Сергей Лукьяненко
Холодные звезды (сборник)

Вот так просьба. Сейчас мне казалось, что я и думаю на их языке. Русский, английский, язык геометров – все они будто ушли куда-то, забылись…

Прикрыв глаза, я попытался представить, что передо мной – Данилов. Или дед.

– Попробую, – сказал я. – Сейчас…

Собственные слова показались мне чужими. Я заговорил на русском.

Снег издал тихое ворчание. Оно явно было речью, той, которой я только что свободно владел.

Ой…

Кажется, мне обеспечен приступ головной боли.

Как сквозь вату до меня донеслись слова Галиса:

– Я тоже не слышал такого языка. Ладно. Это не важно, Снег! К тебе же не приставали с расспросами.

Открыв глаза, я уставился на них. Наваждение рассеялось. Речь снова была понятной. Только в висках тупо ныло.

– Не бери в голову, Петр, – сказал Снег. – Ну, не слыхали мы о твоем мире.

Кажется, они боялись, что обидели меня.

– Про его планету, – мягко сказал Галис, – я тоже почти ничего не слышал. Знал, что есть такие Радужные Мосты, и все. А послушал бы ты их диалект…

– Но-но, капитан! – Снег вскинул голову. – Здесь наши мнения прямо противоположны!

– Существует много миров, которые ничем себя не зарекомендовали… я имею в виду для нашей Земли…

Прекрасно.

Ребус складывался на глазах. Тень – конгломерат цивилизаций. Врата – транспортное средство исключительно для межпланетного сообщения. Обучение местному языку проводится ими же, это достаточно удобное и напрашивающееся решение. Меня приняли за волонтера, решившего помочь им… или просто поискать приключения.

Так?

Наверное. Вот только что-то продолжало меня цеплять. Оставалась нескладность.

– Петр, смотри…

Джунгли кончились. Потянулись поля – ухоженные, засеянные каким-то злаком. А вдали, за зеленым ковром, высились строения.

– Наша база.

Он мог бы и не говорить. Что-то общее есть во всех военных городках, в любом мире и у любой расы. Даже казармы солдат-хиксоидов на космодроме несли отпечаток военной структуры.

– Дальше, у подножия, город, – сообщил Снег. Ухмыльнулся. – Очень приятный городок. Понравится.

– В ближайший месяц тебе будет не до развлечений, – пообещал капитан.

Я не слушал их перепалку, больше похожую на ссору двух продавцов на базаре, чем на разговор подчиненного с командиром. Я пялился на базу.

Когда-то, давным-давно, еще в училище, я мечтал быть военным летчиком. Не космонавтом, не пилотом пассажирских самолетов – а именно военным. Причем – чтобы жить в крошечном гарнизоне у черта на рогах, где-нибудь на китайской границе – тогда все боялись, что Китай продолжит свою экспансию, или на западной… хотя бы гонять на старом «МиГе» юркие самолетики украинских наркобаронов. В общем – нормальный кровожадный юношеский романтизм, да еще и подстегнутый дедом.

Потом это прошло, конечно. Да и завоевывать Россию дальше вроде бы никто не собирался, это уже никому не было нужно. А все равно иногда возникало дурацкое чувство – будто предал детскую мечту. И хоть сто раз повтори себе, что в космосе я куда больше пользы принесу и стране, и всему человечеству, приближу это самое гипотетическое светлое будущее, все равно – осадок оставался.

Теперь я видел перед собой насмешливую пародию на юношеские мечты. Ряды длинных ангаров, короткие взлетные полосы, невысокие домики, в которых явно выделялись жилые и служебные помещения, башенки радаров, решетчатую ограду. Все было сделано из того же похожего на бумагу материала, что и наша лодка. Значит – обманчиво хрупкое на вид, но чертовски прочное… да еще и напичканное внутри техникой.

Вот как осуществляются желания. Хотел служить в гарнизоне на границе – получай. Правда, на другой планете. Зато можно вдоволь противостоять безумным экологам за компанию с не менее безумными пилотами.

– Чему улыбаешься? – поинтересовался Снег. Мы неслись прямо на ограду. То ли лодка могла перемахнуть двухметровый забор, то ли перед ней откроется проход.

– Напоминает… одно знакомое место.

Удовлетворенный ответом, Снег кивнул.

Перед лодкой открылся проход. Секции забора словно сокращались, втягивались друг в друга. Наверное, лодка не могла высоко подниматься над землей. Вылетев на середину базы, она остановилась, медленно опустилась. Вокруг никого не было видно.

– Снег… устрой парня. – Галис первым шагнул на каменные плиты, выстилающие что-то похожее на плац.

– Да уж можешь не объяснять, разберусь.

Капитан никак не отреагировал на подобный ответ. Кивнул мне:

– Петр, если хочешь поговорить – заходи. Буду рад.

Я смотрел, как он удаляется твердой, уверенной походкой, широко расправив плечи, всем видом воплощая представления о командире.

– Странная у вас субординация, – сказал я Снегу. – Ты с ним разве что не подрался.

Снег хмыкнул:

– Сейчас можно. Тревоги нет.

– А если бы была?

Лицо пилота на миг утратило расслабленное выражение.

– Тогда – заряд в лоб. Немедленно. Ты что, Петр! И не вздумай себя так вести, если база будет на военном положении!

– Спасибо, – поблагодарил я. Особого впечатления предостережение не произвело. Дисциплиной тут и не пахло, а уж более того – трибуналами и военно-полевыми судами. – Предупредишь, когда это случится.

Снег хихикнул:

– Ты и сам заметишь. Идем…

Безлюдность базы по-прежнему смущала меня. Мы прошли к приземистому двухэтажному зданию, вошли внутрь. Я с жадным любопытством вглядывался в обстановку. У геометров, по сути, удовольствия от изучения чужого быта я был лишен – с отключенной памятью мне не с чем было сравнивать их мир.

Впрочем, и здесь трудно чем-то заинтересоваться. Слишком уж все земное. Более того – образца начала двадцать первого века. Помесь военного городка с уютным отелем.

Сразу за входом – проходная. Наличествовала низкая стойка, за которой, по идее, положено находиться часовому. Над стойкой к тому же был включен какой-то энергетический барьер – угадывалось в воздухе слабое мерцание. Но вход никто не охранял.

– Только по тревоге, – заметив мой взгляд, сообщил Снег. – Все строгости – лишь в случае военных действий. У вас не так?

– Не так.

– Это ничего. Привыкнешь быстро…

Привыкать я не собирался, но говорить об этом, конечно, не стал.

– Идем.

Мимо холла, вполне сгодившегося бы гостинице без особых претензий – кожаные кресла, столики, огромный экран на стене, – мы прошли к лестнице. Интересно, почему все расы в Галактике так цепляются за экраны – ведь технология, позволяющая проецировать качественное изображение прямо на воздух, очень проста? Даже на Земле ее разработали без всякой помощи Чужих. Я старательно цеплялся взглядом за стены, пытаясь отыскать какие-нибудь картины. Чужая культура – самый верный путь к пониманию.

Одну картину я заметил. Море – или все же болото? – в лунном свете, серебристая дорожка на воде, парящая птица. Такие произведения искусства я тоннами возил для хиксоидов. Блин. Какая близкая культура!

С каждым шагом мне делалось все более не по себе. И не потому, что обстановка была чужой, а прямо наоборот. Ничего необычного. Разве что силовой барьер перед пустующим постом… впрочем, после парализаторов, сработанных умельцами ФСБ, такой барьер меня бы и в Звездном не удивил.

Близость культур?

Полноте.

У геометров и то быт куда необычнее. А ведь Тень – это цивилизация, стянувшая сетью гиперпространственных ворот сотни планет. Цивилизация, мимоходом обратившая в бегство маленьких, но таких кусачих геометров. Будь между ними и геометрами серьезный конфликт, меня бы не приняли так легко и беззаботно…

И вот я на их планете. В мире, где склеенные из бумаги лодки носятся со скоростью гоночного автомобиля. На планете, где половина населения модифицирует природу под себя, а вторая половина модифицирует себя под природу. Здесь появление чужака не вызывает даже лишнего любопытства, а этот самый чужак успевает выучить местный язык, сам того не заметив.

И ничего, совершенно ничего не режет глаз. Стены, окна, двери. Двери, кстати, на петлях, и петли поскрипывают…

На втором этаже был еще один холл. Такой же казенный уют кресел и столиков, неработающий экран. Я остановился, ожидая.

– Тебе вроде все знакомо? – спросил Снег.

– Да. Почти все. Как-то… я и не надеялся на это.

– Тоже не люблю перемен, – согласился летчик.

Кажется, мы говорили, не понимая друг друга. Что-то в их жизни делало мое появление не просто обыденным, а словно бы и запланированным. И то, что я буду воевать на их стороне и что смогу разобраться в чужой технике, – все словно бы подразумевалось.

– Я тебя устрою в комнате Лайда, – сказал Снег.

– А он против не будет?

– Уже нет. Его сбили на вражеской территории два дня назад. Со спутников зафиксировали огонь… сожгли вместе с машиной, он и выбраться не успел. После такого, знаешь ли, не возвращаются.

Говорил Снег обыденно-скучным тоном. Подумаешь, сбили и сожгли заживо.

Я уставился на него в робкой надежде, что это просто черный юмор. Да нет, таким не шутят. Снег был вполне серьезен.

– Если накроют на чужой территории – лучше покончи с собой, – посоветовал он. – Пленных зеленые все равно не берут.

– А вы?

– Мы – берем. – Снег улыбнулся. Вот только улыбка была нехорошая. – Сходим попозже. В тюрьме сейчас сидит одна жаба. Полюбуешься… врага надо знать в лицо.

Словно два разных человека. Первый пререкается с командиром и ведет себя будто хулиганистый бойскаут на военной игре. Второй – холодно кровожаден.

– Давай заходи.

Дверь в комнату, где раньше обитал неведомый мне Лайд, была полуоткрыта. Никаких геометровских церемоний с чужим помещением. Снег вошел первым и по-хозяйски огляделся.

– Ну, вещички его можешь выкинуть. Или оставить, что понравится.

Я молча смотрел на предназначенное мне жилище. Ну и бардак. Опять же – ничего необычного в обстановке, стены – нейтрального бледно-серого цвета, безликие плафоны на потолке, деревянные шкафы, два кресла, широченная кровать – почему-то наводящая на мысль о шампанском, девушках и дешевых немецких порнофильмах. Может быть, из-за фотографий на стенах – полуодетые красотки, преимущественно рыжие. Среди них затесался и один мужчина – в белоснежном костюме, не скрывавшем его могучей мускулатуры.

– Это Лайд… вот именно такой он и был, – с усмешкой сказал Снег. – Я ему всегда говорил – довыпендриваешься.

Подойдя к стене, он стал небрежно отдирать фотографии.

– А его друзья не будут против? – спросил я, по-прежнему чувствуя неловкость.

– У него, кроме меня, и друзей-то не было, – сообщил Снег.

Все желание развивать эту тему исчезло. Да, если таков лучший друг Лайда – можно ему только посочувствовать. Снег с улыбкой поинтересовался:

– Помочь чем-нибудь?

– Спасибо. Я разберусь.

– Ну тогда располагайся. Чистое белье должно в шкафу быть. Может, из одежды что-то найдешь, у вас вроде бы фигуры схожие. Ну, если что, подгонишь, в конце концов…

Кажется, он предлагал это всерьез. Неужели здесь военные, как в захудалом российском гарнизоне, не обеспечены обмундированием?

– Зайду через часик. Сходим пообедаем.

– Хорошо.

Снег вышел. Я постоял, глядя в закрывшуюся дверь, потом сказал вполголоса:

– Можно считать себя утвержденным в должности.

Интересно, а на чем они воюют? «Дельты»? Это самолеты, вертолеты, космические корабли, экранопланы? Бумажные летающие тарелки?

Да что со мной? Какая мне разница? Я что, собираюсь воевать с маленькими зелеными человечками, одержимыми идеей слияния с природой?

Помотав головой, я сбросил наваждение. Прошелся по комнате. Заглянул в окно с живописным видом на бараки, взлетные полосы и плац. Лодки, на которой мы прибыли, уже не было. Пусто, тихо, ветер гоняет пыль. А в общем – довольно чистенько и даже зелено. Наши, земные, экологи при всем желании не нашли бы, к чему придраться… Так, что тут еще есть? За неприметной дверью обнаружилась душевая кабина. Лейка на гибком шланге, кран. В раковине кранов не было, только отверстие под самым обрезом. Руки, видимо, полагалось мыть на немецкий манер, в наполненной раковине. Ненавижу.

На полочке под зеркалом – флакон, я открыл его и понюхал бледно-зеленую жидкость. Вроде бы шампунь. Кусок мыла. Бритву бы найти, зарос уже изрядно, последний раз брился на крейсере алари… тысячу лет назад… Выгляжу, наверное, как кавказский боевик со старых пропагандистских плакатов.

Ладно, хотя бы душ… Я прикрыл дверь, разделся. Провел рукой по щеке – да, и впрямь щетина. Ну чего стоило куалькуа, возвращая меня к настоящей внешности, убрать волосы? Неужели, пока я ходил в обличье Римера, куалькуа скрупулезно отмечал, насколько должна отрасти борода?

Тебе мешают волосы на лице?

Куалькуа!

Я не просто обрадовался, я чуть не подпрыгнул от восторга. Предложение помощи – да еще в мелком, не жизненно важном вопросе – это что-то новое в поведении симбионта.

Да… Можешь убрать щетину?

Усы и бороду?

Да.

Я не стал рисковать и полагаться на его парикмахерские способности. Пусть уж «выбреет» начисто.

Можешь стряхнуть.

Я провел ладонью по лицу – на пол посыпались мелкие волосы, словно из открывшейся электробритвы.

Подбери. Проведи по ним ладонью. Мне необходим эластин… – вяло попросил куалькуа.

Помедлив, я сгреб в кучку остатки своей бороды и накрыл ладонью. Пусть ест. Он союзник. И у него свои потребности.

Я мог бы поглотить их сквозь тело, но ты бы почувствовал неприятные ощущения.

Странно.

Очень странно.

Никогда – даже на краю гибели – куалькуа не отличался предупредительностью. Либо мой амебоподобный друг исправляется, либо…

Что с тобой?

Он молчал. Ладонь подрагивала – симбионт питался. Наверное, он сейчас стянул большую часть тела в руку.

Но вряд ли это помеха для разговора!

– Когда я ем, я глух и нем… Эй, дружок, к тебе не относится это детское правило! – негромко сказал я.

Я в порядке.

Ложь.

Куалькуа молчал.

Мечта шизофреника – разговаривать с самим собой. И я не намерен отказываться от права получать ответы!

Я боюсь…

Голос в моем сознании был тих, едва уловим. Шепот.

Что?

Я – боюсь.

Убрав руку с безупречно вычищенного пола, я постоял, глядясь в зеркало. А не наблюдают ли за мной сквозь стекло?… Чушь. Это уж точно чушь.

Чего ты боишься, куалькуа? – ласково, как ребенка, спросил я. – Тебя ведь не страшит смерть. Или…

Догадка была потрясающе правдоподобной!

Ты утратил связь со своей расой? Ты теперь один?

Какой шок, наверное, он испытал! Быть частью целого – и вдруг оказаться отрезанным от мира!

Не надо сочувствия. Ты ошибаешься. Если часть меня станет функционировать автономно – она не удержит разум и погибнет. И ты бы при этом погиб.

Жалость моментально сменилась ужасом и ненавистью. Значит – куалькуа допускал такую возможность? И если бы при полете к Ядру связь прервалась – обезумевшая амеба разнесла бы мое тело изнутри?

Да. Прости. Но вероятность такого исхода минимальна. То, что связывает меня воедино, – невозможно экранировать.

Я поймал себя на том, что скрюченные пальцы до боли впились в грудь. Найти, нащупать, выдрать комок чужой плоти…

Успокойся…

– Что тебе надо? Почему ты боишься? – закричал я. – Говори! Я имею право знать!

Врата.

Я замолчал. Кажется, он решил рассказать… Часто-часто колотилось сердце.

Когда мы вошли во Врата… Это было ошибкой.

Почему?

Я…

Пауза. Неужели это почти всемогущее существо испытывает сложности с объяснениями? В его распоряжении – сознание такой мощи, какое и не снилось прочим расам. Он ведь и соврать может так ловко, что я никогда не почувствую фальши. Мы не просто на разных ступенях развития, между нами непредставимая бездна.

Я не буду лгать. Я никогда этого не делаю. Я либо молчу, либо говорю. Трудности с формулировкой.

– Ты уж постарайся, – попросил я. – И я постараюсь.

Когда ты вошел во Врата, это было не переносом тебя в пространстве, как поступает раса геометров.

– Так.

Это было… я предупреждал о трудностях формулирования. Когда ты вошел – это было постижение. Нечто постигло тебя. Вот так…

Ощущение оказалось непередаваемым. Будто я издал крик – беззвучный вопль, вместивший в себя все, от смутных детских воспоминаний до бритья с помощью куалькуа. На какой-то миг я вспомнил такие вещи, которые давным-давно укрыла милосердная злодейка память. То, что рад был вспомнить. То, что я вспоминать бы не хотел…

Рухнув на пол, больно отбив колени, я жадно втягивал воздух. Нет…

Глава 2

Все – большое. Очень большое. Мир для великанов. Вот один из них стоит надо мной и протягивает руки.

– Пойдешь со мной?

Кажется – я думаю. Даже трудно понять о чем, мысли неправильные, непривычные – я думаю не словами, а образами, клочками эмоций, ярких и простых. Видимо, хочу пойти. Очень сильно. До рева. Вот только сказать боюсь. Или стесняюсь. Потому поступаю проще – одной ладошкой хватаюсь за протянутую руку, а другой – за ногу женщины в халате, стоящей рядом. У нее морщинистое, старое уже лицо, в глазах слезинки, но она улыбается. Словно рада за меня. Она хорошая, я ее очень люблю. Только еще больше хочу пойти с тем, кто протянул мне руку. Да я с ним и пойду, никуда не денусь. Когда большие чего-то хотят, можно плакать, прятаться, все равно будет по-ихнему. Так всегда бывает…

Пол вроде тоже бумажный. А все равно холодный… и твердый…

Какой ты был тогда молодой, дед. Я тебя помню уже другим. Как сильно ты сдал. Неужели из-за малыша, свалившегося на голову в шестьдесят лет?

«В апреле 1661 г. два иезуита, австриец Иоганн Грюбер и бельгиец Альбер Орвиль, направились сухим путем из Пекина в Рим с тайным поручением…»

Зазвонил телефон. Не отрываясь от книжки, я схватил трубку, надавил кнопку.

– Алло!

– Петь?

У меня сразу екнуло в груди.

– Ром?

– Ага. Ты… что делаешь?

Я поджал ноги, втягиваясь в кресло. Отпихнул книжку.

– Ничего. Книжку читаю.

– Интересную? – помолчав, спросил Ромка.

– Угу. Про путешествия.

Нет, неправда, не мог он мне позвонить! Это он был прав, а я – нет. Мне надо было мириться и звонить Ромке и сопеть в трубку, стараясь забыть, что расквасил нос своему лучшему… что там лучшему – единственному другу!

– Хочешь почитать? – завопил я. – Заходи! Или вместе почитаем!

– Не, я не могу. – Ромка чуть повеселел. – Тут… понимаешь… мы с Данилой собрались…

Он понизил голос:

– В тот подвал забраться! Пошли? Данила говорит, что надо втроем…

Как будто больше некому было позвонить! Да знаю я, знаю, я сам хочу помириться!

– Давай! Только завтра!

– А почему?

– Ну, мы с дедом поспорили, кто больше знает об исследованиях Тибета… ну, мне еще надо столько всего прочитать, мы вечером дуэль устраиваем.

Я уже и не рад был, что начал про это говорить. Подумаешь… ну, проиграл бы я деду, высмеял бы он меня…

– Трусишь просто, – вдруг сказал Ромка.

И что-то во мне, колючее и быстрое, выпалило, прежде чем я успел его поймать:

– Кто бы говорил… плакса…

– А ты сволочь! Сам трус! – выкрикнул Ромка. – Мы Юрку позовем! А ты мне лучше не попадайся!..

Я кинул бибикающую трубку на стол. Потом схватил проклятую книжку и запустил о стену.

Вот и все. Нет у меня больше друга. И не будет никогда.

А вот валяться не надо. Зачем я лежу на полу, в чужой комнате, на чужой планете…

Так и получилось, Ромка. Ты у меня был единственным другом. Может, дед про то и не знал. И не хотел, чтобы мы рассорились. Только… так получилось.

Стыдно-то как… И ведь ожидал я этого. Знал прекрасно, что в первый раз толком не получится. Во всех книгах написано, что вначале мужчина плохо процесс контролирует, этому тоже учиться надо. А такого ловеласа из себя строил…

– Ты меня так хотел? – спросила Ната. Провела ладонью по спине. Она казалась разочарованной, но не сильно.

– Да, – хватаясь за спасительную соломинку, ответил я. – Наташка, прости…

– Ой, ну брось, даже приятно, когда парень так тебя хочет. А спорим, я тебя сейчас…

Она засмеялась, навалилась на меня сверху, и неловкость сразу куда-то делась, вновь вернулось желание, почему-то замешенное на мысли – каким теперь будет мир, он ведь изменится, не может не измениться после такого, у меня, наверное, на лице все будет написано… и Лида тоже все поймет… не должен я сейчас о ней думать, это нечестно…

Встать. Нет, надо встать. Двигаться, смотреть на мир, а не на блеклые тени прошлого…

Наташка, прости, я и впрямь забыл. Тебе, конечно, все равно. Ты уж точно меня забыла… знаю я твою любвеобильность. Но я тебя и правда немного люблю. Как первую свою женщину. Ты уж прости. На первых не женятся. Им просто благодарны. Но это ведь тоже немало…

– Итак, твои действия, курсант?

– Предупредительный выстрел по курсу.

– Так. Неопознанный самолет не реагирует и продолжает движение в сторону государственной границы.

– Еще раз потребую следовать за мной… повторно произведу выстрелы по курсу.

– А не зацепишь самолет-то?

Майор смеется. Ему нравится загонять меня в тупик. Не то чтобы он меня не любил – он со всеми так поступает. А уж тем более с лучшими курсантами.

– Не зацеплю.

Вокруг качается небо. Старенькая спарка идет на десятикилометровой высоте. Управлять положено мне, но майор отобрал штурвал. Ему нечасто удается полетать. А у меня еще все впереди.

– Кстати, на «шестьдесят седьмом» пушечного вооружения нет. Ты не пробовал делать предупреждающие залпы самонаводящимися ракетами?

Я молчу.

– Хорошо. Ты все сделал по инструкции. Самолет следует в сторону границы.

– Запрашиваю землю.

– Тебе отвечают «действуйте по обстановке». Они всегда так отвечают, курсант. Запомни – ты стрелочник, и отвечать только тебе. Ну, иногда еще тому вспотевшему от страха офицеру, что сидит на микрофоне…

– Приближаюсь к самолету, чтобы установить тип.

– С равной вероятностью – пассажирский «Боинг», самолет радиолокационной разведки или десантный.

– Я определю.

– Нет, курсант. Ночью, в старой машине… ничего ты не поймешь. Твои действия? Десять секунд! Объект у нейтральной территории! Бери управление.

Ну почему он разыгрывает древнюю историю корейского «Боинга» именно со мной? Почему? Именно со мной, чьи родители разбились… и никому не известно, была ли это простая усталость металла или не в меру старательный пэвэошник… Затерявшийся в небе на старой машине, измотанный нерешительностью земли, помнящий об американском «карантинном поясе», установленном в годы правления хунты, об осмелевших китайцах…

– Время!

– Огонь.

Я даже нажимаю кнопку пуска. Непроизвольно, успевая откинуть предохранитель, качнуть самолет – носом к несуществующему нарушителю – и вдавить красную кнопку до отказа…

Разумеется, ничего не происходит. Кнопка светится, но толчка от стартующих ракет нет. Никто не подвешивает к спарке в пилотажном полете боевые ракеты.

Майор отвечает не сразу. И в голосе легкое удивление.

– Цель поражена, курсант. Самолет падает. Твои действия?

– Сопровождаю цель до контакта с землей.

– Не боишься увидеть, что это было?

– Боюсь.

Майор вздыхает:

– Извини дурака, Петя. Веди на точку.

Я закладываю разворот, неуверенно, руки будто чужие, но майор не поправляет. Вокруг – только небо.

– Я обычно говорю, что это был пассажирский самолет, – вполголоса произносит майор. – Нам… нам положено так говорить. Пыл охлаждать загодя. Стране не нужны инциденты…

Я молчу.

– Но тебе я скажу правду, – сухо и четко сообщает майор. – Это был американский бомбардировщик.

Встаю. Уже встал.

Какой смысл сбивать бомбардировщик, уносящий свой смертоносный груз обратно?

Прямой.

В назидание.

Ты понял, Петр?

Я еще не совсем пришел в себя. Оглядел тесную душевую. Никого нет, только голос куалькуа в глубине мозга. Внятный и тихий шепоток. Я на планете Тени. Земля с ее игрушечными проблемами – невообразимо далеко.

– Кажется. Что это было?

Постижение. Когда ты вошел во Врата – произошло то же самое. Только ты этого не почувствовал. Я сделал все грубее. Нарочито грубее.

Голова кружилась. И кружились, метались, заставляя сжиматься сердце, воспоминания. Тени воспоминаний…

Теперь я знаю тебя гораздо ближе. Я тебя постиг – и смогу объяснить. Представь, что ты взял в руки бумажный самолетик. Размахнулся и отправил лететь… Так действуют кабины геометров. А теперь представь, что вначале ты развернул сложенный лист бумаги. Прочитал все, что было на нем написано. Сложил заново. Это – Врата Тени.

– И ты испугался, что кто-то прочел все мои мысли?

Нет. Это неудивительно. Любой разум, превосходящий тебя как минимум на порядок, мог совершить постижение.

Значит?

Да. Постигли и меня.

Как интересно. Куалькуа привык взирать на мир, ничего не требуя взамен, но и ничего не отдавая… ничего настоящего, отдельные особи-клеточки – не в счет.

На порядок, Петр! Пойми. Есть грубая сила – даэнло, хикси, торпп. Есть гениально организованная раса – счетчики. Но они слишком цепляются за индивидуальность. Они не пошли по пути слияния разумов. Среди всех рас есть отдельные индивидуумы с огромным мыслительным потенциалом. Их запас знаний может быть ничтожен, зато они наделены способностью к синтезу нового. Но меня постиг цельный разум – подобный моему, но неизмеримо превосходящий. Вывернул, поглотил и отпустил. Предпринимать что-либо было поздно. Если бы я знал заранее…

– Ты бы убил себя. Тот кусочек, что живет в моем теле. И вместе со мной, вероятно.

Я засмеялся. Нет, я действительно был доволен.

– Привык отсиживаться в чужих телах, куалькуа? Поглядывать на мир, копить знания? Бездействовать, наслаждаться покоем… Кончился покой, дружок. Мы теперь на равных… одинаково ничтожны.

Тебя это не пугает?

– С чего бы? Я привык быть слабым.

Покрутив рукоятку крана, я извлек из душа тугую струю теплой воды. С наслаждением окатил себя.

Что ты собираешься делать?

– Мыться.

А дальше?

– Искать хозяина театра.

Мне кажется, что это – не театр, – ответил куалькуа. И снова замолчал, спрятался в глубине, откуда так неохотно показывался на свет.

Что ж, посмотрим… Я налил в ладонь шампуня, намылился. Не театр? Я думаю иначе. Если всю мою жизнь прочитали в краткий миг гиперперехода, поняли, кто я и откуда, то происходящее может быть лишь экспериментом. Наверное, дед об этом догадался.

А геометры, видимо, бежали в страхе перед чужой силой. Тоже ощутили ее – и не рискнули связываться. Как известно, против лома нет приема, окромя другого лома. Весь вопрос в том, могу ли я рассчитывать на помощь?

Разум, превосходящий куалькуа. Он не может быть человеческим, это придется признать. Так что же – какой-нибудь исполинский мозг в хрустальной цистерне? Компьютер, погруженный в озеро жидкого гелия? Плазменно-нейронная система… что-то вроде искусственно созданного торппа? Разберемся. Если меня не вышвырнули вон, не уничтожили – значит во мне нуждаются. Ну… хотя бы как в игрушке. В любопытном зверьке, ради которого можно построить клетку-планету с куклами-людьми.

Ты ошибаешься. Эти люди ничем не отличаются от тебя. Они настоящие.

Наверное, стоило отнестись к мнению куалькуа внимательнее. Он был в панике – и все же по самой своей природе оценивал ситуацию объективно.

Но я не мог простить ему… нет, не признание, что он способен уничтожить меня, лишь бы не раскрыться перед неведомой силой. Как раз это я понимал. И готов был признать разумным, даже этичным решением.

А вот постижение – дело другое.

Амебе куалькуа все безразлично. Мои детские страхи и ссоры, комплексы, преодоление себя. Все равно что мне проблемы линьки рептилоидов и почкования даэнло. Чужому не стыдно излить душу – у них-то ее все равно нет.

Неприятно вспоминать себя самого. Постигать.

Неужто там, на донце души, всего-то и есть, что страх одиночества и бесприютности, боязнь показаться таким, каков есть, готовность переступить через себя – и убить? Неужели я – такой?

Не хочу.

Мне тоже было тяжело. Не забывай. У меня есть свои проблемы.

Я запрокинул голову, глотнул теплой воды.

– Ладно. Мир. Продвижение-к-миру, как говорят геометры. Давай только договоримся…

Куалькуа согласен. Как только тебе потребуется помощь, она будет оказана.

С чего вдруг симбионт заговорил о себе в третьем лице – не знаю. Может быть, для большей торжественности? Покопался как следует в моей душе, а это даром не проходит.

– И Петр Хрумов согласен. Я постараюсь узнать об этом мире все. Чтобы ты перестал бояться…

Чужой гардероб я перерыл без всякого стеснения. Куалькуа своим постижением снял с меня какие-то въевшиеся запреты. Одежды было много, но часть – слишком большая, а часть явно ношеная. И все же я нашел и белье в запаянных пакетах, и выглядевшие вполне новыми брюки, и свитер. Расцветка мрачноватая, темно-зеленая, но с этим ничего не поделаешь. Армия…

Теперь можно было познакомиться с бытом Тени.

Минут пять я возился с телеэкраном. Увы, ничего не получилось. Похоже, здесь действительно использовалось управление мыслью. Какой-нибудь хиксоид, возможно, смог бы разобраться, у них такая технология есть. А мне оставалось лишь с сожалением отступиться. Жаль. Просмотр дурацкого ящика – это не самый надежный, зато быстрый способ познакомиться с чужой жизнью.

Книг в комнате вообще не было. Ни электронных, как у геометров, ни обычных. Может быть, Тень и не знала книг, а может, это личная беда покойного Лайда.

Значит, остается бытовая культура.

В ящиках маленького, непонятно для чего предназначенного столика я нашел пачку фотографий. Единственное, в чем они меня укрепили, так это в том, что местные женщины ничем не отличаются от земных. Насчитав шесть подружек Лайда, я отложил стопку. Такой сексуальный ликбез мы еще в школе проходили.

Маленький приборчик с гнездом, куда была вложена прозрачная пластинка, мог оказаться чем угодно. Хоть плейером, хоть карманной кофеваркой, хоть оружием невиданной мощи. Я лишь утвердился в подозрении, что местная техника останется для меня недоступной.

Нет, это наказание какое-то! У геометров по крайней мере были регрессорские учебники. Пусть в них говорилась лишь часть правды, пусть давался лишь один срез общества – но многое стало ясным…

– Выкинь.

Все еще держа в руках непонятный приборчик, я повернулся. Снег стоял в дверях. Тоже чистый, благоухающий каким-то резким цветочным одеколоном, в черных брюках и рубашке.

– Все равно иллюзор настроен на Лайда. Да и зачем тебе его сны? Купишь другой.

– Угу. – Я послушно отложил прибор.

– Вижу, кое-что нашлось. – Снег одобрительно кивнул. – Прекрасно. Есть хочешь?

– Честно говоря, нет.

– Зря. – Снег явно относился к еде серьезно. – Я собираюсь съездить в город…

– Пожалуй, составлю компанию, – быстро согласился я. Город – это хорошо. Это информация.

– Тогда держи. – Снег протянул мне белую пластиковую карточку без всяких надписей или рисунков. Пояснил: – Это деньги. У нас они выглядят так. Пока наши бюрократы раскачаются – с голоду помрешь. Считай, что я тебе занял…

Значит, я имею полное право удивляться. Чему угодно. Миры Тени достаточно разнятся между собой, любой вопрос будет воспринят нормально.

– Снег, я хотел бы побольше узнать о вашей планете.

– Так узнавай.

Мы молча смотрели друг на друга.