Сергей Ильин
Везунчик
Я поймал такси и сказал «На вокзал». Бог его знает как, но таксист понял, что из девяти вокзалов Москвы мне нужен именно Курский. Возможно, он задавал уточняющие вопросы. Я их не помнил… Так или иначе, я оказался у входа, а потом – у касс, где обнаружил, что просто так уехать из Москвы, вот прямо сейчас или хотя бы завтра, или через день, или через два не получится. Дефицит: не только мест в гостиницах, но и билетов. Я немного попрепирался, но меня выгнали из очереди два кавказца, которым тоже надо было на Юга и тоже как можно быстрее. Я подсмотрел, как они с этим справляются, но показался мент, и я предпочел слинять. На выходе меня поймал другой хачик и попытался втюхать билет с рук. Начал с сотни, сбросил до 75-ти, потом еще уступил десятку… Однако я уже потерял интерес к дальним поездкам. Вместо этого я пошел на стоянку такси, откуда меня за грабительские 25 повез домой еще один выходец с Кавказа.
По дороге я попытался завести с ним разговор в стиле Холдена Колфилда. Типа, вот Лосиный остров… парк… и там действительно лоси живут?.. А олени? Волки?.. Там можно охотиться?.. Мой отец был хорошим охотником… Я из Таганрога, мать твою!.. Я серьезно!..У нас на полу лежала шкура медведя… А лоси из Лосиного острова могут дойти до Тверской?.. то есть… тьфу!.. До Горьковской?… Тьфу… до Горького…
К счастью, таксист был молодец. Он молчал, по большей мере, а когда привез домой, взял только червонец и мою трешку сверху.
Я вышел из машины и сначала не поверил своим глазам. Но быстро уразумел, что произошло. На вокзале, пьяный и возбужденный от общения с кассиром и барыгой, я сказал свой ОБЫЧНЫЙ домашний адрес. Не квартиры в Красногорске, которую посоветовал мне Болдырев, а Московский! Там, где я родился и вырос, где жил еще до путешествия во времени… Единственное – таксист перепутал дома. Но догадаться, где я, было несложно. Метров двести по прямой и потом направо – все, пришли…
Я стоял у знакомого магазина, где столько раз покупал продукты и в советское время, еще ребенком, и потом. Я стоял на тротуаре, который не увеличился с тех пор ни на метр. Я не мог понять, что мне делать дальше. Может, заявиться к родителям?.. Подъезды-то открыты. Никаких кодовых замков и домофонов. Прийти и сразу звонить в дверь. В три ночи или сколько сейчас… «Здравствуйте! Я ваш дальний родственник… Из Зажопинска… Не успел послать телеграмму». Прям, Вампилов какой-то!..
Неожиданно для себя я зашагал к ближайшему дому, вошел в первый по ходу подъезд и стал подниматься наверх, на самый последний этаж, а затем – на крышу. Вылез туда. Ощущение было странное. Вот мой район… Новый, на окраине Москвы… До метро далеко, до всего далеко, но видно Останкинскую телебашню… А вот мой дом… наши окна на первом этаже… Детский сад, еще один… Я ходил в оба, и в первом над детьми издевалась жутко мерзкая воспитательница, зато во втором было почти замечательно… А вот там – поликлиника… А там школа… здесь было хуже всего… Чуть не убили… Дом пионеров за дорогой… Как будто все это приготовили специально для меня. Построили дома, посадили деревья вдоль бульвара, протянули провода и трубы. И только, чтоб я тут родился и прошел через все это… Как новый отель, который ждет туристов… Скоро все начнется. Каких-то полтора месяца осталось.
Я протрезвел, как мне казалось. Было холодно. Было очень грустно. Пока живешь тут, не замечаешь…
Я спустился на чердак и просидел там, пытаясь согреться, еще часа два, пока не расцвело и не начался рабочий день. Затем вышел и вместе с другими прохожими зашагал к автобусной остановке. Только там не остановился. Пошел дальше. И еще дальше, и еще… В конце концов, я дошел до самого конца Москвы, до какой-то промзоны и гаражей, до выезда на МКАД. Там я поймал частника и поехал в Красногорск. Еще пятерка, но мне надо было выспаться.
Наши люди в булочную на такси не ездят.
Я вспоминал эту фразу прошлой ночью, пока разъезжал на таксо, как загулявший обыватель из советской комедии.
Теперь я – небритый, растрепанный, потерянный, красноглазый и наверняка с жутким перегаром – вылезал из машины перед домом в Красногорске в начале рабочего дня. И как жопой почувствовал, что сейчас это произойдет – из подъезда вышел мент. То есть, участковый, но все-таки мент. Пришлось объяснить, куда я, кто я и почему здесь и сейчас и в таком виде. Оказалось, что я расхожусь с гражданской женой, а все бабы – суки.
Женщины, женщины… Вечно мы на вас отыгрываемся.
Моя отмазка со скрипом, но прокатила. Мы поговорили, он посмотрел мой паспорт (Болдырева, на самом деле), и отпустил меня. Я поднялся в квартиру. Чутье диверсанта подсказывало, что больше я здесь не живу. А жаль. Мне нравилось. Я уже говорил об этом.
Я собрал свои вещи. Успел-таки разжиться за две недели, хоть и явился в одном костюме! Зубная щетка, новые ботинки, зонт, блокнот, пара карадашей, раздвижной стакан-шайба с эмблемой Тропининского музея на память…
Теперь надо это куда-то упаковать. На автомате я подумал про пакет, но его просто не было. Не завезли еще… Зато лет через десять будет шик! С надписью Marlboro или этой девушкой в профиль… Марианной, кажется… С Marlboro круче, конечно.
В итоге, я не придумал ничего лучше, как просто сложить вещи в коробку из-под обуви. Кое-как перевязал веревкой. Никогда не получалось с этими завязочками… Даже с пионерским галстуком, будь он неладен!..
Настало время подсчитать деньги и подумать, куда отправиться дальше. Я разложил записочки Болдырева с адресами возможных вписок. Он мне устроил настоящий Airbnb: здесь была комната в цирковой общаге и инструкция, как туда попасть, квартира на Соколе – что-то вроде богемного сквота, дача в Подмосковье, где можно жить даже зимой… Этакий Rural house…Cozy?..
Я решил сначала попробовать сквот на Соколе. Денег у меня оставалось, несмотря на все траты, больше двухсот рублей.
На станцию я пришел в длинный перерыв между электричками. Подремал немного на скамейке. И подремал в электричке. И в метро. Потом чуть не отключился в пельменной и чуть не отключился в кафе.
Наконец, настал вечер. Я купил бутылку крепленого вина, показавшегося мне более-менее приличным, и отправился на квартиру-сквот. Бутылка в одной руке, коробка из-под обуви под мышкой… Силы понемногу возвращались ко мне. Я решил, что буду играть роль ученого со странностями. Такой – молчаливый, себе на уме. Может, когда-нибудь совершит революцию в науке.
Дверь мне открыла девушка лет двадцати.
– Я – Болдырев. От К-кого… Только что из Баку. Он сказал, здесь можно остаться на ночь, -такова была моя легенда. Она сработала.
– Оксана, – сказала девушка и проводила меня в большую комнату. Там сидело уже пять человек. Все – парни. По виду – молодые ученые, тихие, себе на уме. Может, когда-нибудь… Все сербали чай из больших кружек. Мы поздоровались. Затем Оксана уселась на пол и занялась вязанием.
Вязанием?!…
Все это было очень странно. Я ожидал шумную компанию поэтов, музыкантов, неформалов… Дым клубами, все пьяные, музыка играет, «Пролетая над гнездом» по видаку крутят, советские скрепы скрипят… Я надеялся там затеряться. Однако все было наоборот. Мы чинно сидели и ничего не происходило. Может, это какая-нибудь секта? Траур? Перформанс? Я терялся в догадках. Изредка кто-нибудь покашливал, подливал себе чай или закуривал. Перебрасывались ничего не значащими словами. Прошел час. Я стал отрубаться. Неожиданно один из парней сказал:
– Ну, мне пора.
Потом так сказал другой. Потом третий… В конце концов, нас осталось трое: невысокий чуть лысеющий парень с бородкой, Оксана и я. Парень, казалось, спал. Я не помнил его имени. Вдруг он очнулся и заговорил – о политике. Общинный социализм!.. Свободные коммуны!… Я расслабился. Хоть что-то похожее на то, как я себе представлял, должны были проходить богемные собрания в начале 1980-х.
Парень говорил долго. Ссылался на Кропоткина и Ленина. Рассказывал про май 68-го. Я слушал. Оксана слушала. Из-за двери появился кот – он тоже стал слушать. Было и впрямь интересно. Пока парень говорил, мне казалось, что я его знаю. Характерная манера щурить глаза и посмеиваться на тем, что рассказывает. Наверно, тоже стал преподом и вел у нас в институте что-нибудь, подумал я, но никого похожего вспомнить не мог.
Около двенадцати парень умолк. Я хотел было возразить ему кое в чем, поскольку знал, как повернется ситуация в будущем, но этого делать было нельзя. По крайней мере, мне так казалось. Поэтому мы просто молчали. Снова. Выкурили по сигарете. Затем они с Оксаной встали и ушли к себе. Не предложили ни где-нибудь лечь, ни перекусить, ничего. Странно.
Я остался один в большой комнате. Почему-то проревновал Оксану. Выглянул в окно – там виднелась небольшая пристройка – вроде магазина. Над входом горели неоновые буквы: «Театр-студия «На Соколе»». Это напомнило мне о Лере, ради которой Болдырев и отправил меня сюда. Было бы странным совпадением, если они оба вышли бы сейчас из этой студии. Но, видимо, бог или кто там, решил, что странностей на этот день с меня хватит: неоновая вывеска потухла, из студии вышел какой-то старик, по-видимому завхоз, запер входную дверь и захромал в сторону метро.
Я сходил проссаться, вернулся в большую комнату и заснул на кресле, прикрывшись собственным пиджаком.
Путешествовать во времени – все равно что прожить еще одну жизнь. Другие люди, другие возможности – начинай сначала!
Ну, а Болдырев?.. Он должен чувствовать себя кем-то вроде бога по отношению ко мне… Он ведь мне это все устроил… Как там французы говорили? Верховное существо, высший разум… Нечестно, но тот, кто умнее, отыгрывается на тех, у кого мозгов не хватило. Тот же Гитлер – как всех ловко одурачил. Или Пол Пот… Им всем не достает ответственности. Сочувствия к другим. Впрочем, это нормально. У кого-то кулаки, у кого-то мозги… Система такая – каждый выкручивается, как умеет. Или как лампочка… Что?!
Что-то я стал рассуждать на общественные темы. Видимо, вчерашняя лекция подействовала. Кстати, лектора я действительно знаю. Он выступал у нас в музее. На многих произвел впечатление, даже моя грымза-начальница спустилась послушать… Нубин, кажется, его фамилия.
Наверно, и он, и Оксана, и все, кто был вчера в квартире, подумали, что я из ГБ – типа, сексот. Поэтому и замолчали, когда я так нежданно явился со своей коробкой из-под обуви и бутылкой вина. Хорошее ведь прикрытие?.. В коробке можно спрятать микрофон, прямо с пленкой, такими большими бобинами. А вино – чтобы развязать языки…
Я ушел из квартиры на Соколе очень рано. Услышал, как кто-то зашербуршился с утра у туалета, быстро попрощался и был таков. Теперь я ехал на электричке в свой Rural house – на дачу в Подмосковье, куда-то за Сергеев Посад… Простите – Загорск.
Вообще, не складывалось у меня со столицей в этой моей новой жизни в прошлом. Москва меня не принимала, не верила, требовала доказательств, действий… Хоть каких-то. А я чувствовал, что неспособен на это. Кишка тонка. У себя в будущем я всегда плыл по течению – в потоке. Вместе со всеми. Что бы я там о себе ни воображал… Одиночка, крутой парень, понял, как все устроено, какие ответы правильные… Теперь потока не было, и моя крутость перестала что-то значить даже для меня самого. Я знал, что держусь только пока у меня есть деньги Болдырева, а когда они закончатся, мне хана. Ни подходящей профессии, ни желания… прогибать жизнь под себя… Да, и поздновато, – утешал я себя, – возраст… Хм, возраст… Возраст!.. Мне было почти сорок лет, а я еще не родился!
Поезд с Яровславского вокзала идет очень долго, и я продолжал размышлять о неминуемой катастрофе. Я представлял себя на самых дерьмовых работах, живущим в богом забытых поселках городского типа, среди алкашей и конченных нариков. Словно шатающийся зуб языком трогаешь – невозможно удержаться.
Ну, хорошо… Допустим!… Я из будущего, видел то, что им и не снилось: собачий корм, например, падение СССР, новую технику. Но воспользоваться своим знанием я не мог. Смартфон или планшет я был способен, максимум, нарисовать. Да и то не очень похоже…
Предпринимательской жилки у меня тоже нет. Так что вариант подождать несколько лет и торгануть первыми мобилами, жевкой, видеокассетами, или скупить по дешевке металл на разваливающемся заводе отпадал. На это найдутся ребята покрепче и побойчее. С хорошими связями… Они ведь уже здесь. Разочарованные комсомольцы, проженные директора, скучающие инженеры, гопота всех мастей… Со всем их отчаянием и всей невозможностью… Места забронированы… Отель построен…
Это было грустно. Я решил сменить тему. Подумал напоследок, что было бы со мной, если бы в рюмочных, между третьей и четвертой, я бы регулярно называл своим соседям по столу такие имена, как Лебедь… Или Дудаев… Или вот Путин…
От этой мысли я даже рассмеялся немного, а потом стал смотреть в окно. Наши подмосковные пейзажи все-таки очень красивы. Когда выглядывают из-за гаражей… И улицы в старинных городках… И обветшалые церкви… лучше не реставрировать… Вся романтика потеряется!
Снаружи дача – этот Rural House из Болдыревского Airbnb – почти не отличалась от тысяч других где-нибудь под Москвой, Питером или на Урале. Хотя Болдырев и писал, что здесь можно было жить даже зимой. Конечно, он альпинист, закаленный товарищ, ему видней… Я же пока видел только дощатый дом, розовый. Еще видел кусты смородины, крыжовник, пару старых ванн рядом с дорожкой из серых плиток и сдутый резиновый мяч, темно-красный, на дорожке. Значит, сюда приезжают, подумал я, причем, с детьми. Это было плохо. Еще сентябрь – в выходные могут и нагрянуть.
Я потянул калитку. Она открылась. Я понял, что дома уже кто-то есть, развернулся и зашагал обратно к станции. Расстроился… Я ведь уже представлял себя в роли старика-цветовода из Вампиловского «Прощания»: безумца и циника, с презрением поглядывающего на мир из-за дачного забора. Знает, как жизнь устроена, любит орхидеи… Мне нравилась эта мысль. Наверно, мне нравилось и вот так мотаться хрен знает где, в одиночку, прячась от всех… Но нет. Придется поселиться в общежитии… А куда… потом?
Из дома вышла женщина. Я остановился. Еще молодая, примерно моего возраста, насколько я мог видеть с дороги. Джинсы и свитер.
– Что вы хотели? – спросила она.
К этому моменту я уже хотел просто уйти, но потом подумал «Какого черта?!» и сказал ей правду:
– Мне негде жить.
Она помедлила немного. Вряд ли я мог ее сильно напугать. В пиджаке, с коробкой от обуви, на зека не похож, выбрал именно ее дом, когда все остальные в поселке свободны.
– Заходите, – сказала она.
Я вернулся к калитке, отворил ее и пошел к розовому дому по дорожке из серых плиток. Мимо красного мячика и старых ванн.
Это случилось вечером. А днем я ел из тарелки, у которой на дне была нарисована веселая собачка, и пил кофе из чашки с большим синим штурвалом на одном боку и парусником на другом. И спал один на выпирающем бугром матрасе под двумя ватными одеялами. И, конечно, беседовал с Таней. Так ее звали. Когда она вставала, чтобы принести что-нибудь из кухни или поставить чайник, я замечал, что она хромает. Как и я.
На самом деле, травм у нее хватало. Она рассказала мне, что была гимнасткой. Профессиональной спортсменкой. А в таком случае травмы неизбежны. Вывихи, растяжения, даже сотрясения мозга… Хотя карьера у нее не сложилась: была в сборной, ездила на пару международных соревнований… не самых важных… В 25 про нее уже забыли. Она вернулась в Красноярск. Ей там дали квартиру и работу в местной школе олимпийского резерва. Делать было особенно нечего, и она бухала – понемногу, но всегда под градусом. Так семь лет прошло. Однажды она очнулась, собрала манатки и сбежала в Москву. Жила у одних родственников, других… В конечном итоге поселилась здесь – на даче троюродной тетки. Пока держится. В августе исполнилось 33.
Я слушал и думал, почему она так откровенна со мной. Конечно, может, она всегда такая – душа нараспашку. Или я первый за много лет, кому она может все рассказать?
– А мужчины? – спросил я за ужином. Это был очень нескромный вопрос, но я все равно его задал.
– Сейчас никого.
Она посмотрела на меня. Что она там увидела? Я рассказал ей о себе: под 40, есть высшее образование, сейчас на перепутье. Был женат – очень давно: студенческая влюбленность…
Когда это произошло, то было хорошо и почти не странно, несмотря на путешествие во времени и все такое.
После она повернулась ко мне спиной, а я прижался к ней сзади.
Мы пролежали так очень долго. Потом выкурили по беломорине – других у нее не было – и выбросили окурки в печку-буржуйку. Вернулись в постель. Матрас был продавлен, а подушки и одеяло – очень мягкие. Мне было уютно. Одним боком я прижимался к Тане. Ее кожа казалась прохладной. Свет мы оставили включенным.
Я прожил на даче пару дней. Таня немного рисовала – в терапевтических целях. В основном, пейзажи вокруг. Я видел, что это ее успокаивает.
Еще мы занялись хозяйством. Руки у меня из жопы растут, но если это не работа, я вполне могу и кран починить, и дверь подправить.
Вечером мы гуляли до поворота на шоссе и обратно, а потом занимались любовью в жарко натопленной комнате. Ей нравилось, чтобы было тепло.
– А то про Красноярск напоминает, – говорила она. Сама-то она оттуда, но холод никогда не любила. Прям как я, хоть я и всего-навсего москвич.
Моя манера трахаться ее удивляла. Казалось бы, что тут может быть нового или странного – с начала времен уже вроде все опробовали? И вот – на тебе! Мне это льстило, конечно.
– Ты странный, – сказала она ночью, – Как будто не отсюда. И песни напеваешь, когда что-нибудь делаешь – я таких не слышала. А белье у тебя… В тебе точно есть тайна!
– Я из будущего, – я постарался, чтобы это прозвучало как шутка, хотя подумал и о том, что когда-нибудь мне, может, придется все рассказать.
Она рассмеялась.
– Кстати, а ты знаешь, что мы с тобой, вполне возможно, родственники? О-о-очень дальние…
– Как это?
– Моя троюродная тетка – ну, у которой эта дача… Ее первый муж – тоже Болдырев!
– Да ты что?!
– Ага. И дачу они вместе построили. Вот только детей у них не было. Он умер пять лет назад.
– А как его звали?
– Кажется, Натан.
Я не нашел ничего лучше, как сказать:
– Ой, дядя Натан умер!
Таня с подозрением посмотрела на меня.
На третий день я уехал в Москву. Наступили выходные, и Таня ждала свою тетку. Можно было бы и познакомить меня с моей почти-родственницей, но пока было как-то неудобно. Мы договорились, что я вернусь к ночи в воскресенье.
В Москве я опять отправился по паркам и музеям. Для разнообразия зашел в кино. Вписку искать не стал. Решил, что ночь пробуду на вокзале, сколько удастся, а днем отосплюсь в метро. Или еще где. Отоспаться получилось как раз в кинотеатре.