Сергей Малицкий
Пагуба

– Для кого-то ничего, – шевельнул бровями Курант. – А для кого-то – многое. Я из дальних краев, мой дорогой Луккай. Кое-что, чем мне приходилось заниматься в годы моей молодости, я предпочел бы забыть. Вас от подобного мне удалось уберечь. Но что было, то было. Мой город, который лежит далеко на западе, почти в двух тысячах лиг от Хилана, единственный город Текана, из которого виден предел Салпы. Да-да, та самая багровая стена, о которой ты говорил. Она близка. Перегораживает горную долину, из которой вытекает вполне себе обыкновенная речка с вкусной водой, стоит над горами. Я из Сакхара. Это город и земли клана Хара. Сакхар – маленький город. Меньше твоего Харкиса. Считай, что это замок с шестью башнями. Все население – воины клана, их жены и дети. Человек двести. Иногда меньше. Слишком близка багровая стена. Когда наступает Пагуба, мало кто успевает спрятаться. Укрыться. Да и те, кто укрылся, не могут быть уверены в собственной безопасности. Всякая Пагуба длится когда месяц, когда полгода, но слуги Пустоты, только вступая в пределы Салпы, слишком голодны. Поэтому клан Хара – маленький.

– Клан Хара – это же клан Смерти? – вымолвил Лук.

– Он самый, – вздохнул Курант. – Тот, который под багровым щитом. Так вот, Луккай. К чему я все это говорю. В окрестностях Сакхара есть один дозор. На дороге. Обычный дозор – будка, оплот с дверцей, пара скамей, стол, отхожее место. Вокруг предгорья, камни, кусты, узкая речушка. Народу почти нет. Но есть одна тонкость. Дорога, на которой стоит дозор, ведет к багровой стене. Идет вдоль речки и скрывается за ней. Старая дорога. Камень на ней почти весь раскрошился, но дорога остается дорогой. Поверь мне.

– То есть, – поднял брови Лук, – выходит, что это дорога из Пустоты? Или в Пустоту?

– В священную Пустоту! – закашлялся тихим смешком Курант. – А ты думал, что Салпа обрывается за своими пределами в пропасть, в которой кишат слуги Пустоты? А не задумывался, какая же это Пустота, если в ней что-то имеется? Отчего же тогда ветер иногда дует с ее стороны? И откуда берутся тучи, которые приползают с запада? Да я больше чем уверен, что на всяком краю Салпы имеется точно такая же стена, и нигде она не служит пределом сущего! Пределом Салпы – может быть, но не пределом сущего!

Курант замолчал. Лук покосился на Саману, на Негу. Самана сидела, опустив голову, слабый речной ветер шевелил ее кудри. Нега уткнулась носом ему в плечо, замерла, почти не дышала. Струг уже развернулся и под мерный плеск весел удалялся прочь от теканского берега. Башни Хилана еще, казалось, упирались в небо, но и корабли у пристани, и шатры на кромке берега, и полоса лестницы уменьшались с каждым гребком. Лук посмотрел вверх. Небо было безоблачным и накрывало Салпу красноватым ясным куполом. Солнце, которое нависло над водяной ярмаркой, сияло бордовым размытым пятном. Лук прижал руку к груди, нащупал глинку.

– Вместе со мной на том посту стоял один старик, – продолжил Курант. – Он не казался слишком уж старым. Невысокий, плотный, но не толстый, с черными глазами, в которых не было ни капли старости. Лысый, со шрамом на голове в виде креста. Теперь-то его уж, наверное, нет в живых. Но тогда старик был бодр, ничем не слабее меня. По слухам, он пережил последнюю Пагубу. И даже пережил ее как раз на этом посту. Укрылся в оплоте. Его звали Хара.

– Так же, как и клан? – удивился Лук.

– Да, – пустил смешок Курант. – Так совпало. А может, он сам выбрал себе такое имя. Говорили, что после последней Пагубы в Сакхаре уцелело полсотни человек, а когда я родился, из них уже оставался один Хара. Что бы я ни говорил, он встречал с усмешкой. Иногда мне казалось, что он знает что-то такое, чего мне не узнать никогда. Иногда мне казалось, что он знает все. А иногда я смотрел в его черные глаза и думал, что падаю в пропасть. Однажды я спросил его о Пустоте. Я спросил его о дороге, о реке, о багровой стене. Я часто спрашивал его об этом, но ответил он мне только однажды. Он снял с костра котелок, выплеснул из него кипяток, перевернул и накрыл им ползущего по дороге муравья. Вот, сказал Хара, под этим горшком маленькая Салпа. Для муравья. И мы такие же муравьи. Он сказал, что настоящая Салпа не имеет ни стен, ни пределов. И еще он сказал, что Пустота – это тот, кто накрыл нас котелком.

Лук снова посмотрел на небо, на берег. Солнце уже коснулось мутным краем горизонта.

– Зачем? – спросил он Куранта.

– Хара мне не ответил, – проговорил старик. – Но он знал ответ. Я уверен. Но зато он сказал, что ничего не происходит просто так. И если я увижу что-то, что покажется мне необъяснимым или таинственным, я должен срочно менять свою жизнь.

– Почему? – нахмурился Лук.

– Потому что овца видит пастуха круглый год с посохом, – объяснил старик. – Но если она увидит, что у него в руке что-то блестит, что-то длинное и острое, она не должна удивляться, а должна бежать.

– Ну, – пожал плечами Лук, – возможно, длинное и острое предназначается другой овце?

– Каждая из них надеется на это, – рассмеялся Курант. – Но лучше не рисковать. Хотя все овцы кончают одинаково. Правда, возможно, что длинное и блестящее – ножницы, а не нож. Самана, как там вокруг?

– Вставай, – отозвалась женщина.

Старик поднял здоровую руку, снял с глаз медяки, медленно сел, начал срывать с тела вонючие тряпки. Под его телом оказался старый меч, который старик не обнажал при названом сыне ни разу. Но Лук не смотрел на меч. Он почувствовал холод, который пополз по его спине. Только что, пока Курант лежал перед ним с монетами в глазницах, отец казался ему зрячим. И вот он снова оказался слепцом.

– Однажды мне явился сиун, – продолжил старик рассказ. – По сравнению с тем сиуном этот черный сиун просто симпатяга, с которым можно хлебнуть вина. Я был уже умелым воином, если не лучшим в клане, кое-что повидал, вышел в дозор и сидел у костра. Хара спал, где-то вдалеке лаяли лисы, шумела на камнях речка. И вдруг костер погас. Не погас, словно задутый ветром или залитый дождем, а так, как гаснет масляная лампа, когда хозяйка прикручивает фитиль. Но темнее не стало. Наоборот, все вокруг словно озарилось бледным светом. Я пригляделся и заметил, что напротив меня сидит вроде бы человек, а вроде бы и нет. Он словно был вылеплен из студня. Я сразу понял, что это сиун Сакхара. Сиун клана Смерти мог быть только таким. Я мог различить каждую кость в его теле, кроме тех, что были прикрыты лохмотьями, как мне показалось, савана. В нос ударил запах тлена. Точно такой, как от этих тряпок. Я тогда очень перепугался, хотя вроде бы считал себя смельчаком. И вот, чтобы побороть страх, я спросил… это существо – что там? Ткнул пальцем в сторону багровой стены и спросил – что там? И оно ответило мне. Ответило, не издав ни звука, но я услышал его ответ. Оно сказало: сходи и посмотри. Я прикрою тебя.

– Неужели никто не делал этого до тебя? – воскликнул Лук. – Я бы уж, наверное, еще мальчишкой отправился к краю Салпы.

– Делали, – кивнул Курант. – Но мало кто подбирался к пределу Салпы ближе чем на четверть лиги. По ощущениям это примерно похоже на то, что тебя ведут на казнь. Ведут со связанными руками, и ты знаешь, что вырваться не удастся. Это ужас, который бьет в колени и сердце. Если ты думаешь, что те, кто не добирался до стены, возвращались, ты ошибаешься. Они падали замертво. Обычно это были мальчишки, которым всегда кажется, что им все по плечу. Они падали и истлевали на виду у их родителей, которые не могли даже добраться до их тел. Но я не был мальчишкой, к тому же не знал еще, что сиуну верить нельзя. Никому верить нельзя, но сиуну нельзя верить ни в чем. Впрочем, иногда нельзя верить даже самому себе.

– И мне тоже? – вдруг подала голос Самана.

– Ты часть меня, – вздохнул Курант. – И Харас часть меня, и Нега, и Луккай. Потому Луккай и устроил это озорство, что и я на его месте и в его возрасте устроил бы. Ну да ладно. Вернемся к тому страшному дню. Тогда еще я верил во всякие чудеса. Тем более что старики в городе говорили, что наш дозор не просто так стоит на пустой дороге, которая никуда не ведет. Говорили, что иногда, раз в сто лет или реже, из стены выходят не только те слуги Пустоты, которые умывают весь Текан кровью, но и ее ловчие, что идут в Салпу, чтобы выполнить какие-то важные повеления Пустоты. Останавливаются у дозора, называют свои имена, пьют воду из кувшина, который стоит там всегда, и торопят коней мимо башен Сакхара на восток. Я подумал, что, возможно, Пустоте нужны воины? Ну раз они у нее есть, откуда-то ведь они берутся? Подумал, что и сиун, который появился у моего костра, ее посланник. Я встал и пошел к стене.

– И что же дальше? – стиснула тонкими пальцами плечо Лука Нега, потому что старик вдруг замолчал и поднял ладони, ощупывая глазницы.

– Я дошел, – пробормотал он после долгой паузы. – Ночь по-прежнему казалась мне светлой. И никакого ужаса я не чувствовал, хотя кости несчастных смельчаков хрустели у меня под ногами. Я подошел почти вплотную. Эта багровая стена вблизи напоминала взметнувшийся до неба пласт кровяного тумана. Я протянул руку, коснулся его, и на коже остались красные капли. «Ну же, – раздался в ушах у меня голос. – Еще один шаг! Постарайся! Я обещаю, что твои глаза увидят нечто незабываемое!»

– Ну! – прервал следующую паузу Лук.

– Я не смог, – вздохнул старик. – Я мог протягивать руки, я мог дышать, смотреть, но я не мог сделать этот последний шаг. Что-то удерживало меня. Что-то такое, что было сильнее и моей храбрости, и моей выносливости, и силы. И еще я почувствовал, что еще немного, и ужас вернется, и я не смогу вернуться к костру. И я развернулся. Но сиун…

Старик закрыл глазницы ладонями, тяжело вздохнул.

– Сиун завыл, как зимний ветер в трубе. Он взревел, что его обещание – это не просто слова и что мои глаза все равно увидят то, что таится за стеной. И он вырвал их у меня.

– Как же… – прижала к губам ладонь Самана, и Лук понял, что и ей старик рассказывает эту историю впервые.

– Не знаю, – пробормотал Курант. – Я вдруг понял, что смотрю сам на себя, но у меня, у того, на которого я смотрю, нет глаз. Вместо них кровавые ямы. Затем я, второй я, который мог видеть, повернулся к стене и сделал тот самый последний шаг. А потом все погрузилось во тьму. Я пришел в себя через несколько дней. Хара сказал, что проснулся от того, что я, весь в крови, хрипел и ползал вокруг костра. Он не поверил мне. Или сделал вид, что не поверил. Тогда я еще не мог различать по голосу: лжет человек или говорит правду.

Самана заплакала. Нега вовсе зарылась лицом в рукав грязной рыбацкой куртки Лука. А Курант вдруг рассмеялся:

– Знаете, что оказалось самым трудным слепому молодому воину, одному из лучших воинов клана Смерти? Лишившись глаз, он лишился возможности плакать. А этого на первых порах ему очень хотелось…

Тот день так и закончился. Темнота упала на воды Хапы, и вся Салпа погрузилась в тишину. Продолжали шуметь весла, но Нигнас так и не поставил парус, потому что ветер снес бы струг в сторону. Хилан превратился в рассыпанную у горизонта пригоршню огней, а на том берегу, к которому правили гребцы, огонь был всего один. Он колыхался неровным язычком, словно предупреждал, что впереди опасный берег Дикого леса, и вольные выгребали против течения, чтобы избежать нежелательной участи его гостей. Но струг оставил огонь слева от себя, справа стали раздаваться крики ночных птиц, запахло чащей, и Лук понял, что корабль вошел в русло Блестянки. Потом Лук уснул.

С утра день пошел как обычно, разве только вместо утренней разминки Курант посоветовал Харасу и Луку сесть на весла и хорошенько размять спины и руки. Гребцы встретили предложение о помощи смехом, но, когда двое, как выразился Нигнас, мальцов показали, на что способны привычные к нагрузкам молодые тела, шутки умолкли. Самана, Нега и начинающая приходить в себя Лала занимались весь день стряпней, освободив от этой обязанности Нигнаса, но, когда вдоль русла Блестянки подул ветер, тот поставил квадратный парус и дал отдых и гребцам, и Харасу, и Луку. Курант позвал сыновей на корму, где перед ним лежали четыре меча. Один, тот, по которому провел когтем сиун, на глазах обращался в прах. Ржавчина съела его за день так, словно он был оставлен на неделю в кислоте. Второй, который Лук получил взамен сломанного, был слегка побитым, но все еще оставался отличным хиланским средним мечом. Он явно не требовал чрезмерных усилий для того, чтобы привести его в порядок. Третий, старый меч Куранта, по-прежнему прятался в украшенных резьбой и стальными кольцами старых деревянных ножнах. Четвертый, которому Палтанас уделил целый год, лежал в стороне. Вряд ли Лук обратил бы на него особое внимание, если бы увидел такое оружие на поясе у какого-нибудь воина. Разве только подивился необычности навершия и скромности гарды.

Курант повернул к Луку незрячее лицо, и тот понял, что старик уже выпытал у Неги обстоятельства посещения дома кузнеца.

– Но ведь ты тоже не просто так направлял повозку по городам Текана, – пробурчал Лук. – Думаешь, я не догадывался, куда ты иногда уходил с Харасом? А твоя левая рука? Наверное, один из воинов оказался не так уж и слаб?

– Не позволяй жажде ослепить тебя, – заметил старик. – Любой жажде. И жажде мести в том числе. Я сейчас не об этом убийстве говорю, хотя мой совет годен на каждый день. Помни, никто не удерживает тебя от битвы с врагом, но все, что ты делаешь после его смерти, должно быть обращено либо на твою безопасность, либо на то, чтобы вырастить ужас в тех твоих врагах, кто еще жив. Главное, чтобы оно не было использовано для утоления мерзости внутри тебя.

– Разве внутри меня есть мерзость? – спросил Лук.

– Мерзость есть в каждом, – вздохнул Курант.

– Я сделал это с тем ловчим, чтобы вырастить ужас в своих врагах, – твердо сказал Лук. – Хотя и не осознавал этого тогда. К счастью, мне удалось легко с ним справиться.

– Все должно быть продумано и подготовлено, – проскрипел старик. – И даже когда твой противник слаб, никогда не рассчитывай на его слабость.

– Слабых противников не бывает, – заметил Харас, который без привычной бороды и в самом деле казался едва расправившим плечи юнцом. – И те ловчие, с которыми нам пришлось разобраться, тоже были не из слабаков. Все десять. Все те, кто оскорбил нас, те, кто убил твоих защитников, Лук. Но последний из них уже что-то почувствовал. Поставил самострел у себя во дворе. Мы сделали свое дело и уже уходили, не потревожив ловушку, но, как выяснилось, воин поленился снять самострел во время дождя. Замок отсырел, и она сработала. Стрела перебила отцу руку в локте. От случайности не убережешься.

– Помнится, ты, – Лук посмотрел на Куранта, – учил нас другому? Случайностей быть не должно?

– Стань скалой, и волны будут разбиваться о твое подножие, – усмехнулся Курант, нащупал ржавый меч и выбросил его за борт. – А ведь этот черный сиун не чужд колдовства и, уж во всяком случае, слывет придурком по собственной воле. Он не ломал твой меч, парень. Он сократил жизнь вот этого меча. Сделал так, что его многолетний запас прочности истратился в мгновение. И меч умер, сломав меч противника. Что ж, забудем о нем, тем более что у нас тут есть кое-что. Как тебе, Харас?

– Пойдет. – Старший брат подхватил клинок. – Приведу в порядок. Займусь уже теперь. Сколько нам еще плыть?

– Часов пять, – провел ладонью по своему мечу Курант.

– Хоть начну, – кивнул Харас. – Эта девчонка нагрузила в мешок к Луку к косам и серпам, считай, что маленькую кузню. А я-то удивлялся, что наш маленький силач пыхтит от натуги. Зато есть что приложить к лезвиям.

– Вот и приложи, – пробормотал Курант, повесил на пояс свой меч, взял в руки творение хиланского кузнеца. – Наслышан я о Палтанасе. Хороший был мастер. Может быть, и лучший в Текане. Те, кто его убил, заслуживают смерти в любом случае, даже если бы они не убивали твою мать, Луккай. Признаюсь, когда я узнал, о ком идет речь, даже и раздумывать не стал, брать или не брать в семью Лалу. Она, правда, должна что-то сказать сама, ведь не несмышленыш какой? Но сейчас речь не о ней.

– О мече что скажешь? – сдвинул брови Лук.

– О мече будет говорить он сам, – заметил Курант. – А о работе мастера кое-что скажу. Ножны выполнены из акации, обтянуты кожей буйвола. Дешевый материал, но не по качеству. Качество как раз выше всех похвал. И обработка хорошая – в воду бросать не стоит, но воды не испугается. Устье ножен оковано сплавом серебра.

Старик поднес ножны к носу, принюхался, даже лизнул их.

– Зачернено, чтобы не пускало блики. Сам меч легкий, чуть легче среднего.

Курант ощупал рукоять, поднял брови.

– Интересная работа, очень интересная. Таких мечей в Текане нет. Что-то мне кажется, что заказчица этого меча из очень дальних краев.

– Откуда? – даже привстал Лук. – Может быть, из-за моря? Хотя нет. Там же тоже стена, я слышал. Может быть, из Холодных песков? Или с Гиблых земель?

– Да, – покачал головой старик. – Небогатый выбор у теканских чужеземцев, чтобы придумать собственную историю. Не знаю откуда. Но повторюсь, таких мечей в Текане нет. Смотри. Привычного навершия у меча не имеется. Зато рукоять длиннее обычной в два раза. Длинные рукояти у мечей клана Тьмы – клана Неку из Ака, и там они тоже чуть изогнуты, но эта еще и расширяется. Немного, но ощутимо. К тому же мечи у Неку имеют кривизну и заточку только с одной стороны, а этот, судя по ножнам, прямой. Рукоять из металла, обтянута кожей сома, сверху заплетена лучшей тесьмой. Хорошо и не ярко. Гарда маленькая, овальная. – Старик продолжал ощупывать меч. – Стальная, но тоже черненая. Да, будущая хозяйка этого меча точно не собиралась красоваться с ним перед строем гвардейцев, конечно, если заказывала меч для себя. Кстати, выше и ниже гарды на рукояти и на клинке кольца из бронзы. Возможно, с добавлением серебра. Так никто в Текане не делает. Но ярлык к мечу теканский.

Старик поймал коричневыми пальцами шнур, на котором висел деревянный, покрытый лаком кругляшок. Ощупал его, повернулся к Харасу:

– Что здесь?

Старший сын наклонился над ярлыком:

– Печать иши. Не урая Хилана, а самого иши, и, судя по всему, настоящая. Здесь написано, что податель сего – свободный всадник Текана.

– Значит, не для себя заказывала, – задумался Курант. – Есть над чем поломать голову. Ты, Луккай, теперь, выходит, вроде настоящего арува? Почти вельможа. Я слышал, что некоторым нищим такой вот ярлык помог превратиться в богатеев.

– Если кто-то из ловчих узнает, что я убил одного из них, этот ярлык позволит мне спокойно жить в Текане? – спросил Лук.

– В Текане спокойно не может жить даже иша, – рассмеялся Курант и положил меч на колени. – И клинок.

Старик медленно вытянул меч из ножен. Харас удивленно присвистнул. Лук задержал дыхание. Клинок был черным. Нет, он был гладким и блестел, отражал поднесенные к его плоскости пальцы старика, но вместе с тем оставался черным.

– Ничего не скажу, – озадаченно пробормотал Курант, отмерил четыре пальца от гарды, положил клинок на ребро ладони, удовлетворенно кивнул, затем взял клинок за острие, попытался его согнуть, отпустил, прислушался, покачал головой. – Ничего не скажу, – повторил с недоумением. – Всегда был уверен, что смогу по звуку определить, что за меч, сколько слоев, какой металл, но тут не скажу ничего.

– Одиннадцать полос, – заговорила Лала, которая встала за спиной Лука. – Середина очень мягкая. Лезвия твердые. Ни один кузнец не выковывал таких лезвий. И еще по четыре слоя с каждой стороны. Твердый – мягкий, твердый – мягкий. Но секрета состава не знаю. Отец, – она проглотила слезы, – сам ковал и учился, ковал и учился. И состав, и порядок, и форма – во всем заказчица его наставляла. Ни за что бы он не согласился следовать указаниям пусть и знатной, но женщины, но она хорошо заплатила. И… она была очень страшной. Когда она приходила, я теряла сознание от страха. Только зря все это…

– Ничего не бывает зря, – не согласился Курант, вдвинул меч в ножны и протянул его Луку. – Держи, но помни: ты за него не платил, значит, есть кто-то, кому ты должен.

– Какой-то женщине, – кивнул Лук. – Да, кажется, какой-то страшной женщине. Но не сиуну же? Что мы будем делать дальше?

Старик поднял незрячее лицо. Лала вздохнула и зашлепала пятками по палубе прочь. Харас поспешил за ней.

– Толк будет из девчонки, – заметил старик. И добавил: – А вот что будет дальше, я пока и сам не знаю. Приглядимся, прислушаемся, принюхаемся. Лошадок и повозку я продал за полцены, реквизит за небольшую плату тот кессарец, что с тобой бился, согласился забрать в Хурнай. На тот случай, если мы выпутаемся из этой беды и снова начнем выступать.

– А разве может быть по-другому? – удивился Лук.

– Может, – кивнул старик. – У нас достаточно денег, чтобы остепениться. На домик где-нибудь на берегу моря хватит. Да и имеются уже у нас домики. Но будет ли нам там спокойно? Ладно, обдумаем еще все. Сегодня к вечеру будем в поселке. Остановимся в трактире у Арнуми. Она сама прибудет после закрытия ярмарки. Постарается что-нибудь разнюхать. Подождем. Если за нас не возьмутся всерьез.

– Из-за щита? – спросил Лук. – Или из-за ловчего, которого я убил? Или из-за меня?

– Из-за всего, – пробормотал Курант и медленно повел вокруг глазами, словно мог разглядеть низкий берег Блестянки, где кудрявились свежей зеленью поля, паслись коровы, овцы, торчали вышки, на каждой из которых маялся едва различимый дозорный, а на другой стороне – полосу леса, который теперь был совсем рядом и подавлял повисшей в кронах непроглядной темнотой. – Из-за всего, – повторил Курант. И добавил: – Но если ты перешел дорогу Далугаешу, то, судя по тому, что я о нем знаю, кому-то из вас смерть, потому как этот ловчий не из тех, с кем можно договориться.

– Я умирать не хочу, – буркнул Лук, оглянулся и поймал взгляд Неги, которая стояла чуть в стороне, у мачты, на которой пыжился квадратный парус. – Так что выбор у Далугаеша незавидный.

– Никто не хочет, – согласился Курант. – Но дело не только в Далугаеше. И он не один у иши ловчий. И не все решается меч в меч. Есть еще и хитрец Данкуй, и упорный, словно гиенская собака, Квен. Но и это не все. Если за тебя возьмутся всерьез, тогда на след встанут воины из клана Смерти. Видишь вышки на берегу вольных?

– Да, – кивнул Лук. – На них дозорные?

– Не только, – вздохнул старик. – На каждой из них стоит котел со смолой. И огонь имеется. Если на земли вольных ступают ловчие, или какая пакость скатывается с далеких гор, или выползает какая-нибудь мерзость из Дикого леса, дозорный разжигает смолу. Ночью открытый огонь виден далеко. Днем – столб дыма. Жизнь в Вольных землях труднее и опаснее, чем жизнь в Текане. За свободу приходится платить.

– Ты хочешь рассказать мне о сторожевых вышках иши? – спросил Лук.

– Да, – кивнул старик. – Они, как и оплоты, разбросаны тут и там. Чаще всего строятся друг над другом. Ты знаешь, что в половину дня, передавая с вышки на вышку зеркалами сигналы, дозорные могут донести вести и повеления иши к самым пределам Текана?

– Я даже когда-то мечтал служить на такой вышке, – усмехнулся Лук.

– Такая же вышка стоит и в Сакхаре, – продолжил Курант. – И если дозорный клана Смерти получает особое повеление иши, глава клана отправляет к правителю своих лучших воинов. Троих лучших воинов. Таких, которые готовы умереть, но выполнить любое задание. И это единственная подать, которую платит ише клан Смерти. Но платит он ее исправно и лучшей монетой.

– Зачем ты мне говоришь об этом? – не понял Лук.

– Чтобы ты знал, – сухо бросил старик и положил меч.

– Ты тоже вставал на след? – спросил Лук Куранта.

– Случалось, – кивнул старик. – Может быть, поэтому жизнь меня и наказала. Но и это не самое страшное. Самое страшное, если Пустота пошлет за тобой своих воинов. Я уже рассказывал об этом. Мои земляки говорили, что такое случается не так уж редко. Трое темных слуг не в обычном, а в человеческом обличье входят в границы Текана и вершат волю Пустоты. Производят маленькую, но ужасную Пагубу. Вроде бы порой она заменяет большую. Может быть, часто.

– Это как же нужно разозлить Пустоту, чтобы она отправила за мною своих слуг? – недоверчиво усмехнулся Лук.

– Десять лет назад ее волей был уничтожен твой клан, – пробормотал Курант. – Или ты думаешь, что это все измыслил предпоследний иша?

– Не знаю, – растерянно пожал плечами Лук.

– Так подумай об этом, – посоветовал Курант.

И последний из клана Сакува думал об этом до позднего вечера. Думал, когда сменил одного из гребцов и управлялся с веслом. Думал, когда струг пристал к деревянной пристани возле большого поселка. Думал, помогая разгружать корабль и отправляясь вместе со спутниками в трактир, где после позднего ужина получил место для сна. Наверное, думал об этом даже во сне. Думал бы и при пробуждении, если бы не приснился ему этот странный человек со смазанным лицом. Но когда сон прошел, когда он открыл глаза и увидел над головой темные балки потолка, втянул ноздрями запах близкого Дикого леса, его мысли наконец стали ясными и определенными.

– Мне нужно уходить, – пробормотал он чуть слышно. – Чтобы увести опасность от близких.