Сергей Германович Ребцовский
Путь к себе
– Так это ещё не повод загонять себя в депрессию. Найдёшь себе ещё получше занятие, – бойко ответил он. – Только представь, жизнь сама для тебя готовит что-то необычайно хорошее, а ты не видишь этого, хмуришься.
– Да если бы только это. В личной жизни тоже… Драма случилась.
– А, понимаю-понимаю, – тут уж мой знакомец перестал улыбаться и как-то сочувственно поглядел на меня.
Тут мы почему-то перешли на другую тему, обсудили погоду, осень. Я поинтересовался, работает ли он сам. Оказалось, что он никогда не работает, но живёт в своё удовольствие и зарабатывает какими-то проектами, сути которых я так и не понял. С его слов выходило, что я очень однообразно понимаю, как можно зарабатывать, да и вообще жить. Знакомец был в своём репертуаре: снова всё неконкретное и непонятное.
Чувствуя, что наступает момент для прощания, я хотел уж было пожелать ему всего хорошего, протягивая руку, как он выдал мне вот что:
– Знаешь, есть такие люди, они, как бы сказать попонятнее, вроде наставников. Так вот, рассказывали, что на далёком севере есть человек, который может тебе помочь. Если хочешь, я могу узнать, как его найти. Съездишь, посмотришь, поговоришь. Сообщи, если надумаешь.
Услышав такое предложение, у меня возникло одно единственное желание: поскорее сбежать от этого знакомого, и я коротко бросил ему:
– Благодарю, не нужно.
И на этом мы распрощались.
Дни тянулись как резина. Надежда вернуть подругу таяла с каждым днём. Никаких идей насчёт работы у меня не появлялось. Состояние неизвестности, как ни странно, тоже стало определённой жизненной трудностью. Такое впечатление, что я встал на рельсы и несусь по ним в неизвестном направлении. Как же мне с них спрыгнуть – такой вопрос я начал задавать сам себе в те дни. Я подумал, что хорошо бы мне сменить обстановку. Это ли не способ найти новый путь? Итак, я перебираю варианты путешествий и ничего не нахожу: всё не то. Мне не хочется ни югов, ни толп людей, а хочется чего-то такого… Чего «такого» – я не мог понять. И вдруг вспомнил о встрече с тем своеобразным знакомым. Я разыскал его и попросил найти координаты человека, о котором он мне говорил.
На следующие день он сообщил мне адрес. Впрочем, адресом это трудно назвать. Скорее я узнал алгоритм, как мне разыскать того самого человека. Человек без адреса, он кочует с родными в тундре, зовут его дядя Тый. «Интересно, – мелькнула в голове мысль, – а вдруг это именно то, что мне нужно». Всё равно других вариантов я не видел.
Как я понимал, с поездкой тянуть было нельзя. На носу ноябрь, а потом на севере наступит темнота, сулящая сложности. Поэтому я быстро собрался и отправился в путь.
Как бы то ни было, я прибыл в нужный город и стал искать провожатого. Опросив несколько человек, в основном случайных прохожих на улице, я узнал, что добраться до нужного места я могу с единственной оказией – а именно с транспортом, доставляющим товары. Весь этот транспорт состоял из снегохода и прикреплённых к нему саней. Я нашёл и транспорт, и курьера. Этот курьер, молодой парень с узкими глазами, посмотрел на меня и заломил такую цену, что я опешил. За те же деньги можно было добраться до далёких южных широт, где над пляжем нависают длинные пальмы, а шелест волн о прибрежный песок так и манит окунуться. Но я решил не сворачивать на полдороге. Я пробовал торговаться, но без какого-либо результата: курьер просто делал вид, будто не понимает меня. Выдав ему аванс, я поинтересовался, во сколько мы выезжаем. Он ответил, что в восемь утра. На часах было уже четыре пополудни, что вызвало у меня непонимание. Оказалось, что выезд назначен на послезавтра, так как он ездит строго по расписанию. Однако возница оказался не таким простым малым. Получив в руки аванс, он тут же сообщил мне, что там, куда я следую, никто меня не ждёт, поэтому мне необходимо самому позаботиться о себе. Из его разъяснения следовало, что я должен закупиться продуктами минимум на две недели. Возможно, говорил он, если я хорошо попрошу, для меня там будут готовить пищу, но припасы всё равно с меня. В двух словах он убедил меня, что мне нипочём не справиться с закупкой продуктов, поэтому он готов оказать мне услугу по закупу. Я был вынужден согласиться и передать курьеру деньги на продукты, причём всё сразу. Эта сумма едва ли уступала той, которую я передал ему за доставку.
Пришлось мне остановиться в маленькой местной гостинице на две ночи. Я почти не выходил из номера. За окном мела метель, день был так же короток, как у нас в конце декабря. Я читал и много спал и ночью, и днём. Позже я благодарил сам себя за такой роскошный отдых перед поездкой. Пару раз я выходил в город, но ничего особенно примечательно не увидел: никаких памятников архитектуры, ни красивых домов, ни каких-то развлечений. Природа той местности выглядела скудно: на паре городских аллей рос непонятный кустарник да с солнечной стороны домов, прижавшись к стенам, торчали из земли безлистые тонкие и короткие деревья. По моему мнению, весь городок выглядел уныло и невзрачно.
Наконец наступило утро отъезда. В половине восьмого курьер уже ждал меня в маленьком холле гостиницы. Я предстал пред ним в своей обычной одежде со своей дорожной сумкой. Он недовольно оглядел меня и поинтересовался, есть ли у меня другая, более тёплая одежда. Я ответил отрицательно. Со словами «Я так и думал» он вышел из гостиницы и вернулся с тёплой одеждой. Насколько я понимал, это северная национальная мужская одежда, этакая тяжёлая куртка из кожи и меха. К счастью, она оказалась мне совершенно впору. На голову он водрузил мне меховую шапку. Забегая вперёд, скажу, без его одежды и шапки я, наверное, превратился бы в ледышку в своей городской «тёплой» куртке. Немного поворчав, возница пристроил мою сумку на сани под брезент, и мы отправились в путь.
Долгий северный рассвет придавал небу нежно-голубой цвет. Я разместился на заднем сидении снегохода, мчавшегося по земле и оставлявшего позади себя шлейф снежной пыли. Я тут же взбодрился, мне почему-то стало весело, и я получал удовольствие от такого развлечения. Через двадцать минут веселье улетучилось, я потерял контроль над пространством: мы находились неизвестно где, и это необычное состояние немного тревожило меня. Едва-едва рассвело, и передо мной предстал простор тундры. Перекрикивая шум двигателя, я спросил у возничего, долго ли ещё ехать. Он не ответил. Через несколько минут я повторил вопрос, который тоже повис в воздухе.
Прошло два часа нашего движения, я чувствовал, что меня укачало. Снегоход сбавил ход и остановился. И нам, и нашему железному коню требовались отдых и заправка. Мы находились в низине, вид был неинтересный. Я попросил возничего подняться на верх ближайшего холма, потому что там красивее. Он посмотрел на меня как на сумасшедшего, коротко бросив: «Там ветер». Когда мы выпили по кружке горячего чая из термоса с парой мясных пирожков, он наконец-то ответил на мой вопрос о предстоящем времени поездки. Оказалось, что добираться ещё пару часов. Ещё целых два часа, а я уже не получал удовольствия от этих покатушек: укачало, немного заныла поясница, слепил яркий снег. К тому же, несмотря на тёплую одежду, я озяб, видимо, сказались два часа без движения. Тогда я решил подвигаться и всё-таки поднялся на вершину холма, но не простоял там и минуты: морозный ветер так обжёг лицо, что я тут же спустился к снегоходу, заметив на лице возничего улыбку. Но в этой улыбке не было и намёка на издёвку, я уверен, курьер улыбался из добрых побуждений, мол, пока я на себе не ощутил, так и не поверил. Да, я поверил ему. Улыбнувшись, я легко похлопал его по плечу. С этого момента я понял, что его рекомендации – вовсе не игра, а жизненная необходимость. Моё отношение к возничему изменилось в лучшую сторону.
Возница поднял голову вверх и сказал: «Ехать пора». Он показал рукой в небо. Я понял значение этого жеста только минут через двадцать уже в движении, сидя на своём месте. Нас накрыло тёмной тучей, из которой ударил разгоняемый ветром такой сильный снежный заряд, что мне стало не по себе. И без того я ощущал мелкие колкие снежинки на лице, теперь же меня будто погрузили в трубу, по которой неимоверной силы вентилятор гнал морозный воздух. Я не видел своего лица, но уверен, что оно горело красным цветом. Стараясь отворачиваться, я крутил шеей в разные стороны. Мне стало страшно. Весь мир вокруг превратился в сюрреалистичную картину: нельзя было достоверно разобрать, где верх, а где низ. Снег мёл и мёл, снегоход качался и, надеюсь, двигался. Тут я обратил внимание на курьера. Несмотря на пургу, его положение никак не изменилось: он выглядел совершенно уверенно. И тут я понял: всё, что мне остаётся в эти минуты, это полностью довериться этому человеку; ведь наверняка он не впервые попадает в такую переделку. Тогда я закрыл глаза и сидел так, раскачиваясь всем телом. Возможно, я бы просто уснул и свалился с сиденья где-нибудь посреди бескрайних северных просторов, и тогда – конец. Но я старался контролировать себя, шевелил челюстью, двигал пальцами рук и чуть-чуть пальцами ног, чтобы не давать себе заснуть. Это помогло. Через некоторое время и ощутил, что снежный заряд внезапно выдохся. Тогда я открыл глаза и увидел пробивающееся через облака солнце. Голова кружилась, но в целом я чувствовал себя хорошо. К тому же благоприятный исход бури вдохнул в меня уверенности.
Через минуту мне почудился дымок, словно мираж, и почти сразу же стал виден треугольный контур чума. «Наконец-то!» – подумал я. Однако радость моя была преждевременной.
Мой молодой возница остановил свой яростный снегоход возле чума, слез и улыбнулся. «Неплохой парень», – подумал я о нём в тот миг. Ни слова не сказав, он исчез внутри тёмного покрова чума. Я же не решался входить и просто разглядывал окрестности. Всё выглядело так же, как и по пути сюда: снег, холмы и ютящиеся в низинах низкорослые, гнутые ветром коренастые берёзки.
Вынырнув из чума, курьер стал снимать с прицепа коробки и осторожно заносить их внутрь. На обратном пути он нёс другие коробки и надёжно крепил их на прицепе. Видимо, заметив моё недоумение, он сказал, что это только лишь промежуточная остановка, куда он доставляет посылки. Нам ехать ещё с полчаса. Настроение моё вмиг обрушилось. Ещё полчаса по этому страшному безлюдному месту – о нет! Как же это выдержать? А знает ли этот самый курьер, что я уже проголодался и замерзаю?! Нет, конечно, этого он не знал, а жаловаться я посчитал неправильным.
Единственное удовольствие доставляло необычайно огромное солнце, ползущее низко над горизонтом и светившее не своим обычно слепящим светом, а ярко-красным, так, что можно было смотреть на него без солнцезащитных очков.
Итак, мы снова взгромоздились на верного железного коня и продолжили путь. Примерно через полчаса я так вымотался, что мне было уже всё равно, куда меня везут и что со мной будет. Монотонный шум мотора, поток встречного морозного воздуха, летящие снежинки и безрадостная картина местности доканывали меня. И тут я почувствовал, что стал обмякать. Это было очень странное ощущение: моё тело расслабилось, голова почти безжизненно моталась на шее, руки уже не цепко держали ручку на сидении. Но от этого состояния мне стало теплее. Часы будто остановились, и я так и не понял, сколько времени провёл в таком состоянии. Но, как бы там ни было, мы приехали.
Я видел ту же картину, что на предыдущей остановке, никаких особых внешних отличий. Внутренне отличие было в том, что я ощущал полное безразличие ко всему происходящему. Возница снова исчезает внутри чума, однако, вернувшись ко мне, по-прежнему сидящему на сиденье, он помогает мне слезть и ведёт внутрь.
Плохо помню, что происходило в первые минуты моего нахождения в чуме, но хорошо помню свои ощущения. Мне показалось, я попал в странную сказку, где всё не совсем так, как должно быть. Внутри тепло, приглушённый свет, пахло как-то по-особенному, смесь разных запахов: тут и дерево, и еда, и дымок, и весьма неприятные запахи. Мне помогли раздеться и положили на какую-то кровать.
Да, мне было стыдно. Стыдно, что я, такой здоровый и вполне молодой мужчина… так устал. Однако должен признать, что мне хватило с получаса, чтобы более-менее прийти в себя. И вот я уже сижу у стола и пью чай, вполне обычный чёрный чай. За мной ухаживает крепкая круглолицая женщина лет сорока. Нельзя сказать, что она выражает большое удовольствие в связи с моим пребыванием, но все её действия ровные, отточенные, и никакой неприязни.
Возница объясняет мне, что тот, ради кого я приехал, сейчас находится в тундре и скоро объявится. С этими словами он уезжает, обещая забрать меня ровно через неделю. После чая мне предложили полежать, и я, благодаря хозяйку, ложусь на невесть откуда появившуюся отдельную узкую кроватку, укрываюсь и быстро засыпаю.
Я открыл глаза от голосов: женщина разговаривала на непонятном языке с мужчинами: ни слова разобрать было невозможно. Я поднялся и поздоровался. Внутри чума стояли двое мужчин: один примерно моего возраста, а другой лет пятидесяти пяти. Они были похожи: плоские красные лица с редкой растительностью, узкие глаза, оба низкие, ниже меня на голову. С полминуты они молчали, разглядывая меня, и мне показалось это странным. Вдруг старший заговорил со мной:
– Здравствуйте, вы с какой целью приехали?
Немного смутившись, я ответил:
– Дело в том, что я хочу поговорить с дядей Тыем.
Произнеся эти слова, я вернулся в реальность, вспомнил цели моего приезда. Я почувствовал себя уверенно, словно на окраине своего города. В те минуты я не ощущал себя праздным туристом, ведь у меня важное дело к этому самому неизвестному мне «дяде Тыю». Наверное, моё состояние тут же отразилось на лице. Теперь я уверен, что именно это повлияло на изначально доброе отношение ко мне.
Старший мужчина сказал:
– Меня зовут Тый, а вас?
Я представился.
Мы обмолвились какими-то приветственными словами. Потом «молодой», оказавшийся сыном Тыя, по поручению отца, долго и подробно рассказывал о правилах, которые я должен соблюдать, находясь в гостях. Я должен неукоснительно следовать всем распоряжениям Тыя, любые неповиновения пресекаются на корню – бежать тут некуда, один всё равно не добежишь, тундра вольностей не простит. Между прочим он рассказал о бытовых вопросах: как и где мыться и где справлять нужду.
Во время этих детальных объяснений я снова почувствовал себя туристом, забыв о цели своего визита. Короткое знакомство с северными людьми уже к тому моменту говорило, что мне следует полагаться на них и следовать тому, что они говорят. Поэтому излишне было задавать вопросы, когда смогу пообщаться с Тыем. Я понял, что они сами всё мне скажут, когда наступит час.
С помощью сына Тыя изучая порядки, я хрустел по снегу на территории стойбища. Там было три конусообразных чума: один средний, где я и размещался, один большой и один маленький. Совсем рядом виднелось стадо оленей: животные сгрудились вместе, над ними струился пар от дыхания. Это выглядело очень красиво на фоне красного заходящего солнца. Животных было так много, что я раз пять сбивался, пытаясь их пересчитывать. Я впервые видел северных оленей и попросил своего экскурсовода подвести меня к ним. Мы подошли к паре крайних. Они оказались совсем невысокие, издалека и без рогов их вполне можно было бы принять за крупных собак. Я погладил одного, ощутив ладонью жёсткий, колючий мех.
На этом моё краткое знакомство с оленями закончилось. Возле стада находились двое мужчин, видимо, пастухов. Они громко закричали моему экскурсоводу, я сообразил, что пастухи вовсе не в восторге от моего приближения. Мы отошли. Из рассказов моего провожатого я понял, что олени чутко реагируют на посторонних и для моей и их безопасности лучше держаться подальше.
Вечером меня ждал необычный ужин. Во-первых, чум наполнился людьми. Всего внутри находилось три женщины и четыре мужчины, не считая меня. Детей в чуме не было. Мне представили присутствующих, но, если честно, я путал их имена, да и их самих: так они походили друг на друга. Тый пригласил меня к столу, а во время трапезы его сын находился рядом, наблюдая за мной и подсказывая, если я терялся. Остальные люди, можно сказать, и вовсе не обращали на меня внимания. О чём они говорили между собой, я не понимал. Хотя, конечно, до моего слуха долетали отдельные знакомые словечки, на которые я, естественно, реагировал. Мы ели мясо, удивительно вкусное, как-то по-особенному приготовленное. После пили чай, при этом, лишь я допивал его, мне тут же добавляли заварки и кипятка из чёрного прогорелого чайника. Так продолжалось до тех пор, пока сын Тыя, видя, что пить я больше не могу, перевернул мою кружку вверх дном.
Потом мы легли, я – на специально приготовленное место. В центре чума в железной печи потрескивали дрова. Это напомнило мне детство, когда я гостил у своих дедушки и бабушки. Я так и представил, как в деревенской печи поленья выстреливают искры. От этого я ощутил покой и быстро уснул. Однако избыток выпитого чая скоро заставил меня пробудиться. Внутри чума было тихо, царила темнота. Я понял, что мне необходимо вспомнить уроки о том, как тихо и безопасно ночью выбраться из чума и избавиться от лишней жидкости. Действуя медленно, чтобы никоим образом не разбудить хозяев, через минуту на коленках я пробрался к выходу, аккуратно отвернул полог, закрывающих ход, и вынырнул наружу.
Оправившись, я решил насладиться моментом. Жаль, что я ни капли не художник и не смогу изобразить то, что предстало моему взору. Идущая на убыль, но ещё довольно крупная луна царствовала на небе в окружении звёзд. Увидеть такой ансамбль в городе просто невозможно. А тут – пожалуйста. Заворожённый, я стоял, задрав голову. Сон как рукой сняло. Я совсем не ощущал мороза, даже наслаждался холодной свежестью. За великолепие, открывшееся мне, можно было заплатить гораздо дороже, нежели я заплатил своей усталостью по дороге сюда. Сине-чёрный полог неба, украшенный небесными резидентами, смотрел на меня. Какой же я в сущности малыш! Вся Вселенная, казалось, смотрела на меня, разглядывала, будто силясь понять: что я за человек, достоин ли я находиться на Земле? Гипноз продолжался довольно долго. Он прервался моим глубоким зевком. Тогда я, довольный и спокойный, нырнул в чум и неслышно занял своё место под его сводом.
Обычно я встаю в семь, а тут уже в пять – половине шестого утра в чуме началось движение. Это женщины принялись за готовку. Я проснулся от шума и от того, что под утро озяб. В шесть уже все были на ногах. Я не выспался, голова болела, и я едва мог соображать. Впрочем, плотно позавтракав и напившись чаю «до опрокидывания кружки», я сидел на своей лежанке и ждал распоряжений.
Тый, сидя за столом, обратился ко мне:
– Ты кем работаешь?
– Я… Меня… Меня уволили. Недавно, – промямлил я в ответ.
– А кем работал? Специальность какая у тебя? – спросил он меня снова.
– Занимался продажей грузовиков.
– Значит, в технике разбираешься?
– Я продавал, не ремонтировал. Ремонтировали другие.
– Бумажки, значит, перебирал, – констатировал Тый, впрочем, спокойно, без надменности.
– Можно и так сказать.
– Тогда сиди внутри и жди, когда я вернусь. Потом поговорим, мне тоже интересно пообщаться с человеком с большой земли. Я же сам там много лет прожил: учился, работал. – Тый ударил себя ладонями по коленям и поднялся, сказав: – Ну, мне пора.
Он ушёл. А я остался наедине с одной из женщин, хлопотавшей по хозяйству. Она не обращала на меня никакого внимания, от чего у меня возникло ощущение, что я вроде мебели.
Я сидел, наблюдая за точными действиями женщины. Наконец сказал ей:
– Помочь?
Она встрепенулась, словно стол вдруг заговорил. Пожав плечами, женщина что-то произнесла на своём языке. И тут только до меня дошло: она же меня совсем не понимает. Тогда я одел свой тёплый наряд, вышел из чума и стал бродить вокруг стойбища, правда не отходя далеко. Утро было пасмурное, безветренное, летели редкие снежинки. Всё, что я наблюдал, это три курящиеся чума и мерно тарахтящий генератор, от которого тянулись чёрные кабели к каждому чуму, от чего генератор выглядел как основа жизни, питающая всё вокруг. Ни людей, ни оленей рядом не было. В течение светлого времени суток я совершил несколько таких прогулок, натоптав плотные тропинки. Я очень тщательно, от нечего делать, изучил все расположенные поблизости деревца, рассмотрел истоптанный оленями снег, сравнивал чумы между собой.
Мы обедали вдвоём с женщиной, которой знаками удавалось со мною объясняться. Потом я снова слонялся по стойбищу.
Когда начало смеркаться, женщина опять же знаком дала понять, что мне следует находиться внутри чума. Так я и поступил. Вскоре явился Тый. Собственно, картина вчерашней встречи была почти идентична: опять Тый и его сын. Тый что-то объяснил женщине, и она накрыла нам двоим на стол. Кушание было такое же, как и накануне. После еды Тый попросил меня следовать за ним.
Мы выбрались наружу и подошли к запряжённым в сани оленям и сели в эти сани, и Тый стал править. Двигаясь под мерный скрипучий звук санных полозьев, я смотрел вокруг. Сейчас я не ощущал себя туристом, предчувствуя, что вот-вот мы станем говорить. Между тем сани двигались вверх по пологому подъёму. Ехали мы недолго. Когда же оказались на вершине, внизу открылось совершенно неожиданное видение. То было море. Да, море. Вот чего я никак не ожидал тут встретить! Внизу, я хорошо видел, на бескрайнем чёрном полотнище волн отражалось небо. Стало быть, наше стойбище почти на краю земли. Тут я удивлённо воскликнул:
– Море! Это море?
– Море-океан, – распевно-почтительно сказал Тый.
Сани остановились. Тый пошёл, махнув мне рукой. Через несколько шагов мы оказались возле некоего подобия большого сугроба.
Тый сказал:
– Давай сделаем домик.
И мы с ним стали врываться в сугроб, сделав так, что получившееся углубление имело крышу и могло вместить нас обоих. Забравшись внутрь, где было тихо и тепло, мы сели прямо на снег. Благодаря тёплой одежде холод не ощущался. Тый откуда-то достал толстую свечку и спички, и вот в нашем снежном приюте стало светло и даже тепло от огня. Через вход мы видели бескрайний океанский простор.
– Здорово! – сказал я. – Так можно долго просидеть.
– Я, бывает, так и сижу подолгу в таких укрытиях. Думаю. Можно ещё выпить. Пару раз так и засыпал тут.
– А я под открытым небом никогда не спал. Городской человек.
– Я тоже был городской, – подхватил Тый. – Учился в университете, закончил. Потом мне в городе предложили работу. Согласился, работал несколько лет. Для многих наших это мечта. Большинство только и думает, как бы остаться на большой земле, удрать из тундры. Они считают, что тут тяжело, грязно. В основном так думают те, кто был в городах. Те, кто не познал городских соблазнов, спокойнее относятся к жизни в тундре просто потому, что не задумываются.
– Как же вы оказались тут после города?
– Малая родина позвала. Это был какой-то внутренний зов, душевный, духовный. Мне показалось, что я связан с этими местами какой-то незримой энергетической пуповиной. И она, эта пуповина, не разорвана. Она всегда питала и поддерживала меня. Поэтому однажды я принял решение вернуться. У меня уже был взрослый сын, он поехал вместе со мной. А вот жена… Она осталась на большой земле. Она осталась в том мире.
– Понимаю, – сказал я. – Здесь совсем другой мир и иная жизнь. Вот мы сейчас сидим здесь, на берегу океана, как на краю мира. Дальше – некуда, конец. В юности мы с друзьями решили придумать свой собственный язык. Придумали одно только слово – «лябизныч». Оно означает «всё, конец, приехали». Так вот это место, лябизныч, тут.
– Интересно. А не думаешь, что это не конец света, а его начало? Здесь кончается океан и начинается суша. Отсюда начинают люди ходить по тверди, выбираясь из воды. Учёные же говорят, что жизнь пошла из океана. Вот тут это место смычки, перехода. Не думаешь?
Я замолчал и смотрел туда, где должна была быть линия горизонта. Темнота скрыла её от глаз, океан и небо сливались в одно целое. Мы долго сидели молча, тишину изредка нарушали только потрескивания свечи да доносимый ветром шум прибрежных волн. Я думал над тем, что сказал Тый.
После паузы Тый попросил рассказать о новостях с большой земли. Его интересовало буквально всё. Я стал рассказывать про свой город, про жителей, чуть-чуть коснулся своей работы. Он слушал внимательно, слегка склонив голову набок, лишь изредка задавал короткие вопросы. Потом он неожиданно сказал: «Пора назад». Выходя из нашего скромного временного прибежища, Тый попросил быть аккуратным, ничего не ломать, потому что завтра мы сюда вернёмся.
Утром после завтрака, ровно ничем не отличавшегося от предыдущего завтрака, я спросил у Тыя, чем же мне заниматься в его отсутствие и могу ли я помогать кому-то, скажем, женщинам. Он ответил так: «Лучшая помощь – не мешать. Женщины быстрее и лучше справятся с их работой, если попросту не стараться им угодить. Ты уже нам помог: много передал продуктов, товаров, спасибо. Можешь о себе позаботиться. Чай, не для помощи по хозяйству в дальнюю дорогу пустился? Вот и подумай-ка о себе. У всех, кто приезжает с большой земли, в голове миллион мыслей по миллиону поводов. Постарайся приостановить этот бег или хотя бы замедлить. Как? Выйди из чума, сядь напротив деревца в безветренном месте и внимательно разглядывай каждую веточку, каждую снежинку на ветках и стволе, изучи каждый изгиб ствола, посчитай все ветки. Не сбейся, потом обсудим. Да смотри не усни на снегу». Последние слова он бросил, улыбаясь, уже на выходе из чума. Я рассудил так, что этот приём является частью какого-то специального плана и мне предстоит в точности выполнить задание.
Когда окончательно рассвело, я приступил к исполнению. Найдя место потише, где не слышался генератор и не задувал ветер, я сел прямо на снег в метре от низкой берёзы и стал выполнять свою работу. Я справился с нею минут за пятнадцать, потом нашёл другую берёзку. Она также подверглась моему точному рассмотрению и учёту. Короче говоря, я собрал точные данные про пять берёз. Поняв, что трудно удержать все цифры в голове, я нашёл у себя карандаш и листок бумаги, на которых зафиксировал всё, что, по моему мнению, так важно будет обсудить.
Вечером мы с Тыем снова добрались до нашего укрытия, поправили его и разместились внутри. Я сообщил ему, что строго выполнил поручение, и озвучил результаты. Пока я считывал цифры с бумажки, не видел его лица, а подняв глаза на него, поразился. Он еле-еле сдерживал смех.
– Что-то не так я сделал? – задал я вопрос неуверенным голосом.
– С одной стороны – так. Только кое-что перепутал. Смысл перепутал. Я-то хотел, чтобы ты при-ос-та-но-вил, – произнёс он по слогам, – ход мыслей. А ты наоборот – запустил их и вместо размышлений получил бухгалтерию. К чему она нам тут? Ну давай тогда еще волны в океане станем пересчитывать. А между тем, если ты станешь эти волны считать, должен сосредоточиться не на их точном количестве, не то с ума сойдёшь, а на мерности. На размеренности, на покое природы. У берёзы разве ты не заметил, как веточки не похожи друг на друга? Не заметил, как трудно деревцу приходится бороться за существование? Ну да ладно. Давай так: завтра ты пойдёшь сидеть возле каждого дерева, как сегодня, только не думай о количестве, просто медленно-медленно ползи взглядом по стволу, начиная с самого низа.
Тый смотрел на меня очень внимательно, наверное, силясь понять, дошло ли до меня его наставление. Уже не будучи уверенным в правильности понятого, я раза три повторил в голове его слова и тогда только кивнул в знак согласия.
– Я хочу вопрос задать, – сказал я. – Вот люди приезжают к вам, они что-то хотят, я их понимаю. А вам-то зачем это нужно?
– Молодец, хороший вопрос, – ответил Тый. – Мне интересно знать, как там, на большой земле? Что происходит? Тот мир для меня не чужой, он мне небезразличен. Люди рассказывают, каждый по-своему. Таких рассказов по радио не услышишь. Вот это-то мне и интересно. И потом, я давно знаю, что меня считают за какого-то волшебника, целителя и тому подобное. Едут люди, некоторых сюда родные и друзья везут, чтобы я их исцелил, спас. А ведь я тоже просто человек, и грехи на мне висят, не отмолиться. А люди всё едут и едут, значит, помогаю я им. Это не то чтобы приятно, это удивительно.
Тый сделал паузу, покачав головой.
– Вот расскажу тебе случай, – продолжил он говорить. – Где-то год назад приехал ко мне человек, мужчина. Был он богатый, денег очень много, жил на широкую ногу. Вдруг случился какой-то кризис, да ещё его обманули, да и он сам что-то напутал, короче говоря, оказался тот мужчина на мели. Нету денег, только долги есть. Полгода до приезда он мучился, совсем себя довёл до ручки. И вот однажды пришёл на железную дорогу, на остановку, бродил там. Мысль у него была под поезд броситься. Он мне говорил, что воспринимал эту идею с облегчением, думал, что все концы в воду, перестанет сам себя изводить. Других выходов не видел. Побродил и решил так: пойдёт в бар, напьётся – и к железной дороге. Пожалуй, так и было бы, да только в баре напоследок сказал бармену «прощай» и что пошёл под поезд кидаться. А бармен, видимо, заметил его состояние и забил тревогу – вот человек оказался неравнодушный! Словом, уговорил мужиков из бара на железную дорогу пойти. Там они за руки, за ноги несостоявшую жертву оттащили, родным сообщили. Те уж как-то меня нашли и того человека привезли. Сидели мы с ним вот так же, говорили. Ну, я ему и говорю: мил человек, говорю, что такое деньги? Ведь их у тебя не было когда-то, верно? Потом появились, а потом снова уплыли. Кто тебе сказал, что деньги опять у тебя не появятся со временем? А жизнь? Тут уж, если с нею распростишься, назад не воротишь. Другой тоже случай, – продолжал Тый. – Не всё ведь из-за денег. Есть ещё такая проблема: несчастная любовь.
Как только он произнёс эти слова, у меня внутри словно что-то заколыхалось. Тый продолжал:
– Приехала девушка. Такая вся из себя пригожая, молоденькая. А худенькая какая! – тут Тый показал указательный палец. – Как тростиночка, кушала меньше воробушка. Объясняет она мне: так, мол, и так, бросил её мужчина. А уж он и такой распрекрасный и сякой замечательный, что другого, лучшего, нигде во веки веков не сыскать. И плачет. Лето было тогда, сыро, да она ещё своими слезами тундру заливала. Это я шучу, конечно, только и ей то же самое сказал, потому что от увеличения сырости никак её дела не поправятся. Долго я её слушал, уж больно разговорчивая девушка. Она мне и про подруг своих рассказала, что у каждой есть мужчина, а она вот не сватана остаётся. А видно, что девушка хорошая, и добра ей желаешь. Да как помочь? Откуда мне знать, как и где искать пригожих мужчин? Трудно, когда вот на одной или одном клином белый свет сошёлся. В такой ситуации отвлечься нужно. А потом, главный лекарь не я, главный лекарь – время. Так что сидели мы с ней в тундре, разговаривали день за днём. Потом смотрю, она вроде как и остывать от своего дружка начала. Стало ей интересно, как люди в тундре живут, чем питаются, как обогреваются. Гостила тут две недели, совсем, гляжу, проблема с другом для неё измельчала. С тем и уехала, благодарила. Спустя две недели продуктов передала с курьером.