А придя на конюшню, я понял, что именно. И когда только успел? Я же сам только что находился у летучего корабля!
– И ты, значит, воспользовался случаем и снова улизнул от Парамоши? – ещё от входа услышал я голос Ницше. – Ох, не обрадуется он, когда узнает!
В ответ донеслась какая-то возня и урчание.
– Конечно, ты прав. Парамоше сейчас не до вас. На него целое хозяйство свалилось! Но, насколько я знаю Парамошу, он обязательно придёт вас проверить.
Снова возня. Я затих, прислушиваясь.
– Братаны подстрахуют? Ну, да. Вас, когда вы начинаете мельтешить перед глазами, посчитать весьма сложно, – согласился ослик с невидимым собеседником. – Что встал, Иван? – внезапно крикнул Ницше. – Заходи уже, поздоровайся с Че.
Я понял, что обнаружен и быстрым шагом приблизился к стойлу моего непарнокопытного приятеля. Маленький фиолетовый котёнок с огромными для своего размера ушами сидел на ограждении и щурил на меня сверкающие глазища.
– Я так понимаю, он по своему обыкновению заскучал, сбежал с выставки и каким-то образом пробрался на летучий корабль? – я почесал Че за ушком.
– Почти так, – Ницше кивнул. – Антоша заходил на ВДНМ. Искал, где содержат чебуриков. Он их не нашёл, но его нашёл Че.
– А что за корабль, он не знает? – я хихикнул, когда котёнок юркнул мне за пазуху. – А то наши гости пока молчат, как водянчики об лёд.
Мордочка Че показалась из моего левого рукава. Котёнок фыркнул и снова скрылся.
– Он говорит, что ему это не интересно. Главное – приключения.
– Ну, ладно, – я пожал плечами. – Скоро сами всё расскажут.
Внезапно на дворе раздался дикий вопль, точно поросёнок, которого собирались приготовить к пиру, прознал о происках коварных убивцев и предпринял отчаянную попытку совершить побег, попутно призывая в свидетели мировую общественность. Мы с Ницше одновременно покинули конюшню и увидели презабавнейшее зрелище. Антуан Пустопоржний бегал по двору в чём мать родила, прикрываясь медным тазиком. А за ним, размахивая дубовым веником, гналась по пятам юная, но весьма крепкая девица в пропитанной влагой белой рубахе до колен.
Я подошёл к гогочущему у входа в баню Аркадию Петровичу. Он тоже был не вполне одет – лишь длинные трусы в красный горошек скрывали его бёдра.
– С чего это они так резвятся? – спросил я поэта.
– Антоха себя несколько переоценил, – сквозь смех проговорил он.
– В каком смысле? – удивился я.
– Отчего это, говорит, нам слабый пол подсунули?
– При чём тут пол? – не понял я.
– Ну, как же, – удивился моей недогадливости поэт. – Женщины испокон веков считались слабым полом! И Антоха решил, что ей силёнок не хватит его хорошенько отпарить. А она, видимо, феминистка. Ка-ак размахнётся, да ка-ак начнёт его веником охаживать!
Я не стал выяснять, кто такая эта феминистка. Надо было спасать гостя.
– Марьяша, успокойся! – Как можно более суровым тоном скомандовал я разбушевавшейся девице. – Он не хотел оскорбить твоего отца!
– Да? – С сомнением в голосе спросила она, но остановилась и веник опустила. – Но я же точно слышала, он сказал «слабый пол»!
– Он не то имел в виду. Это у них наверху принято девушек такими комплиментами одаривать.
– А что такое плименты? – Марьяша засунула изрядно ободранный веник под рубаху и стала яростно чесать спину.
– К примеру, как тебя ласково называет отец?
– Сваечкой, – чуть смутившись, пробубнила девушка.
– Хм… так вот, если бы у них наверху девицу назвали сваечкой, она бы наверняка обиделась. И наоборот – у них там красивых девушек принято считать слабым полом, прости уж за столь оскорбительные для дочери плотника слова.
Марьяша перестала чесать спину и задумалась. Антуан, пользуясь передышкой, бочком отступил к бане и скрылся за дверью.
– Ладно, пущай живёт, – шмыгнула носом девушка. – Но передайте ему, что полы в бане батюшка хорошие сделал! – она погрозила кулаком в сторону скрывшегося от расплаты гостя и размашистой походкой зашагала прочь.
– Никифор! – позвал я пожилого жилистого старика из дворни, который, посмеиваясь в бороду, стоял на углу. – Замени Марьяшку. Гости хотят крепкой мужской руки.
– Может, их вместо веничка лопатой отходить? – проявил неожиданную инициативу дедок. – Мне лопатой как-то сподручнее.
– Иван, – подал голос Аркадий Петрович, – я тут подумал… Не такие уж мы и грязные. А на корабле у нас душ есть. Так что, может, мы без бани обойдёмся?
– Я тоже так думаю, – пискнул в приоткрывшуюся дверь протодиакон.
Итогом, вместо бани пришлось мне устроить гостям экскурсию по нашему селению. Тут-то и поведал мне Аркадий Петрович о цели их приезда.
– После скандала в городском совете произошли серьёзные изменения. Марию Станиславовну на посту министра культуры заменила Хельга Рогнаровна. Эта серьёзная дама, когда к ней пришёл Антоха с идеей о «легендах Свободной Зоны» жутко разозлилась и устроила ему разнос.
– «Я вас с вашим шансоном к уркам отправлю!», кричала она, – поморщился протодиакон. – Короче, пригрозила выгнать взашей с работы, если я не предложу какой-то новый стоящий проект.
– Собственно, идею подала сама новая министерша, – усмехнулся поэт. – Своим именем.
– Да, имечко интересное. А что оно могло навеять? – спросил я.
– Уж больно оно в стиле северных саг, – потеребил бородку Антуан. – Хель, Тор, Рагнарёк.
– Кто все эти люди? – лично мне эти имена ничего не сказали.
– Мы с Антохой до этого путешествия тоже были не очень подкованы в скандинавской мифологии. Но тут пришлось перешерстить всю Сеть, дабы заинтересовать министерство и выбить средства.
– Средства на что? – всё ещё не понимал я.
– В этих сагах рассказывается в том числе и про Рагнарёк – конец света, в котором гибнут практически все герои, – проигнорировал мой вопрос Антуан. – По сути – та же Последняя Война.
– После войны рано или поздно связь удалось установить с большинством Небесных городов, – перебил спутника Аркадий Петрович. – А вот что творится на земле – известно далеко не во всех районах. Да этого и не нужно правительствам. Им бы сохранить контроль над производствами, находящимися в подведомственных зонах. Особенно много белых пятен на севере. Если в Новом Петербурге ещё кое-как справляются с наблюдением за поверхностью, то в Архангеле с этим вообще беда. А что происходит дальше Питера – на Скандинавском полуострове – мы имеем очень приблизительное представление.
– А что, – уточнил я, – там разве нет Небесных городов?
– Дипломатические отношения не налажены, – скупо ответил поэт.
– Короче говоря, у нас документальное путешествие с целью сбора информации о населении и его фольклоре, – резюмировал протодиакон.
– Допустим, – я почесал макушку. – А при чём тут я?
– По имеющимся у меня сведениям, – Ароз Азорин заговорщически подмигнул, – царица Светлана, твоя мать, находится где-то на севере.
– Север большой, – я пожал плечами.
– Есть след. Он, разумеется, уже порядком подзатёрся с годами. Но кое-что, я думаю, мы сможем разузнать. Ну, что? Ты заинтересован? – поэт остановился, заглядывая мне в глаза.
– Спрашиваешь! – я хмыкнул и кивнул. – В своём прошлом путешествии я изредка наталкивался на мамины следы. И у меня каждый раз сердце начинало биться чаще. Разумеется, я буду рад любой возможности узнать о её судьбе!
– Значит, решено, – Аркадий Петрович похлопал меня по плечу.
– Думаю, да. Всё-таки есть своя прелесть в том, что я третий сын. Степана или Абрама никто так просто не отпустил бы.
– Кстати, а где этот ваш героический Степан с его суворовскими шлёпанцами? – полюбопытствовал Антуан.
Я поведал им историю о своей утренней разведке.
– Так что Стёпа поехал разбираться с ситуацией, – закончил свой рассказ я.
– Интере-есно, – протянул протодиакон. – Значит, говоришь, маленькая девочка?
– Да, – кивнул я. – Довольно милая. Была. Пока клыки не появились.
– Что-то мне это напомнило, – Антуан потеребил бородку.
– История про маленькую девочку-вурдалака? – удивился Аркадий Петрович.
– Нет. Вон тот памятник, – Антуан указал на усадьбу бояр Отрыжкиных, недалеко от которой возвышалось заросшее травой и мхом нечто, отдалённо похожее на вылезающего из-под земли мужика с раскинутыми руками. – Что это?
– Не знаю, – я пожал плечами. – Всегда здесь стояло.
– Такое ощущение, что кто-то выбирался из могилы, но застрял. И теперь вроде как говорит: «Ну, не смог. Кто ж виноват?», – Аркадий Петрович подошёл к тому, что его спутник назвал памятником и постучал по зелёной поверхности. – Там внутри явно нечто твёрдое. Остатки какого-то древнего монумента?
– Кто ж теперь узнает? – хмыкнул я. – Говорят, после ударов каким-то хтоническим оружием здесь камня на камне не осталось.
– Ты хотел сказать, тектоническим? – уточнил поэт.
Я вновь пожал плечами. В моих книжках я не читал ни про одно, ни про другое.
Антуан же выудил из кармана свою пипку и стал делать картинки этого… пусть будет монумента. Просто монумента, себя на фоне монумента, нас на фоне монумента, себя без монумента, себя на фоне усадьбы Отрыжкиных, себя на фоне травы, себя на фоне неба…
– Что-то увлёкся Антоха, – Аркадий Петрович осуждающе поглядел на своего спутника.
– А что он делает? – спросил я.
Когда я попал в Небесную Москву, меня поразила любовь местных жителей к репортажной съёмке. Вместо того, чтобы оказать помощь ближним, они предпочитали всё запечатлевать своими приборами… как же их… Пипками, короче.
– Блог, – таинственно сообщил поэт.
– Блохи? – не понял я. – Ну, тогда зря вы от бани отказались!
– Это его личная страничка в сети, – пояснил Аркадий Петрович.
– А! – я хлопнул себя по лбу. – Точно! У вас же документальное путешествие. Так он что, будет каждый свой шаг так вот снимать и в сеть выкладывать?
Поэт кивнул. Антуан же перестал кривляться перед своей пипкой и теперь стучал пальцем по экрану, отчаянно сопя.
– Что-то пошло не так? – спросил Аркадий Петрович, приподняв бровь.
– Не могу отправить, – поморщился протодиакон. – Сети нет.
– У нас это обычное явление, – с видом знатока промолвил я.
– Ладно, не переживай, – Аркадий Петрович похлопал спутника по плечу. – В путешествии где-нибудь да появится. Тогда все твои подписчики всё разом увидят.
– И то верно, – облегчённо улыбнулся Антуан. – Слушай, – глаза его загорелись идеей, – а почитай на камеру что-нибудь из своего. Что-нибудь лирическое. А я тебя поснимаю на фоне этого древнего артефакта.
Аркадий Петрович ненадолго задумался, а потом опёрся на старинный монумент, прикрыл свои очи и продекламировал:
Где ты, Русь, моя родная?
Сверху смотрят небеса.
Не видать конца и края-
Хмарь заволокла глаза.
Как приблудный проходимец,
Я смотрю твои руины.
Только нечем поживиться.
Наберу хотя б малины.
Пахнет яблоком и медом
Пахнет свиньями и хлебом.
Рак свистит за косогором
И Толян храпит за хлевом.
Разбегусь и прыгну в лужу
Захлебнусь в родной грязи я,
Все увидят, как натужно
Я люблю свою Россию.
Если крикнет кто-то местный:
"Чем тебе не жизнь в раю?"
Я скажу: "Не надо рая,
Лучше я назад, в Москву".
Внезапно монумент вздрогнул. Аркадий Петрович в ужасе отскочил ко мне. Впрочем, продолжения не последовало.
– Что это было? – схватившись за сердце, поинтересовался поэт.
– Не знаю. На моей памяти это впервые.
– А что случилось? – кажется, Антуан не осознал произошедшего и смотрел возмущённо. – Чего вы так пугаете? У меня рука дёрнулась!
– Кажется, этот древний памятник пошевелился, – пробормотал Ароз Азорин.
– Да ладно, – отмахнулся протодиакон. – Тебе показалось.
Он подошёл к монументу и попинал его ногами.
– Видите? Никакой реакции!
– Значит, показалось, – согласился Аркадий Петрович. Впрочем, в его голосе не слышалось уверенности в этом утверждении.
Нагуляв аппетит, набравшись впечатлений и испугавшись неведомо чего, мы вернулись на царское подворье. Там уже всё было готово к пиру. Правда, на этот раз мероприятие предназначалось для узкого круга лиц – пригласили лишь ближних бояр.
Народ, толпившийся у летучего корабля, когда мы уходили на нашу прогулку, рассосался. И правильно – попасть внутрь было никак не возможно, ничего оторвать от него на память – тоже. Так что дальнейшее пребывание около диковинки было бы пустой потерей времени.
Гостей из Верхнего мира посадили по обе руки от царя-батюшки. Антуан слева, рядом с ним расположились Абрам с супругой. Я устроился около Аркадия Петровича.
Разумеется, сначала подняли кубки за гостей. Потом за сотрудничество. Следом – за царя, за его сыновей, за тридевятое царство. Батюшке, кстати, идея с названием понравилась.
– А какие новости нынче в международной политике? – непонятно с чего спросил Никанор после очередного кубка.
– Да всё как обычно, – пожал плечами Аркадий Петрович. – Города то грызутся, то мирятся. Дружат то с кем-то, то против кого-то.
– И кто сейчас за нас?
Странный вопрос из уст моего родителя. Уж за нас там, наверху, точно никого нет. Впрочем, это нисколько не смутило поэта.
– Пруссаки, вроде, стремятся к сотрудничеству, – ответил он. – Священная Римская Империя поглядывает зло, но ничего против не предпринимает. А вот бюргеры всё никак не определятся, как к нам относиться. То они наши друзья до гроба, то мы для них логово зла. Я думаю, если бы королева Виктория хоть как-то высказалась, бюргеры приняли её точку зрения.
– Королева? – заинтересовался Никанор. – А я думал, там, наверху, демократия победила.
– На Британщине всегда были короли, да королевы, – махнул рукой Антуан Пустопорожний. – Отсталая, надо сказать, страна!
– А нельзя ли с ней познакомиться? – раззадорился царь. – Нам, как коронованным особам, было бы интересно пообщаться.
Я вытаращил на батюшку глаза. Но Аркадий Петрович совершенно не смутился и без тени иронии в голосе ответил:
– Боюсь, королева Бритов – человек чрезвычайно занятой. Да к тому же она не покидает дворца из-за призраков.
– Призраков? – кажется, все гости на пиру умолкли и вслушивались в разговор.
– Да, вечная британская история, – махнул рукой поэт. – И ладно бы её беспокоили какие-нибудь местные, которые бродят ночью по дворцу и гремят цепями. Так ведь нет. Эти чудные персонажи, которых так боится королева, носят странные, совсем не британские имена. Кстати, они очень похожи на наши фамилии… дайте вспомнить. Петров и Боширов, кажется. Говорят, они испокон веков бродят по Британщине и травят кого ни попадя.
Все поахали, поохали, но не громко. Потому как слово взял Антуан Пустопорожний и в свойственной ему велеречивой манере рассказал о привидениях Западной Европы. И снова все с замиранием сердца слушали, не перебивая.
Вдруг на улице что-то бабахнуло. От неожиданности, да под действием мрачных баек гостей все присутствующие жутко перепугались и полезли под столы. Лишь мы с батюшкой остались выше столешницы, не уронив престижа. Я подскочил к дверям. Осторожно приоткрыл створку и выглянул наружу.
Уже стемнело, но было очевидно, что перед палатами всё спокойно. А вот дальше, около летающего корабля наших гостей, творилось что-то непонятное. Какие-то тёмные фигуры мелькали рядом с его возвышающимся над местностью корпусом.
Пригибаясь, я поспешил к воротам. Прижался спиной к доскам забора и выглянул, стараясь оставаться незамеченным.
И тут же облегчённо вздохнул. Это были свои. Наша дружина. И парни, похоже, развлекались вовсю. Один за другим они штурмовали борта корабля, натыкались на защитное поле и скатывались по нему, как по ледяной горке, вниз.
Я вышел из-за забора и тут же заметил Степана, возвышавшегося на своём боевом быке Тишке чуть поодаль. Брат хмуро глядел на молодецкие забавы своих подопечных. А перед ним на спине быка, положив голову ему на макушку между рогов, сидела знакомая маленькая девочка.
– Осторожно! – я кинулся к Степану, привлекая к себе внимание.
Брат тут же выхватил из-за пояса внушительный огнестрел, отобранный когда-то у сыщика из Верхнего мира, и заозирался в поиске врага. Девочка же вскочила прямо на Тишкиной голове и, пригибаясь, оскалилась в мою сторону. Я замер, ожидая, что она тут же бросится на меня.
– Ом-м-м-м-м-м, – раздался глубокий, вибрирующий и завораживающий голос.
Я не сразу понял, что он принадлежит Тишке. Это был не тот пароходный гудок, которым бычок отмечал каждый свой выход в свет. Это было нечто новое, пробирающее до костей.
Девочка тут же убрала клыки и снова устроилась за могучей шеей рогатого. Степан тоже опустил оружие и поглядел на меня с осуждением.
– Ты что тут панику разводишь, фляжка Ганнибала? – укорил меня он.
– Но эта девочка, – я указал на вурдалачку, – это же про неё я говорил утром.
– Потом объясню, – брат как-то замедленно соскочил на землю и подошёл ко мне. – Сначала ты мне расскажи, что здесь происходит?
– Да всё нормально, – я пожал плечами.
– Тогда что это? – Степан указал на летучий корабль. – И где все?
– К нам гости прилетели. Батя в их честь пир затеял.
– Какой ещё пир? – удивился брат и брови его взмыли вверх. – Почему же в палатах такая мёртвая тишина? Что-то совсем на пир не похоже!
Я не смог сдержать смех.
– Слышал бы ты, какие жуткие истории рассказывали наши гости! Эти ребята умеют держать аудиторию в напряжении!
– Ну, пойдём, познакомишь меня с гостями, – Степан засучил рукава и шагнул к палатам.
– А нам что делать? – крикнул ему вслед Гаврила Отрыжкин.
– Валите по домам, – махнул дружинникам брат.
– А девчонка? – я схватил Степана за локоть.
– А что с ней?
– Ты что, оставишь вурдалачку без присмотра в нашем селении?
Степан поглядел на обнимавшую Тишку хрупкую фигурку и усмехнулся.
– За неё не переживай. Она с Тихоном.
Кажется, моя челюсть отвисла.
– В каком смысле?– пробормотал я.
– Иди, иди, – неизвестно откуда взявшийся Ницше подтолкнул меня головой вслед за удаляющимся старшим братом.
Я сделал несколько шагов и обернулся. Мой ослик, склонив голову на бок, подошёл к своему рогатому приятелю. Кажется, у них состоялся диалог, после которого оба четвероногих неспешным шагом направились в сторону конюшни.
Признаться, я разрывался. С одной стороны, рассказ Степана должен был оказаться более внятным, чем перевод Ницше. Но с другой – как-то не хотелось оставлять маленькую вурдалачку без присмотра.
Или, всё-таки, она под присмотром? Мне показалось, или Тишка каким-то странным образом оказывает на девочку влияние?
Я пристроился за четвероногими приятелями и следом за ними вошёл на конюшню. Ни бык, ни ослик, ни маленькая и опасная наездница не оглянулись. Они протопали к стойлу Ницше. Там девочка ловко соскочила с могучей спины и, покосившись на меня, устроилась на охапке сена.
Откуда-то из глубины конюшни выскочил Че, увидел незнакомку, выгнул дугой спину, зашипел. Его огромные уши затрепетали, как постиранное бельё на ветру. Несмотря на размеры появившегося зверя, девочка тоже напряглась и вжала голову в плечи.
Тишка лениво повернул голову в сторону котёнка, потом на вурдалачку. Всхрапнул и с невозмутимым видом принялся жевать сено.
– Ну, и что вы рычите друг на дружку? – Ницше тоже переводил взгляд с одной на другого. – Лучше присоединяйтесь ко мне. – И он принялся хрустеть морковкой.
Разумеется, оба хищника проигнорировали его предложение. Но рычать и шипеть перестали. Че осторожно приблизился к девочке и принялся обнюхивать. Та сначала с подозрением наблюдала за ним, а потом аккуратно подцепила его пальчиками за шкирку, подняла к носу и тоже со всех сторон обнюхала. Самое забавное, что Че, похоже, не возражал. А когда вурдалачка щекотнула кончиком носа его животик, смешно дёрнулся и шлёпнул её по щеке мягкой, не выпуская когтей, лапой.
Девочка поставила котёнка на пол. Он что-то муркнул и поскакал к ослику. Забрался на его кормушку, понюхал морковку, фыркнул.
– Иван, – повернулся ко мне Ницше. – Сгоняй на кухню, принеси этим мясоедам перекусить. Желательно, сырого. Им варёное противопоказано.
– А они точно не подерутся? – усомнился я.
– Не, – ослик помотал головой. – Они, если можно так выразиться, родственники.
– Как так? – нахмурился я. – Они даже не похожи.
– Слышь, Тишка, не верит, – Ницше издал смешок.
Бычок в ответ на его реплику фыркнул, не прекращая трапезы.
– С чего ты решил? – не успокаивался я.
– Это же элементарно! – воскликнул ослик. – Форма ушей, цвет радужки глаза, запах… Всё просто кричит о родстве!
Я внимательно посмотрел на обоих персонажей. Уши девочки были скрыты копной чёрных волос. Но вряд ли они имели сходство с лопухами котёнка.
Глаза… Сложно сказать. Форма глаз вурдалачки и вправду была несколько кошачья. А цвет… Чтобы определить в точности оттенок, надо было подойти вплотную. Но что-то не хотелось.
И запах. Вечный камень преткновения для представителей людского племени. Мы чувствуем лишь малую толику того, что могут различать звери. Да и вообще, не собираюсь я нюхать ни котёнка, ни эту жуткую девчонку!
– Ты меня разыгрываешь? – я скептически поглядел на своего непарнокопытного приятеля.
Ницше молча повернулся обратно к кормушке. Мол, не хочешь, не верь.
– Может, ты сможешь рассказать, откуда она взялась? И каким образом Тишка её успокаивает?
– Ну, на первый вопрос я тебе не отвечу, – соизволил снизойти до меня ослик. – Она об этом не рассказывала. Откровенно говоря, она вообще молчит. Когда не рычит, конечно. Но этот рык нельзя считать речью.
– А на второй?
Ницше задумался, подняв взгляд к балкам перекрытия. Что-то там долго и внимательно разглядывал, потом произнёс:
– Видишь ли, Тихон – великий мастер, постигший истинный смысл жизни. Много лет тому назад он дал обет молчания. Потому что мирская суета во многом проистекает из впустую сказанных слов. Вурдалапочка поняла это, едва услышав звук его внутреннего космоса, и стала верной ученицей, слушающейся наставника, несмотря на его молчание…
Я слушал этот бред с отпавшей челюстью и выпученными глазами. Тишка обернулся к болтливому ослику и посмотрел на него с укоризной, но жевать сено не перестал.
– Короче, – оборвал я Ницше, – ты можешь мне гарантировать, что девчонка не помчится на охоту за мирными горожанами, пока я буду отсутствовать?
– Без балды, – ослик клацнул зубами и изобразил улыбку.
– Добро, – я кивнул. – Тогда я сейчас сгоняю на кухню за мясом для этих двух проглотов. А потом вернусь на пир, выслушаю, что Степан расскажет о своей поездке.