Сергей Митин
Светлейший. Первый игемон империи
А понизу – собственный девиз удостоенного. На латыни – «Virtute duce, comite fortuna». То есть, на родном наречии, «Под руководством храбрости, в сопровождении счастия».
Описание длинное, но если его не воспроизвести полностью – как мы узнаем, что лев на нем изображался красный, огненный? И как удостоверимся, что Меншиков тоже верил, и всерьез, в свои литовские корни: «оная провинция есть отчизна твоя»…
Кстати, обретенный герб Светлейший, будучи человеком практическим, употреблял не только на предметах роскоши. В Военно-историческом музее артиллерии, инженерных войск и войск связи хранятся две бронзовые пушки, казенные части которых украшены литыми гербами Меншикова. Одна из них, отлитая в 1709-м для князя, была 126 лет спустя возвращена императором Николаем I правнуку сиятельного владельца, тоже военачальнику. Пушки такие уже вышли тогда из военного обихода, значит, возвращалась не как орудие – а ради герба…
Герб первой ветви Менжиков (герб Венява)
И все же многие современные историки считают вполне установленным фактом, что Александр Данилович в ранней юности «торговал подовыми пирогами вразнос». Хотя со всей достоверностью это тоже в общем-то не установлено – лоток тот не найден.
Зато мы наталкиваемся на свидетельства современников (впрочем, эти свидетельства даны уже после смерти Петра и Меншикова) о том, что Петр в минуты недовольства грозил отправить своего любимца «снова пирогами торговать». А Меншиков в минуты наивысшего градуса царского гнева сам надевал (неожиданно для Петра) деревянный лоток – тем самым ему удавалось рассмешить Петра и избежать суровых последствий его гнева для себя и соратников из «ближнего круга». Может, это так, а может быть – осознанная политическая сплетня с целью не допустить чрезмерного возвышения сына и внука Александра Даниловича.
Герб Александра Даниловича Меншикова, сконструированный в 1707 году с учетом его собственных заслуг
Даже в сплетне бывает важна какая-нибудь деталька, которая вылезает, как шило из мешка, обнаруживая и автора слуха, и мотив, которым он руководствовался, сочиняя пусть забавную, но неправду. Вспомните: чаще всего, упоминая «Алексашкины пироги», уточняют: «…с зайчатиной». Не с говядиной или курятиной, не рыбные, хотя бы и с вязигой, то есть малоценным субпродуктом. А всегда – «с зайчатиной», которая кочует от одного автора к другому, из одного приблизительного пересказа давних событий в другой. К чему такая кулинарная точность?
А к тому, пожалуй, чтобы обиднее звучало.
Видите ли, зайчатина на Руси долгое время оставалась для добропорядочного христианина продуктом, по сути, запретным или хотя бы не одобряемым и оттого малопривлекательным. Связано это было не с христианством непосредственно, а с эхом старозаветного библейского перечня «нечистых» животных, в пищу не годившихся. Все грызуны проходили в том списке единой строкой, включавшей в себя и грызуна-зайца. Он хоть и жуёт траву, как «чистые», да непарных копыт, вот беда, не имеет. Заяц оставался животным малопочтенным для русских староверов, которые сохраняли приверженность требованиям Ветхого Завета. Для остальных же запрет пал в 1650-х годах, когда реформами Патриарха Московского Никона были упразднены некоторые старинные церковные традиции. Пасть-то пал, но зайчатина на некоторое время оставалась продуктом как бы новым, непривычным, сомнительным. В оправдание появилась (и до сих пор бытует) другая версия ее неприемлемости: дескать, подозрительно похожа тушка зайца на кошку, которую в пищу употреблять вообще не пристало. В крайнем случае закрыть глаза на такую начинку соглашалась худородная беднота: голод – не тетка. Тем более что в пирогах еще не сразу и распознаешь, что за мясо в ход пошло. Абсолютная простонародность – вот чем еще знатные недоброжелатели норовили уязвить «пирожника Алексашку».
Впрочем, как видите, «гипотеза о пирогах», в сущности, не противоречит версии о шляхетском происхождении нашего героя. Скорее, оба эти свидетельства весьма любопытно дополняют друг друга.
При этом обе версии не противоречат главному выводу исследователей родословной Меншикова (в том числе и нашему исследованию). Этот вывод по-прежнему состоит в том, что род Александра Даниловича, «полудержавного властелина», не входил даже в сотню российских родов ни по знатности, ни по богатству. Но едва ли это должно умалять заслуги «правой руки Петра» во всех наиболее значимых его предприятиях. Скорее – наоборот. Подняться так высоко от «пирогов с зайчатиной», пусть бы и мифических, на государственный олимп – не каждому дано.
Чем же Александр Данилович приглянулся Петру? И не просто приглянулся, а смог стать вторым человеком в государстве. Остроумием и живостью ума? Смелостью? Отвагой? Преданностью? Умением блестяще выполнять самые сложные и рискованные поручения?..
Поговорим же о его деяниях подробнее, воссоздавая шаг за шагом удивительную жизнь этого выдающегося государственного деятеля, первопроходца, промысловика, военачальника, строителя, ПЕРВОГО ИГЕМОНА-ГУБЕРНАТОРА ИМПЕРИИ РОССИЙСКОЙ. Как без серьезной «клановой» или финансовой поддержки, без специальной подготовки, без отлаженных «социальных лифтов» можно сделаться знатнейшим вельможей, отмеченным титулами и наградами не одной России, но и ряда европейских государств?
«Петр это начал»
Многие деяния Петра Великого невозможно представить без Александра Даниловича, который «отличался красивой наружностью и счастливой физиономией и в своих речах, возражениях и ответах, равно как и в своих приемах, обнаружил бойкий живой ум, здравый рассудок и добросердечие».
Историк, публицист, журналист, издатель, драматург, поэт и прозаик М. П. Погодин высоко ценил заслуги Петра перед Отечеством. В статье «Петр Великий», опубликованной в 1841 году, он писал:
«Мы просыпаемся. Какой ныне день? 1 января 1841 года. Петр велел считать годы от Рождества Христова. Петр Великий велел считать месяцы от января. Пора одеваться – наше платье сшито по фасону, данному Петром Первым, мундир по его форме. Сукно выткано на фабрике, которую завел он; шерсть настрижена от овец, которых развел он. Попадается на глаза книга – Петр Великий ввел в употребление этот шрифт и сам вырезал буквы. Вы начинаете читать ее – этот язык при Петре Великом сделался письменным, литературным, вытеснив прежний церковный.
Приносят газеты – Петр Великий их начал.
Вам нужно купить разные вещи – все они, от шелкового шейного платка до сапожной подошвы, будут напоминать вам о Петре Великом: одни выписаны им, другие введены им в употребление, улучшены, привезены на его корабле, в его гавань, по его каналу, по его дороге.
За обедом от соленых сельдей до картофеля, который он указал сеять, до виноградного вина, им разведенного, все блюда будут говорить вам о Петре Великом.
После обеда вы едете в гости – это ассамблеи Петра Великого. Встречаете там дам – допущенных до мужской компании по требованию Петра Великого.
Вы получили чин – по Табели о рангах Петра Великого.
Мне надо подать жалобу – Петр Великий определил ей форму. Примут ее пред зерцалом Петра Великого. Рассудят по Генеральному регламенту.
Вы вздумаете путешествовать – по примеру Петра Великого; вы будете приняты хорошо – Петр Великий поместил Россию в число европейских государств, и проч. и проч. и проч.» (М. П. Погодин. Петр Великий, Москвитянин, 1841 г., № 1).
Как сказано! И как безупречно аргументированно! Ярко, точно, верно! Реформы Петра действительно носили всеобщий характер. От Ивана Грозного и по сей день реформ в нашем Отечестве хватало. Но все они воздействовали только на отдельные сферы жизни страны. Реформы Петра же отличала их обширность. Они влияли на все стороны жизни каждого россиянина и всего государства в целом. Здесь и экономика страны, изменения и в социальном делении общества, и во внешней политике, и в системе государственной власти, и в духовной жизни, и в культуре, и в быту. А вооруженные силы? А военный и торговый флот? Это вообще – отдельная история.
Именно Петр со товарищи превратил отсталую Московию, которую европейцы считали глухоманью, «медвежьим углом» за периметром цивилизации, в могучую Российскую империю, с которой считались и соседние, и отдаленные державы.
Российской империи не состоялось бы без внедрения в жизнь страны любого из трех нововведений, позволивших России оказаться в концерте великих европейских держав. Здесь очень важно отметить создание могучего регулярного флота, который обеспечил нашей стране доминирующее положение на Балтийском море. По водам Балтики под российским флагом ходили двадцать четыре грозных, полностью оснащенных линейных корабля. И не просто перемещались из пункта А в пункт В, а надежно прикрывали от любой опасности новую столицу – Санкт-Петербург. В отличие от Азовского флота, потенциал которого играл сугубо сдерживающую роль и так и не получил боевого применения, силу и выучку российских моряков-балтийцев еще при жизни Петра I на себе ощутили шведы, потерпевшие поражения на море у Гангута, Эзеля и Гренгама. Россия начала самостоятельно строить первоклассные корабли и обучать офицеров и матросов для службы на них. Петр стал одновременно и вдохновителем, и создателем, и одним из предводителей российского флота, причем сразу победоносного, соизмеримого по своим силам с военными флотами ведущих европейских государств.
Еще одно неоценимое деяние – это создание армии, ядром которой стали профессиональные регулярные формирования. Русское войско XVII столетия состояло из дворянского ополчения, которое созывали лишь тогда, когда наши хищные соседи угрожали рубежам страны с запада или с юга. Если Речь Посполитая или крымские, ногайские татары начинали угрожать, им давали отпор. Отразили – и по усадебкам, заниматься домашними делами. И еще не факт, что, когда мирная пауза затягивалась, даже выказавший героизм при отражении опасности не отвыкнет от оружия, а то и от седла. Правда, другую часть вооруженных сил образовывали полурегулярные стрелецкие полки, выполнявшие в мирное время полицейскую и конвойную службу в столице и городах, где были размещены их гарнизоны. Если возникали на границах конфликты, то без этой части армии тоже не обходились – ее отправляли давать отпор. Вот только боеспособность обоих родов войск оставляла желать лучшего. И это понятно. Какие в то время у дворянина были интересы, кроме своего поместья? Они, конечно же, были людьми патриотично настроенными, честными и мужественными, но пределом их мечтаний было благополучие своей родимой усадьбы. Да и опыта боевых действий и военных знаний не всегда хватало.
В начале XVIII века Иван Посошков, первый русский экономист-теоретик и один из первых же публицистов, описывал Петру «допетровскую службу» так: «У пехоты ружье было плохо и владеть им не умели, только боронились ручным боем – копиями и бердышами, и то тупыми, и на боях меняли своих голов на неприятельскую голову по 3 и 4 и гораздо больше, а хорошо б то, чтобы свою голову хотя головы на три менять. А естли на конницу посмотреть (…), клячи худыя, сабли тупыя (…) Истинно, государь, я видел, что иной дворянин и зарядить пищали не умеет».
Обе слабые военные структуры, доставшиеся ему в наследство, Петр преобразовал в боеспособную регулярную армию. Она теперь комплектовалась, обучалась и снаряжалась по единым стандартам. Создать армию между тем не просто: повелел – и вот она. Военные реформы Петра пришлись на время тяжелейшей Северной войны, в ходе которой армия прошла путь от унизительной «Нарвской конфузии» до успешного взятия Нарвы и вообще всех шведских крепостей в прибалтийском регионе. Не забудем при этом и о целой серии великих русских триумфов у Лесной, Полтавы и Переволочны.
Не менее важное начинание Петра Великого, без которого немыслимо ни одно успешное государство Нового времени, – создание регулярной дипломатической службы. Русская дипломатия по XVII век включительно ограничивалась редкими случаями отправки за границу целевых посольств.
В случае острой необходимости царь и Боярская дума снаряжали в Вену, Париж, Лондон или Варшаву миссию с конкретными задачами различного характера. Последний пример подобной практики – посольство, благодаря многочисленности участников и неофициальному пребыванию в нем царя вошедшее в историю как Великое, имело место в 1697–1698 годах. О постоянных представительствах при дворах государей хотя бы ведущих европейских стран речи не шло, да и иностранные дипмиссии не спешили изъявлять желание прописываться в Москве. Точно так же в русскую столицу приезжали дипломатические делегации с разовыми поручениями и отправлялись на родину после их исполнения. Исключение составляла Швеция, имевшая в Москве своего постоянного резидента, но не в статусе посла. Только благодаря усилиям Петра Россия обрела постоянные посольства в столицах ведущих европейских стран и даже в Константинополе-Стамбуле – столице еще могущественной в ту пору Османской империи. Тогда же и в Санкт-Петербурге поспешили аккредитоваться посольства множества государств.
Всем нам еще со школы хорошо известно, что Петр Первый, «прорубив окно в Европу», стал насаждать в России европейскую культуру. И речь идет не только о том, что он обрезал бороды и заставил носить другую одежду, а о целом комплексе мер, причем весьма обширном. Было необходимо повысить уровень культуры у подданных, добиться их цивилизованного поведения в обществе и, собственно, сформировать это самое общество. На словах-то все кажется элементарным. Но даже самые простые, бытовые новшества, и те принимались современниками Петра «в штыки».
Историки нередко цитируют дневник П. А. Толстого, человека умного и многоопытного. В поездке по Италии его поразил европейский комфорт в гостиницах. Он писал о том, что спал на простынях, что обеденный стол был накрыт белой скатертью, что ему подавали вилки и ножи, что в номере было множество зеркал. Отмечал это – значит, комфорт такой был ему внове. Действительно, в России жили иначе. Хлебали ложками из общей миски, жаркое ели руками. И это – в богатых домах. В российских корчмах (гостиницах допетровских времен) тем более понятия не имели о простынях и вилках. Кстати, Софья-Шарлотта Бранденбургская отметила в 1697 году, что Петр не умел пользоваться вилкой. Что ж, не умел, так научился! И всю страну научил.
До нас дошли и нередко цитируются такие слова царя-реформатора: «Аз есмь в числе учимых и учащих мя требую». То есть – я и сам учусь, и вас учу, имейте в виду. И неизвестно, первая или вторая ипостась важнее. Правильнее сказать, обе важны одинаково и взаимосвязаны. Ибо не научившись – не научишь, а если научить никого не хочешь тому, чем сам овладел, так зачем и учился?
Важным начинанием Петра было и учреждение в своем Отечестве Навигацкой школы – первого специализированного и светского образовательного учреждения, открытого в 1715 году, а также гарнизонных и цифирных школ в провинции. Одним из любимых детищ Петра стала Морская академия. Готовилось открытие Академии наук.
В начале своего царствования он, по примеру венценосных предков, еще советовался с Боярской думой, пока не убедился окончательно, что собрание представителей знатных родов изжило себя, члены его к новым задачам не готовы и их решать не смогут. И учредил Правительствующий сенат, состав которого подбирался уже не по родству и знатности, а по способностям к административной работе. В период военных действий государство зачастую управлялось срочными указами Петра, из столицы отправлявшегося на театр боевых действий. Это были документы, не всегда даже правильно оформленные, написанные наспех на клочках бумаги. Существование Сената придавало работе над законами и их исполнению характер систематический, а в отсутствие царя именно коллективу сенаторов принадлежала верховная власть в стране. Самого венценосца представлял генерал-прокурор: «Сей чин яко око наше и стряпчий о делах государственных».
Однако не всё выходило благополучно с исполнением решений Сената, поскольку приходилось действовать с оглядкой на взаимоотношения государственных мужей. А они были непростыми. Особенно это чувствовалось, когда многие наиболее влиятельные персоны, приближенные к царю, – Меншиков, Апраксин, Шереметев, Головкин – в состав Сената не входили и оттого не всегда беспрекословно ему подчинялись. А у Меншикова вообще были особые отношения с одним из самых авторитетных сенаторов Яковом Долгоруким.
Оперативное управление страной через исполнение царской воли было возложено Петром на новый, передовой по меркам эпохи, административный аппарат, который заменил систему «приказов», пришедшую к началу XVIII века в ветхость. С 1718 года тридцать четыре приказа заменялись девятью коллегиями. Их президенты становились членами Сената, который мог теперь сосредоточиться исключительно на вопросах законодательства. По сути, появились классические «две ветви власти».
Становление новых учреждений ознаменовалось появлением в России профессиональной бюрократии. Что ж, без этого никуда. Без чиновников не может существовать ни одна государственная машина. Плохо, однако, что и введение президентов коллегий в состав Сената не помогло добиться полной эффективности этого органа. Постоянная зависть и вражда сановных вельмож приводила к тому, что стоило им собраться вместе в отсутствие царя, как начинались ссоры и перебранки.
Конечно, Петр хорошо знал об изъянах любой бюрократической системы и пытался их устранить, как мог. К сожалению, многие пороки бюрократии остались неуязвимы, но, как говорится, «начало – половина дела». Требовалось с чего-то начинать – и Петр начал. А все дела Отечества завершить – одной жизни, одного царствования никогда не хватит. Тем более Петр умер еще полным сил, он не успел состариться на троне.
О реформах Петра Великого написаны тома – это и научные, и художественные труды. Но, как ни странно, куда меньше подробных исследований деятельности петровских соратников, одним из которых был Александр Данилович Меншиков. Какое же место он занимал в этой блестящей плеяде?
Конец эпохи русских янычар
Приступая к нашему повествованию о первом русском губернаторе Александре Меншикове, мы не можем не обрисовать ту историческую обстановку, в которой проходила юность нашего героя.
По сути, столь же радикально, как конец царствования Петра Великого разделил страну на две партии, так и начало его было ознаменовано противоборством двух группировок.
Нельзя назвать воцарение Петра периодом даже относительного спокойствия. Частые стрелецкие волнения, мятежный сподвижник протопопа Аввакума Никита Пустосвят и его раскольники, беспрецедентное соцарствование трех особ, столь поражавшее воображение современников как в Московском царстве, так и за границей. Из сообщения русского посланника в Венеции дворянина Волкова явствует, что ситуация вызывала у венецианского правительства большое недоумение. «Дож и весь сенат дивятся, как служат их царскому величеству подданные их, таким превысоким и славным трем персонам государским!» – приводит он слова одного из сенаторов.
Речь идет о том, что официально в России с 1688 года царствовали одновременно старший брат Иван и младший Петр, для них был изготовлен особый двойной трон. Фактической же правительницей государства была опекунша этих несовершеннолетних государей царевна Софья Алексеевна – их не самая старшая, но самая честолюбивая сестра.
Усиливающиеся властные аппетиты царевны Софьи, дочери царя Алексея Михайловича от его первого брака, требовали быстрого разрешения. Иначе страна могла оказаться втянутой в кровавый междоусобный конфликт. Тут недалеко было и до новой Смуты.
Наградной «угорский» золотой за Крымские походы с изображениями Петра I и Ивана V на одной стороне, царевны Софьи – на другой. 1689 год
Воодушевленная успехом своей дипломатии после заключения в Москве 21 апреля 1686 года (в результате продолжительных переговоров) вечного мира с Польшей на выгодных для России условиях, Софья почувствовала себя «самодержицей». Ей было чем гордиться: по договору поляки официально признавали Киев на вечные времена русским городом (что они оспаривали уже несколько десятилетий, считая Киев незаконно отнятым у Речи Посполитой). Правда, за эту уступку поляков Софья брала на себя обязательство нарушить мир с турками и организовать воинский поход на татарский Крым. Дополнительно Россия обязалась выплатить Польше огромную по тем временам сумму в 146 000 рублей.
Об этой цене дипломатической победы Софьи народу не сообщалось. Киев де факто – по итогам восстания гетмана Богдана Хмельницкого и победоносных русско-польских войн Алексея Михайловича – уже был в составе Московского царства. И трудно судить, нуждалось ли юридическое признание поляками Киева русским в столь больших затратах с русской стороны.
Впрочем, в воинском походе на Крым русская сторона была тоже кровно заинтересована. Хищнические набеги крымских татар регулярно опустошали южные русские окраины так же, как и польские.
Осмелев после своей дипломатической победы, Софья начала выпускать все государственные бумаги с титулом самодержицы, тем самым грубо попирая права своих братьев. Был даже писан портрет царевны со скипетром, державой и с короной на голове, хотя помазана на царство она вовсе не была. Пройдет время, и эта «преступная» парсуна и все оттиски с гравюры, послужившей ее «черновиком», будут разыскиваться по стране и безжалостно уничтожаться. А пока… Если единоутробный брат Софьи Иван, будучи безвольным, болезненным, почти слепым, не очень возражал против подобного порядка вещей, то единокровный брат Петр, деятельный, любознательный, наделенный богатырским здоровьем и амбициозный не менее сестры, примириться со все возрастающими властными претензиями Софьи не мог.
Становилось очевидным, что конфликт между сестрой и братом близится к развязке. Патрик Леопольд Гордон оф Охлухрис, на русский манер – Петр Иванович Гордон, выдающийся шотландский и русский военачальник, контр-адмирал русской службы, в своих записках использует термин «партии», говоря о сложившихся группировках сторонников Петра и Софьи. «Партии» были готовы пойти стенка на стенку.
Петр, однако, долгое время воздерживался от кардинальных мер. Ускорило окончательный разрыв бесславное возвращение русских войск из второго Крымского похода и желание Софьи представить его исход в выгодном свете, действительности вопреки. Петр был категорически против награждения военачальников, руководивших походом, чего Софья настойчиво добивалась, и прежде всего – для своего фаворита князя Василия Васильевича Голицына. С большим трудом удалось уговорить Петра на раздачу наград, после чего он, взбешенный, покинул Кремль и уехал обратно в село Преображенское, свою юношескую резиденцию, где в основном проводил время.
С этого момента началось открытое противостояние между Преображенским и Москвой. На стороне правительницы Софьи были стрельцы, на стороне Петра – потешное войско.
Царевна Софья Алексеевна. Гравюра по оригиналу А. Блотелинга.
Около 1688 года
Живший в XIX веке видный российский историк и исследователь, профессор Дерптского университета Александр Брикнер полагал, что устойчивая легенда о потешном войске Петра, которое являлось якобы отправной точкой организации новой военной системы в России, и о «мнимом значении в этом деле Лефорта» не заслуживают внимания. Петр познакомился с Лефортом после государственного переворота 1689 года, а так называемые «полки иноземного строя» уже широко внедрялись в русское войско наряду со стрелецкими полками и посошным ополчением, еще при отце Петра – царе Алексее Михайловиче. Как бы там ни было, кто бы его ни завел, но войско такое существовало, и в дошедшем до нас списке «потешных» нас интересует имя Александра Меншикова.
К 1687 году военные потехи Петра стали принимать более серьезный размах. В селах Воробьеве, Семеновском и Преображенском устраивались учебные баталии. В этих воинских играх и складывалась «русская гвардия». Петр Иванович Гордон часто помогал Петру советами, отправлял к нему своих людей – барабанщиков, флейтщиков, конюхов, чем вызывал недовольство самого Василия Голицына, влиятельного фаворита. Генерал Гордон оставался в стороне от участия в борьбе двух «партий», но, видимо, интуитивно чувствовал, что держаться надо Петра.
Но и от внимания стрельцов не укрылось усиление позиций мужающего Петра. Поэтому, быть может, в 1687 году Софье и не удалось добиться от них вразумительного ответа на вопрос: «Если бы я вздумала венчаться царским венцом, у стрельцов какая будет отповедь?» Даже изрядно облагодетельствованные царевной стрельцы сохранили верность патриархальному укладу и категорически отказались подавать челобитную о венчании женщины короной московских царей. Поддержка стрельцов была бы крайне важна для Софьи, так как они все еще составляли военизированную привилегированную касту русского общества. Многие иностранные хронографы, такие как Сигизмунд фон Герберштейн, Джером Горсей, Петр Петрей, Жак Маржарет, именовали их русскими янычарами.
Тем не менее 7 августа Софья созвала стрельцов к Кремлю, что и послужило сигналом для окончательного разрыва между правительницей и Петром.
Той же ночью к Петру в Преображенское явились некие лица в сопровождении стрельцов с докладом о том, что в столице составился заговор против царя и его матери – вдовствующей царицы Натальи Кирилловны. Известно, что Петр очень испугался. По воспоминаниям Гордона, это было так: «Петр прямо с постели, не успев надеть сапоги, бросился в конюшню, велел оседлать себе лошадь, вскочил на нее и скрылся в лесу; туда принесли ему платье; он наскоро оделся и поскакал в сопровождении немногих лиц в Троицкий монастырь, куда, измученный приехал в 6 часов утра. Его сняли с коня и уложили в постель. Обливаясь горькими слезами, он рассказал настоятелю Лавры о случившемся и требовал защиты. Стража царя и некоторые царедворцы в тот же день прибыли в Троицкий монастырь. В следующую ночь были получены кое-какие известия из Москвы. Внезапное удаление царя распространило ужас в столице, однако клевреты Софьи старались держать все дело в тайне или делали вид, что оно не заслуживает внимания».
Некоторые ставят в укор царю, что он первым делом подумал о личном спасении, а не об опасности, грозившей его родственникам. Но винить его за бегство – значит не помнить предшествовавшие события жизни Петра. Или просто не обладать даром эмпатии, сочувствия. Петр, верхами ускользающий от опасности, – всего лишь пятнадцатилетний подросток. Как бы ни окреп он к тому времени физически, как бы ни желал власти и что бы ни думал о своих способностях править страной, а всего пять лет назад он, десятилетним ребенком, пережил уже один Стрелецкий бунт, и в памяти его накрепко засели ужасы дворцового переворота, когда убиты были близкие ему люди, дядья по матери. Могли растерзать и самого царевича. Через кровь родных, увы, добрался Петр до того самого сдвоенного трона с окошечком в спинке, проделанном, чтобы сестрица или ее люди могли подсказывать соправителям, что им говорить и делать. Считалось, что и нервный тик, и припадки раздражения, буйства, не покидавшие Петра всю его жизнь, вызваны были нервным потрясением 1682 года. Только представь себя, современник, на мгновение мальчиком-третьеклассником (и даже не школьником, привыкшим жить в коллективе и выстраивать в нем отношения, а просто домашним балованным дитятком), перед которым разворачивается дикая сцена: толпа мужиков в сбитых на бок шапках, с раззявленными в злобном вопле черными провалами ртов в обрамлении взлохматившихся бород, топот ног, стук бердышей, звон и лязг клинков, крики и стоны умирающих жертв… Вряд ли это стало бы для тебя приятно волнующим воспоминанием о забавном приключении. Ощущение, что смерть вернулась за ним вместе с «янычарами», погнало юношу из Москвы, готовой, как ему казалось, снова захлебнуться кровью.
Но были, наверное, и те, кто чувства молодого человека понимал. И готов был разделить с ним опасность. В весьма правдоподобном изложении Алексея Толстого, автора романа «Петр Первый», ставшего классикой русской литературы и устойчивой частью канона общественного восприятия первого российского императора, Александр Меншиков все это тревожное время неотступно был при царе. Якобы именно он, бросившись на другом коне вслед государю, с одеждой Петра в руках, первым нагнал его и успокоил.
В историческом исследовании уже упоминавшегося выше Александра Брикнера нет подтверждения этого факта. Более того, историк полагает, что исключительное доверие к Меншикову со стороны царя сложилось позже, при взятии Нотебурга, и возвышение «пирожника» началось именно тогда.
11 октября 1702 года, в ходе Северной войны, под натиском русской артиллерии шведский гарнизон крепости, построенной новгородцами, но отобранной некогда у русских, капитулировал. Комендант крепости вручил Петру символический ключ от города, который укрепили на западной башне крепости как аллегорию того, что отныне отворены врата в землю неприятеля, и она снова стала русской. Город был переименован царем-победителем в Шлиссельбург, в переводе на русский – ключ-город. Петр придавал большое значение этому событию и, если бывал в Петербурге 11 октября, каждый раз отправлялся в Шлиссельбург, чтобы на Ореховом острове торжественно отметить свою викторию. Комендантом-губернатором Шлиссельбурга Петр назначил бомбардира-поручика Преображенского полка Меншикова. К слову, в этом же чине участвовал в осаде Нотебурга и сам царь.
Нет, кажется нелогичным заключение А. Брикнера о том, что Александр Данилович Меншиков начал свое стремительное возвышение только после взятия Орешка. Совершенно очевидно, что к моменту этой знаковой для русских победы Меншиков уже был одной из ключевых фигур в окружении царя Петра. Ведь еще за пять лет до этого в одном из известных эпизодов, связанных с Великим посольством, Меншиков уже входил в узкий круг, образованный всего десятком молодых людей, обучавшихся корабельному делу на Саардамских верфях вместе с самим Петром. И уже тогда выполнял функции денщика и личного казначея царя.
Бегство юного Петра в Троице-Сергиеву лавру, расторопный Меншиков нагоняет государя с одеждой в руках
В «Дневных записках» Ивана Афанасьевича Желябужского – московского чиновника и одного из первых русских мемуаристов – Александр Меншиков уже в 1698 году упоминается как сержант Преображенского полка. То есть он числился в главной из весьма немногочисленных еще частей новой регулярной армии. Звание, допустим, сравнительно невысокое, но заметное. При этом подозревать Желябужского в стремлении угодить Меншикову, подольститься к нему нет никаких оснований, поскольку Иван Афанасьевич умер задолго до восхождения Александра Даниловича к высотам власти и влияния. Таким образом, комендантом Шлиссельбурга, важнейшего стратегического объекта, в лице Меншикова стал опытный и пользовавшийся абсолютным доверием царя военный.
