Сергей Бушов
Раннее
– Начинай, – крикнула Анна.
И я начал считать.
Семьсот шестьдесят один. Семьсот шестьдесят. Семьсот пятьдесят девять. За дверью слегка слышно постукивание Анны по столу и её бормотание… Семьсот сорок два. Семьсот сорок один. Почему-то резко заныла спина. Должно быть, здесь сыро. Я встал, не останавливая счета. Семьсот двадцать. Семьсот девятнадцать. Семьсот восемнадцать. Откуда-то доносится слабый запах, приятный, но не настолько чёткий, чтобы понять, что это… Темнота, которая вначале резала мне глаза, стала помягче – кажется, я привык. Шестьсот девяносто девять. Шестьсот девяносто восемь. Главное – вовремя почуять Лапидуса. Я встал спиной к двери и всмотрелся во тьму. Ничего не видно. На то она и тьма. Шестьсот пятьдесят три. Шестьсот пятьдесят два. Шестьсот пятьдесят один. Спина ныла нестерпимо. Кровь билась в венах всё сильнее и сильнее. Я понюхал воздух и почуял запах жжёной плоти.
Кровь буквально вскипела. Я стал дышать глубже и пристальнее вглядываться во тьму. Наверно, он здесь… Шестьсот двадцать четыре… Шестьсот двадцать три… Я почувствовал на своей руке что-то горячее, густое – похоже, кровь. Хотел зажечь зажигалку, но рука не слушалась, и что-то словно мешало. Зажигалку я выронил. Ничего – главное не потерять пистолет. Там, во тьме, что-то есть. Я знаю. Я чую. Достаточно втянуть воздух – и всё сразу становится ясно. Резкая боль пронзила всё моё тело, но я не выпустил пистолет и не остановил счета. Пятьсот сорок четыре! Пятьсот сорок три! Меня наполняла ярость, и я уже не понимал, к чему она относится. Я чувствовал себя странно. Мне чего-то не хватало. Чего-то. Ну да, я куда-то дел ключ. Мне нужен ключ.
Пятьсот пятнадцать. Во мраке что-то качнулось, я протянул вперёд руку, и мой коготь уткнулся в стену. Но там явно что-то было. Я чувствовал запах. Ключ должен быть там. Я шагнул туда. Стена протекла сквозь меня, больно впиваясь в кожу и срывая одежду. Где ключ? Где? Я шёл вперёд в полном мраке, принюхиваясь к запаху плоти. Ключ – там. Я был уверен в этом. Четыреста тридцать. Или четыреста сорок? Я сбился. Хватит считать. Досчитаю потом. Похоже, ещё одна стена. Мне не хочется туда идти. Это больно. Но другого пути нет. Я взревел и шагнул вперёд, продираясь сквозь стену. В глаза бросился свет. Он прыгал вокруг меня рыжими пятнами и не давал пройти вперёд. Но ключ, ключ был там – я чувствовал его. И чувствовал ещё что-то, что шевелилось и издавало звуки. Оно было светлого цвета, и я с трудом мог смотреть на него. Светлое пятно приблизилось ко мне и зарычало. Я прорычал в ответ, чтобы оно убралось с моей дороги. Я шагнул прямо на него и уронил пистолет, но мне было всё равно.
Я чуял, что ключ близко. Мне надо было схватить его как можно быстрее, я чувствовал, что скоро будет поздно, и боль наполняла меня. Я двинулся вперёд и стал искать впереди себя, нащупывая лапой. Но светлое пятно, тоже переместившееся вперёд, мешало мне. Я ничего из-за него не видел. И огонь, который был тут же, перед глазами, слепил. Я зарычал в отчаянии и вдруг понял, что ключ перемещается. Его тонкий запах двигался вместе со светлым пятном в сторону. Я пошёл за ним, прикрывая лапой глаза, но скоро на моем пути встали огни. Я не мог идти туда. меня душил страх. Я закрыл глаза и протянул вперёд лапу. Огонь коснулся её, и я взревел от боли. Я упал на пол. Ключ… Должен быть ключ. Я больше не мог обходиться без него… Я умирал… Я простонал в последний раз и стал терять сознание, погружаясь в пучину боли…
Я очнулся на полу. Моя голова лежала на коленях Анны, которая сидела, поджав под себя ноги, и гладила меня по голове.
– Что… случилось? – выдавил я. Говорить было трудно – в горле першило и покалывало.
– Всё в порядке, – сказала она. – Ты жив.
Я понемногу осознавал, что произошло.
– Как ты догадалась, что Лапидус – это я?
– Это было легко. Тот, прежний, выглядел так, словно был покрыт шерстью, а этот – костлявый и лысый.
Я улыбнулся.
– И что же ты сделала?
– Выбросила ключ за свечи. Ты боялся света и не мог туда идти.
– Но почему ты решила, что это поможет?
– В прошлый раз Лапидус исчез, когда взял часы. Я не хотела, чтобы ты исчезал. Как ты себя чувствуешь?
– Нормально, – я приподнялся.
На мне почти не было одежды – какие-то обрывки штанов, и всё. Всё тело покрыто мелкими капельками крови, но ран не видно. Кажется, всё в порядке. Я преодолел слабость и сел. Сильно кружилась голова.
– Жалко, – сказал я. – Это, похоже, нам ничем не помогло.
– Ничего. Завтра что-нибудь придумаем. Главное – ты жив. Я так боялась… Я сто раз успела пожалеть, что уговорила тебя. Что ты чувствовал, когда был им?
– Трудно объяснить. Что это?
– Где?
– Я слышал звуки.
Я встал и бросил взгляд в окно. В нем двигались неясные серые силуэты.
– Боже мой, – сказала Анна. – Да их там сотни!
Я пригляделся. За окном медленно двигались, то опускаясь, то поднимаясь, то улетая куда-то вдаль, полупрозрачные тени.
– Они пришли за мной, – сказал я. – А меня нет. Что же они будут делать?
Я не успел это произнести, как стекло вылетело, и в комнату вплыла одна из теней.
– Они могут и через стену, – сказал я. – Только это очень больно.
– Что же делать?
– Быстрее внутрь круга!
Мы обошли подсвечники. Я стал быстро переставлять их, чтобы замкнуть круг. Тень двигалась мимо. Тем временем в окно залетала другая. Эти тени были совсем не похожи на Лапидуса. У них были руки, ноги, как у людей, но не было лиц, и они были словно размазаны по воздуху. На сером фоне темных стен их было трудно разглядеть.
В тенях не было ничего звериного, и они не издавали никаких звуков. От их медленных движений пробегал мороз по коже, и тишина навевала ужас. Их становилось больше. Они двигались по комнате беспорядочно, но пролетали все ближе и ближе от нас.
– Что делать? – бормотала Анна. – Что делать?
– Они боятся света, – сказал я.
– Ну и что? Лампочку зажечь? – с отчаянием спросила Анна.
– Надо зажечь что-то крупное. Но что?
– Водка! – воскликнула Анна. – Вон, под столом! Слава Богу, что я не допила!
Я схватил бутылку и вылил немного на стол. Вынул свечу из подсвечника и поджёг лужицу. Она вспыхнула.
– Стол должен загореться, – сказал я.
Одна из теней поднялась выше и перелетела через свечи внутрь круга, но не решалась опуститься. Я плеснул ещё водки в пламя, она стекла с края стола, и огонь переместился на ножку. Огонь был синеватым и немного коптил. Тени явно забеспокоились. Они метались вдоль стен и боялись приближаться. Та, верхняя – видимо, самая смелая – попыталась спуститься ниже. В это время слегка повеяло ветерком, и пламя колыхнулось. Тень замерла. Она висела в пространстве вниз головой, и её рука была сантиметрах в десяти от пламени. Казалось, что пламя занимало тень больше, чем мы. Но я боялся, что это впечатление обманчиво – ведь прилетели они из-за меня. Анна стояла рядом и, словно зачарованная, глядела на ближайшую тень. Позади нас что-то стукнуло. Я обернулся. Упал подсвечник. Одна из теней подкрадывалась к нам сзади. Она протягивала вперёд руку. Анна, увидев тень, слегка попятилась. Я остался стоять на месте, и её рука коснулась моего голого плеча. По плечу пробежала судорога, и я ощутил чудовищный холод, истекавший из тени. Это было настолько неожиданно, что я чуть не выронил бутылку. Тень осмелела и стала подплывать ближе. Я тоже отодвинулся назад. Но та тень, что висела над столом, опустилась ещё – пламя слегка уменьшилось. Путь назад был отрезан.
– А что будет, если они нас поймают? – прошептала Анна.
– Думаю, мы умрём.
Я размахнулся и плеснул оставшуюся водку на стол. Пламя взметнулось вверх. В тот момент случилось такое, чего я и сам никак не ожидал. Тень вспыхнула. Вспыхнула вся, разом, как клуб горючего газа, как сухая стружка! Она метнулась куда-то в сторону. Другие тени бросились врассыпную, но было поздно – они стали вспыхивать одна за другой.
Комната быстро заполнялась метающимися из угла в угол факелами огня. Мы в любое мгновение могли оказаться на их пути.
– Бежим! – крикнула Анна, и повлекла меня за собой в зал.
Мы проскочили.
– Куда дальше? – спросила она.
– На улицу.
– А Егошин?
– У него закрыта дверь.
– А если всё загорится?
Мы кинулись вправо. Одна из горящих теней вылетела из комнаты и врезалась в стену, рассыпавшись в фонтан искр. Стена загорелась. Я распахнул дверь. Егошин спал. Анна принялась расталкивать его. Он открыл глаза:
– Что случилось?
– Дом горит. Надо бежать.
– Что? – Егошин нацепил очки и потряс головой. – Надо тушить!
– Нет! – сказала Анна. – Не сейчас. Там призраки. Они горят.
– Призраки горят? – на лице Егошина отразилось такое сонное непонимание, что я просто схватил его и поволок из комнаты без разговоров. Опираясь на меня, Егошин прыгал на левой ноге. Анна догадалась захватить все наши сумки.
Выйдя из комнаты, мы неожиданно увидели, что огнём охвачены все стены и даже потолок зала. Видимо, лак, которым все здесь было покрыто, легко воспламенялся. Мы выбрались на улицу и отошли метров на тридцать. В окнах всей правой части уже колыхалось пламя. Пожар рос очень быстро.
У Егошина был жалкий вид. Он уже понял, что тушить нет смысла. Он просто был убит.
– Что произошло? – спросил он.
– Прилетели друзья Лапидуса, – коротко сказала Анна. – Светлячки.
– Как твоя нога? – спросил я Егошина.
– Вроде ничего, – сказал он. – Отпусти меня, попробую встать.
Он осторожно встал на обе ноги. Чувствовалось, что ему тяжело, но, в общем-то, стоять он мог.
– Что же теперь будем делать? – спросила Анна.
– Переночуем в сарае, – сказал Егошин. – Там есть сарай, – он махнул рукой влево.
– Так пошли туда, – сказала Анна. – Холодно.
– Нет, – сказал Егошин, – я хочу посмотреть.
– Хотя бы оденьтесь. Стоите, как синие птицы.
Пока мы натягивали на себя одежду, огонь выбрался на верхние этажи и поднялся над домом зловещим заревом, обрамлённым клубами чёрного дыма. Правое крыло начало рушиться. Оттуда выпорхнул клубок огня, поднялся метров на десять вверх и превратился в мелкие искры, которые ещё минуту таяли в воздухе.
– Кто они? – спросила Анна. – Что им нужно, что они чувствуют? Наверно, мы никогда не узнаем.
– Я мог узнать, – сказал я. – Наверно, Лапидус должен был стать одной из них. Может быть, я тоже кончил бы как она – сгорел по глупости.
– Может быть, мы все ими станем, когда умрём? – спросила Анна.
– Не знаю, – ответил я. – Но сомневаюсь. Ни в каких легендах не слышал, чтобы призраки горели и били стекла.
Внезапно центральная, выступающая вверх часть накренилась влево. С неё сорвались несколько горящих обломков, и огонь перетёк на левое крыло.
– Ладно, – сказал Егошин. – Пошли. Не хочу больше смотреть.
Я повесил на одно плечо пару сумок, на другое Егошина, и мы двинулись по тропинке к сараю.
– Вода сейчас выше стоит, чем обычно, – сказал Егошин. – Сарай почти у самой кромки. Никогда такого не было.
– Ну, сегодня и завтра здесь дождя не будет, – сказал я.
– Откуда ты знаешь? – спросила Анна.
– Знаю.
Мы добрались до сарая, открыли дверь. На полу валялись доски, железная тачка, носилки, лопаты и ещё куча всякого хлама.
– Надо всё это раскидать, – сказал Егошин, – и постелить матрац – вон он, в углу. Он, правда, старый, но по бедности сойдёт.
Мы с Анной стали разгребать завал. Егошин стоял, прислонившись к косяку, и смотрел в сторону пожарища.
– Я всё отстрою заново, – сказал он. – Но это долго и дорого. И не знаю, всё ли получится так, как было.
В этот момент с той стороны донёсся глухой протяжный стон.
– Что это? – спросила Анна.
– Перекрытия рушатся, – сказал Егошин. – Похоже, это дом.
Мы улеглись на матрац, закрыли дверь. Я оказался рядом с Анной, ближе всех ко входу. Она лежала на боку, ко мне лицом, подложив под голову руку. Я смотрел ей в глаза и молчал.
– Ты что-то хочешь сказать? – спросила она.
– Нет. Просто мне никогда не было так хорошо.
– Странно, – сказала она. – Мы не пойми где, не знаем, что будет завтра, двое из нас погибли, мы видели такое, от чего поседеть можно, а тебе хорошо?
– Может, это и странно, – согласился я. – Но у меня никогда не было человека, с которым можно вот так лежать рядом и смотреть в глаза. Я об этом мечтал всю жизнь.
– И тебе не важно, кто этот человек?
– Ну, если бы это был, скажем, Костя, мне было бы совсем не так хорошо.
Она улыбнулась и произнесла:
– Мне очень хочется проснуться утром не здесь, а у себя дома. Ты, в общем-то, прав, и мне тоже приятно лежать на гнилом матраце в мокром сарае, но я устала. Слишком много всего. Всё время чего-то боишься, чего-то ждёшь, о чём-то переживаешь.
– Как и всегда, – сказал я. – Это жизнь.
– Слушайте, – донёсся из-за Анны голос Егошина. – Давайте спать. И так нога болит – мочи нет, и мысли всякие лезут, а вы ещё: бу-бу-бу. Достали.
– Спокойной ночи, – сказала мне Анна.
– Спокойной ночи, – сказал я ей.
Она устроилась поудобнее и закрыла глаза. Я некоторое время смотрел на неё, потом почувствовал, что засыпаю.
Мне снился необычный сон. Чёрный блестящий куб лежал на моей ладони. Ничего не происходило и не менялось. Всю ночь я видел перед собой одну и ту же картину. И как-то вдруг настало утро. Проснувшись, я нашёл себя плотно прижавшимся к Анне – видимо, ночью было холодно. Её рука лежала на моей шее. Со стороны двери тянуло сыростью.
Я осторожно отодвинулся от Анны и выбрался из сарая. Над водой висела лёгкая дымка. Дом, похоже, окончательно догорел. Я пошёл по тропинке в ту сторону и увидел только угли, которые ещё тлели. Обломки были нагромождены беспорядочно, меж ними были разбросаны подсвечники, бронзовые тумбы, ещё какие-то вещи.
Я спустился к воде. Здесь дул лёгкий свежий ветерок, от которого голова постепенно приходила в порядок после сна и многодневного пьянства. Я чувствовал себя прекрасно. Я закрыл глаза и стал слушать себя. Я ощущал, как бьётся кровь в венах и колотится сердце. Чувствовал каждую клеточку своих мышц. Аккуратно раскладывал по мозгу мысли и образы. Я ощущал в себе огромную силу, как никогда прежде. Это была мощь Лапидуса. Он – порождение ночи и тёмных сил, заброшенное сюда случайно. Он подарил мне свою часть, а сам обратился в прах. Но даже сотую долю его древней мощи я ощущал ясно. Она была здесь, во мне.
Я открыл глаза. До противоположного берега было далеко – он терялся в дымке, проступая едва заметными контурами. Но теперь я смогу. Должен суметь. Я напрягся и мысленно оторвался от земли. Тело, повинуясь командам невидимых мышц, начало подниматься в воздух. Я сделал ещё одно усилие. Наклонившись вперёд, я начал медленное движение над водой.
Это было трудно. Может быть, потом, когда я лучше освоюсь со своими новыми возможностями, я смогу экономнее расходовать силы, но сейчас каждый метр моего движения давался нелегко. Нет, я не буду подниматься выше – к чему напрасно напрягаться? Я буду просто плыть по воздуху вперёд, оказываясь все дальше от острова.
Меня охватывал лёгкий, свежий, пьянящий воздух. Мне хотелось поиграть с ветром, покачаться на его волнах, покувыркаться в вышине, но я не мог. Я боялся, что у меня не хватит сил дотянуть до берега.
Подо мной скользила вода, серая, сумрачная. Я чувствовал, что могу не выдержать и упасть туда, и она сцапает меня, и сожрёт, и больше некому будет спасть Анну и Егошина. Впрочем, они могут построить плот, или переплыть на каком-нибудь бревне, или…
У меня больше не было сил. Я рухнул вниз, в воду, и начал погружаться. Пытался грести вверх, но мышцы так ослабли от усталости, что вода затягивала всё глубже. И всё же я сумел сделать пару сильных гребков, вынырнуть и набрать воздуха. Потом я расслабил тело и несколько секунд лежал на воде лицом вверх. Потом собрался с духом и поднялся в воздух снова. Ещё немного… Уже мелькают впереди какие-то ёлки, но у меня темнеет в глазах… Я зацепил ногами за воду. Упал. Захлебнулся.
Поднялся из воды снова, собрав последние силы. Я осознал, что осталось всего несколько десятков метров. Я устремился вперёд. Ещё раз рухнул в воду, потом грёб, грёб, пока не почувствовал под ногами дно…
Не знаю, сколько времени я лежал на песке. На моих часах погас индикатор – они отсырели. Я перевернулся на спину и ещё долго смотрел в небо, пытаясь восстановить силы. Потом сел и осмотрелся. Я оказался чуть левее дома лодочника – мне был виден отсюда высокий забор. Я встал и побрёл к нему. У меня темнело в глазах, но я старался не терять сознания. Очень хотелось дойти. Вот и забор, окружённый зарослями зелёной травы. Я никогда раньше не видел таких заборов. Он весь состоял из брёвен, вбитых в землю плотно друг к другу и заточенных сверху, как карандаши.
Я осмотрелся – лодка покачивалась на воде, привязанная цепью к причалу, который немного затопило. Я подошёл к нему и увидел на цепи замок. Калитка, очевидно, тоже была заперта.
Я осторожно поднялся вверх и перелетел через забор. Опустившись на той стороне, оказался на огороде перед домом. Нечаянно наступил в клубнику. Прошёл к двери. Заперто. Постучал. Тишина.
Я обошёл дом. Одно окно приоткрыто. Я подтянулся и ввалился внутрь. Дед Василий лежал на койке поверх одеяла, на спине, и не шевелился. На нем была клетчатая рубаха и старые штаны защитного цвета. Взгляд был уставлен в потолок и неподвижен. Я на всякий случай дотронулся рукой до его шеи. Потом закрыл ему глаза.
В комнате стоял небольшой шкаф с посудой и стол. На столе – грязные тарелки, ружье, нож, пепельница с окурками и связка ключей.
Ключи я взял. Выбрался тем же путём, через окно. Перелетел через ограду наружу. Направился к причалу. Но услышал рядом какие-то звуки. Остановился. Потом пошёл на них.
Вдоль забора были накиданы какие-то палки, трава, листья. В одном месте в зелени зияла чёрная дыра. Из дыры доносился чей-то охрипший голос. Это была Люся. Ей, если можно так сказать, повезло. Волчья яма, устроенная стариком, была вся утыкана кольями. Она упала всего на один, прошедший сквозь спину в левую часть живота.
Остальные её миновали. Тело Люси до самой шеи было покрыто запёкшейся кровью. Она смотрела на меня и пыталась что-то сказать, но издавала лишь невнятные хрипы. Она пыталась улыбаться.
Яма, слава Богу, была неглубокой – метра полтора или чуть больше. Я лёг на край и, схватившись руками за её запястья, попытался её вытащить. Она сморщилась от боли и, похоже, отключилась. Но ничего другого я придумать не смог. Я тащил до тех пор, пока тело Люси не соскользнуло с деревянного острия, а потом поднял её наверх за купальник.
Разодрав ткань, я увидел огромную дыру, заполненную застывшей кровью. Я закрыл глаза, сосредоточился, потом открыл их и начал медленно вылизывать рану языком. Кровь задымилась и начала медленно испаряться. Внутренности затягивались в живот, на своё место.
Люся, кажется, очнулась.
– Володя, – прошептала она, – Володя…
Я оторвался от своего дела и склонился над её лицом.
– Передай Косте, что я очень… его люблю. Я держалась так долго, чтобы сказать это… Я надеялась, что дождусь… Дождалась…
– Сама передашь, – грубо сказал я. – Я вам не телефон.
Я провёл рукой по ране, направляя всю свою силу в кончики пальцев и дальше, в тело Люси. Края раны начали стягиваться друг с другом, и кровь перестала сочиться.
– Володя, – сказала Люся. – Что ты делаешь?
Она приподнялась и с удивлением смотрела на меня.
– Не мешай, – сказал я. – Потерпи немного.
Я довершил начатое несколькими движениями языка. На месте раны была упругая розовая кожа, нежная и невредимая.
– Полежи, – сказал я. – Отдохни немного.
Я тоже лёг на спину и закрыл глаза. Все теперь было хорошо. Всё. Теперь нам уже ничто не страшно. Люся села, осматривая себя и порванный, пропитанный кровью купальник.
– Костя тебе другой купит, – сказал я, смеясь.
– Как ты это сделал?
– Какая разница? Надо плыть к своим. Они, наверно, уже проснулись.
Мы встали и направились к причалу. Я отпёр замок, отвязал лодку, и мы отчалили. Я грёб вперёд, глядя на смущённую, ошарашенную и счастливую Люсю.
– А как там Костя? – спросила она.
– Более или менее. Но с ногой, похоже, плохо. Начиная от колена до самой пятки всё почернело и вздулось, и рана такая же глубокая.
– Но это же можно вылечить?
– Будем надеяться.
– А ты не можешь… так же, как меня?
– Его рана – не человеческая. Это колдовство. Против него у меня нет силы.
Дальше мы плыли под тихий плеск весел и поскрипывание уключин. Я смотрел в воду и не переставал удивляться необычному блеску её поверхности. И вдруг я перестал грести.
– Что случилось? – спросила Люся. – Совсем же немного осталось.
– Что? А, да. Отвлёкся. Вспомнил кое-что.
– А что с домом? – удивилась Люся. – Где он?
– Был пожар. Не бойся, никто не пострадал. Даже вещи вынесли. Хотя, конечно, жалко.
Мы подплыли к самому сараю. На пороге стояла Анна.
– Ой, как ты меня испугал, – сказала она. – Мы уж думали, что вдвоём остались.
– Вчетвером, – сказал я.
– Вижу. Люська, ты где лазила?
– В яму упала, – сказала она. – А где Костя?
– Там, внутри.
Люся забежала в сарай, и лобзаньям не было конца. Тем временем я, вытащив лодку на берег, пошёл по тропинке к затопленному причалу и дальше, мимо.
– Ты куда? – крикнула вдогонку Анна.
– Скоро вернусь.
Я и вправду скоро вернулся.
– Ты что весь мокрый? – спросила Анна. – Опять в воду упал?
– Вроде того. Ну, пора отправляться.
– Да, – согласилась она. – Эй вы, голубки! Заканчивайте. Мы отсюда сматываемся.
Мы погрузили в лодку вещи и носилки. Люся в сарае переоделась в жёлтое платье с цветочками синего цвета. Я столкнул лодку на воду.
– Ну, – сказала Анна, – прощай, проклятый остров! Мы наконец-то уезжаем.
И она помахала ему рукой. Егошин смотрел на уплывающую землю с тоской. Я налёг на вёсла, и остров стал удаляться быстрее.
– Жаль, что сам идти не могу, – сказал Егошин. – Придётся двигаться медленно. Автобус сейчас не ходит, так что нам надо пройти километров тридцать. Правда, на дороге можно попутку поймать, но это вряд ли – в будние дни здесь вообще никто не ездит.
– Ничего, – сказал я. – Дойдём.
– Меня больше волнует, – сказала Анна, – что нечего курить. Скоро я буду злая и вредная. Так что радуйтесь, что пистолет остался в доме.
– Ты в любом виде хороша, – сказал я. – Доберёмся до дома – накуришься до белой горячки.
– Ну, спасибо, – сказала Анна. – Лучше греби быстрей.
– Куда уж быстрей…
Мы подплыли к берегу, выгрузили всё из лодки и вытащили её из воды.
– Садись на носилки, – сказала Анна Егошину.
– Может, я сам попробую идти?
– Попробуй.
Он, стиснув зубы, проковылял несколько метров.
– Нет, – сказал я. – Так мы за сутки не доберёмся. Садись лучше.
Егошин уселся на носилки. Мы положили рядом с ним сумки. Я взялся сзади, Анна с Люсей – спереди, и мы пошли. Дорогу здорово развезло. Не успели мы сделать несколько шагов, как Егошин сказал:
– Стойте. Так не выйдет. Опустите носилки.
– Что случилось? – спросил я.
– Насколько я помню, последняя электричка, которая здесь останавливается, идёт полвосьмого. Сейчас час дня. Дорога плохая, вы скоро устанете. Мы не успеем. Проводить ночь на платформе не очень приятно.
– Что ты предлагаешь?
– Можно срезать угол. Идти через лес. Километров пятнадцать, если не меньше.
– Мы заблудимся, – сказала Анна. – И потом – лес густой. Тяжело будет с носилками.
– Не заблудимся, – сказал Егошин. – У меня компас в сумке. Возьмём градусов на тридцать левее и выйдем точно на станцию. Если чуть-чуть промахнёмся, упрёмся в железную дорогу. Во всяком случае, ничего лучше не вижу.
– Не нравится мне это, – сказала Анна.
– Если идти по дороге, убьём часов восемь, – сказал Егошин. – Через лес будет в два раза быстрей. Ну, решайте.
Собственно, решать было нечего. Мы свернули в лес. В принципе, здесь было посуше, но периодически приходилось продираться через заросли, и я неоднократно получал по морде еловой веткой, которую девушки отклоняли руками. Однако шли всё же довольно быстро, и лес был густым не везде. Попадались более редкие места, и даже полянки.
Шли в основном молча. Только иногда кто-нибудь вспоминал что-нибудь из случившегося или высказывался по поводу желания скорее добраться до дома. Анна и Люся периодически менялись друг с другом местами, чтобы руки уставали по очереди. Некоторое время несла одна Анна, так как Люся устала и хотела отдохнуть. Я долго терпел, но в конце концов, когда мы пересекали довольно большую и светлую поляну, не выдержал:
– Давайте передохнем. Руки отваливаются. Хотя бы минут пять.
Мы положили носилки на землю. Я присел.
– Как ты думаешь, долго ещё? – спросил я Егошина. – У меня часы сломались.
Егошин взглянул на свои:
– По идее, половину должны были пройти.
– Хорошо. Значит, дойдём.
– Ну, в этом-то я не сомневаюсь.
Только он это сказал, как Люся взвизгнула и показала пальцем вперёд.
С противоположного края поляны к нам вразвалочку шёл огромный бурый медведь. Метрах в десяти от нас он остановился и зарычал, скаля зубы.
– Накаркали, – прошипела Анна.
Я вышел вперёд на пару шагов.
– Ты что делаешь? – заволновался Егошин. – Он сейчас бросится. Смотри!
Медведь потряс головой, ненадолго встал на задние лапы, потом шлёпнулся обратно и с яростью в глазах попёр на нас.
– Закройте глаза, заткните уши! – крикнул я. – Быстро!
В трёх метрах от меня медведь вдруг замер, настороженный. Похоже, почуял опасность. И не зря. Я собрал всего себя в кулак и стал стремительно расти. Мои ноги – длинные и костлявые, мои когти – кинжалы, моя пасть полна зубов в четыре ряда. Медведь, я выше тебя в два раза!
Я наклонился к его морде и издал рык, на который только был способен. Он походил на вой гиены и крик совы, на звук сирены и гудок тепловоза, на шипение гадюки, на крик петуха, на всё это сразу и вместе, только страшнее, громче, мощнее!
Медведь пустился в бегство, сверкая пятками. Через пару секунд он уже был очень далеко отсюда, взмыленный и ошалевший. Я постепенно вернул себе прежний облик и устало опустился на траву.
Спустя полминуты меня стали трясти за плечо:
– Ты живой?
– Этот медведь, – сказал я, устало улыбнувшись, – никогда в жизни так не пугался.
– Тоже мне радость, – сказала Анна. – Зато теперь вас обоих надо тащить.
– Меня не надо, – сказал я. – ещё минутку поваляюсь и встану.
Я действительно скоро встал. Подошёл, шатаясь, к носилкам и попробовал поднять. Трудновато.
– Иди вперёд, к Люське, – сказала Анна. – Я тут справлюсь.
– Хорошо, – сказал я. – Чуть позже сменю.
Мы взялись и поволокли Егошина дальше. Лес проплывал мимо нас, хлестая ветками. Тени периодически мелькали вдали, но мы не обращали на них внимания, стараясь как можно быстрее двигаться вперёд. Скоро я сменил Анну, и они снова оказались в паре с Люсей. Потом ещё один длинный бросок, и лес впереди расступился, открыв нашим взорам железнодорожное полотно. В нескольких метрах вправо была платформа.
– Слава тебе, Господи, – сказала Анна. – Ты есть!
– Мы молодцы, – сказал я.
Мы из последних сил выбрались на платформу, купили в кассе билеты и стали ждать.
– Странно, – сказал я. – Совсем пустая платформа.
– Кто же отсюда едет в понедельник вечером? – усмехнулся Егошин. – Вот вчера бы мы тут потолкались.
– Ты хочешь сказать, что всё это было к лучшему?
Егошин пожал плечами. На ногу он не жаловался. Похоже, температуры не было, да и боль успокоилась. Так что мы все находились в довольно-таки приподнятом настроении.
Электричку ждали долго. Говорили на разные темы, но, что интересно, никто не заговаривал о моих новых способностях. Похоже, они считали, что если я сам не говорю об этом, то не стоит и спрашивать. А может быть, всё ещё чего-то боялись.
Скоро подошла электричка. Мы погрузились в неё вместе с носилками, и с удивлением обнаружили, что мы – единственные пассажиры в этом вагоне. Егошин, правда, говорил, что так и должно быть, но меня, да и, похоже, Анну это несколько насторожило.
Я сидел рядом с ней, напротив Егошина. Я попытался обнять её за талию, но она отстранила мою руку:
– Извини. Не надо. Я очень нервничаю.
Поезд шёл мимо нескончаемого мрачного леса. Не на чем было задержать взгляд. Потихоньку начал накрапывать дождь.
– Долго ещё ехать? – спросила Люся.
– Мы же только тронулись, – сказал Егошин. – Пяти минут не прошло.
Вдруг раздался жёсткий, пронзительный скрежет. Поезд затормозил, проехал юзом несколько метров и встал. Анна вскочила с места.
– Опять, – сказала она. – Опять что-то происходит!
Она выпрыгнула в проход, подбежала к жёлтому переговорному устройству с надписью "милиция" и, нажав кнопку, крикнула:
– Что такое? Почему стоим?
Из динамиков донёсся сквозь щелчки и шипение спокойный низкий голос:
– Гражданка, не надо хулиганить. Сейчас машину уберут с переезда, и тронемся.
Анна вздохнула с облегчением, повертела себе пальцем у виска и вернулась на место. Потом закрутила волосы назад, заколола и откинулась мне на плечо:
– Приедем – разбудишь.
Поезд тронулся.
Мы двигались с ней поступательно, параллельно, слитно, как единое целое. Под нами бежали километры дороги, и мне ужасно приятно было думать, что мы – вместе. Страшную гордость я чувствовал, когда произносил про себя слово "мы". Мы. Аня и я. Её маленькая, аккуратная, полная светлых мыслей и снов голова лежала на моем плече, не опасаясь того, что это плечо исчезнет или дрогнет. Я чувствовал рядом её дыхание, биение сердца, голодное урчание в её желудке… впрочем, негромкое. Короче, с этого момента я поверил, что мы будем вместе всегда.
Поезд летел и летел, унося нас прочь от острова Белого. Я был благодарен судьбе за эту поездку. Ещё бы – мы пережили много всего разного, и впечатлений набралось на всю жизнь. Изменилось наше представление о мире, и теперь он был полон тайн и надежд.
Но главное, что я получил от этой поездки – доверие и дружбу Анны. Я знал, что даже если нам не повезёт, и судьба раскидает нас всех по свету, Анна и я будем помнить друг о друге, мы всегда будем духовно близки, оставаясь друзьями и понимая друг друга, несмотря ни на что.
Поезд останавливался на станциях, трогался снова. Ближе к городу в вагон стали заходить пассажиры, и от этого на душе стало светлее. Это означало, что мы вернулись в реальный мир, более понятный и добрый, чем тот, из которого мы бежали…
– Подъезжаем. Просыпайся, – я коснулся её щеки.
Она открыла глаза, села прямо и потянулась:
– Даже не верится.
Пропустив всех остальных, мы взяли вещи и, помогая Егошину, выбрались из вагона.
– Теперь в больницу, – сказала Анна.
Посадив Егошина на носилки, мы двинулись по улице. Дождик моросил, но был приятным, лёгким и свежим. Мы шли быстро и скоро оказались у больницы. Из регистратуры нас отослали к дежурному врачу. Им оказался высокий, седой мужчина с аккуратной бородкой и лёгкой примесью чего-то южного в лице.
