Сергей Брацио
Протозанщики. Исцеление Меди
Протозанщики. Исцеление Меди
«…согласно Библии, диавол, во-первых, находится в зависимости от Бога и не свободен в своих действиях, во-вторых, он действует только в тех границах, в которых Бог это ему позволяет».
Митрополит Иларион (Алфеев)
Часть I. Бунт против счастья и любви
1
В сотый раз, а может быть и в тысячный, он шел через лесок, разделяющий микрорайоны. Та же дорожка привычно петляла меж корней. Тот же потрескавшийся бетон вспыхивал отполированным годами гравием, отражая желтизну фонарей. Те же странные березы склонялись к прохожим, хвалясь черными стволами.
В сотый раз, а может быть и в тысячный, он задумался над необычностью старых деревьев: вместо привычной белизны с темными черточками-крапинами, стволы темны и иссечены сероватыми шрамами. Только знакомая форма пожелтевших листьев выдавала в громадных растениях березы.
В сотый раз, а может быть и в тысячный, темный лес встретил сыростью и редкой осенней травой, но впервые – вдруг, на тридцать седьмом году жизни – возникло подзабытое чувство страха.
Никогда Алексей не считал себя трусом. Много раз ходил ночью по парку. Ноги привычно топали в сторону дома, в голове проносились бесполезные, что греха таить, часто нетрезвые мысли, но страх… страха не было никогда.
Предсказуемо оборвалась линия фонарей – впереди неосвещенная часть лесопарка. Черные березы словно растворились в мареве, оставив парить в воздухе едва различимые черточки.
Другой дороги нет.
Приходится нырять в темноту…
Звук топота заставил обернуться.
Первый удар на мгновение вызвал боль.
Вспыхнуло осознание, что тело больше не подчиняется.
Боль, едва появившись, исчезла, растаяла вместе с картиной ночного леса…
2
Глаза открылись легко. Как в детстве, в утро дня рождения. Словно опять маленький, светловолосый Алешка не мог заснуть накануне, отлеживая бока в ожидании праздника, и вот разгорелся рассвет – пора вставать! Пора бежать поднимать маму – одинокую, всегда чуточку грустную, всю жизнь посвятившую воспитанию единственного сына. Пора радостно носиться по шершавому ковру. Шелестеть конфетами. Трещать заводными подарками!
«Придет же в голову», – улыбнулся Алексей, поднимаясь на ноги. Интуитивно попытался отряхнуть грязь, но красный спортивный костюм совершенно чист. Боли нет. Память в норме. Только странное ощущение вернувшегося детства. Чудно, но не плакать же из-за хорошего настроения!
Вокруг все тот же лес. Вроде бы знакомый… Утро уже полностью владело миром, играясь красноватым солнцем. Березы словно переоделись в классику и красовались черными рубцами на белоснежных стволах. Бесцветная от рождения, бетонная дорожка теперь сверкала цветастыми камнями. Птицы, забыв о времени года, щебетали утру.
Медно-рыжий бельчонок выглянул из-за ствола ели, пуговки глаз сверкнули любопытством, и, ловко орудуя коготками, зверек вознесся к макушке. Даже трава, еще вчера жухлая и пожелтевшая, сейчас выпрямилась и зазеленела под лучами доброго светила.
«Странно все это!», – пожал плечами Алексей, но продолжил путь, – «Главное домой. Спрятаться, скрыться, отоспаться. Поболтать ни о чем с матерью. Забраться под одеяло. Включить тихую музыку и забыться сном…».
В лесу безлюдно. Ни одного человека на дорожке. Никого на извилистых тропках. Только на детской площадке, попавшейся на пути, сидел низенький, пухлый человечек и лениво ковырялся в песке носком желтого ботинка.
– Привет, – зачем-то поздоровался незнакомец.
– И тебе не болеть, – улыбнулся в ответ Алексей.
– Меня зовут Макс, – представился толстячок, и Алексей разглядел, что мужичку где-то за сорок.
– А меня…
– Лехой? – перебил тот.
– Типа того… Мы, разве, знакомы?
– Знаю Волна, знаю, – произнес толстяк глупую кличку Алексея, назойливо приставшую с детства, – И кто ты, и как сюда попал… знаю.
– А ты кто такой? Чего нужно от меня? – насупил брови Волна.
– Понимаешь ли, Леха… дело в том, что ты… как бы это помягче сказать… ой, как я не люблю этого… – промямлил Макс, и, набравшись смелости, выпалил на одном дыхании, – В общем, ты умер!
– Я… что?! А-а-а, понятно, – отшатнулся Волна, предполагая, что говорит с умалишенным, – Ну, тогда, я пойду, ладно? Пока!
– Иди, Леха, иди. Домой же собираешься? В свою обшарпанную девятиэтажку?
Алексей не стал отвечать, развернулся и направился в сторону дома. Толстяк ловко шмыгнул между кустами, перепрыгнул канаву, и желтые ботинки зашлепали рядом с Волной. Лес расступился, открывая дорогу: старую знакомую, много раз исхоженную, но неожиданно другую. Вместо асфальта и кривых бордюров, перед глазами лежала брусчатка из широких, чуть буроватых, камней.
– Все еще не веришь? – семенил рядом Макс.
– Отвали!
Волна перешел на бег. Кустарник на обочине замелькал перед взором, зашипел листвой, проносясь мимо. Еще несколько метров и должна показаться школа. Там, за зарослями боярышника, прячется ее трехэтажная, типовая коробка. Сейчас. Вот-вот… но на месте здания раскинулось огромное озеро.
Алексей остановился. Гул в голове, недавно едва уловимый, затрубил в полную силу, застучал в висках болью. Слезы выступили на глазах, размывая синюю гладь водоема.
– Ну, вот, началось, – пробубнил себе под нос Макс.
– Что это? Как же… Наверное, голова повредилась от удара.
– От удара, Волна, все от удара, – сочувственно произнес толстяк.
– Мне надо домой, – прошептал Алексей.
– Пойдем, я провожу.
– Значит, дом есть? – с надеждой обернулся Волна, – Значит, за тополиным сквером по-прежнему… там?..
– Пошли, сам увидишь.
3
Вместо тополей шуршали листвой вековые дубы. Вместо девятиэтажки высился кирпичный коттедж. Большой, размашистый, угловатый – именно таким всегда представлялся Волне «его дворец» в поддатых мечтах. Бронзовые пики ограды поднимались в небо, доставая кроны деревьев-великанов, а бархатный хмель, рдея осенними трилистниками, оплетал их. Дорожка вбежала в ворота, и они, скрипнув, отворились.
– Красиво…
– О чем мечтал, то и получи! – ухмыльнулся Макс.
– Ты о чем? Кто мечтал? Я… я, что, в Раю?
– Кому Рай, кому не совсем, но в целом, поверь, здесь совсем неплохо.
– Я не пойму…
– Пойдем в дом, я объясню, – объявил толстячок, взбегая по ступеням подъезда.
Макс потянул бронзовые ручки-кольца, и массивные двери распахнулись. Забавно подпрыгивая, Макс направился внутрь, приглашая Алексея за собой. Волна, робко озираясь, вошел следом.
Гостиная началась сразу, не отвлекаясь на глупые прихожие. Зал был забит техникой: акустическая система с громогласными колонками, ЖК-панель с лакированной чернотой экрана, кондиционер, увлажнитель воздуха и еще куча предметов разного вида и назначения. Модерновая мебель сверкала вставками нержавейки. Перед телевизором, призывно раскрыв объятия, расположилось шикарное массажное кресло.
Волна с энтузиазмом обследовал окружающее. Взгляд каждый раз вспыхивал радостью, когда очередной предмет попадал в поле зрения, и ощущение счастья, робко зародившись где-то глубоко внутри, начало расти, расширяться.
– Ну, вот, – улыбнулся Макс, – Дело пошло на лад – глазки заблестели! Добро пожаловать в Медь, Алексей!
– Куда? – переспросил Волна.
– В Медь! В Медный Мир! Так мы его называем.
– Макс, а ты кто вообще такой? – вдруг осекся Алексей.
– Я-то? Я гид. Работа у меня такая. Встречаю всяких психов, типа тебя, и объясняю что к чему.
– Так, давай, разъясняй! Что еще за Медь? И где тут что…
Монотонно, буднично, заученно, Макс рассказал, что Медь – один из Миров, куда попадают почившие. Это Мир – отсев, где решается дальнейшая участь. В зависимости от прошлых деяний, человека отправляют в лучшие Миры или отсылают назад, «в жизнь», наградив определенной судьбой. Для одних Медный Мир насыщен радостью и любовью, для других радость и любовь – недостижимые мечты. Люди долго остаются здесь в ожидании Решения, и само обитание в Меди становится поощрением или наказанием за былое.
Есть еще Серебряный и Золотой Миры, но нахождение в них надо заслужить. «Там еще лучше, чем здесь!» – это почти единственное, что знал гид. Редко люди попадали в Серебро или Золото сразу. Надо провести какое-то время в Меди: проявить себя, заработать право на перемещение, и только тогда оказаться в кейфе Высших Миров. Или вернуться назад… Судьи – существа из Серебряного Мира – определяют время нахождения в Меди и дальнейший маршрут. Они же палачи…
– И сколько это длится? – весело спросил Волна, – Год? Два? Век?
– Столько, сколько понадобиться, – расплывчато ответил Макс.
– Не юли! Ты, сколько уже здесь? Когда тебя переместят?
– Я, если по оловянным меркам, не более десяти лет…
– Оловянным?
– Ну, да. Мир, откуда все являются, мы называем Оловом. Оловянный Мир – место, где все жили «до смерти».
– Вы называете?
– Ну… Мы тут не любим точных терминов. В разных местах названия могут быть разными. И Олово, и Медь, Золото, Серебро – все это так, для примера, для лучшего понимания. Принято так называть. В других краях другие названия, другие ценности. Итак, по оловянному летоисчислению я тут около десятка лет, – захихикал толстяк.
– То есть время в разных Мирах разное? Типа, здесь минута – там год? Или наоборот?.. Как в космосе?
– Не совсем… Это сложный вопрос, ответа на который я точно не знаю – не мое это дело. Для этого есть спецы. Если в общем, то время тут и там – это вообще разные вещи. В Олове время идет, то есть отсчитывает секунды жизни, минуты отведенного бытия. Для каждого это расстояние от рождения до смерти – то есть личное время ограничено, у него есть начало и конец. Здесь у времени нет завершения… наверное. Здесь оно просто констатация интервала существования…
– Что? – захохотал Леха, – «Констатация интервала»? Ты откуда такие фразы берешь?
– Из учебника… – покраснел гид, – Не перебивай. Вот, представь, что ты пробыл тут веков пять, а потом тебя снова вернули в Олово. Было время первого захода с началом и концом, время в Меди с началом и…
– Концом! – заявил Волна, – Здесь время закончилось, чтобы там начаться.
– А вот и нет, не закончилось, а прервалось, ведь когда-то снова сюда. Причем эта пауза только лично для тебя, остальные остаются тут и для них медное время существует. Но, в зависимости от обстоятельств, и соотношение времен может меняться. Находясь здесь, этого не замечаешь, но, говорят, иногда минута к минуте совпадает с Оловянным, а иногда у нас минута прошла, а там уже час. Или год, или еще как… Это очень сложные дела, я их не касаюсь.
– То есть толком ты ничего не знаешь.
– Я ж с этого начал, – ухмыльнулся толстяк.
– Все у тебя как-то странно… Ладно, когда тебя переместят в Золото-Серебро?
– Я не знаю… – развел руками гид, – Это не мне решать.
– Но кого-то же перемещали? Сколько они пробыли до этого?
– Я видел множество казней – это когда уничтожают дезертиров из Олова. Самоубийц, – пояснил Макс, ответив на вопросительный взгляд Волны, – Человеку отвели определенный путь в Оловянном Мире, а он взял и свалил. Хитрый какой! Таких казнят…
– И куда они?
– Говорят, что в никуда…. Совсем в никуда… Нам объясняют, что это самое плохое, что может быть. Нельзя идти наперекор судьбе.
– Значит, все-таки судьба?
– И да, и нет, – гид снова перешел на поучительный тон, – Предопределены основные направления, а детали в руках самого человека. Вот смотри, пример из нашего учебника: за некие прегрешения человека приговаривают к возврату в Олово, к новой жизни с тяжелой судьбой. Он будет, к примеру, нищим. Но один будет писать картины, ставя очередную заплатку на штаны, а другой сопьется ко всем чертям или пойдет грабить. В принципе, у обоих жизнь не сахар, но почувствуй разницу! В следующий приход в Медь, к ним будет разное отношение.
– С этими разобрались. А выше кого-то отправляли?
– Должны… – промямлил гид, – Мне не известно о таких людях, но я и не знаю всех! Здесь же миллиарды и миллиарды людей. Или еще больше. Да и вообще, моя работа встречать – провожают другие.
– Из тех, кого ты встречал, все здесь?
– А я всех помню? Вроде, тут еще, но я недавно прибыл, по местным меркам, а Решение принимается обдумано. Тут некоторые и десятками веков сидят, ждут. Каждому свое!
– Эх, ничего пока не понимаю, – с улыбкой отмахнулся Волна, – Когда будут рассматривать «мое дело»? Когда будут решать?
– Не переживай, тебе сообщат! В любом случае, это очень долгий процесс: ты должен почувствовать возможную эйфорию, ты должен понять, чего можешь лишиться, ты должен получить шанс заработать прощение…
– Работать? – удивился Алексей.
– Конечно! А ты думал, что на пенсию вышел?
Разговор продолжался несколько часов. Каждый ответ гида порождал все новые и новые вопросы, и Макс добросовестно расписывал прелести местного бытия. Алексей долго не мог понять, как миллиарды людей не мешают друг другу. Гид объяснил не особо вразумительно, мол, Медный Мир так устроен – все существуют параллельно, пересекаясь лишь по собственному желанию.
– Это еще как?
– Ну… Тут нет привычного по Олову понятия пространства. Тут их, как бы множество. Все поделено на три части: место, где оказываешь сразу после смерти. Оно у каждого свое и похоже на ту местность, где ты умер. Мы называем его Предбанник или Преддверие.
– Лес! У меня был лес!
– Точно. У тебя лес, у меня больница. Далее, есть место, где ты существуешь, никому не мешая. Для тебя это коттедж, для другого замок, дворец, пещера или юрта – то, о чем мечтал в Олове. Мы говорим просто – Дом. Вы не встречаетесь, не мешаете друг другу. Присутствовать в Доме может только хозяин и те, кого он пожелает видеть.
– Я желаю тебя видеть? – съехидничал Алексей.
– Ты еще не адаптирован. Не умничай. У каждого поселения есть своя Площадь – место, где люди могут находиться все и сразу. Там есть харчевни, всякие административные и развлекательные здания. Все площади соединены между собой дорогами – это как в Олове, ходи себе свободно, броди от одной к другой.
– Пошли на Площадь! – вскочил на ноги Волна, желая действий и потех.
Люди, толпа, тусовка. Это было понятно Алексею куда больше, чем невнятные рассуждения о времени и пространстве, в которых сам гид разбирался гораздо меньше, чем пытался показать.
– Подожди ты, – засмеялся Макс, – Не все сразу. Медь не сельский клуб, а сложный, интересный Мир. Например, кого ты можешь встретить, знаешь? То-то же. Слушай, тут имеет место географическая привязка. На ближайшей Площади собираются люди, прибывшие с области, где сейчас Зеленоград и окрестности. На соседних – ближайшие районы. И так далее. Таких площадей – не счесть!
– А религии не важны? Кем я был… или считал себя?
– Все важно! Каждая деталь. Но это… не моя тема – тебе позже объяснят. Скажу лишь, что деяния твои первичны. За хорошее – хорошее, за плохое – плохое. Я лично формулирую основной принцип так: «Не будь козлом, и тебе это зачтется!». Если придерживался его при жизни…
– Как-то быдловато звучит, не находишь?
– Ага… Сказал парень в красном тренировочном костюме! – обиделся автор сентенции.
– Ну, типа того… Кстати, а мне теперь всегда в этом костюме ходить?
– А ты бы что хотел? Белую хламиду, арфу и на облачко? – расхохотался толстяк. – Шучу-шучу. В шкафах потом посмотри, может что и найдешь.
Алексей посмотрел на телевизор. Чудо техники не давало покоя с первой минуты. Зачем? Что показывает? «Рай-ТВ»? «Светские новости ада»? Гид ухмыльнулся и объяснил, что это средство связи – одностороннее общение с Оловянным Миром. Способ увидеть оставшихся там.
Многое проводит информацию: личные вещи, предметы обихода, но лучший способ «увидеть Олово» – фотографии и портреты; через них поступает четкий сигнал, напрямую связанный с человеком. Сам приемник выглядит по-разному: у кого-то это телевизор, у другого книга, кто-то смотрит через картину или даже камень. Информатор имеет привычный, удобный вид.
Волна смело нажал кнопку на медном пульте. Экран загорелся, проявилась неподвижная фигура. Через мгновение картинка ожила, и из колонок, сначала тихо, но все более разрастаясь, донеслись рыдания…
Знакомая комната в квартире Алексея. Старый шершавый ковер, диван и… мама! Грустная, внезапно постаревшая, но такая любимая. Знакомые руки бережно вытирают несуществующую пыль с фото сына; кусочек черного хлеба осторожно поправляется на стеклянной стопке; обожаемые, дорогие глаза, обрамленные паутиной морщин, изливают ручьи материнского горя.
Счастье мгновенно покинуло Алексея! Горечь пронзила горло, и слезы подкатили к глазам. Обида – безадресная, необъяснимая обида – накрыла целиком, погружая в тошнотворную, невыносимую боль.
– Пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, – громко вскрикнул Алексей, – Пожалуйста, сделайте так, чтобы мама успокоилась!
– Не проси, – тихо перебил Макс, положив руку на плечо Волны, – Это невозможно. Ничто не может унять материнского горя от потери ребенка. Нет такой силы, кроме времени…
– Но я же… но мне же… хорошо тут! Что же делать?
– Терпеть. Другого выхода нет. Всегда будет становиться плохо, когда по тебе плачут.
– Всегда? Всю вечность терпеть такой кошмар?
– Вечность? Считаешь, по тебе всегда плакать будут? – ухмыльнулся гид, – И не надейся! Все пройдет…
4
Бесцеремонное солнце вторглось в маленькую комнату. Рустам желал продолжить сон: отбивался от света одеялом, накрывался подушкой, но светило настырно лезло на кровать, вытаскивая из забвения. «Что мешало вечером задернуть шторы?» – злился на себя молодой мужчина. Пришлось выползать из сладкой дремы. Выныривать в страшную действительность.
А здесь, в реальности, беда. Горе! Сегодня хоронят лучшего друга Рустама – Алексея. Бесшабашного, веселого, никогда не взрослеющего Волну, убитого безвестными отморозками.
С раннего детства дружила компания. Худощавый Алексей, с вечной улыбкой и «талантом влезать в неприятности». Скуластый Рустам – невысокий, задумчивый, излишне осторожный и склонный всегда доискиваться потаенных смыслов. Третий товарищ – умный, бездумно смелый и решительный, светловолосый Антип. Антип – ненастоящее имя, это прозвище, сокращение от «Анти-поэт»: парень с детства сочинял пошлые стишки, рифмуя то, что рифмовать бы ни стоило. Обожал пословицы, но никогда не мог запомнить их до конца, поэтому часто заканчивал, а зачастую и начинал фразы отсебятиной. Получалось глупо, но весело.
Детские приключения заводили друзей то на стройку, то в чащу далекого леса, то в холод и мрак непролазных болот. Из неприятностей выбирались сообща, невзгоды преодолевали легко, пока не пришло время повзрослеть…
Девяностые занесли Антипа в криминальную среду. В образованной им группировке, поэтично прозванной Роем, Рустам и Волна не прижились. Товарищи отдалились, видится стали редко. Прервалась и дружба Алексея с Рустамом – попытки семейной жизни на время разнесли по «ячейкам общества». Поиски домашнего счастья не увенчались успехом, и два тридцатипятилетних лба снова оказались во дворе на лавочке в компании пива и друг друга.
Позже и разбогатевший Антип стал находить минутки и спускаться во двор к друзьям детства. Снова смех, снова радостные воспоминания, снова сладкое ничегонеделание!
Удар отморозков разрушил все. Волна погиб. Глупая смерть, не имеющая объяснений, разорвала душевное трио. Антип напряг силы Роя для поиска подонков, но следов найти не удалось. «Беспредел!» – поставили диагноз «спецы», и розыски прекратились.
И вот, похороны… Антип на прощание не пришел. Не стал придумывать объяснений, просто заперся дома, выключил телефоны и залил горе убойной дозой коньяка.
Рустам в молчании брел за процессией. Плач родни болью отзывался в сердце, а монотонное отпевание обволакивало сознание пеленой. Несколько мгновений, и жирная глина образовала свежий холм, навсегда скрыв Волну от взглядов и надежд. Металлический крест легко вошел в почву, словно ставя точку во всей этой страшной истории.
Происходящее казалось Рустаму фальшью. Странные птицы пели странные песни, странные голоса верещали о горе… странные видения возникли на могиле, окончательно превращая реальность в бред! Блестящие буквы, вдруг, заплясали на могиле, складываясь в единственное слово, но никто ничего не замечал. Только Рустам видел символы, и сквозь слезы смог прочесть их. Нервы сдали, и парень убежал с кладбища.
***
– Полегчало, – вздохнул Волна, снова ощущая прилив радости.
– Отпели! – кивнул Макс.
– Итак, продолжим? Значит, есть четыре Мира: Олово, Медь, Серебро и Золото. Оловянный Мир – это первая жизнь, Медный – отсев, где должна решаться дальнейшая участь, только почему-то не особо решается. Серебро и Золото – высшие Миры, где еще лучше, чем здесь, но точно ты не знаешь, хотя и гид. Правильно?
– Из твоих уст звучит как-то по-дурацки.
– Я в чем-то ошибся?
– Во-первых, кроме Олова, Меди, Серебра и Золота есть еще место обитания Высших сил. Мы называем его «Олимпом».
– Там живет… Бог?
– Как тебе сказать…
– Дай-ка угадаю, об «Олимпе» ты знаешь еще меньше, чем о Золоте с Серебром. Так?
– Типа того, – передразнил Волну гид.
– Все с тобой понятно. Пошли на Площадь?
До калитки – выхода к ближайшей Площади – лежала мощеная дорожка, укутанная тенью дубов. Под аккомпанемент кузнечиков, под шуршание листвы и пение птиц, добрались до места, но то, что издали казалось калиткой, растаяло в воздухе. На ее месте оказалась другая преграда – высокое запотевшее стекло. Оно стояло на земле, ловко вписавшись в проем забора и уходило ввысь, теряясь в облаках. Алексей вопросительно оглянулся на гида.
– Это граница между частным и общественным, – ухмыльнулся Макс, – Здесь перестает действовать твоя воля – «кого хочу – пускаю, что хочу – делаю» – и начинает работать воля коллективная, общая, направленная на интерес большинства. Просто иди, как будто никакой преграды нет, – и толстяк первым прошел сквозь стекло.
Волна медлил. Прохлада стекла вызвала желание прикоснуться, ощутить свежесть, испытать некое земное чувство. «Оловянное» – поправил сам себя Алексей. Рука осторожно вытянулась вперед, но пальцы прошли преграду насквозь, не оставляя следа. Волна одернул кисть.
– Ты чего тормозишь? – из стекла появилась голова гида.
– Хочется потрогать, – Волна снова вытянул руку.
– Сейчас-то, – засмеялся Макс, наблюдая, как пальцы Алексея протыкают преграду, – Это, Леха, невозможно. Переход для того и нужен, чтобы через него переходить, а не лапать пальцами.
– Уверен?
Волна попытался еще раз. Кисть снова выдвинулась вперед, но теперь Алексей не старался коснуться запотевшей преграды, а держал руку на расстоянии. Застыв в миллиметре от стекла, палец, испарив теплом прохладу, оставил четко различимый след. Осторожно перемещаясь, Волна вывел слово: «Привет».
– Ничего себе! – взвизгнул Макс, – Вот это да! Да как же так?
– Очень просто. Попробуй сам. Не надо прикасаться, надо лишь…
– Думаешь, я не пробовал?! Думаешь, миллионы людей не пробовали? Ни у кого не получалось.
– А у меня получилось! Ну что, идем на Площадь? – и Волна смело шагнул сквозь преграду.
Дорожка превратилась в тропинку, обрамленную фруктовыми деревьями. Отливающие медью персики и абрикосы предлагали себя, нависая над головой шершавыми плодами. Гомон маленьких птиц звучал гармоничным хором. Через несколько метров деревца расступились, открыв большую, шумную площадь с низкими зданиями по периметру.
Раздались сотни голосов. Смех и болтовня множества людей, толпящихся на буроватых булыжниках средневековой мостовой. Они стояли группами у зданий из замшелого камня, они приветствовали друг друга громкими окриками, повсеместно сверкали искренние, счастливые улыбки. Одеты все по-разному. «Соответственно времени ухода из Олова», – пояснил Макс.
Влюбленные парочки – почему-то Волна сразу понял, что эти люди влюблены – стояли, держась за руки, а по Площади, соблюдая внушительную дистанцию, шмыгали деловые одиночки.
Счастливые улыбки подняли и без того отличное настроение. Радость, написанная на лицах, вызвала белую зависть, появилось желание самому испытать столь приятное чувство, найти пару.
– Кругом любовь, – тихо произнес Алексей, – Как чудесно!
– Хочешь любви? – ухмыльнулся гид.
– Типа того…
– Это просто. Надо найти одинокую женщину…
– И?
– И сделать вот так!
Макс толкнул Волну в сторону проходящей девушки, и, едва сохранив равновесие, Алексей оказался в объятиях брюнетки. Шелковистые волосы прядями закрывали ей плечи. Темные, почти черные глаза, обрамлялись густыми ресницами. Руки, по локоть выглядывающие из рукавов кофты, казались белоснежными.
«Это она!» – пронзила Алексея догадка. Она! Та, которую он искал всю жизнь. Та, которая, наконец, сможет подарить ему счастье. Вот это Мир! Вот это радость! Вот это любовь! С первого взгляда, с первого раза, с первого выстрела. Он готов был взлететь, парить над Площадью громко выкрикивая имя любимой. Имя… которого он еще не знает. Какая разница! Как бы ни звали красавицу – все одно. Это лучшее имя во всех Мирах!
– Вы… Вы так прекрасны, – промямлил Алексей.
– Что? – резко и холодно ответила девушка, – Ты кто? Новенький, что ли? Где твой гид?
– Я… я не знаю… он… где-то там… вон он.
– Макс? – со злобой произнесла красавица, – Вот придурок!
Резкий удар в грудь отослал Волну в объятия хохочущего толстяка. Багровый от смеха гид поймал Алексея, и, с трудом удержав на ногах, похлопал по плечу. Незнакомка юркнула в дверь одного из зданий, одарив напоследок презрительным взглядом.
– Что это было? – отряхнулся Волна, разгоняя наваждение.
– Это была любовь, – сквозь смех выдавил гид, – Любовь, Леха, любовь!
– Фигня это какая-то была! – начал злиться Алексей.
– Но-но! Полегче! – уже серьезно заявил Макс, – Говорю же тебе – любовь. Если бы баба нормальная была, возникло бы взаимное чувство.
– А эта кто?
– А эта – лишенка. Ее за излишнюю… скажем так, любвеобильность в Олове лишили права испытывать чувства. Наказание такое.
– Ты откуда знаешь?
– Знаю… Она моя бывшая жена, – скомкал ответ гид, – В общем, стоит подойти к достойной девушке и взаимное чувство вспыхивает моментально.
– Жена? – переспросил Волна, но решил не развивать досадную для собеседника тему, – Я подойду к девушке, мы тут же влюбимся. Потом подойду к другой – снова любовь?
– Ты от первой уйди сначала!
– А если я за пивом схожу, а в это время кто-то придет в гости, то моя женщина влюбится в него. А я по боку?
– Пиво… какая пошлость. И как к тебе придут без твоего приглашения?
– А если мы на Площади? Если вокруг много людей?
– Поэтому и держатся за руки…
– Слушай, это какая-то ерунда, честное слово! Насилие это, а не любовь. Я так не согласен. Мне такого не надо.
– Есть и те, кто не согласен – они живут в одиночестве. А вот кричать не стоит – услышит стража, мало не покажется.
– НЕ ЛЮ́БЫ – ЛЮБОСЛА́СТИЕ!1 – прорычал над ухом тяжелый бас.
Волна резко обернулся, и взгляд уперся в белую косоворотку на богатырской груди. Рубаха спускалась до колен и оканчивалась широкой каймой узора. Холщевые штаны заправлены в красные, сафьяновые сапоги. Высокому Алексею понадобилось задрать голову, чтобы увидеть массивный подбородок великана, а чтобы разглядеть лицо, пришлось отойти на шаг. Низенький Макс и вовсе стал казаться малышом, переминающимся с ноги на ногу где-то далеко-далеко внизу.
– Познакомься Алексей, это Ждан, – пискнул у земли гид, – Ждан здесь старейшина. Много веков, если по Оловянному, ждет перемещения.
– И все никак? – с интересом спросил Волна.
Ждан ответил. Слова потекли, но смысл потерялся в неясном наречии. Некоторые слова казались Алексею знакомыми, но в итоге они не сложились в понятные фразы. Волна вопросительно перевел взгляд на Макса.
– Извини, все время забываю, как изменился язык, – пробасил Ждан, укладывая огромную ладонь Алексею на плечо, – Чтобы понять друг друга, достаточно прикоснуться.
– И никакие языки учить не надо?
– Ни к чему. Здесь и так все друг друга понимают. Главное дотронуться.
– Что он говорит? О чем вы там? – извелся любопытный Макс, но собеседники игнорировали гида.
– Так почему Вас не перемещают? – повторил вопрос Волна.
– Я не знаю. Говорят… много чего говорят, но я уже не верю.
– Признаюсь, и мне не все понятно. Должны перемещать – не перемещают. То, что называют любовью – просто бред какой-то…
– Ты уж не кричи, а то услышат, – оглянулся Ждан, – Проблем не оберешься. Кое-куда все же перемещают, вот, только не надо туда никому. Сейчас будет казнь, сам увидишь.
– Казнь?
– Перемещение дезертиров в Ничто.
– Ах, да, Макс рассказывал. А кто перемещает?
– Плохой у тебя гид. Ничего толком не пояснил. Слушай же, порядок в Меди поддерживают стражники из Серебра. Их набирают из людей достойных кейфа того Мира. В идеале, это высокодуховные, праведные души. В реальности… но об этом потом. В своем Мире, как говорят, они имеют обычный, человеческий облик. Когда попадают к нам, в Медь, становятся полупрозрачными с налетом серебра. В Олове же и вовсе превращаются в едва различимые тени.
Начальники у них судьи и палачи в одном лице. Они и перемещают самоубийц. Эти никогда людьми не были – рождены своим Миром. Они же должны принимать решение и исполнять его по каждому человеку: назад в Олово, выше в Серебро или Золото или же… в Ничто! Но, как ты понял, кроме последнего, других перемещений мы не видим. Может и не заслужил никто. Из такого уймища людей…
– А Золото, Серебро? Про них ты что знаешь?
– Как-нибудь потом расскажу. Сейчас казнь начнется. Если ты такой любопытный и радости Меди тебе недостаточно, то помоги мне кое-что выяснить.
– Что? – испуганно спросил Волна.
– Не бойся. Ничего страшного. Хочу лишь подтвердить одну догадку. Все, что надо – запомнить лицо того, кого сегодня казнят. А то я себе уже не верю… Сможешь?
– Типа того.
Едва заметная пелена закрыла солнце. Оно не исчезло совсем, но свечение притупилось, покрылось белесым маревом. Стало прохладно. Смолкли птицы. Даже деревья затаились, перестав перешептываться листвой. Радость, еще недавно наполнявшая Алексея, отступила, и накатил страх. Напало уныние.
На Площади появились темные фигуры, и люди почтительно расступились. Непроглядные клобуки закрывали головы пришельцам, и лишь безбородые, полупрозрачные, отдающие стальным блеском подбородки выглядывали наружу. Удлиненные, чуть выше колен, кафтаны из темно-серебристой материи застегнуты на все пуговицы. Того же цвета штаны заправлены в высокие, блестящие лаком сапоги.
– Стража, – зашептали вокруг.
Стражники вошли двумя колоннами. Оттеснив людей, образовали проход и выстроились в центре ровным кругом. Брусчатка Площади вздрогнула под ногами, и камни задвигались, поднимая зрителей. Волна почти не заметил перемещения, но через мгновение вместе с остальными зрителями оказался приподнятым над кругом сцены. Образовался амфитеатр.
