Сергей Малицкий
Пагуба
Красноватое солнце только начало подниматься, поэтому дозорный клана Смерти не сразу разглядел вспышки на ближайшей сигнальной вышке, подобные которой тянулись от Хилана по главным трактам, охватывая изрядную часть Текана. Он привычно сдернул чехол с начищенной поверхности и отсигналил, что готов принимать сообщение. Дело было не только привычным, но еще и легким: день – значит, не надо разжигать костер, солнце на востоке, да еще и пока что не так высоко, – значит, можно обойтись одним зеркалом, а не двумя, а тем более тремя. Дозорный вытянул из ящика восковую дощечку, чтобы выцарапать на ней полученное сообщение, но почти сразу забыл о ней. Вспышки хитро отраженного солнечного луча несли не слишком приятную весть. Дозорный отсигналил, что сообщение принято, и побежал вниз по ступеням башни. Через пять минут урай клана Смерти назвал три имени – одно женское и два мужских: Хурта, Игай, Заманкур, – а через час три лучших воина клана покинули Сакхар. Верхом на выносливых гиенских низкорослых лошадках они двинулись по дороге в сторону Хилана. Хрупкая на вид, подтянутая черноволосая девушка с тонким лицом. Веселый, подставляющий ветру гриву кудрявых волос широкоплечий молодой мужчина. И седой, сутулый, бородатый, но все еще крепкий старик. Почти две тысячи лиг. Две недели пути, чтобы загнать лошадь, три недели, чтобы сберечь ее.
В полдень, когда солнце поднялось в зенит и казалось не просто мутным красным пятном, а вознесенным в небо пламенем, копыта коней застучали и на той дороге, которая вела в никуда. Трое всадников появились прямо из багровой стены. Затрещали размалываемые черными подковами кости. Заблестели на солнце под бархатистой шкурой мускулы огромных коней. Затрепыхались на ветру черные плащи. Трое всадников, которые вроде бы не имели ничего общего с людьми, приближаясь к крайнему дозору, обретали их черты с каждым шагом. Когда всадники остановились возле костра, они уже были почти обычными воинами, пусть ужас и охватывал всякого, взглянувшего на них. Их доспехи были скрыты плащами, но на груди каждого висел знак Пустоты – бронзовая табличка с двенадцатью отметинами по сторонам ее, словно циферблат часов, часовщик которых не затруднил себя устройством механизма и стрелок. Один из двух дозорных поднялся, потому что второй от страха потерял сознание, взял в руки тяжелый кувшин и поднес его первому всаднику, которым был гигантский, в два раза тяжелее обычного воина, мужчина с низким лбом, короткими волосами и глубоко посаженными глазами на квадратном лице. Он отпил воды и гулко произнес свое имя:
– Ваппиджа.
Следующей глоток воды сделала женщина. Она была полегче первого всадника, но не уступала ему в ширине кости и могла бы уничтожить самую ушлую торговку хиланской водяной ярмарки одним взглядом. На вид ей было лет пятьдесят, хотя ее рыжеватые волосы своей густотой сделали бы честь и молодке. Но больше от молодки у этой всадницы не было ничего. На широком лице царила скука и равнодушие.
– Суппариджа, – вымолвила она, глотнув воды.
Третий всадник на фоне первых двоих казался худощавым подростком, хотя вряд ли уступил бы статью самому крепкому воину клана Смерти. У него было бледное, почти белое лицо, зачесанные назад с высокого лба вьющиеся темные волосы и совершенно пустые глаза. Такие пустые, что казалось – их нет вовсе.
– Хантежиджа, – чуть слышно прошептал он после глотка, но этот шепот показался дозорному громче самого громкого крика.
Всадники развернули лошадей, поскакали к воротам Сакхара, но внутрь города-крепости не вошли. У первой же угловой башни, не перекинувшись ни одним словом, они разъехались в стороны. Гигант направил лошадь в сторону Туварсы, от которой начинался приморский тракт к Хурнаю через Ак, женщина свернула в сторону Кеты, через которую можно было попасть на развалины Харкиса и в Парнс, а всадник с пустыми глазами направил коня к Хилану через Ламен.
– Ну пошла забава, – рассмеялся дозорный, выплеснул остатки воды в лицо бесчувственному напарнику, поставил кувшин и смочил мокрыми ладонями лысину с едва различимым крестообразным шрамом. Потом поднял лицо к красноватому небу и с блаженством закрыл глаза. Затем негромко и радостно прошептал:
– Скоро. Скоро Пагуба.
Если бы Курант оказался поблизости, да волею Пустоты получил бы обратно свои глаза, он не поверил бы им. Его бывший напарник, чье имя странно совпадало с именем клана Смерти, за десятилетия нисколько не изменился.
Глава 6
Беда
Петух прокукарекал еще раз, но его повторный клич застал Лука уже на ногах. Еще не открывая глаз, он мгновенно представил себе громоздкое, сложенное из тяжелых бревен здание трактира, вспомнил расположение лестниц и коридоров и отметил, что при удачном стечении обстоятельств может убраться незамеченным из владений Арнуми и Нигнаса множеством способов. Или их меньшим количеством, если стечение обстоятельств окажется неудачным. Курант учил этому Хараса, Харас учил Лука. Правда, не только этому.
Главной наукой, которую вдалбливал в головы приемных детей Курант, было другое – в мире, полном несправедливости, не стоит рассчитывать на снисхождение богатых и благородство сильных. В свою очередь и сильные, и богатые не должны рассчитывать на покорность и беспомощность оскорбленных ими. Зло должно караться злом, оскорбление или смерть – смертью. Но воздаяние за совершенное зло не должно падать на невинного. Родные негодяя – невинны. Слуги негодяя – невинны. Конечно, если не засвидетельствовано иное. Поэтому, если цирковые ловкачи наказывали за спесь или жестокость какого-нибудь богатея, лишали мерзавца дорогих его сердцу богатств, они, к примеру, делали все, чтобы тот никогда не заподозрил в краже домочадцев и челядь. Но ни единого раза им не приходилось проникать в богатый дом только с целью наживы. Воровство было способом наказания, но не его целью. И если какой-нибудь арува наказывался за издевательства над бесправным луззи, последний вполне мог рассчитывать наткнуться на собственном участке или в угольной яме, в которой он собирался обжигать уголь, на кошелек с изрядным количеством монет. В этом деле Курант был последователен так же, как в деле мести. Другой вопрос, что циркачи не разыскивали обиженных и несчастных, чтобы взять их под опеку. Они устраивали представления, колесили по дорогам Текана и занимались только тем, с чем сталкивала их судьба и что ранило их сердца. Месяцами труппа Куранта могла странствовать по городам и деревням, не преступая законов Текана, пока какой-нибудь негодяй, вовсе не обязательно из числа богатеев или спесивой знати, не увеличивал на их глазах количество несправедливости под небом Салпы. Вот тогда приходило время иных забот, и, если Харас, Лук и Нега вступали на нелегкий путь воздаяния за совершенную кем-то пакость, они становились такими же умелыми и непревзойденными преступниками, как и артистами. Так или иначе, но благодаря их искусству немало мерзавцев теряло не только присутствие духа. А некоторым, оказывается, пришлось расстаться и с жизнью. Правда, до случая во дворе хиланского кузнеца Лук и Нега могли об этом только догадываться.
Комнатушка, в которой Лук спал, была невелика – четыре шага на восемь шагов, но после десяти лет в повозке она показалась Луку едва ли не залом. Хотя и та же повозка когда-то была вполне просторной, но уменьшалась все десять лет с той же скоростью, с какой ее маленький жилец подрастал. Когда Лук ночевал в ней впервые, то не мог достать до обтянутого тентом потолка, впоследствии стал задевать его руками, натягивая рубаху, а потом и пригибаться, забираясь внутрь. В клетушке, выделенной Нигнасом, пригибаться не приходилось, но, потянувшись, Лук убедился, что потолок в его временном убежище все же низковат. Он взглянул в серое, наполненное утренним сумраком оконце, плеснул в лицо воды из жестяного кувшина, стоявшего возле его немудрящего ложа, забросил на плечо мешок с небогатым скарбом, который поручила ему еще на струге Самана, нацепил на пояс меч и шагнул в коридор, еще не зная, что оставляет недолгое убежище навсегда. Навстречу ему уже бежала Нега.
– Что за хождение было чуть не с полночи? – спросил ее Лук. – Топали тут по коридору, посудой звенели.
– Потом, – прошептала она негромко. И добавила: – Быстро приводи себя в порядок, немного времени у тебя еще есть, встречаемся во дворе.
– Что случилось? – встревожился Лук.
– Арнуми вернулась, – откликнулась, убегая, Нега. – Плохие у нее вести, очень плохие. Наши уже все внизу.
Через пару минут и Лук стоял во внутреннем дворе, вспоминая, как был удивлен тем, что здание трактира окружено бревенчатой стеной наподобие маленькой крепости, да и прочие дома, выстроившиеся вдоль улицы от реки, тонули в вечерней мгле, ничем не напоминая обыкновенные слободские дома.
– Трудна жизнь в Вольных землях, – еще вечером ответил Луку на незаданный вопрос Нигнас. – Дыши, да оглядывайся, нет ли дыма со сторожевых башен на горизонте, не блеснет ли в кустах клинок, не просвистит ли в воздухе стрела.
Теперь Нигнаса во дворе не было, зато неизвестно откуда взявшаяся Арнуми, которая, как помнил Лук, должна была появиться в трактире через пару дней, прыгала возле нескольких кособоких узлов и шипела, как накрытый дырявой крышкой котел. Стоявший тут же Курант прислушивался к ее шипению, поглаживал циферблат бронзовых часов и качал головой. Харас, Самана, Нега и по-прежнему заплаканная Лала сидели на длинной скамье поодаль. Нехитрый скарб труппы уже был распределен по заплечным мешкам. На ногах у всех, включая и Лалу, красовались почти новые сапожки, на плечах топорщились куртки из овечьей кожи. Все четверо напряженно молчали. Харас водил камнем по хиланскому мечу.
– Иди сюда, иди, – подозвала Лука хозяйка, расплылась в подозрительно сладкой улыбке и, стянув с него колпак, провела по обритой голове ладонью, после чего обернулась к Самане. – Точно говоришь, что черные полезут?
– Черные, – кивнула та, ежась от утренней стыни, висевшей над бревенчатой оградой клочьями тумана. – Белила его каждые две недели. Корни – что твоя ночь.
– Что моя ночь, – поправил жену Курант и повернул к Луку незрячее лицо. – Слушай, парень, последний раз говорить будет хозяйка.
– Ну ты меня немотой не пугай, – пробурчала Арнуми, цыкнула плевком через щербину в зубах и неожиданно стала серьезной. – Хорошо, что черные. Забудь, парень, про свою белую шевелюру вовсе. И про кличку свою – Белый – забудь. Послушай, что я тебе скажу, но не потому, что иной разговор дороже золота может оказаться. До следующего разговора время пройдет, да и этот может оборваться в минуту, стоит только Нигнасу появиться. Прогуляться нам придется. Понял?
– Надо – значит, прогуляемся, – кивнул Лук. – Случилось что?
– Случилось, – улыбнулась старуха, и Лук почувствовал в привычной гримасе боль. – Надеюсь, что обойдется, но, если с одного угла заполыхало, в другом не отсидишься. Закрываем мы трактир. Скрывать не буду, твоею милостью закрываем. Работников уже распустила, скарб раздала, по домам разнесли, спрятали. Но многие, думаю, тоже мешки вяжут. Хотя народ тут разный. Кто-то яму роет, а кто-то с краю той же ямы землю на голову землекопу сваливает. Но ничего, у всякой веревочки есть кончик, на каждый узелок шильце отыщется. Найдутся доброхоты, доложат и распишут в тонкостях. Но ты губы не закусывай попусту, а то язык прикусишь, мы люди привычные. Не впервой. Хотя плохо будет. Беда накатывает. Меня так еще в Хилане чуть не придавила. Чудом оторвалась, но ненадолго, чую.
– Нас преследуют? – бросил тревожный взгляд на Куранта Лук.
– Догадливый, – хмыкнула Арнуми. – Только догадываться раньше надо было, когда ты щит на столбе разрисовывал. Не крути глазами-то, я товар хвалю только тогда, когда знаю, чем торгую. Мне Курант все выложил. Или почти все. Правда, чем кормить будет, обозначил, а вот что похлебку горячей подаст, умолчал.
– Обожжешься – залечим, – подал голос старик.
– Ты уж залечил меня однажды, на всю жизнь хватит, – вздохнула старуха и снова посмотрела на Лука. – Вы еще только струг разворачивали, а на ярмарке уже суматоха началась. Думаю, что весь отряд ловчих на площадь вывалился, да и стражников набежало втрое против полуденного. Сначала просто досматривали всех подряд да добро перетряхивали. Интересовались, кто забаву на столбе со щитами учинил. Затем злее стали, девку начали искать, – продолжила Арнуми, бросив быстрый взгляд на Лалу. – Да-да. Рыжую, красивую, молодую, спелую. С ней же и меч какой-то. Особенно шерстили в рядах оружейников, каждый клинок из ножен вытаскивали. Награду объявили, – ухмыльнулась Арнуми. – Десять монет за девку, десять монет за меч. Золотых монет.
– А за голову забавника сколько? – сдвинул брови Лук.
– А не закружится головенка-то? – ухмыльнулась Арнуми. – Думаешь, не за наградой ли я поспешила к дому своему? Нет, дорогой, плохо ты знаешь старушку. Я срываться решила, когда поутру два остолопа, похожие на переодетых стражников, стали вокруг рыскать и насчет похорон Куранта да гиенской свадьбы справляться. Товара оставила на пару золотых монет. Шатры. Не прикупила того, что хотела. Но, как молвится, башка дороже волос. Ногти ломаются, зато пальцы не укорачиваются.
– Сколько? – повторил вопрос Лук.
Старуха вздохнула, шагнула к Луку, приподнялась на носках и выдохнула в ухо:
– Тысяча.
Курант охнул.
– Вот ведь, – всплеснула она руками, – все забываю, что слухач рядом. Другое плохо: не только я об этом слышала. Я, конечно, случайных людей не нанимаю, но и неслучайные слабину могут дать, когда о таких деньгах речь идет. А одно с другим сопоставить несложно. Когда сначала ищут ловкача-забавника, а потом циркача, это ж как зайца из горохового поля тянуть: уха два, а зверь-то один и тот же.
– Так то заяц, – стиснул губы Лук и посмотрел на Куранта, который стоял с потемневшим лицом посреди двора. – У него уши длинные.
– Вон твои уши. – Старуха мотнула подбородком в сторону скамьи. – Или ты их уши. Камень на шее. Глашатаи орали о награде во все горло. Даже на пристани было слышно. Правда, тебя, умелец, объявили почему-то другим именем: Киром Харти назвали, ну так и до Лука недолго додуматься. Придется тебе третье имя придумывать.
– Я готов уйти хоть теперь, – буркнул Лук.
– Поздно уже уходить, – вздохнула Арнуми. – Теперь уж если и уходить, то уходить надо шумно. Чтобы нужный человек узнал, что ты уходишь. А то ведь не будет нам покоя. Его и так не будет.
– Куда теперь, Арнуми? – спросил Курант, словно и не было последних слов старухи. – Если уж переждать у тебя не удастся, нам бы только на дорожку выйти, чтоб и в самом деле уйти подальше. А там уж растворимся как-нибудь.
– Ага, – кивнула старуха. – Ты растворишься, как же. Если ты никого не видишь, думаешь, и тебя не видно? Дорожек тут много, только куда ни пойдешь, на всякой на острое напороться можно. А ну-ка, молодцы, Харас, Лук, берите вот по этому мешку, а этот Нигнас возьмет. А вот и он.
Высокие и тяжелые ворота заскрипели, во дворе показался Нигнас, и через несколько минут небольшой отряд уже покидал деревенский трактир, гостеприимство которого так толком и не успел испытать.
Дорожка вывела на берег, к уже знакомой пристани. Силуэты стругов тонули в тумане. Кто-то топтался на палубе, судя по звукам, двигал мешки, прилаживал весла, но Нигнас повел отряд по узкой тропке вдоль воды. От покрытой росой травы сапоги тут же потемнели, но выделки были хорошей – внутрь сырость не проникла. Лук шел сразу за Негой и время от времени ловил ее тревожные взгляды. В воздухе гудела мошкара, но на кожу не садилась, с берега потянуло ветерком, и туман медленно пополз к невидимому пока Дикому лесу. За спиной, в поселке, изредка гавкали собаки, в торчащих из воды островках тростника кричала неизвестная птица, плескалась рыба.
– Поспешим, – послышался впереди голос Нигнаса. Лук ускорил шаг, оглянулся, вспомнив, что он не побеспокоился о Куранте, но за спиной шагала Самана, которая кивнула приемному сыну. Курант шел за нею.
Под ногами вскоре зачавкало. Отряд спустился в низину, которая образовалась у врезавшегося в берег заливчика, и остановился. Нигнас стянул сапоги, закатал порты и, вполголоса проклиная холодный ил, полез в тростники. Проклятия продолжались и в тростниках, пока наконец Нигнас не появился вновь, вытягивая за собой сразу две узкие, собранные из просмоленных досок лодки.
– Ненавижу пиявок, – прошипел Нигнас, сбивая щелчками с ног присосавшихся тварей. – А их тут больше, чем рыбы.
– Быстрее, – поторопила брата Арнуми и тут же ухватилась за нос одной из лодок. – Так, со мной пойдет Курант, Самана и… Харас. Плечи у гребца широкими должны быть. Остальные в лодку к Нигнасу. И чтобы ни слова на борту, если только с губ на ухо. Скоро струги мои вверх по течению пойдут, не хотела бы я, чтобы работники мои знали, куда я правлю. Так что тихо! Звуки на воде далеко разносятся. Кто чихнет или кашлянет – утоплю!
Лук с сомнением посмотрел на пиявок, которые, упав на глинистую почву, медленно поползли к воде. Нельзя сказать, что на утопление в чистой воде он бы согласился, но уж, во всяком случае, недавние мысли о купании рассеялись как туман. Впрочем, туман еще не рассеялся, но часть глади Блестянки, которая хоть и была уже, чем Хапа даже до их слияния, но на половину лиги берега раскидывала, освободил.
Нигнас с рулевым веслом уселся на корме, Лала свернулась в комочек на носу длинной лодки, Нега присела с ней рядом, а Лук уже привычно пристроил на место весла и, повинуясь знаку Нигнаса, стал отгребать от берега. Второй лодкой правила Арнуми, а с веслами управлялся Харас, который с выражением досады на начинающем покрываться рыжей щетиной лице выглядывал Лалу. Лодки поплыли неожиданно легко и быстро, заскользили по водной глади, и Лук точно так же, как и в струге, почувствовал какую-то беззащитность, невозможность при необходимости не только защитить спутников, но даже постоять и за себя. Ни у кого из отряда не было ни лука, ни самострела. Берег между тем становился все дальше, Лук работал веслами, стараясь опускать их в воду без всплесков, и все ждал, что за излучиной Блестянки откроются причаленные струги и покажется бревенчатая громада крепости-трактира, но не дождался. Лодка вошла в туман, который здесь, за стремниной, оставался настолько плотным, что продолжал скрывать противоположный берег, напоминающий о себе только каким-то особенным, сырым и тяжелым, запахом. Вскоре, когда и сидевшие на носу девушки стали расплываться в сером мареве и до странности быстро проволгла одежда, Нигнас дал знак остановиться. Лук опустил весла, но лодка продолжала двигаться. Ее медленно несла течением река. «Так нас же сносит обратно к поселку», – забеспокоился Лук, но тут же рядом раздался легкий плеск, и из тумана показалась лодка Арнуми.
– Соединяйтесь бортами, – неожиданно тихо прошелестела старуха. – Да весла-то поднимите, загремите сейчас!
Лодки соединились. Довольный Харас нашел взглядом Лалу, толкнул Лука в плечо, отчего зыбкая конструкция едва вновь не распалась, но борта удержал вместе Нигнас.
– Тихо! – приложила ладонь к губам Арнуми и, неожиданно ловко перебежав на нос своей лодки, отправила назад сидевшую там Саману.
– Куда мы теперь? – прошептал Лук, продолжая, так же как и Харас, грести одним веслом. – Нас же на поселок сносит!
– Да мы уж ниже поселка, – негромко ответил Харас. – Как я понял, они на этих лодках на болота в Дикий лес ходят. За ягодой. Там у них и летние домики, кухни, там же и лучший лес. На косогоре за болотами поселок лесорубов. Но болота выше по течению. А мы, пользуясь туманом, хотим прошмыгнуть мимо поселка и укрыться тоже в Диком лесу, но ниже по течению. Там, где нас не будут искать. Или не должны искать. Вроде бы мало кто знает это укрытие.
Лук затаил дыхание.
– В Диком лесу? – Он ткнул пальцем в неразличимое в белом месиве нечто. – Да я слышал, что даже ловчие боятся в него заходить!
– Правда? – хмыкнул Харас. – Так нам того и надо!
Туман начал рассеиваться только через час вместе с первыми бликами солнца, которое выползло из-за горизонта точно над гладью Блестянки, может быть, даже над ее истоком. Луку не единожды казалось, что они вот-вот причалят к страшному берегу, и что мимо них проплывают корабли, наполненные ненавистными ловчими, и что где-то поблизости плещутся страшные рыбы вроде тех, которых, как он слышал, в том же Хурнае называют подводными слугами Пустоты. Но когда ему открылся простор Блестянки от берега до берега, он тут же забыл обо всех страхах. Дикий лес был рядом, пришлось бы идти до него пешком – Лук бы уложился в полсотни шагов, вот только разглядеть за этими шагами он ничего не мог. Над водой нависали плотные кусты, чуть выше курчавились кроны прибрежных деревьев, над ними еще какие-то кроны, и все вместе складывалось в зеленую стену, которая упиралась, кажется, в красноватое небо и делила Салпу на лес и все остальное.
– Арнуми! – вдруг услышал Лук дрогнувший голос Нигнаса.
Брат трактирщицы встал и, приложив одну руку к глазам, другой показывал на северо-восток. Лук прищурился. В отдалении, где-то в трех или четырех лигах, бушевал пожар. Темными клубами вставал дым, иногда взметались языки пламени. И еще один столб дыма виднелся чуть севернее, и еще один, и еще. И на юге тоже стоял дым. Не дым сторожевых башен, горела какая-то деревня.
– Ну вот, – стянула с головы платок Арнуми и нашла взглядом побледневшего Лука. – Если у посланников иши достанет ума, то теперь тебя, парень, будут искать вольные со всего берега. Давненько нас так не накрывало…
– А разве у них нет мечей и луков, чтобы защитить собственные дома? – подал голос Курант.
– Есть, – кивнула Арнуми и медленно опустилась на скамью. – Но вряд ли ловчие иши пойдут выкашивать все поселения вольных, а пока есть возможность уйти, отсидеться, спрятаться, многие предпочтут именно это. Ты не забыл, что все, кто живет между Хапой и Блестянкой, однажды уже предпочли бегство? Теперь это у них в крови.
– А если некуда будет бежать? – не унимался Курант.
– Тогда и поговорим, – закрыла глаза Арнуми и махнула рукой. – Нигнас, правь к берегу. Нас могут увидеть.
Лодки разошлись, Лук снова налег на весла, но глаз с вздымающихся на горизонте клубов дыма не спускал. Смотрел, пока над головой не зашелестели ветви и лодка не погрузилась в сумрак.
– Первый урок, – негромко заметил Нигнас, – в лесу слушать, но двигаться так, чтобы не слышать самого себя. Мы в чужом доме, парень.
Лук кивнул, разглядел на носу второй лодки Саману с вытаращенными глазами, оглянулся и сам. Раздвинув спадающие до воды зеленые пряди, лодки вошли в сумрачный коридор. Зелень скрывала неширокую речушку, которая струила воды через россыпь водяных лилий и речной травы. Ветви деревьев сплетались над рекою зеленой галереей, внутри которой зудела мошкара.
– Вот. – Нигнас наклонился, сорвал пару желтых лилий, бросил Луку. – И девчонкам передай. Намажьте лицо пыльцой, иначе сожрет мошкара. Да не выбрасывай цветок, одного бутона на неделю хватит.
Желтое нутро лилии пахло гнилью. «И я бы не стал кусать такое, стань комаром», – подумал Лук, но лицо и руки намазал и тут же почувствовал облегчение. Только что лепившаяся на щеки мошкара теперь зудела, не причиняя вреда. Можно было посмотреть и по сторонам. Жаль только, что смотреть было не на что. Кустов вдоль потаенного притока Блестянки не наблюдалось, потому как те самые деревья, которые смыкали ветви над небольшим отрядом, когда-то и были кустами. Теперь они сплели не только ветви, но и корни, оставляя для собственных семян сомнительную судьбу унесенных течением к лучшей жизни ростков. Даже стволы деревьев теснились так, что, захоти Лук причалить лодку к одному из берегов, вряд ли бы он сумел протиснуться между побегов. Хотя кое-где виднелись узкие проходы, оставленные, вероятно, каким-то зверьем. В одном из таких лазов Лук даже разглядел морду кабана. Судя по всему, не пуганный человеком зверь чувствовал себя хозяином водопоя. Он смачно втягивал воду и с интересом косил взглядом на нежданных лесных гостей.
Лодки скользили по спокойной воде легко, иногда весла задевали глянцевые листья тех же лилий, но в тине не путались, время от времени речную гладь тревожила рыба. Постепенно река становилась уже. Вместо двадцати шагов ширины в ней стало едва ли с десяток. Лук даже подумал, что еще через пару лиг, миновав с пяток узких притоков, он начнет задевать веслами сразу два берега. Вместе с тем и течение реки стало более сильным. Теперь грести приходилось в полную силу, не просто подгонять лодку, а удерживать ее на стремнине. Зеленый коридор над головой никуда не делся, но вознесся на невообразимую высоту. Теперь кроны смыкали не переросшие кусты, а огромные деревья, которые дробили гигантскими корнями глыбы известняка и в некоторых местах перегораживали ими течение, словно черными щупальцами. Лодка преодолевала их без труда, но Лук, слыша скрип днища, вздрагивал. Вдобавок брызги, попадавшие на руки при попытках перетянуть суденышко через неожиданные преграды, оказались неожиданно холодны.
– Речка с гор бежит, – заметил с кормы лодки Нигнас. – Тут все речки бегут с гор. Горы, конечно, так себе. Не Восточные Ребра и уж тем более не Челюсти, лесом поросли до перевала, но все ж таки горы.
Лук хотел что-то ответить, но услышал негромкий вскрик Неги и обернулся. Девчонка обнимала за плечи Лалу и смотрела вверх. Между известковых берегов, которые в этом месте русла достигали десятка локтей высоты, лежал толстый, замшелый ствол дерева. На нем стоял смуглый человек. Он был совершенно обнажен, разве только на поясе его красовалась сплетенная из разноцветных нитей или шнуров лента, к которой крепилась полоса ткани, прикрывающая естество незнакомца. Все остальное тело человека густо покрывала татуировка, включая щеки, лоб и наголо обритую голову. В одной руке у человека было короткое копье, в другой – длинный лук. На плече висел тул со стрелами. Лук прищурился. Судя по всему, человек был гигантом. Даже Харас был ниже этого молодца на голову.
– Кто это? – прошептал Лук, когда незнакомец остался за спиной. – Дикий охотник?
– Некуманза, – ответил Нигнас. – Дикий охотник – это кто-то вроде нас с тобой, тот, кто отваживается забредать в Дикий лес надолго. Иногда годами живет в нем. А это некуманза. Народ леса. В лесу много разных племен. Все они сами себя называют некуманза. Некоторые знают язык Текана. У этого черная татуировка, он неопасен, если его не задирать. Земля отсюда до перевала считается между некуманза ничьей, но мы здесь все равно гости. Не слишком желанные, но терпимые. Тут можно строить дома, если не тревожить землю, ну то есть не устраивать фундамента, не выворачивать камни из земли.
– И почему же вы не строите? – спросил Лук.
– Тут нельзя жить, – сказал Нигнас. – Зимой приходят звери. Страшные звери. Если зима суровая и Блестянка замерзает, некоторые из них добираются и до поселка. А здесь они бывают и летом, но реже.
– А как же эти? – Лук показал на дикаря, который все еще стоял над потоком, уменьшаясь с каждым гребком.
– Эти привычные, – вздохнул Нигнас. – Но тоже боятся. Слышишь?
– Шум, – насторожился Лук. – Словно вода шумит.
– Приплыли, – кивнул Нигнас. – Дальше хода нет.
Деревья расступились, берега разбежались в стороны, образуя круглое, шириной в сотню шагов, озерцо, и Лук, оглянувшись, разглядел причину шума. Местность, которая чем дальше, тем больше напоминала покрытые густым лесом гиенские предгорья, здесь являла себя во всей красе. Затянутый густой травой и пронзенный толстыми корнями тысячелетних великанов горный склон прямо от озерца поднимался гигантскими ступенями вверх, чтобы в вышине скрыться в лесной чаще, из которой, разбиваясь на сотни и тысячи струй, по этим ступеням скатывался в озерцо водный поток. Вода у края озера кипела, в воздух взметались брызги, образуя мглистое облачко, шум закладывал уши, и даже Курант с гримасой на лице попытался прикрыть их ладонями.
– Теперь еще быстрее и еще ловчее! – приказала Арнуми.
Лодки были вытащены на правый берег и спрятаны в густом кустарнике в сотне шагов в стороне. Нигнас придирчиво осмотрел берег, втоптал в землю несколько сдвинутых камней, выудил из мешка кожаное ведро, наполнил его водой и, пятясь, пролил за собой землю.
– Неужели кто-то последует за нами? – усомнился Харас, который не преминул вновь взять под опеку Лалу.
– Кто-нибудь да последует, – уверенно кивнул Нигнас. – Надеюсь, я знаю, кто это будет.
– Пошли, – махнула рукой Арнуми.
Идти пришлось недолго. Едва различимая в траве тропка, обходя серые, покрытые мхом валуны известняка и основания огромных деревьев, вела куда-то вверх, в сторону, петляла по склону, пока не развернулась к востоку, и шум водопада, который вроде бы стал затихать, начал усиливаться вновь. Правда, он уже не напоминал рев чудовища, нет, теперь в нем было что-то от шелеста и журчания. Но как бы ни петляла едва различимая тропа, она упорно заставляла путников подниматься вверх.
– Вот. – Арнуми остановилась у очередного поворота тропки, махнула рукой в сторону, поймала взгляд Лука. – Видишь, парень, вот ту дорожку?
Дорожку Лук разглядел. Конечно, ее нельзя было назвать даже и тропой, но полоса, на которой не было ни упавших сучьев, ни камней, среди валунов и стволов проглядывала. Уходила вдоль склона на запад, теряясь в зарослях.
– На гребень поднимается, – объяснила Арнуми и понизила голос. – Поднимается и так вдоль русла Блестянки и вдоль хребта идет к Хапе. В трех десятках лиг южнее Хилана спускается на берег. Там крохотный поселок, в котором дикие собираются. Сдают купцам меха, иногда дичь, кость, другое… по мелочи. Оттуда можно уйти.
– Я понял, – хрипло прошептал Лук, поймав испуганный взгляд Неги.
– Но не теперь, – строго сказала Арнуми и обернулась к Куранту, который только что приблизился, шествуя вслед за Саманой. – Обождать нам придется с половину дня. Сейчас отойдем ближе к водопаду, там есть площадка, навес, дровишки приготовлены. Надо бы и перекусить. Время обеда уже скоро, а ведь и не позавтракали с утра.
– Кое-кто и не ложился спать, – с укоризной добавил Нигнас и зашагал в сторону шума воды.
– Поговори еще у меня, – проворчала Арнуми и подмигнула Лале, руку которой не выпускал из ладони Харас. – Кому горе-печаль, а кому и земля как хлеб. Намажь медом да ешь. И я бы присоседилась, да не люблю, когда на зубах хрустит.
Площадка открылась через пару сотен шагов. Навес был устроен из десятка жердей и огромных кусков коры, но за ветхостью вряд ли защитил бы даже от немудрящего дождика. Дрова лежали аккуратной поленницей, между валунов чернело давнее кострище. Водопад был уже совсем близко, шум воды не смолкал, на мокрых скалах курчавились пышные шапки лишайника. Лук подошел к вросшим в склон валунам, взглянул вниз. Озерцо сверху казалось мутной лужицей, из которой выбегала ленточка реки, чтобы через пару десятков шагов скрыться под кронами деревьев.
