Сергей Глезеров
Модные увлечения блистательного Петербурга. Кумиры. Рекорды. Курьезы
Борцы-любовники, буржуа и скандалисты
Присмотревшись к своеобразной жизни борцов-атлетов, Брешко-Брешковский напечатал две повести из этого не тронутого тогда еще русской беллетристикой мира. Первая – «Гладиаторы наших дней» – публиковалась в «Биржевых ведомостях», вторая – «Чемпион мира» – в «Ниве». Затем обе повести вышли отдельным изданием под заголовком «В мире атлетов». Под вымышленными именами героев легко узнавались популярные тогда борцы: Лурих, Збышко, Поддубный, Мурзук, Аберг, Циклоп и др. «Портреты почти целиком списаны с натуры, что, однако, нисколько не мешает их художественной яркости», – писал один из спортивных обозревателей.
Брешко-Брешковский предпринял попытку проанализировать наиболее часто встречающиеся типы борцов, причем не только в России, но и за границей. Первому типу он дал название «борец-маньяк»: этот человек целиком поглощен тренировкой своих мускулов и больше ничем не интересуется.
Второй тип – «борец-любовник»: «красивый, изящный, ловкий. Женщины летят на него, как мотыльки. Если это иностранец, он держит при себе специального секретаря, что с утра до вечера переводит обширную любовную переписку». В качестве третьего типа Брешко-Брешковский выделил «борцов-альфонсов», цинично, не стесняясь, торгующих своей мускулатурой, своим телом греческого бога. «Борец культурный, умный, бывалый человек, начитанный, беседа с которым доставляет положительное удовольствие, – увы, тип не из частых», – замечал писатель.
Пятый тип – «борец-буржуа», для него борьба – кусок хлеба, «в частной жизни отличный семьянин, любящий отец, сын и муж. На сцене порой жестокий мучитель, вне подмостков – добродушный, мягкий, невозмутимый». И, наконец, последний тип – «борец-скандалист»: «При помощи ваты увеличивает себя в объеме, чтобы наводить ужас на окружающих, на прислугу ресторанов и отелей».
Нередко атлеты становились героями не только чемпионатов борьбы, но и уголовной хроники. Один из подобных случаев произошел в августе 1911 г. с африканским атлетом Жаном в одном из домов по Коломенской улице, принадлежавшем гласному Городской думы военному инженеру Н.И. Полешко.
Громадный доходный дом, где, помимо «спокойных жильцов», нашли себе приют хозяйки с «веселыми дамами», пользовался дурной славой. Здесь нередко случались ночные попойки со скандалами. Более того, местные дворники, которым надлежало следить за порядком и блюсти нравы жителей, были повязаны какой-то особой дружбой с жильцами веселых квартир и наводили страх на мирных обывателей.
Одной из «спокойных жилиц» злополучного дома была артистка увеселительного заведения. Визит к ней подруги-француженки Элеоноры Гамец со своим мужем Жаном окончился довольно неприятным конфузом. Жан отличался «колоссальным ростом» и атлетическим телосложением. Летом 1911 г. он подвизался участвовать в популярнейших чемпионатах борьбы в летнем театре «Фарс».
Супруги-французы засиделись в гостях до глубокой ночи. Затем атлет отправился нанимать извозчика, а его жена пошла следом. Неожиданно во дворе на нее набросились какие-то женщины. Француженка отчаянно закричала, призывая на помощь. Начался переполох. Из дворницкой выскочили два дворника, которые, вместо того чтобы помочь француженке, грубо схватили ее за руки и стали оскорблять. Прибежавший атлет, обладавший недюжинной силой, стал раскидывать дворников, но к ним на помощь подбежали еще трое коллег по профессии. Пятеро против одного – это уже не походило на борцовский поединок.
Борец Мурзук
В конце концов дворникам удалось справиться с французом. Супругу посадили в пролетку и увезли в полицейский участок. Как выяснилось, после нападения у француженки пропали бриллиантовые серьги – их попросту вырвали из ушей. Как раз в это время в участок пришла одна из свидетельниц потасовки во дворе и предъявила найденную ею на месте «битвы» серьгу с бриллиантом. Госпожа Гамец тотчас узнала свою драгоценность. Вторая же серьга пропала.
Пострадавший в драке борец обратился, кроме петербургской администрации, к французскому консулу, тот принял живое участие в расследовании всей этой истории. Ввиду исключительности события – «зверской расправы над двумя мирными обывателями, к тому же иностранными подданными» – полиция взяло дело под особый контроль. Участвовавших в потасовке дворников представили к увольнению, а дело о пропаже серьги передали в сыскное отделение.
Чемпион… по скандалам и обжорству
К какой категории атлетов, из описанных писателем Брешко-Брешковским, относился скандально знаменитый борец Эмиль Фосс – судить трудно, но совершенно точно то, что он ярко подтверждал тезис Брешко-Брешковского о борьбе как о «сплошном надувательстве». В конце июля 1913 г. несколько городовых доставили его в петербургский дом умалишенных после целой череды скандалов, препроводив вместе с ним «полицейский протокол». Фосс (или де-Фосс, как он себя именовал) был личностью одиозной и в то же время весьма курьезной: он славился главным образом не своими атлетическими достоинствами, а неуемными дебошами и необычайной, прожорливостью.
По паспорту Фосс значился потомственным почетным гражданином Григорием Николаевым. А его визитные карточки гласили: «Легендарный атлет, золотая душа, потомственный дворянин Саратовской губернии де-Фосс». Впрочем, на заре своей карьеры Фосс представлял себя как «чемпиона-атлета из Штеттина».
Его гастроли нередко сопровождались скандалами, организованными. с рекламными целями. Чаще всего, приехав в город, он отправлялся в вокзальный ресторан, где публично заказывал и съедал сразу десять обедов. Выйдя из ресторана, он садился в специально подготовленную извозчичью пролетку, буквально разламывавшуюся под его тяжестью, а перед началом состязаний специально для «силача Фосса» на арену выносили большое блюдо с целым жареным поросенком и четвертью водки, что (не без некоторых цирковых уловок) тут же поглощалось «на глазах у изумленной публики».
Классический пример представляет история, запечатлевшаяся в октябре 1909 г. на страницах газеты «Волжское слово». Вот что в ней говорилось: «Поволжская „знаменитость”, известный своими скандалами и обжорством борец Фосс посетил Самару. Фосс приехал в Самару из Сызрани и остановился в номерах Барсукова на Набережной улице. Пробыв там только два дня, Фосс произвел полный разгром в номерах. Все, что попадалось Фоссу в руки, он рвал и ломал и в заключение как трофей победы увез с собой скатерть, наматрацник и салфетку. Убытку Барсукову Фосс причинил более чем на 48 рублей, причем одной посуды разбил на 10 рублей».
Спустя два года, в сентябре 1911 г., подобная история повторилась в Сызрани, куда Фосс приехал и поселился на вокзале. «Своим поведением великан-скандалист наводит страх на публику: целый день пьет, ест за пятерых, ни копейки не платит, – сообщала газета „Русское слово”. – Толпа любопытных окружает вокзал. Зал первого класса, где засел Фосс, оцеплен полицией».
Появление Фосса летом 1913 г. в Петербурге, как уже говорилось выше, закончилось тем, что его под конвоем городовых препроводили в психиатрическую лечебницу, где поместили в отделение для буйных. Силач называл себя то графом де-Лашфором, то Петром Великим и утверждал, что пал жертвой газет, затравивших его. «Я знаю: я не на кладбище, а в больнице по нервным болезням, но лечиться не буду», – заявлял Фосс. Вместе с тем нахождение в доме для умалишенных нисколько не повлияло на знаменитый аппетит Эмиля Фосса. Он съедал за день по десять тарелок супа, столько же тарелок рагу, выпивал целый чан киселя и не меньше двадцати стаканов чая.
По всей видимости, надолго в больнице он не задержался. Дмитрий Сергеевич Лихачев, вспоминая свои детские впечатления о путешествии по Волге в 1914 г., припоминал «бывшего борца Фосса», которого обычно видели летом в волжских краях. «Был он огромного роста и необыкновенной толщины, – вспоминал Дмитрий Лихачев. – Говорили, что он под рубашку подвязывал себе подушку, чтобы казаться еще толще. Хвастался он дружбой с кем-то из великих князей и поэтому считал себя вправе ни за что не платить. Во время обедов он съедал множество всего. Фосс сел к нам на пароход вечером в Нижнем. Пассажиры встревожились: будет скандал. А шутники пугали: „Съест все, и ресторан закроют”. Капитан знал, однако, как бороться с Фоссом. Отказать Фоссу заказывать блюда было нельзя. Капитан шел на расход. Но когда Фосс отказался платить, ему предложили сойти с парохода. Фосс упрямился. Тогда собрали всех матросов, и они, подпирая Фосса с обоих боков, выдавливали его. Мы с верхней палубы следили за тем, как выставляли Фосса. Он долго стоял на пристани и сыпал угрозами».
Одним словом, даже после окончания спортивной карьеры Фосса публика не забывала о нем, поскольку своеобразные его «выступления» в ресторанах и трактирах не прекращались, только теперь уже скандалы оказывались отнюдь не рекламными. А анекдоты о прожорливости «силача Фосса» были популярны еще долгое время.
Как стать Аполлоном
Повальное увлечение публики борцами-тяжелоатлетами стало приводить к необычному для России явлению – культу тела. «Временами начинает казаться, что мы, петербуржцы, в сущности не петербуржцы, а сильные духом и телом „древние”, а наша столица, горделиво вознесшаяся из топи и блат, – „счастливая Греция”», – иронично замечал один из питерских фельетонистов в начале XX в.
Что же дало повод произнести столь витиеватый пассаж? А вот что: в ноябре 1911 г. в Петербурге открылось заведение, ставшее для горожан почти что сенсацией. Это было нечто вроде «Института мужской красоты». Официально оно называлось «High life’s hall for physical culture», или «Институт красоты и культуры человеческого тела».
В самом стремлении к красоте, конечно, нет ничего сенсационного: в столице в то время существовало немало «кабинетов de Beaute», но все они предназначались исключительно для дам. Чтобы мужчины озаботились своей красотой – это было что-то новое.
Культ тела вообще не характерен для России, где на первое место ставилась традиционная русская духовность. Европейская культура несла индивидуализм и уважение своего физического естества, и «институты красоты» пришли к нам именно оттуда.
Нуждались ли петербуржцы в специальной «культуре тела»? По мнению директора открывшегося заведения доктора А.Л. Круазье, несомненно да. «Главный дефект интеллигента-петербуржца – его „животик”. Нигде нет такого большого количества мужчин с животиками, как в Петербурге. И странно, и смешно, что некоторые гордятся своими животами, как когда-то русские бояре гордились своими длинными бородами», – замечал Круазье.
В то же время, по его убеждению, среди простого народа в России гораздо больше красивых, здоровых с виду, хорошо сложенных мужчин, чем во многих странах Европы, где ему довелось побывать. И это несмотря на почти полное равнодушие к занятию гимнастикой и спортом! «В Швеции, где на гимнастику смотрят как на государственную необходимость, где гимнастика и некоторые виды спорта, как всеобщая грамотность, для всех обязательны, все-таки куда меньше красивых в смысле стройности и здорового вида мужчин», – признавался Круазье.
Посетители заведения А.Л. Круазье. Петербург, 1913 г. Фотограф Карл Булла
Гимнастике доктор придавал большое значение, а потому включил ее в программу своего института. Как гласила реклама, в заведении широко применялись различные процедуры с использованием горячей и холодной воды, пара, душа, массажа. Все это имело задачей «при условии строгой гигиены и комфорта индивидуальное развитие мускулатуры тела согласно нормам красоты и силы», а также исправление физических «недочетов», как то: полноты, исхудания, дряблости и сутуловатости.
«Из рыхлой, отяжелевшей, толстой фигуры петербуржца предприимчивое учреждение будет производить Аполлонов Бельведерских, и в самый кратчайший срок», – с иронией писали столичные журналисты. Действительно, «ясные и положительные результаты» гарантировались после 26 уроков. При этом институт работал с 9 утра до 10 часов вечера, а находился он в самом центре города, на Троицкой ул. (ныне – ул. Рубинштейна), 15-17.
Впрочем, не все однозначно восприняли появление в Петербурге этого нового заведения. «Петербургская газета» провела даже анкетирование известных в столице дам – деятелей культуры, предложив им ответить на вопрос: что делает мужчину красивым?
Как выяснилось из ответов, мужская красота не всегда может служить залогом успеха. «Мужчина должен был джентльменом. В этом его красота», – заявила популярная артистка театра «Палас» Кавецкая. А вот мнение актрисы театра «Пассаж» В.И. Пионтковской: «По-моему, только выдержка и элегантность делают мужчину красивым. Красивых мужчин в общепринятом смысле в Петербурге один на тысячу».
«Лично я не признаю специальной мужской красоты, – признавалось артистка Императорского балета М.М. Петипа. – Я ценю в мужчине больше качества его характера: благородство, характер, сильную волю, мужество. Эти качества и некрасивого мужчину делают красивым, независимо от того, „культивирует” он свое тело гимнастикой и спортом или нет…»
Проводились в Петербурге и конкурсы «мужской красоты» – по аналогии с существовавшими уже тогда конкурсами женской красоты. Кстати, первый в России конкурс красоты (естественно, женской!) состоялся именно в Петербурге – в Михайловском манеже. Проходил он 7 декабря (24 ноября) 1901 г. и назывался «Вечер в Спа» – по имени знаменитого французского курорта, где с конца XIX в. устраивались конкурсы красоты. Итак, 14 марта 1908 г. в Михайловском манеже состоялся «Международный конкурс красоты мужского сложения». «Подобного рода конкурсы устраивались в Петербурге уже два раза и каждый раз привлекали массу участвующих», – сообщалось в «Биржевых ведомостях».
В преддверии конкурса «Петербургская газета» весьма скептически замечала: «Мужчины стали конкурировать с женщинами. Бывали конкурсы женской красоты. Появились конкурсы красоты мужского телосложения. При участии „профессионалов” и „любителей”. Любителей чего? Демонстрировать свои телеса?»
Тем не менее в жюри конкурса вошли известные и авторитетные деятели искусства: художники Франц Рубо – автор трех знаменитых панорам, Николай Бодаревский, художник и архитектор Альфред Парланд, финский художник Эрик Тавашерна, артисты императорских театров Ге, Анчаров и Петровский, а также «представители прессы, медицины и спорта». Все они расположились около арены за двумя столами.
Формой одежды конкурсантов являлось трико – «короткое без фуфайки». «Длинной красивой вереницей продефилировали перед публикой 27 участников конкурса, – описывал церемонию репортер «Биржевых ведомостей». – Среди них много борцов-профессионалов и любителей. Затем каждый из участвующих демонстрировал перед членами жюри и публикой свою маскулатуру. Сын художника Мясоедов, обладая почти классическими торсом и головой, позировал, изображая античные фигуры. Освещенный сверху электричеством, он выглядел весьма эффектно. Между прочим, изъявили свое согласие принять участие в конкурсе два негра – Мурзук и Вилли Чезе, но, увидя, что надо позировать перед публикой, да еще без фуфаек, застыдились и отказались выйти на арену». Столичные репортеры с иронией писали: «Публика осталась совершенно разочарованной. Такие конкурсы красоты можно устраивать ежедневно и даже ежечасно».
При подсчете голосов мнения жюри разделились: художники посчитали, что любимец публики Мясоедов сложен не совсем гармонично да притом имеет «кривой бок», а потому отдали свои голоса другому участнику конкурса – Кавсадзе, «обладавшему красивыми ногами и головой».
Фотографии, представленные на конкурс мужской красоты по фотографиям, проведенный журналом «Сила и здоровье» в 1912 г.
Съемки проводились в фотоателье Карла Буллы.
Однако все остальные поддержали Мясоедова. Их оказалось большинство, и в итоге первый приз за звание «красавца» получил все-таки Мясоедов. По второму призу голоса членов жюри разделились между Кавсадзе и Блумбергом, причем за последнего подали голоса спортивные критики. После долгих дебатов решили выдать второй приз Кавсадзе, а Блумберга удостоили добавочным призом.
В 1912 г. участники чемпионата французской борьбы в Невском скетинг-ринке, продолжавшегося 73 дня, с 24 января по 30 апреля, соревновались в «конкурсе мужской красоты по фотографиям», который объявил в начале 1912 г. петербургский журнал «Сила и здоровье». Съемки проводились в фотоателье знаменитого мастера Карла Буллы.
Любопытно, что у этого конкурса было одно, едва ли не главное, условие: «Не рекомендуется надевать даже купальные костюмы или нижнее белье, так как они закрывают и видоизменяют форму тела». Что и было выполнено, судя по сохранившимся довольно откровенным фотографиям. Сегодня уже конкурсы «мужской красоты» никого не шокируют. Только называются они иначе – бодибилдинг…
Бокс: «Спортивное мордобойство»
«Этот вид спорта совершенно еще не знаком публике, хотя за границей состязания в боксе привлекают десятки тысяч зрителей», – справедливо замечал в 1910 г. обозреватель журнала «Вестник спорта». Действительно, из всех видов тяжелой атлетики именно бокс был развит в России слабее других. Народные кулачные бои – своего рода древняя форма бокса – происходили в России с давних пор, однако для бокса как вида спорта требовались особые спортивные костюмы, снаряжение, а также специальные оборудованные площадки – ринги.
Первыми в России боксом стали заниматься в конце XIX в. участники петербургского кружка доктора Владислава Францевича Краевского («отца русской тяжелой атлетики»). Однако занятия боксом здесь велись нерегулярно, поскольку не было преподавателей, да и сами члены кружка предпочитали заниматься привычной борьбой и поднятием тяжестей.
Тем не менее именно доктору Краевскому принадлежала инициатива организации первого публичного матча боксеров в России. Он состоялся в Петербурге 31 мая 1899 г. (в 1949 г. отмечалось пятидесятилетие русского бокса). Кроме членов кружка Краевского в нем приняли участие несколько боксеров из Европы. Одним из них был француз Лусталло – представитель английского бокса, затем навсегда оставшийся в России.
Из кружка Краевского выдвинулся знаменитый боксер Гвидо Мейер. Он оказался единственным из кружковцев, кто, забросив штангу и гири, по-настоящему увлекся боксом. Прежде он был известен в России и за границей как талантливый атлет-любитель. На розыгрыше первенства Европы в Вене для атлетов-любителей он выжал в чистой стойке штангу весом в сто килограммов и получил первый приз. А впоследствии в течение нескольких лет подряд Гвидо Мейер становился чемпионом России по боксу.
Первым пропагандистом бокса считают М.О. Кистера, ученика доктора Краевского. Организованная им в середине 1890-х гг. в Москве атлетическая «Арена» положила начало культивированию бокса в России. Появление нового вида спорта вызывало неоднозначную реакцию: кулачные бои считались жестокой «полуазиатской» забавой, присущей простонародью. Здесь же публично «молотили» друг друга господа из «интеллигентного общества». Поэтому газеты поначалу называли бокс «спортивным мордобойством». Корреспондент «Раннего утра» предостерегал: «Бокс будет способствовать развитию в России хулиганства». А репортер газеты «Русское слово» горько усмехался: «До сих пор перед заграницей у нас было два преимущества: не было бокса и боя быков. Теперь бокс появился. Но зачем он нам?»
Эрнест Иванович Лусталло. Петербург, 1912 г. Фотограф Карл Булла
Тем не менее с начала 1900-х гг. бокс стал широко распространяться по России. Как обязательный предмет его ввели в программу занятий многих русских атлетических обществ. Правда, многие русские доморощенные боксеры имели довольно смутное представление о технике бокса. «Боксеры дерутся по-русски, вразмашку», – писал о тогдашнем стиле журнал «Русский спорт».
Многие представители власти вообще воспринимали бокс как какую-то крамолу и действовали по отношению к нему с позиции «давить и не пущать». Именно так произошло, например, в 1910 г., когда петербургский градоначальник запретил проведение в Михайловском манеже состязаний в английском боксе, разрешенных министром внутренних дел. Дело обстояло таким образом: в июле 1910 г. известный антрепренер, организатор модных чемпионатов французской борьбы редактор-издатель журнала «Вестник спорта» Н.Я. Петров обратился к градоначальнику Драчевскому с просьбой разрешить ему организовать и демонстрировать перед публикой английский бокс. Глава города ответил категорическим отказом, наложив на прошении антрепренера резолюцию: «Подобного рода состязания могут вызвать еще более частые недоразумения, чем состязания во французской борьбе. Бокс, как могущий вызвать более сильное влияние на чувственность толпы, не может быть допущен в качестве публичного зрелища».
Получив отказ, Петров не отчаялся и обратился к заместителю министра внутренних дел генералу Курлову. Тот отнесся к просьбе более снисходительно и препроводил прошение Петрова к тому же градоначальнику Драчевскому, начертав на нем следующие слова: «Не могу присоединиться к мнению градоначальника о недопустимости таких состязаний с точки зрения общественной безопасности и предлагаю войти в новое рассмотрение ходатайства».
Послушный Драчевский, получив столь внятный «сигнал» сверху, тут же взял под козырек. В начале января 1911 г. последовало его разрешение устроить в Михайловском манеже состязания по английскому боксу. Впрочем, градоначальник официально предупредил Петрова, что после первого же скандала состязания будут запрещены.
Казалось, вопросов больше нет, и английский бокс в манеже назначили на 24 февраля. Однако ровно за десять дней до намеченных состязаний градоначальник получил записку от премьер-министра П.А. Столыпина. На нее была наклеена вырезка из газетных объявлений об английском боксе, и рукой Столыпина написано: «На каком основании разрешено такое дикое зрелище?». Получив втык от премьера, градоначальник немедленно отменил свое же собственное разрешение на устройство состязания. Решение являлось окончательным и «обжалованию» не подлежало.
Антрепренер Петров испытывал совершенно справедливое возмущение: все деньги, которые он уже вложил в аренду Михайловского манежа и в рекламную кампанию, пошли прахом. Будучи человеком не робкого десятка, он решил вернуть свои деньги обратно и подал исковое требование против градоначальника. Петров утверждал, что в результате наложенного градоначальником запрета понес убыток на сумму 13 944 рубля. Чиновники, оторопевшие от подобной «дерзости», всячески затягивали с ответом. Мыслимое ли это дело – замахнуться на самого градоначальника?!
В мае 1912 г. иск рассматривался в Правительствующем Сенате. Со стороны градоначальника выступал его поверенный адвокат. Он доказывал, что в местностях, объявленных на положении усиленной охраны, власть должна применяться в зависимости от конкретных случаев каждого дня. Вмешательство генерала Курлова поверенный градоначальника назвал просто неуместным: «Во всяком случае не могу не сказать, что покровительство подобным диким состязаниям, как бокс, со стороны генерала Курлова является по меньшей мере странным».
Кроме того, поверенный напирал на то, что срок давности по иску уже прошел. Для чиновников Сената этот факт стал главным аргументом, и принятое постановление гласило: не входя в рассмотрение иска по существу, за давностью срока Петрову в иске отказать. Да еще и взыскать с него судебные издержки за ведение дела. Чтоб впредь неповадно было судиться с властью.
Тем не менее в 1913 г. в Петербурге разыграли первое личное первенство по боксу. А в следующем, 1914 г. в Петербурге впервые провели чемпионат России.
«Спортсмены до сих пор не могут решить, какой род состязаний интересней и полезней: бокс или борьба (прежде называвшаяся „греко-римской”, а теперь переименованная во „французскую”), – писал в одной из своих статей в 1916 г. писатель Александр Куприн, который всегда был весьма неравнодушен к теме спорта. – Бокс развивает в человеке выносливость, смелость и бесстрашие, доводя эти качества до высшего предела. Борьба дает пластичность, красоту движений и поз, силу и „длинное дыхание”».
Отвечая на доводы противников бокса, считавших его «кровавым искусством», Куприн отмечал: «Мне кажется, что вполне нетрудно примирить сторонников борьбы и бокса, заставив их понять, что всякий спорт можно сделать искусством – прекрасным до совершенства: все зависит лишь от вдохновения противников».
Участники петербургского чемпионата 1912 г. Боксеры Мольдт (слева) и Генри Плаке (Джаксон)
