководили и другие, более возвышенные побуждения. Видя со справедливым ужасом, как Наполеон все более стремится к невозможному и идет к верной гибели <…> он считал, что существовало только одно средство остановить его и умерить его пыл, и что таким средством было – поддержать мужество других государей и убедить их стойко сопротивляться ему».
По свидетельству секретаря Наполеона Меневаля, «в Эрфурте император использовал князя Беневентского в своих конфиденциальных контактах с императором Александром».
По сути, как пишет историк Дэвид Лодей, «каждое утро Талейран обсуждал ход переговоров с Наполеоном, а каждый вечер – с Александром».
В конечном итоге Наполеон подписал провальную для себя конвенцию, которая не дала ему ничего нового по сравнению с тем, о чем было договорено еще в Тильзите.
А Талейран после этого заявил в кругу своих близких людей:
– Знаете, все спасают Францию. Это случается по три-четыре раза в год. В Эрфурте я спас Европу.
После этого он продолжил секретную переписку с советником русского посольства в Париже Карлом Васильевичем Нессельроде. В переписке же того с Санкт-Петербургом Талейран с той поры стал именоваться «Анной Ивановной».
В секретной русской дипломатической переписке герцог Беневентский, светлейший князь Талейран-Перигор, кавалер бесчисленных орденов, с той поры стал именоваться «юрисконсультом», «моим другом», «нашим книгопродавцем», «кузеном Анри», а то и просто «Анной Ивановной». Надо сказать, что «Анна Ивановна», подобно одной гоголевской героине, оказалась дамой, приятной отнюдь не во всех отношениях. За поставляемый ею товар она неукоснительно требовала значительной оплаты и проявляла столь неумеренное корыстолюбие, что переписка русского посольства в Париже с Петербургом все время сопровождалась настойчивыми просьбами о присылке дополнительных денежных сумм.
Ефим ЧЕРНЯК«Пять столетий тайной войны»
Как известно, на торжественном приеме 23 января 1809 года Наполеон в ярости набросился на Талейрана:
– Почему я вас еще не повесил на решетке площади Карусель? Но есть, есть еще для этого достаточно времени! Вы – грязь в шелковых чулках! Грязь! Грязь!..
Покидая приемную, Талейран заметил ошеломленным свидетелям этой сцены:
– Как жаль, господа, что такой великий человек так плохо воспитан.
А уже в передней он прошептал одному из своих близких знакомых:
– Такие вещи не прощают.
И он не простил. И вот теперь состоялась встреча Талейрана с Чернышевым, и первый изложил второму политическую стратегию, которой, по его мнению, должна придерживаться Россия в ожидании войны с Францией, причем Талейран даже назвал примерное время ее начала – апрель 1812 года.
Основные положения этой стратегии сводились к необходимости срочного заключения мира с Турцией, союза с Австрией и Пруссией, нейтрализации Швеции, отказу от Тильзитского мира. И хотя предложенная Талейраном стратегия соответствовала российской внешнеполитической концепции, русский разведчик все же вступил в дискуссию со своим именитым собеседником.
В результате Чернышев твердо заявил, что подобная информация, требующая кардинальных решений от русского императора, нуждается в документальных доказательствах. И Талейран предоставил Александру Ивановичу в качестве доказательства копию секретного доклада французского министерства иностранных дел, специально подготовленного для Наполеона. Доклад назывался так: «Взгляд на дела континента и сближение России с Англией». В нем подробно излагался план создания антирусской коалиции с участием Швеции (наступление на Санкт-Петербург) и Турции (активизация боевых действий на юге России). Вспомогательная роль отводилась Австрии и Пруссии. Талейран предложил Чернышеву скопировать этот документ…
На следующий день в Санкт-Петербург был срочно направлен курьер.
Безусловно, Александр I с большим интересом читал подобные донесения. И, как утверждается, на одном из них царь якобы написал: «Почему я не имею побольше министров, подобных этому молодому человеку».
«Прикрытие» графа Нессельроде
Пока Чернышев изображал «гуляку праздного», которого просто невозможно заподозрить в какой-либо шпионской деятельности, ему содействовал один скромный советник русского посольства – граф Карл Васильевич Нессельроде. Его роль была исключительно незаметной – тихо обеспечивать прикрытие, подкупать нужных людей, приобретая у них секретные документы. Некоторые из них обходились в 3000–4000 франков, но граф не скупился. Спокойный, тактичный и благопристойный советник посольства незаметно делал свое дело, а Чернышев, казавшийся французам «душой нараспашку» под его прикрытием тоже не дремал.
Одним из самых важных документов, который удалось добыть К.В. Нессельроде, был тайный меморандум, касавшийся внешней политики Франции. В нем говорилось о том, что мир Франции с Россией – это фикция, что геополитические интересы делают Россию естественным союзником Великобритании, и что вскоре эти две державы объединятся против Наполеона. Плюс там утверждалось, что Турцию, воевавшую на тот момент с Россией, необходимо сохранять в качестве потенциального военного союзника. А после победы над Россией предполагается восстановить независимую Польшу, передвинуть российскую границу за Днепр, натравить Австрию на Россию, а Пруссию вообще убрать с карты Европы.
Через несколько недель этот план уже был на столе императора Александра, и он мог окончательно убедиться в том, что был прав, с самого начала не доверяя Наполеону.
До открытого столкновения двух великих империй оставалось еще целых два года…
Что же касается Чернышева, то он, ведя внешне весьма «развеселый» образ жизни, постоянно находится в контакте со своими «источниками». При этом формальные обязанности и различные развлечения, как уже говорилось, ни в коей мере не притупляли его бдительности.
Чернышев продолжал немедленно докладывать в Санкт-Петербург всю важную информацию о планах и намерениях Наполеона, а также все тщательно скрываемые известия о боевых действиях в Испании и Португалии, которые при содействии британцев явно пошли не по плану императора французов. И что самое главное, Чернышев был первым, кто уже в 1810 году предупредил Александра I о реально надвигающейся для России суровой опасности и необходимости серьезной подготовки к этому.
А К.В. Нессельроде (кстати, будущий министр иностранных дел и канцлер Российской империи) имел аналогичную миссию, но она была несколько шире. Он должен был информировать царя не столько о военных, сколько о дипломатических намерениях Наполеона. Плюс он стал лично «курировать» самого высокопоставленного агента по имени Талейран и ведал всеми финансовыми вопросами, связанными со сбором секретной информации.
По сути, Нессельроде стал резидентом русской разведки в Париже под видом советника посольства по финансовым вопросам, а «главный Казанова» той поры Чернышев был военным атташе. И они друг другу не мешали – «военный атташе» вербовал военных, а «советник по финансовым вопросам» – гражданских.
Что же касается такой «важной птицы», как Талейран, то через Чернышева и Нессельроде (об их совершенно особых связях с бывшим французским министром иностранных дел не знали даже посол России во Франции А.Б. Куракин и министр иностранных дел Н.П. Румянцев) уже в 1810 году этот человек довел до Александра I два важных постулата: первое – сближаться с Австрией, второе – Франция не хочет воевать с Россией пока полыхает война на Пиренейском полуострове. Но вместе с тем, учитывая огромные военные и материальные возможности Наполеона, Талейран не исключал и возможности боевых действий сразу на двух фронтах.
В Санкт-Петербурге к советам «Анны Ивановны» прислушались, но просьбу об оплате за оказанные услуги полтора миллиона франков проигнорировали под тем предлогом, что это может оказать Талейрану «медвежью услугу», ведь вряд ли удастся удержать подобного рода дела в секрете (а на самом деле это произошло потому, что до императора Александра дошли сведения об аналогичном «сотрудничестве» Талейрана с Веной).
К.В. Нессельроде состоял при Талейране в качестве посредника, а Чернышев в начале 1811 года доставил последнему письмо от императора Александра. Точное содержание этого письма не установлено, но зато известно, что Талейран был чрезвычайно польщен им. Александр Иванович, например, писал об этом так: «Его светлость беседовал со мной как истинный друг России, и в особенности подчеркнул свое желание, чтобы мы при теперешних обстоятельствах как можно скорее заключили мир с турками. Вопрос только в том, был ли он искренен».
