Сергей Митин
Светлейший. Первый игемон империи
Креативные продюсеры издания – писатель, драматург Михаил Владимирович Крупин, журналист Сергей Израилевич Брутман.
Автор и издательство «Вече» выражают благодарность художнику Андрею Ромасюкову за создание образов и сюжетов из биографии А. Д. Меншикова.
© Митин С. Г., 2021
© Ромасюков А. Н., иллюстрации, 2021
© ООО «Издательство «Вече», 2021
* * *
Сергей Герасимович Митин (р. 1951 г.) прошел большой путь управленца и политика. Был главным инженером и генеральным директором оборонного завода в Горьком (позднее Нижнем Новгороде), избирался депутатом Государственной Думы, с 1997 по 2007 год работал заместителем министра экономики РФ, заместителем министра промышленности, науки и технологий РФ, заместителем министра сельского хозяйства РФ. Доктор экономических наук, профессор.
С 2007 по 2017 год С. Г. Митин – губернатор Новгородской области. С 2017 года – член Совета Федерации РФ.
Эта книга о первом губернаторе ГОРОДА на Неве, ГОРОДА, который вырос в безлюдном и болотистом месте, ГОРОДА, неповторимого по трудолюбию построивших его людей, мужеству его жителей, красоте его улиц, дворцов, мостов и каналов
Возмездие
Всего в версте от Новгорода на юго-восток лежит заболоченная местность, прежде отделявшаяся от города Федоровским ручьем. На краю этого места, вязкого и ветреного, но названного новгородцами Красным, то есть красивым, полем, в XVIII веке находилось кладбище, известное под именем Скудельничьего, где хоронили бедняков, странников и казненных преступников.
Само Красное поле и через века сохранило свои особенности. Разве что скудельница ушла в прошлое, а на Рождественском кладбище в наше время стало престижно упокоиться среди плит и крестов, хранящих память о коренных фамилиях города, пережившего немало перемен, как счастливых, так и трагических.
И вот на расстоянии четверти версты от этого печального места к 8 ноября 1739 года поставлен был эшафот, а по-русски – плаха.
Именно здесь, невдалеке от самого сердца бывшей вечевой Новгородской республики, на родине российской демократии, состоялась казнь четверых князей Долгоруковых, попытавшихся повернуть вспять ход развития послепетровской Российской империи.
Казнь князей Долгоруковых
19 ноября 1739 года близ Новгорода
Таков оказался итог, во многом закономерный, долгой истории интриг и предательств, которая еще развернется перед нами на страницах этой книги. Мы позволили себе начать ее почти с самого конца сюжета: 21 октября 1739 года императрица Анна Иоанновна своим высочайшим указом созвала генеральное собрание для суда над некогда могущественнейшими Долгоруковыми.
Может быть, не без умысла, казнь решено было совершить здесь. Получилось символично: на полдороге между двумя столицами – новой, Санкт-Петербургом, страстно тяготеющим, как и сам император-основатель, к морю, и старой, континентальной – столицей великих и невеликих Иоаннов и первых Романовых. 8 ноября, в суровой ноябрьской мгле, точно в насмешку над памятью славного вольного города, на Красном поле под Новгородом и состоялась публичная казнь представителей одной из знатнейших фамилий империи, в чьих жилах текла кровь самого Рюрика – родоначальника Русского государства.
Обвинённый в государственной измене Светлейший князь Иван Алексеевич Долгоруков принял смерть лютую. Прежде чем княжеская голова рассталась с шеей, Рюриковичу отрубили левую руку, правую ногу, после чего несчастному, уже потерявшему сознание, отсекли остальные конечности. Быстрее и с меньшими муками расстались с жизнью два его родных дяди, Сергей и Иван Григорьевичи, и двоюродный дядя Василий Лукич Долгоруковы: они подверглись усекновению головы.
Зловещая тишина, повисшая над эшафотом, нарушалась, помимо воя ветра, лишь ударами топора да молитвенным шепотом страдальцев. Истинно русское мужество, с которым Иван Алексеевич принимал муки, не позволив себе ни единого крика и не прервав молитвы, вызвало уважение даже у палачей. В последние мгновения жизни мысли некогда всесильного, богатейшего вельможи, обер-камергера двора и фаворита юного императора Петра Второго, обращены были к Создателю. Как говорит в своих записках князь Иван Михайлович Долгорукий, внук Ивана Алексеевича, о трагической гибели своего деда: «Смерть, столь неожиданная, суровая и мучительная, искупила все грехопадения юности его, и кровь, обагрившая Новгородскую землю, сию древнюю колыбель геройских подвигов, должна примирить прах его со всеми врагами племени нашего».
Как знать, не посетило ли перед казнью душу терзаемого страдальца раскаяние в участии в расправе над другим некогда всесильным вельможей, верным сподвижником самого Петра Великого?
Загадочная личность переломной эпохи
Имя Александра Даниловича Меншикова нам известно со школьной скамьи. Но что мы знаем о нем? В какую сторону склонялись весы хрестоматийных оценок этой исторической фигуры? К признанию великих заслуг Меншикова перед Отечеством или к снисходительному скепсису по отношению к «плуту Алексашке»? Приходится признать, что именно вторая оценка главенствовала как в имперской дореволюционной историографии, так и в советской, да и продолжает во многом главенствовать в современной исторической науке.
Лучшее олицетворение поговорки «из грязи в князи», «счастья баловень безродный», полуграмотный казнокрад и «полудержавный властелин», неоднократно подвергавшийся жестоким выволочкам Петра Алексеевича – сурового царя-труженика на российском троне – вот главные ассоциации, которые вызывало имя Меншикова даже у самых старательных выпускников средних и высших учебных заведений России в самые разные времена.
Чтобы с первых страниц избегнуть субъективности собственных оценок, начну с перечисления основных званий и должностей, которых за тридцать три года «государевой службы» Александр Данилович Меншиков достиг. Генерал-фельдмаршал с 1709 года, а в последний год службы (1727 г.) – генералиссимус и адмирал. Бессменный начальник всей российской кавалерии с 1705 года. Президент Военной коллегии с 1719-го. Член Лондонского королевского общества по развитию знаний о природе с 1714-го. «Первый сенатор» Правительствующего сената Российской империи и «первый член Верховного тайного совета» (с 1726 года). Кавалер орденов Святого апостола Андрея Первозванного (1703 год, награжден вместе с Петром Великим), Белого орла (Речь Посполитая, 1705 г.), Слона (Дания, 1710 г.), Черного орла (Пруссия, 1715 г.), Святого Александра Невского (Российская империя, 1725 г.). Рижский генерал-губернатор (1710–1713 гг.). И главное – генерал-губернатор Ингерманландский и Санкт-Петербургский с 1703 года (с небольшим перерывом и до конца службы).
Кстати, должность губернатора была учреждена в 1703 году в России впервые. Таким образом, Меншиков стал первым губернатором в истории нашей державы.
По этой причине, пожалуй, здесь уместна небольшая историческая справка, поясняющая, откуда в русском языке явилось слово «губернатор».
И по-латыни (gubernator), и на древнегреческом (κυβερνήτης) губернатор означает «кормчий». По-видимому, именно от слова «губернатор» произошло слово «губерния», а не наоборот. То есть над территориями сначала назначали управителя, а потом смотрели – сколько территорий и населения удержит он «под своей рукой».
Однако примерно в XIV–XV веках в России возникает некий административно-территориальный округ – губа.
Это сегодня слово «губа» на российской карте сохранилось лишь на побережьях: Кольская губа, например, или Обская. Есть и менее известная – Колючинская. Или вот на Новой Земле – Белушья губа: и как бухта, и как посёлок на её берегу. В точности по «Толковому словарю живого великорусского языка» Владимира Даля: «морской залив, затон, заводь взморья». Но в той же лингвистической кладези Даля «губовина» – страна, край, область, округ, уезд, волость, а на новгородском и псковском диалектах – также селенье, усадьба, двор, изба; «губная грамота» – документ, данный на землю, поземельная крепость. И должности имелись – губного старосты и губного же дьяка. А место, где староста заседал да судил земляков, именовалось «губной избою». Губный «также значило поземельный, от губа, округ, владение».
Лингвистические расследования могут обернуться детективом не хуже исторических. Между прочим, на Русском Севере «губами» именовали (да и сейчас продолжают) любые грибы, годные ко столу. Кто-нибудь сошлется на то, что они-де пухлыми своими краями схожи с губами человеческими. Но ведь от поганок их по этому признаку не отличишь. Может быть, просто северяне видели в грибах щедрый дар в остальном скуповатой на урожаи земли и именно это отмечали?
В общем, не поискать ли еще и здесь происхождение слова «губернатор»?
Да если и не так, то понятно, что созвучие иностранного слова давно знакомому, своему, русскому, позволило названию новой должности и новой административной единицы быть более понятными и близкими простому человеку, легче прижиться в языке.
Есть и другие, более древние названия руководителей территорий (как правило, руководителей назначаемых). Прокуратор (лат. procurator) – в Древнем Риме так называли высокопоставленных чиновников, управляющих провинциями. А кроме того, по Михаилу Булгакову: «Римского прокуратора называть – игемон. Других слов не говорить». Игемон (др. – греч. ηγεμον) – военачальник, наместник, начальник области.
Наименование «русского игемона» губернатором, пожалуй, продержалось в нашем Отечестве дольше всех. Должностные наименования – «служилый князь», «воевода», «наместник», «первый секретарь обкома» – более локальны и по времени своего существования, и по территориям, на которых применялись. А вот должность губернатора, учрежденная Петром Великим в самом начале XVIII века, просуществовала более двух веков, вплоть до Октябрьской революции. И более того, после образования Российской Федерации на обломках СССР она вновь была учреждена и присутствует в государственной системе новой России уже 30 лет без малого. По всей видимости, это – оптимальный для нашего государства формат руководства российскими территориями.
А первым губернатором, читай – первым главным игемоном Российской империи – и стал Александр Данилович Меншиков. Именно этому человеку – «первопроходцу» сложнейшей, ответственной должности, «первому среди равных» в кругу сподвижников первого российского императора, достигшему на короткое время вершины власти после смерти Петра I, по меткому сравнению младшего современника Андрея Нартова, «прегордому Голиафу», низвергнутому в итоге не в пример ему мелкими деятелями, посвящена эта книга.
Немало литературных трудов – публицистических, научных, художественных – было посвящено различным этапам политической, финансовой, военной деятельности или личной жизни А. Д. Меншикова. Масштабная и многообразная деятельность этого человека заслуживает современного, отдельного и целостного исследования. Постараемся же обобщить «с высоты нового века», в ракурсе современных геополитических и социальных реалий опыт многих исторических исследований, жизнеописаний, монографий и трактатов, посвященных Петровской эпохе и одной из её важнейших персон. Думается, само наше время с его максимальной свободой исследователя весьма этому способствует.
Первые попытки исследования биографий Меншикова и его современников явились еще в XIX веке. Но русская историческая наука в ту пору только развивалась, возможности историков распоряжаться фактологией, разрозненной, полузакрытой, не сведенной воедино, были невелики. В советское время эти возможности многократно возросли, историческая наука в СССР, как и все другие области знаний, сделала большой рывок вперед, но теперь объективности исторических оценок мешало другое – известные идеологические клише, которые навязывали советским историкам правящая партия и государство. Лишь сегодня, считаю, становится возможен объективный, беспристрастный, не ангажированный идеологически взгляд на деятельность главнейших исторических фигур. Тем более что объем фактических материалов для осмысления их роли сегодня велик как никогда.
В наше время относительной свободы хочется взглянуть на деятельность Александра Меншикова еще и в таком – свежем, как мне кажется, ракурсе. В истории нашей страны было немало выдающихся руководителей государства, как бы они ни назывались – великие князья, цари, императоры, главы правительств, генеральные секретари, президенты. Безусловно, результаты деятельности правителя во многом определялись окружавшими его помощниками и соратниками – доверенными, преданными людьми, разделяющими со своим «сюзереном» радость побед и горечь поражений. Эти люди зачастую брали на себя выполнение наиболее рискованных и сложных, порой непопулярных, часто непривычных задач, шли бесстрашно непроторенным путем впереди всех, дабы не подвергать самого властелина смертельной опасности.
Портрет Меншикова (1716–1720).
Неизвестный художник
Нам известно имя Вещего Олега, сподвижника легендарного князя Рюрика, верного опекуна малолетнего княжича Игоря. Этот дружинник, приняв на себя функции великого князя, за время малолетства Игоря расширил пределы Русского государства, занял смоленские, киевские, многие другие земли, перенес столицу своего государства из Новгорода в Киев, отбил натиск Хазарского каганата, ходил в победоносные походы на Византийскую империю, выводя Русь на берега Черного и Средиземного морей.
История сохранила имя ближнего соратника Дмитрия Донского – Дмитрия Боброка-Волынского, безудельного князя, боярина и воеводы, который в 1380 году возглавил судьбоносный Засадный полк в Куликовской битве.
В особом ряду приближенных к государю людей стоит Григорий Иванович Скуратов-Бельский, известный нам как Малюта Скуратов – верный сподвижник Ивана Грозного, один из предводителей опричников.
У императрицы Анны Иоанновны наиболее приближенным и доверенным лицом был небезызвестный Эрнст Бирон. У императрицы Елизаветы, дочери Петра Великого – фаворит и предполагаемый тайный супруг граф Алексей Разумовский. За 37 лет правления Екатерины Великой немалую лепту в историю России внесли её ближайшие фавориты и сподвижники – Григорий Орлов, победивший чуму в Москве, Григорий Потемкин, подаривший России застроенное городами и портами черноморское побережье.
Имя графа Аракчеева стало известным в годы царствования Александра Первого. Феномен «аракчеевщины» – результат воплощения именно императорской воли, а не желания самого Алексея Андреевича, не только героя Отечественной войны 1812 года и гениального реформатора русской артиллерии, но и, о чем знает значительно меньший круг людей, автора одного из самых гуманных и справедливых по отношению к крестьянам проекта отмены крепостного права. Небезызвестен и Александр Христофорович Бенкендорф, военачальник, герой наполеоновских войн, решительно поддержавший в сложное время декабристского восстания Николая I и ставший шефом жандармов и одновременно главным начальником III отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии.
Этот список можно дополнять многими высокопрофессиональными и компетентными, мужественными и ответственными, талантливыми в своем роде людьми, посвятившими жизнь служению руководителям Российского государства.
Но и в этом перечне Александр Данилович Меншиков занимает особое место. Российский государственный и военный деятель, ближайший сподвижник Петра I, как ни странно, больше известен нашим современникам тем, что в юности торговал пирогами с зайчатиной, плясал перед Петром и Лефортом, а потом якобы безостановочно воровал из казны.
И одна из основных задач этой книги – развеять эти вульгарные мифы. Разглядеть сквозь их туман истинное лицо самого выдающегося соратника Петра Великого, полководческие и государственные деяния которого вполне соизмеримы с деяниями самого Петра. А его место в истории – в одном ряду с Вещим Олегом, Боброком-Волынским, Григорием Потемкиным. Другие, пусть и знаменитые сподвижники российских царей – все-таки фигуры масштаба куда меньшего.
От всех перечисленных нами выдающихся деятелей отличает нашего героя и то, что он даже близко не имел их «стартовых возможностей». Ни по знатности рода, ни по возможностям начального образования, ни по тем преференциям, которые дает человеку благосостояние его родителей, Меншиков не мог конкурировать ни с одним из вышеперечисленных достойнейших людей. Он сделал себя сам.
И не только себя. Вместе с Петром, своим государем, соратником и другом, он построил свою страну, ту самую империю, с которой начинается отсчет величия России на мировой арене. Вместе с Петром и другими «птенцами гнезда Петрова», рангом поменьше, создал для этой империи современные армию и флот, промышленность и градостроение, заложил основы науки, многих европейских производств и новой государственной организации. Завоевал для империи надежный выход в Балтийское море и возвел новую, великую столицу. Фактически правил государством при Екатерине Первой. Поэтому он – в славном ряду сподвижников российских государей – занимает ОСОБОЕ МЕСТО.
«В сопровождении счастия»
Российская история вообще удивительно богата на сильные личности. Но есть в ней такие фигуры, которые настолько возвышаются над общим полем, что и масштаб их личности, и весь объем их свершений крайне сложно оценить. Массовой аудиторией они воспринимаются, как правило, стоящими особняком «столпами», поскольку в результате их деятельности государство и общество меняются порой кардинально.
Один из таких выдающихся деятелей – Петр Великий. Но смог бы он стать тем, кем стал, достичь того, чего достиг, если бы не отыскал уникальных соратников, преданных сподвижников себе под стать? Если бы не действовали рядом с царем-тружеником (а также царем-реформатором, царем-строителем, царем-воином и царем-мореходом) люди с исключительными, многогранными, универсальными дарованиями? Конечно, без них Петру не удалось бы столь многое. «Один в поле не воин», это несомненно.
С легкой руки гениального русского поэта Александра Сергеевича Пушкина ближнее окружение Петра Великого стали именовать «птенцами гнезда Петрова». По словам советского историка Н. И. Павленко, «Петр… из окружающего его общества притянул к себе лучшие силы, взял лучших людей…»
Мы не ставим это под сомнение. Отметим только, что по прошествии веков легко рассуждать – приметил, угадал, приблизил, поручил, возвысил… На самом же деле отыскать человека, который пройдет с тобой огонь и воду и воплотит твои главные замыслы, твои самые дерзновенные планы, – задача очень нелегкая. Иногда – невыполнимая.
В окружении Петра такой человек был.
Да, Петр умел окружить себя блестящими личностями. Одни были старше него, другие младше. Одни приходили, другие уходили. Множество замечательных личностей за время царствования Петра I участвовали вместе с ним в его революционных преобразованиях, мирных трудах и военных победах. Многие возвысились. Многие канули в небытие. Но один человек прошел с Петром Великим весь его великий путь. Был «правой рукой» царя-воина, царя-реформатора, царя-строителя с самого начала его царствования до конца. И даже после смерти Петра Алексеевича, став на два года фактически «первым лицом» в империи, выступал охранителем завоеваний Петра.
Происхождение Александра Меншикова остается до сих пор тайной российской истории. «Родился он в Москве от весьма незначительных родителей, лет 16-ти он, подобно многим другим московским простолюдинам, ходил по улицам и продавал так называемые пироги», – пишет современник-иностранец, пересказывая байку высокородных сановников. Князь Куракин в незаконченной «Истории царствования Петра I» заявил, что Меншиков «породы самой низкой, ниже шляхетства» (то есть из городских простолюдинов). Согласно одной версии, Александр Данилович – сын крестьянина, который пристроил своего отпрыска в учение к пирожнику в Москве. По другим сведениям, отец Меншикова служил конюхом при царе Алексее Михайловиче.
Существует и версия, согласно которой отец нашего героя Данила Меншиков (первоначально Даниэль Менжик) был шляхтичем из Великого княжества Литовского, взятым в плен во время затяжной русско-польской войны 1654–1667 годов. Впоследствии он служил при царском дворе конюхом. Эта романтическая гипотеза заслуживает внимания: известно ведь, что Петр очень остерегался приближать к себе людей, чьи семьи были так или иначе повязаны службой с именитыми боярскими родами. В те годы ещё хорошо помнились уроки русской Смуты, когда бывший слуга Романовых, Григорий Отрепьев, был приближен патриархом в царствование Годунова, и какой национальной трагедией его самозванчество обернулось.
Вид Кремля с реки Москвы. Лубочная гравюра XVII века
Нет, сомнительно, чтобы Меншиков происходил из челяди родовитых семей. Но и приближать удальца из совершенно безвестного рода было не менее опасно. Так в царское доверие легко мог втереться чей-либо лазутчик. А вот человек из обедневшего литовского (точнее, польско-белорусского) шляхетского рода всех бы устроил. Еще его отец утратил всякую связь с западной Отчизной (в результате плена и войны), пригрелся при дворе московского царя. Как большинство польских шляхтичей, Даниэль Менжик наверняка был прекрасным наездником и фехтовальщиком на саблях, поэтому его навыки вполне могли оказаться востребованы при дворе Алексея Михайловича. Таким образом, новоявленный род Менжик-Меншиковых вполне мог предоставить юному Петру смышленого и отважного ровесника-адъютанта, в преданности которого можно было не сомневаться.
Заметьте: эта версия не противоречит, в сущности, и истории с «торговлей пирогами». В годы междуцарствия, когда «опекунша малолетнего Петра», правительница от их с братом Иоанном имени, царевна Софья отказывала двору младшего царя в пристойном содержании, бывшие слуги почившего в Бозе царя Алексея Михайловича вполне могли заняться мелкой торговлей, чтобы пережить лихие времена.
Но когда Петр начал набирать силу, еще практически в отрочестве создавать свои «потешные полки», Менжик-Меншиковы, конечно, могли оказаться среди первых, о ком вспомнили и кого снова призвали на службу к «Преображенскому двору».
Разумеется, легенды о прибытии того или иного рода из чужих земель (в тех случаях, когда было нужно придать этому роду «больше блеска») во все времена были довольно распространены. Но род Менжик, герба Венява, действительно в Польше известен. В конце XIV – начале XV века некоторые его представители играли видную роль при польском дворе.
Примечательно, что княжеский герб, утвержденный в 1707 году вместе с пожалованием Александру Меншикову княжеского титула, имеет сходные черты с гербом Венява шляхетского рода Менжик.
Сведения о возникновении этого герба в самой Польше очень разнятся. Одни польские историки считают, что он привезен в польские земли из Германии, другие полагают, что из Венгрии. По иным сведениям, род Венявы (rod Wieniawow) прибыл в Польшу вместе с чешской княжной Доубравкой (Dąbrowką), ставшей женой польского короля Мешко Первого в XI веке. Но самая известная в землях Речи Посполитой легенда о происхождении этого герба относится к XIV веку.
Вот эта легенда. Во время охоты правителя Моравии на него помчался дикий зубр, угрожая поднять охотника на рога. Но один из его спутников, рыцарь Ластек, кинулся наперерез, ухватил зубра за рога и отвел угрозу от князя. А потом, свернув из прутьев молодого дуба кольцо, сумел вдеть его зубру в нос и привёл быка – уже в качестве дара – к своему господину. Моравский правитель еще был не готов к новой встрече с диким быком и крикнул рыцарю «Wien haw» (это по-моравски «Подойди один»). Ластек послушно передал зубра одному из придворных, но бык, видимо, почуяв менее уверенную руку, вырвался на свободу. В итоге Ластеку пришлось убить его мечом. А правитель Моравии наградил Ластека недвижимостью и пожаловал герб «Wien haw», который трансформировался в «Веняву». Впредь Ластек (и любой его потомок) получал право подходить к властелину Моравии вооруженным и общаться с властелином тет-а-тет, без присутствия телохранителей господина на этой встрече.
Позже род Менжик, обладающий гербом «Венява», обеднел. Следы этого рода после XVI века для современного историка потеряны. Но давайте попробуем сличить герб Менжик (Венява) и герб Меншикова, учрежденный в 1707 году.
На гербе Венява – окольцованный зубр, над ним – лев на задних лапах с мечом в правой передней лапе. На гербе Меншикова быка нет, и это вполне объяснимо: в XVIII веке изображение на гербах рогатых зверей уже считалось неэстетичным. Зато Александру Даниловичу следовало отразить в гербе собственные важные заслуги. Поэтому на его гербе возник военный корабль, всадник с поднятым клинком, петровские солдаты-гвардейцы, а также пушки и знамена. А вот лев на задних лапах никуда не делся, перекочевал с герба Менжиков на герб Меншиковых.
В Речи Посполитой до XVII века включительно существовал ещё один род Менжик, но герба Вадвич. Так, в числе защитников Смоленска от русских войск (1654) упомянут литовский (то есть белорусский в переводе на язык современной историографии) шляхтич Станислав Менжик. Он же фигурирует в списках смоленской шляхты, присягнувшей на верность царю Алексею Михайловичу после взятия русскими войсками Смоленска. И самое главное – в более позднем списке присягнувших московскому царю белорусских дворян около фамилии Менжик стоит пометка: «Взят к Москве». Конечно, чтобы уверенно отождествить этого человека с отцом Александра Меншикова, доказательств не хватает. Но и утверждать обратное нельзя. Приняв православие, Станислав вполне мог взять из «Святцев» имя православного святого Даниила (Даниэля, Данилы). Увы, ждать точного документального подтверждения этой гипотезы спустя три с половиной века было бы наивно.
Похоже, справедливо Александр Сергеевич Пушкин писал о том, что «торговля Меншикова пирогами – скорей всего, завистливая небылица, пущенная боярами».
В любом случае наличие высокородных предков, похоже, мало волновало Петра. Все равно он намеревался создать и начал создавать новую аристократию, желая иметь собственных графов и князей, которых прежде не бывало на Руси. А теперь будут – по его, Петра, воле. И одним из первых титул графа получил Меншиков. И герб тоже. В 1702 году по ходатайству российской власти он был возведен императором Леопольдом I в достоинство графа Священной Римской империи германской нации. За хлопоты об этом канцлер Ф. А. Головин обещал послу в Вене: «Тебе заплата будет добрая, что и сам возможешь рассудить. И другим бы было во угождение». «Другим» – это явно царю.
Графу – как же без герба? Вот только выглядел ли графский герб Меншикова так же, как тот, который вы видите, – неизвестно. Он, бесспорно, существовал, комендант Олонецкой верфи И. Я. Яковлев рапортовал графу летом 1705 года: «Шнява… совсем готова и на гакаборте герб Вашей особы вырезан и вызолочен». Но мы описываем герб княжеский, появившийся позже – в январе 1706-го, когда уже следующий император Священной Римской империи, Иосиф I, подписал соответствующий диплом. Доедет сей документ до Меншикова осенью, между боями, речь о которых впереди. И новоиспеченный князь не удержится, чтобы не похвастаться в письме еще одному видному деятелю эпохи, П. П. Шафирову: «Диплом мой собственной рукой его цесарского величества подписан, и при том канцлер и тайный секретарь закрепили, какого диплому еще никому не давано».
Никому еще!
А в дипломе говорится – на латыни, одном из официальных языков этой империи, – что дан он «Александру Даниловичу Меншикову и его потомству с титулом светлейшего». В тот момент такого величания Россия еще не знает. Может быть, и поэтому для Петра так соблазнительно было получить для того, кого он называл «сердечным другом», титул «illustrissimi». «Светлейший» – это больше, чем просто «иллюстрий» – «сиятельный», выше которого не бывало гражданского чина и в Византии, подарившей Руси многие образцы для подражания. Следом российский самодержец выдаст князю свою жалованную грамоту, в которой «приложение светлейшего» повторит и затвердит.
Потому в этой книге Александр Данилович и именуется – Светлейшим. Латыни он, пожалуй, не знал. Но то, что он – Светлейший, сознавал все последующие годы.
Подвиг предка Меншикова, рыцаря Ластека, на охоте в Моравии. XIV век
Между прочим, в дипломе говорилось: «Герб твой родовой частью благосклонно подтвердили, частью умножили и вновь прибавили…» Если к чему «прибавили» мы не знаем, то новый герб, который «тебе и потомству твоему употреблять позволяем и повелеваем», описан детально: «щит четверочастный, с которого первое поле верхнее серебряное представляет вставшего льва, совсем красного, выставившего язык, и хвост вверх поднявшего, держащего в правой лапе две мерные трости, на крест положенные, по концам позолоченные, в знак пожалованного тебе генеральского достоинства; второе поле верхнее синее содержит герб Великого княжества Литовского, премененными красками изображенный в знак, что оная провинция есть отчизна твоя; правое нижнее поле являет корабль золотой оснащенный и плавающий, в знак морского твоего достоинства при самодержавном царе московском; четвертое, или левое нижнее поле, показывает военные победоносные знаки, в память, что оный царь тебя, многими войнами и победами прославившегося, учинил полномочным начальником своим; щит средний золотой раздвоенный, разделивший надвое герб, Священныя Римския империи и Королевства Польского, с находящимися между голов обоих орлов короною московскою, со вложенным в грудной щит коронованным сердцем, родовым фамилии твоей гербом, изображает память твоих услуг как нам, так и самодержавному царю и королю Польскому доселе оказанных, и ревность твою к оказанию оных впредь, над всем гербом находятся пять шлемов решетчатых, и коронованных, кроме среднего, который покрыт княжескою шапкою; из сего выходят, раздвоенные прежде средним щитом гербы Империи и королевства Польского, близ сего находящийся с правой стороны представляет собой сердце – природный герб. С левой стороны лев в щите изображенный, первый шлем с правой стороны представляет замок, главнейший Ижерскаго княжества герб, с тройною башнею и тремя распущенными знаменами, из которых средне красное, а по сторонам находящиеся серебряныя или белыя; пятый или последний левый шлем представляет собой герб Корельской провинции, которой ты губернатор, равномерно как и Ижерский. По сторонам герб держат два солдата, по-немецки одетые с мушкетами, верхнее платье синее, а прочее красное, в шляпах строфокамиловыми (то есть страусиными) перьями убранных, отвороты (если надобно будет) с правой стороны серебряные и красные, с левой стороны золотые и синие; щит обведен цепью ордена святого Андрея, на каменьях оной подписано по российски: За веру и верность».
