Сергей Богачев
Аляска – Крым: сделка века
Глава V
16 декабря 1866 г. Резиденция Министерства иностранных дел. Дворцовая площадь. Санкт – Петербург.
– Ваша светлость, извольте чаю! – секретарь, державший поднос на пальцах одной руки, как заправский лакей, сохраняя равновесие, приоткрыл массивную дверь и полубоком проник в кабинет.
– Благодарю, Александр Карлович. Вы как всегда кстати… – промолвил человек, восседавший за громадным рабочим столом, обитым зеленой тканью, на котором согласно только одной ему известной системе были разложены бумаги, большая часть из которых составляла государственную тайну.
Сторонний взгляд непосвященного человека мог бы сложить мнение о хозяине кабинета, как о человеке чиновничьего племени, добряке из какой-нибудь столичной конторы, которого прислали в некий забытый богом уездный городишко с ревизией кипучей деятельности проворовавшегося градоначальника.
Немного полноватое, соответствующее возрасту лицо; небольшие, но живые глаза, уголки которых несколько приопущены, с интересом обращали внимание на все подробности окружающего мира из-за стёкол очков; слегка ироничная улыбка, сопровождавшая мыслительный процесс в ходе прочтения бумаг; ухоженные руки, с профессиональным проворством справляющиеся с пером – все эти подробности указывали на аккуратного и спокойного государева человека. Мнение это, однако, стало бы чрезвычайно обманчивым, только его обладатель смог бы глянуть на князя в деле – то ли на приёме посольском, то ли на переговорах. За этим добродушным и покладистым видом скрывался напористый и неуступчивый человек, державший в уме сотни вариантов развития событий, знавший всех влиятельных особ Европы, сам влиявший на принятия решений при русском дворе и не только.
– Соизвольте, пока горячий… – Александр Карлович за годы своей службы успел изучить вкусы и пристрастия своего неизменного начальника и безошибочно научился их предугадывать. В этой черте секретаря просматривалось не плебейство, но искренняя преданность и уважение. Нынче у князя разболелось горло, он страдал сухим кашлем и старался не выходить за пределы здания на Дворцовой площади, где располагалось министерство иностранных дел. В очередной раз, услышав за дверью приглушенный кашель, секретарь министра Александра Михайловича Горчакова принялся собирать поднос, истребовав кипятка у кухарок снизу.
– Замечательно, замечательно… – задумчиво произнёс Горчаков, оторвав взгляд от бумаг, которые он внимательно изучал перед этим.
– Намедни с матушкой советовался, она бруснички велела передать. Сказала – кашель как рукой снимет. Велела вприкусочку, вместо сахара.
– Вы, Александр Карлович, печётесь обо мне лучшим образом, чем моя покойная супруга в своё время, – с нотой благодарности произнёс министр.
– Как же иначе, Ваша светлость, как же иначе…
Секретарь бесшумно поставил хрустальную вазочку с брусничным вареньем возле чашки с чаем на полированный столик рядом с диваном, и, между прочим, добавил:
– Из Зимнего корреспонденцию доставили ответную, от Государя. Сей момент принесу.
Через минуту на другом, меньшего размера, серебряном подносе, специально предназначенном для почты, секретарь принёс запечатанный сургучом конверт.
– Очень хорошо. Этого ответа я третий день жду, – Горчаков посмотрел сквозь конверт на окно, определив расположение депеши, и уверенный в её последующей целости, вскрыл конверт канцелярским ножом с ручкой слоновой кости, сломав предварительно сургучную печать с царским вензелем.
Не привыкший к назойливости, секретарь министра иностранных дел удалился к своему рабочему месту, оставив Горчакова наедине с документом.
До чая дело не дошло. Следовало царскую резолюцию вычитать и обдумать дальнейшие действия.
«В час пополудни пятницы в соответствии с указанным списком следует созвать весьма секретное совещание. Если здоровье Ваше не позволяет, можно у Вас, в Министерстве иностранных дел» – почерк у государя неразборчив, да и написано было, скорее всего, в спешке – читать пришлось пару раз.
Горчаков немного улыбнулся, отпив таки чай, который еще не успел остыть. Государь проявил почтение к его возрасту и состоянию здоровья, что было не только лестно, но и свидетельствовало о предрасположенности Его Императорского Величества к позиции Министерства иностранных дел в предстоящей дискуссии. Александр II в приближенном кругу не утруждал себя условностями и требовал от своих чиновников и единомышленников того же – искренности и честности, потому этот его выбор места для совещания говорил о многом.
Неспешно подойдя к столу, министр иностранных дел снял очки и принялся протирать линзы бархаткой, глядя в окно. Он так делал часто, когда задумывался, будто чистота стёкол непосредственно влияла на чистоту мысли.
Перед решающим раундом ум седого дипломата, словно в поисках подтверждения справедливости и взвешенности всех сделанных ранее шагов, возвращался к истории вопроса. Наконец Горчаков присел к полированному столику, на котором по-прежнему лежало его письмо государю с собственноручно наложенной высочайшей резолюцией. В подтверждение правильности своего хода мысли министр вернулся к его прочтению:
«… однако, взять на себя ответственность за «une conclusion isolée»[12], не рискну…»
Да, это был правильный ход. Нельзя забирать инициативу у Великого князя Константина Николаевича. Его позиция последовательна, известна, но излишним рвением можно было бы поставить его в арьергард. А это как минимум – не вежливо.
«Я хотел бы иметь возможность обсудить его в присутствии в. в-ва. Быть может, Вы соблаговолите разрешить, чтобы вопрос был обсужден под Вашим высоким председательством в узком комитете ввиду необходимости соблюдения непременной секретности, который будет состоять только из вел. кн. Константина, г-на Рейтерна и меня. Г-н Стекль мог бы быть приглашен ввиду своего знания местных условий».
– Александр Карлович! – Горчаков позвонил в маленький колокольчик, и практически сиюминутно грузная фигура секретаря появилась в проеме двери. – Александр Карлович, позаботьтесь, чтобы министр финансов, и наш посланник в Вашингтоне были оповещены о том, что Его Императорское Величество назначил коллегию на завтра пополудни. В нашем зале. Великому князю Константину Николаевичу пошлите эту мою записку, – Горчаков сложил вдвое лист с только что написанным текстом приглашения к собранию.
– Будет исполнено, Ваша светлость… – секретарь медленно удалился восвояси, даже не воспользовавшись листом для записей.
Следующим днём, когда пурга накрыла Санкт-Петербург, Горчаков еще не раз вспомнил о великодушии Государя, проникшегося его состоянием здоровья. Проклятое горло болело настолько, что он практически не мог высказать вслух ни одной мысли. Александр Карлович, переложив на завтра некоторые из не слишком срочных дел министра, отменил и все аудиенции – главной его заботой стала простуда князя. Жара еще не было, но в таком почтенном возрасте любая болезнь может стать роковой.
– Чего там говорить – уж насколько император Николай I, покойный батюшка Его Величества, крепкого сложения был, а видите, как скоропостижно… И еще вот это полоскание, прошу, Александр Михайлович, что Вы, право, как ребенок… – секретарь всё никак не мог уговорить Горчакова к процедуре, прописанной лекарем Ленцем – тот всё никак не отрывался от бумаг – внимательно прочитывал отчёт о деятельности Русско-Американской кампании.
– Не к месту, Александр Карлович, не к месту… – не отрываясь от документа, сиплым голосом ответил секретарю Горчаков. – Всё после. Вот вернусь, и я в вашем распоряжении… Государь на совещание отвёл три четверти часа, не более. У него в два пополудни следующий приём… И неплохо было бы брусники с чаем, а, Александр Карлович?
– Сделаем в лучшем виде! – секретарь смягчился в своих требованиях, получив удовлетворительный ответ и, глянув на большие напольные часы, показывавшие без четверти час, проследовал за парадным мундиром министра.
За десять минут до назначенного времени возле парадного зала Министерства иностранных дел в ожидании Государя находились все приглашенные на «особое собрание».
Михаил Христофорович Рейтерн, министр финансов Российской империи, один из приближенных к Великому князю, еще со времен работы в морском ведомстве, негромко беседовал со своим давним покровителем, обсуждая перспективы сделки. О том же разговаривали Горчаков с адмиралом Краббе, тоже одним из близких к Константину Николаевичу людей, приглашенным в последний момент и посланник России в Вашингтоне Стекль, пребывавший в столице с осени прошлого года.
– Господа, рад видеть вас в добром здравии! – император быстрым шагом вошел в зал, где его ожидали в сопровождении двух адъютантов. – Как Ваше недомогание, Александр Михайлович?
– Спасибо, Ваше императорское величество, иду на поправку, – на правах хозяина министр иностранных дел сделал жест в сторону зала заседаний, готового к приёму высоких гостей.
Без лишних церемоний приглашенные проследовали на свои места вслед за царём. Александр II по привычке присаживаться не стал, а «с места в карьер» начал «особое совещание»:
– Итак, господа, Вы все приглашены на особо секретное собрание, целью которого является принятие решения о судьбе Русской Аляски. Еще мой батюшка был озабочен этими территориями, их судьбой и развитием. Каждый из вас имеет соображения по указанному вопросу. Каждый из вас их обозначил в переписке, с которой я ознакомлен.
Пока государь молвил слово, Великий князь Константин Николаевич, младший брат императора Александра II, внимательно по очереди окинул взглядом каждого из присутствующих, словно провёл рекогносцировку перед боем.
Министр иностранных дел Горчаков сидел на своем кресле ровно, держа возле лица платок на случай приступа кашля. Лицо его выражало исключительное внимание и сосредоточенность. На Горчакова можно было положиться, но он, как всегда, сначала выслушает остальных, чтобы триумфально возглавить большинство, если оно окажется с ним в одной лодке.
Министр финансов Рейтерн, как обычно – в бабочке и мундире с черным отворотом, просматривал какой-то конспект. Очевидно, это были тезисы к последующему монологу. Опустив голову, граф разглядывал свой мелкий почерк сквозь стекла очков, обнажив миру масштабы своих залысин, наличие которых он пытался компенсировать довольно жиденькой и какой-то пегой бородой. Злые языки поговаривали, что барышни Михаила Христофоровича смолоду не баловали вниманием, от того в работе его с цифрами и финансами никакого сбоя от душевного волнения никогда не наблюдалось, а других причин для провалов в карьере у блестяще образованного Рейтерна быть не могло. Вот и сейчас каменное лицо министра не отражало ни одной эмоции, прочесть на нем мысли министра невозможно было в принципе. Послужной список Михаила Христофоровича и мечты о графском титуле исключали всякие неожиданности с его стороны, да и объективные интересы его ведомства не противоречили его личной позиции в вопросе сделки с Северо-Американскими Штатами.
Посланник в Штатах, господин Стекль, расположившийся возле своего начальника Горчакова, излучал всем своим франтоватым видом уверенность и некую бесшабашность, хотя, его бакенбарды подчёркивали уже далеко не юношеский возраст. Именно его присутствие в столице стало катализатором темы сделки с американцами. Будучи вдалеке от родины (если так можно было бы сказать о сыне итальянки и австрийца, родившегося в Османской империи), Эдуард Андреевич уверенно двигался по карьерной лестнице в полном соответствии со своими способностями и талантами. Чрезвычайно общительный, воспитанный и образованный, русский посланник в Вашингтоне быстро вошёл в нужный круг элиты, где оставил о себе хорошее впечатление, но всю свою значимость ему было суждено постичь лишь после прибытия в Санкт-Петербург, где он докладывал о настроениях в американских высших кругах со свойственной ему обстоятельностью.
Самым настороженным, если не сказать – растерянным, выглядел морской министр Краббе. Приглашение он получил лишь за день до указанного события. Скорее всего, его, как ближайшего соратника Великого князя Константина, вызвали для поддержки оного в случае возникновения вопросов у государя по военно-морской тематике. Понимая, что всей глубиной вопроса в политическом смысле не владеет, Николай Карлович весь вечер прошлого дня посвятил штудированию материалов по своей части – в конце концов, пушки говорят тогда, когда у дипломатов запас слов и аргументов заканчивается. Так справедливо рассудил адмирал, отправляясь на это важное заседание в парадном мундире, под левым эполетом которого красовалось множество заслуженных орденов.
– Для каждого правителя, для каждой страны, уменьшение территории – это, если не катастрофа, то факт крайне нежелательный, противоестественный. Мне недостаточно собственных умозаключений для принятия решения по столь судьбоносному вопросу. Каждый из вас имеет точку зрения, основанную на личной интуиции, опыте и знаниях, – Александр II прохаживался позади кресел, в которых расположились приглашённые, но говорил, как обычно, громко и отрывисто, так, что его было очень хорошо слышно.
– Сейчас попрошу всех высказаться. Для принятия государственного решения необходимо удостовериться, что чаши весов не колеблются, а уверенно перевешивает здравая и разумная позиция. Прошу быть немногословными и помнить: от того, что вы сейчас скажете, зависит, каким словом нас будут упоминать потомки. Михаил Христофорович, прошу Вас начать первым, – государь дал слово министру финансов.
Привстав так, что кресло немного подвинулось, издав скрипящий звук, Рейтерн раздражённо отодвинул его рукой и, взяв со стола свой конспект, ровным голосом начал доклад:
– Ваше Императорское Величество, Ваше Императорское Высочество, – министр финансов слегка поклонился сначала государю, а потом Великому князю Константину, – мой род занятий предполагает полную отрешенность от эмоций. В нашем ведомстве поклоняются цифрам, посему попытаюсь обрисовать ситуацию в наших северо-американских колониях с их помощью.
– Извольте, – последовало со стороны Александра II, так и не присевшего в главе стола.
Неспешно надев очки, Рейтерн просмотрел первую страницу своего конспекта, но, в связи с приказом быть лаконичным, пропустил его и начал доклад со второго.
– Имеем ведомости долгов Российско-американской компании[13] общей суммой 1 127 670 рублей, которые немедленно подлежат уплате. Имущества же в колониях на 1 747 652 рубля. Имеем также… – Рейтерн перелистал конспект в поисках нужной цифры, – имеем положительное сальдо по годовому отчёту – 43700 рублей.
Государь от обилия цифр и монотонного доклада Рейтерна едва заметно поморщился, что не ушло от внимания Великого князя Константина:
– Михаил Христофорович, с позволения Его Императорского Величества замечу, что почтенному собранию цифры эти знакомы. Вы, как министр финансов, могли бы ознакомить нас со своим резюме по этому щекотливому делу?
– Безусловно… – Рейетерн продолжал переворачивать листы, будто в поисках самого сильного аргумента. – Обращаю внимание высокого собрания, что означенная компания пользуется ежегодной дотацией, дарованной правительством, в размере 200 000 рублей. С точки зрения экономии – компания эта, без сомнения, тягостна для державы. Можно было бы требовать от неё большей продуктивности, но они будут правы, потребовав сначала немалых денег для освоения суровых земель русской Америки.
– Позволите, Ваше Величество? – Константин обратился к брату, взяв инициативы в свои руки. После утвердительного кивка государя Константин продолжил.
– Я также ознакомлен с докладом адмирала Тебенькова, на который опирается министр. В силу необходимости быть лаконичным, господин Рейтерн не упомянул еще об обращении Русско-американской компании, в котором они просят еще 1 120 000 рублей серебром. По всей видимости, это именно те деньги, которые они планируют истратить на экспансию в этих землях. Но! Почти за семьдесят лет нашего там присутствия до сих пор не удалось достаточно основательно закрепиться в Америке. Никакого обрусения местного населения не произошло. Так каков же Ваш вердикт, Михаил Христофорович! – Великий князь вернул слово министру финансов.
– Для нормального функционирования экономики в ближайшие три года нам потребуется не меньше 45 000 000 рублей. По пятнадцать миллионов в год. Продажа русской Америки поможет уменьшить сумму внешнего займа и выплаты процентов по ним. Считаю сделку полезной для казны. Сумму следует оговаривать отдельно. По нашим калькуляциям, это должно быть не менее пяти миллионов американских долларов.
– Итак, господа, мнение Великого князя и министра финансов нам ясно. Попрошу высказаться нашего Вашингтонского посла. Эдуард Андреевич, мы Вас слушаем, – резюмировал царь.
Стекль в свою очередь поднялся со своего места и в свойственной ему эмоциональной манере довёл до почтенного собрания своё мнение:
– Не единожды императорское посольство в Вашингтоне подавало письменные обращения федеральному правительству штатов с жалобами на действия их флибустьеров. Реакции никакой! Фактически, громадные территории не обжиты и не освоены, а те, где стоят наши немногочисленные гарнизоны, часто и безнаказанно подвергаются грабежу. Соединённые Штаты хитрят, когда утверждают, что не могут образумить своих мародёров, но юридически они правы. Берега наши – нам их и охранять. Учитывая длину береговой линии и удаление островов от материковой части, мне даже тяжело представить, какую флотилию и корпус там следует держать. Я не военный. При любой интервенции североамериканские наши земли наиболее уязвимы и могут стать поводом для очередного обострения. Итак, имеем возможное место конфликта с Британским флотом и полную невозможность отстоять эти территории. Замечу, Ваше Императорское Величество, что американцы, со свойственной им прагматичностью, после заявления о том, что они не обязаны охранять берега Аляски, тут же указали, что не прочь получить их себе на условиях взаимовыгодной сделки. Как это было с Луизианой и Флоридой, как они купили у Мексики Техас и Калифорнию.
– То, что инициатива исходит от американцев, это очень хорошо. Не самое лучшее финансовое положение нашей казны (государь бросил взгляд с упреком в сторону Рейтерна, и это не ускользнуло от внимания присутствующих) не может служить фундаментом для принятия нами этого решения. Аргументы господина Стекля весомы и понятны, имеете ли что-то еще добавить к вышесказанному? – Александр II сделал жест рукой, предлагая посланнику присесть после его отрицательного ответа.
Государь, как он часто это делал, подошёл к окну, создав в совещании паузу.
– Что же… Князь Горчаков, попрошу Вас высказаться…
Мнение министра иностранных дел, без сомнения, было самым весомым в этом обществе, практически, наравне с точкой зрения Великого князя, который, как член императорского дома, естественно, находился вне конкуренции. Прокашлявшись, Горчаков медленно поднялся со своего кресла.
– Воистину, тяжка ноша государева, и принять такое решение Его Императорскому Величеству единолично – тяжело и рискованно. Выслушав предыдущих ораторов, прихожу к мнению, что, вполне возможно, консолидированная позиция всех, от кого зависит недопущение роковой ошибки, поможет Его Величеству крепко почувствовать свою правоту и не терзать себя сомнениями. Ваше Императорское Величество, моё мнение Вам известно: продажа Аляски – дело нужное и своевременное. Тянуть больше некуда. Уверен, что тут мы еще одного зайца убьём. Наши добрые отношения с североамериканскими штатами получат последующее развитие. Нам нужно иметь союзника на американском континенте, памятуя о присутствии там Британии. Пока нам это удаётся. Со всем вышесказанным я согласен, Ваше Величество. В случае войны наши колонии будут зависеть от милости любой враждебной державы. Если вовремя Крымской войны Англия согласилась объявить о нейтрализации нашей территории, то это было потому, что она опасалась, что мы продадим её американцам, что дало бы англичанам на севере, как это существует к югу от их владений, неудобных и опасных соседей. Это соображение является, быть может, для нас мотивом продать наши колонии Соединённым Штатам. Оно, конечно же, служит основанием для американцев, чтобы их приобрести.
Горчаков, ожидая разрешения сесть, не отрывал взгляд от императора.
– Князь, вы ладно доложили… – в раздумьях произнёс Александр II. Все точки зрения были ясны и царь, если и имел сомнения ранее, то теперь, похоже, они были полностью развеяны докладами его чиновников. – Господин Рейтерн упомянул, что нам будет нужно пятнадцать миллионов в год, и это – без учёта наших планов на развитие сети железных дорог, которые, без сомнения, потребуют основательных капиталов. К тому же, держим в уме, что рельса собственного для этих целей у нас в нужном количестве изготовить невозможно. Посему, господа…
Все присутствующие, в тишине ожидали Высочайший вердикт.
– Посему, считаю, что нужно нам входить в сделку с американцами. Вопрос в цене. Господин Стекль, как быстро Вы сможете отправиться в Вашингтон для завершения дела? – обратился к посланнику император.
Ответ не замедлил себя ждать:
– Завтра же, после получения всех необходимых инструкций, Ваше Величество…
На самом деле, Стекль с осени пребывая в Петербурге, прощупывал почву для своего нового назначения в Европу, посчитав, что на закате карьеры заслужил спокойную службу где-нибудь в Гааге. Оказалось – не суждено…
– Господа, прошу вас завтра же снабдить нашего посланника в Вашингтоне необходимыми бумагами. Моё слово – не меньше пяти миллионов. Ваше проворство, господин Стекль, мне известно… Поторгуйтесь. Американцы скупы, но могут дать больше. Благо, телеграф делает наше сношение с Вашингтоном не таким долгим как раньше…
